Всеволод Рождественский

         Стихи 1956 – 1976

ЧАСЫ

Неудержимо и неумолимо
Они текут — часы ночей и дней —
И, как река, всегда проходят мимо
Тех берегов, что сердцу всех родней.

«Река времен»... О ней еще Державин1
Писал строфу на грифельной доске,
Когда был спор со смертью уж неравен
И лира слишком тяжела руке.

Но времени жестокую поэму
Возможно ли с надменностью тупой
Вместить в колес зубчатую систему,
Замкнуть в футляр и завести «на бой»?

Как будто измеряется часами
И вложено в повторный мерный круг
Живых страстей, живого чувства пламя,
Высоких дум спасительный недуг!

В моей стране часы иначе бьются,
Идут, не ошибаясь никогда,
Предвидя час, когда они сольются
На всей земле для мирного труда.

Неугасимой верой в человека,
В его свершенья этот мерный звон
Звучит на величайшей башне века
Для всех народов и для всех времен!

1956

КАРЕЛЬСКАЯ БЕРЕЗА

Стоит она здесь на излуке,
Над рябью забытых озер,
И тянет корявые руки
В колеблемый зноем простор.

В скрипучей старушечьей доле,
Надвинув зеленый платок,
Вздыхает и слушает поле,
Шуршащее рожью у ног.

К ней ластятся травы погоста,
Бегут перепелки в жару,
Ее золотая береста
Дрожит сединой на ветру;

И жадно узлистое тело,
Склонясь к придорожной пыли,
Корнями из кочки замшелой
Пьет терпкую горечь земли.

Скупые болотные слезы
Стекают к ее рубежу,
Чтоб сердце карельской березы
Труднее давалось ножу;

Чтоб было тяжелым и звонким
И, знойную сухость храня,
Зимой разрасталось в избенке
Трескучей травою огня.

Как мастер, в суке долговязом
Я выпилю нужный кусок,
Прикину прищуренным глазом,
Где слой поубористей лег.

В упрямой и точной затее
Мечту прозревая свою,
Я выбрал кусок потруднее,
Строптивый в неравном бою.

И каждый резьбы закоулок
Строгаю и глажу стократ —
Для крепких домашних шкатулок
И хрупкой забавы ребят.

Прости, что кромсаю и рушу,
Что сталью решаю я спор,—
Твою деревянную душу
Я все-таки вылью в узор.

Мне жребий завидный подарен;
Стать светом — потемкам назло.
И как я тебе благодарен,
Что трудно мое ремесло!

1956

РУССКАЯ ПРИРОДА

Ты у моей стояла колыбели,
Твои я песни слышал в полусне,
Ты ласточек дарила мне в апреле,
Свозь дождик солнцем улыбалась мне.

Когда порою изменяли силы
И обжигала сердце горечь слез,
Со мною, как сестра, ты говорила
Неторопливым шелестом берез.

Не ты ль под бурями беды наносной
Меня учила (помнишь те года?)
Врастать в родную землю, словно сосны,
Стоять и не сгибаться никогда?

В тебе величье моего народа,
Его души бескрайные поля,
Задумчивая русская природа,
Достойная красавица моя!

Гляжусь в твое лицо — и все былое,
Все будущее вижу наяву,
Тебя в нежданной буре и в покое,
Как сердце материнское, зову.

И знаю — в этой колосистой шири,
В лесных просторах и разливах рек —
Источник сил и все, что в этом мире
Еще свершит мой вдохновенный век!

1956

ПАРК ПОБЕДЫ

Вот она — молодая награда
За суровые дни и труды!
Мы, былые бойцы Ленинграда,
В честь побед разбивали сады.

Мы сажали их в грозные годы
На распаханном пепле войны,
И вхожу я под свежие своды
Так, как входят в свершенные сны.
Здесь, на почве суровой и жесткой,

В полукруге бетонных громад,
Клены-кустики, липы-подростки
Вдоль дорожек построились в ряд.

Но в зеленой толпе отыскать я
Не могу уж свое деревцо,
Что к заре простирает объятья
И прохладою дышит в лицо.

Все курчавые, все одногодки,
Все веселые, как на подбор,
Смотрят липы сквозь прорезь решетки
И неспешный ведут разговор.

На скамье, в вечереющем свете,
Я гляжу, как в аллеях родных
Ждут влюбленные, кружатся дети,
Блещут искры снопов водяных.

Как в пронизанном солнцем покое,
Молчаливую думу храня,
Воплощенные в бронзе герои
Дышат с нами спокойствием дня.

И, широкою песней о мире
Осеняя пруды и гранит,
На своей густолиственной лире
Парк Победы бессмертно шумит.

