Варлам Шаламов
Над старыми тетрадями
* * *
Просто - болен я. Казалось,
Что здоров,
Что готов нести усталость
Старых слов.Заползу в свою берлогу.
Поутру
Постою ещё немного
На ветру.Подышу свободной грудью
На юру,
Постою там на безлюдьи
И - умру.(50-е - 80-е гг.)
* * *
Зови, зови глухую тьму -
И тьма придёт.
Завидуй брату своему,
И брат умрёт.(50-е - 80-е гг.)
* * *
На садовые дорожки,
Где ещё вчера
На одной скакала ножке
Наша детвора,Опускаются всё ниже
С неба облака.
И к земле всё ближе, ближе
Смертная тоска.Нет, чем выше было небо,
Легче было мне.
Меньше думалось о хлебе
И о седине.(50-е - 80-е гг.)
* * *
Густеет тёплый воздух
И видно в вышине,
Как проступают звёзды
На синем полотне.И я один на свете,
Седеет голова,
И брошены на ветер
Бумажные слова.(50-е - 80-е гг.)
* * *
Л. Т.
Стихи — это боль, и защита от боли,
И — если возможно! — игра.
Бубенчики пляшут зимой в чистом поле,
На кончике пляшут пера.Стихи — это боль и целительный пластырь,
Каким утишается боль,
Каким утешает мгновенно лекарство —
Его чудодейственна роль.Стихи — это боль, это скорая помощь,
Чужие, свои — всё равно,
Аптекарь шагает от дома до дома,
Под каждое ходит окно.Стихи — это тот дополнительный градус
Любых человечьих страстей,
Каким накаляется проза на радость
Хранителей детских затей.Рецептом ли модным, рецептом старинным
Фармакологических книг,
Стихи — как таблетка нитроглицерина,
Положенная под язык.Среди всевозможных разрывов и бедствий
С облаткой дежурит поэт.
Стихи — это просто подручное средство,
Индивидуальный пакет.1973
* * *
Моя мать была дикарка,
Фантазёрка и кухарка.Каждый, кто к ней приближался,
Маме ангелом казался.И, живя во время оно,
Говорить по телефонуМоя мама не умела:
Задыхалась и робела.Моя мать была кухарка,
Чародейка и знахарка.Доброй силе ворожила,
Ворожила доброй силе.Как Христос, я вымыл ноги
Маме — пыльные с дороги, —Застеснялась моя мама —
Не была героем драмы.И, проехавши полмира,
За порог своей квартирыМоя мама не шагала —
Ложь людей её пугала;Мамин мир был очень узкий,
Очень узкий, очень русский.Но, сгибаясь постепенно,
Крышу рухнувшей вселеннойУдержать сумела мама
Очень прямо, очень прямо.И в наряде похоронном
Мама в гроб легла Самсоном, —Выше всех казалась мама,
Спину выпрямив упрямо,Позвоночник свой расправя,
Суету земле оставя.Ей обязан я стихами,
Их крутыми берегами,Разверзающейся бездной,
Звёздной бездной, мукой крестной...Моя мать была дикарка,
Фантазёрка и кухарка.1970
* * *
Не удержал усилием пера
Всего, что было, кажется, вчера.Я думал так: какие пустяки!
В любое время напишу стихи.Запаса чувства хватит на сто лет —
И на душе неизгладимый след.Едва настанет подходящий час,
Воскреснет всё — как на сетчатке глаз.Но прошлое, лежащее у ног,
Просыпано сквозь пальцы, как песок,И быль живая поросла быльём,
Беспамятством, забвеньем, забытьём...1963
* * *
Поэзия — дело седых,
Не мальчиков, а мужчин,
Израненных, немолодых,
Покрытых рубцами морщин.Сто жизней проживших сполна
Не мальчиков, а мужчин,
Поднявшихся с самого дна
К заоблачной дали вершин.Познание горных высот,
Подводных душевных глубин,
Поэзия — вызревший плод
И белое пламя седин.1962
НАД СТАРЫМИ ТЕТРАДЯМИ
Выгорает бумага,
Обращаются в пыль
Гордость, воля, отвага,
Сила, сказка