1958

АБАЙ КУНАНБАЕВ

(1845-1904)

«Неволи сумрачный огонь,
Разлитый в диком поле,
Ложится на мою ладонь,
Как горсть земли и соли.

Растерта и раскалена
Колючими ветрами,
Она сейчас похожа на
Коричневое пламя.

В ней поколений перегной,
Холмов остывших россыпь,
Преданий степи кочевой
Рассыпанные косы.

И жжет мне ноздри злой простор,
Песков сыпучих груды.
Идут, идут по ребрам гор
Мои мечты-верблюды.

Пусть им шагать еще века.
Вдыхать всей грудью роздых,
В ночном песке студить бока
И пить в колодце звезды.

Они дойдут до тех времен,
Когда батыр великий,
Будя пустыни душный сон,
В пески пошлет арыки.

Когда народным кетменем,
Без хана и без бая,
Мы сами грудь скалы пробьем,
Путь к жизни открывая.

Я слышу, как шумит листва,
Как там, в равнинах мира,
Уже рождаются слова
Великого батыра.

Как, разорвав веков пласты,
Плечом раздвинув недра,
Народ встает из темноты,
Вдыхая солнце щедро...

Мои стих — от сухости земной,
Но есть в нем воздух синий
И зноем пахнущий настой
Из солнца и полыни.

Приблизь к губам, дыханьем тронь,
Развей в родном раздолье
Растертый каменный огонь.
Щепоть земли и соли,—

Он разлетится по сердцам
В предгорья и равнины,
И склонят слух к моим струнам
Грядущих дней акыны!»

1960

СОСНЫ РАЙНИСА

Колючие травы, сыпучие дюны
И сосны в закатной туманной пыли,
Высокие сосны, тугие, как струны
На гуслях рапсодов латышской земли.

За ними взбегает Янтарное море
На сглаженный ветром ребристый песок,
И горькая пена в усталом узоре,
Слабея и тая, ложится у ног.

Склоняясь в крылатке над тростью тяжелой,
С помятою черною шляпой в руке
Стоит он, вдыхая вечерние смолы,
На темном, остывшем от зноя песке.

Оставили след свой суровые годы
В морщинах, в короткой его седине,
Но те же глаза сквозь туман непогоды
Глядят, разгораясь в холодном огне.

Быть может, и радость приходит все реже,
И медлит в полете раздумчивый стих,
Но он не сдается — ведь сосны все те же
И та же могучая поступь у них!

Пусть яростно ветры над ними несутся,
Пусть давит им плечи дождливая муть,
Их можно сломать, но они не согнутся,
Со скрипом, со стоном, но выпрямят грудь.

И, в дюны впиваясь пятой узловатой,
Как мачты тугие, гудя в высоте,
Несут они берег — свой парус косматый —
К бессонному солнцу и вечной мечте.

1960

РИСУНОК ПИКАССО

Певучим, медленным овалом
Пленительно обведена,
Встает виденьем небывалым
Белее лилии - она.

Голубки нежной трепетаньем
Ее лицо окаймлено,
И вся она - любви сиянье,
Зарей вошедшее в окно.

Должно быть, так из глуби синей
Веков, клубящихся вдали,
Вставал когда-то лик богини
В мечтах измученной земли.

Неугасимой мысли слово
Она несет через эфир -
Надежда века золотого
С именованьем кратким: МИР,

И, над волненьями вселенной
Сдержав злой воли колесо,
Ее, как росчерк вдохновенный,
Бессмертью отдал Пикассо.

1961

ГОНЧАРЫ

По ладожским сонным каналам,
Из тихвинских чащ и болот
Они приплывали, бывало,
В наш город, лишь лето придет.

Пройдется заря спозаранку
По стеклам громад городских,—
Они уже входят в Фонтанку
На веслах тяжелых своих.

Их день трудовой некороток
В плавучем и зыбком гнезде
У ржавых чугунных решеток,
У каменных спусков к воде.

Торгуясь еще по старинке,
Хозяйки берут не спеша
Какие-то плошки и крынки
Из бережных рук торгаша.

И, щелкнув по боку крутому,
Звенящему гулко в ответ,
Им кутает плотно в солому
Покупку старательный дед.

К чему бы такая посуда,
Давно уж отжившая век,
Из глины рожденное чудо,
Приплывшее с северных рек?

Давно уж расстались мы с нею,
Но радость ребяческих дней
Мне эллинских амфор стройнее
И тонких фарфоров милей.

Здесь, в каменном знойном июле,
Забытой прохладой лесной
Мне веет от этих свистулек,
От чашек с нехитрой каймой.

Мешали ту замесь упруго,
В избушке трудясь до утра,
Умельцы гончарного круга
И глиняных дел мастера.

Не зная расчетов науки,
Храня вековую мечту,
Из глины мужицкие руки
Умели лепить красоту!

1961

РУССКАЯ СКАЗКА

От дремучих лесов, молчаливых озер
И речушек, где дремлют кувшинки да ряска,
От березок, взбегающих на косогор,
От лугов, где пылает рыбачий костер,
Ты пришла ко мне, Русская сказка!

Помню дымной избушки тревожные сны.
Вздох коровы в хлеву и солому навеса,
В мутноватом окошке осколок луны
И под пологом хвойной густой тишины
Сонный шорох могучего леса.

Там без тропок привыкли бродить чудеса,
И вразлет рукава поразвесила елка,
Там крадется по зарослям темным лиса,
И летит сквозь чащобу девица-краса
На спине густошерстого волка.

А у мшистого камня, где стынет струя,
Мне Аленушки видятся грустные косы...
Это русская сказка, сестрица моя,
Загляделась в безмолвные воды ручья,
Слезы в омут роняя, как росы.

Сколько девичьих в воду упало колец,
Сколько бед натерпелось от Лиха-злодея!
Но вступился за правду удал-молодец.
И срубил в душном логове меч-кладенец
Семь голов у проклятого Змея.

Что веков протекло — от ворот поворот!
Все сбылось, что порою тревожит и снится:
Над лесами рокочет ковер-самолет,
Соловей-чудодей по избушкам поет,
И перо зажигает Жар-Птица.

И к алмазным пещерам приводят следы,
И встают терема из лесного тумана,
Конь железный рыхлит чернозем борозды,
В краткий срок от живой и от мертвой воды
Давних бед заживляются раны.

Сколько в сказках есть слов — златоперых лещей,
Век бы пил я и пил из родного колодца!
Правят крылья мечты миром лучших вещей,
И уж солнца в мешок не упрячет Кащей,
Сказка, русская сказка живой остается!

1962

ДЕРЕВЯННЫЙ МЕДВЕДЬ

С приподнятой мордой сторожкой
Медведь у меня на окне
С растянутой в лапах гармошкой
Уселся на низеньком пне.

Родная в нем есть неуклюжесть,
И ловкость движений притом,
Когда, хлопотливо натужась,
Он жмет на басовый излом.

А узкая умная морда,
Сверкая брусничками глаз,
Глядит добродушно и гордо
В мохнатой улыбке на нас.

Кто, липовый плотный обрубок
Зажав в самодельных тисках,
Дубленый строгал полушубок
И лапы в смазных сапогах?

Кто этот неведомый резчик,
Умелец мечты и ножа,
Вложивший в безмолвные вещи
Ту радость, что вечно свежа?

Отменная это работа —
Художество тех деревень,
Где с долгого солнцеворота
Не меркнет и за полночь день.

Старательно, неторопливо
Рождался медведь под ножом,
И есть в нем та русская сила,
Что в Севере дышит моем.

Умелец, никем не воспетый,
Прими безответный привет!
Я знаю, за Вологдой где-то
Есть братски мне близкий поэт.

1963

ВАНЬКА-ВСТАНЬКА

Ванька-встанька — игрушка простая,
Ты в умелой и точной руке,
Грудой стружек легко обрастая,
На токарном кружилась станке.

Обточили тебя, обкатали,
Прямо в пятки налили свинец —
И стоит без тревог и печали,
Подбоченясь, лихой молодец!

Кустари в подмосковном посаде,
Над заветной работой склонясь,
Клали кисточкой, радости ради,
По кафтану затейную вязь.

Приукрасили розаном щеки,
Хитрой точкой наметили взгляд,
Чтобы жил ты немалые сроки,
Забавляя не только ребят.

Чтоб в рубахе цветастых узоров —
Любо-дорого, кровь с молоком!—
Свой казал неуступчивый норов,
Ни пред кем не склонялся челом

Чья бы сила тебя ни сгибала,
Ни давила к земле тяжело,—
Ты встаешь, как ни в чем не бывало,
Всем напастям и горю назло

И пронес ты чрез столькие годы —
Нет, столетия!— стойкость свою.
Я закал нашей русской породы,
Ванька-встанька, в тебе узнаю!

1963

ЛЕВ

Миновав и решетки и стены,
Оглушенный внезапным свистком,
В ослепительный полдень арены
Он одним вылетает прыжком.

И, охвачен неистовым светом,
Под назойливо стонущий джаз,
Перед пестрым встает парапетом,
Как стоял уже тысячу раз.

Царь пустыни с косматою гривой,
Повелитель погонь и добыч,
Всходит он на помост терпеливо,
Слыша сзади отщелкнувший бич.

И на зыбкой высокой площадке,
Равнодушно сужая зрачки,
Застывает в привычном порядке
Изваянием сонной тоски.

Что ему эти смутные тени,
Полукругом ушедшие в мрак?
И глядит он в безмерном презреньи
На притихших в испуге зевак.

1965

ВЕРАНДА

Просторная веранда. Луг покатый.
Гамак в саду. Шиповник. Бузина.
Расчерченный на ромбы и квадраты,
Мир разноцветный виден из окна.

Вот посмотри — неповторимо новы
Обычные явленья естества:
Синеет сад, деревья все лиловы,
Лазурная шевелится трава.

Смени квадрат — все станет ярко-красным:
Жасмин, калитка, лужи от дождя...
Как этим превращениям всевластным
Не верить, гамму красок проходя?

Позеленели и пруда затоны
И выцветшие ставни чердака.
Над кленами все так же неуклонно
Зеленые проходят облака.

Красиво? Да. Но на одно мгновенье.
Здесь постоянству места не дано.
Да и к чему все эти превращенья?
Мир прост и честен. Распахни окно!

Пусть хлынут к нам и свет и щебет птичий,
Пусть мир порвет иллюзий невода
В своем непререкаемом обличьи
Такой, как есть, каким он был всегда!

1965

ДОН-КИХОТ

«Добрый Санчо, нет тебя на свете,
Да и я давно уж только тень,
Только книга с полки в кабинете,
Вымысел ламанчских деревень.

В кирпичах лежат мои палаты,
Заросли кустами бузины,
На чердак заброшен шлем помятый,
Сломан меч и книги сожжены.

Виноградников засохли корни,
Герб мой — посмеяние вельмож,
Россинант — добыча живодерни:
Косточек — и тех не соберешь.

Все же, Санчо, наши беды, муки
Не прошли, не сгинули во тьме,—
Ведь о нас мечтатель однорукий
День и ночь писал в своей тюрьме.

Знал он, что мы станем достояньем
Всех, в ком живы честные сердца,
Обошедшим целый мир преданьем,
Сказкой, не имеющей конца.

Нас уж нет. Но есть еще на свете
Мельницы, разбойники и львы,
Деспоты, расставившие сети,
Бредни сарацинской головы.

Есть леса насилья и обмана,
Чащи ядовитого репья...
Жаль, что я сражен был слишком рано
И в бою не доломал копья!

Все ж мы, Санчо, жили не напрасно,
Совершали подвиги не зря.
Над землей, сто тысяч лет несчастной,
Свежая прорежется заря.

Пусть гиены воют, злятся кобры,—
Сгинет нечисть, новый день придет!
Это говорит Алонзо Добрый,
Спутник твой, безумец Дон-Кихот».

1965

ЗОДЧЕСТВО

Я не хочу крошить по мелочам
Священный хлеб отеческих преданий.
Еще в пути он пригодится нам,
Достоин он сыновней нашей дани.
Отцы ведь были не глупее нас,
И то, что в тьме неволи им мечталось,
Наследством нашим стало в добрый час,
Чтоб их заря все дальше разгоралась.

Когда я с изумлением смотрю
На эти древнерусские соборы,
Я вижу с них, подобно звонарю,
Родных лесов и пажитей просторы.
Не чад кадил, не слепоту сердец,
Взалкавших недоступного им рая,
А творчества слепительный венец,
Вознесшегося, время попирая.

Великий Новгород и древний Псков —
Нас от врага спасавшие твердыни —
Вот что в искусстве старых мастеров
Пленяет нас и радует поныне.
Был точен глаз их, воля их крепка,
Был красоты полет в дерзаньях отчих.
Они умели строить на века.
Благословим же труд безвестных зодчих!

В родном искусстве и на их дрожжах
Восходит нас питающее тесто,
И попирать былое, словно прах,
Родства не помня, было бы нечестно.
А эти крепости-монастыри,
Служившие защитою народу,
Со дна веков горят, как янтари,
На радость человеческому роду.

1965

* * *

Любовь, любовь — загадочное слово,
Кто мог бы до конца тебя понять?
Всегда во всем старо ты или ново,
Томленье духа ты иль благодать?

Невозвратимая себя утрата
Или обогащенье без конца?
Горячий день, какому нет заката,
Иль ночь, опустошившая сердца?

А может быть, ты лишь напоминанье
О том, что всех нас неизбежно ждет:
С природою, с беспамятством слиянье
И вечный мировой круговорот?

Август 1976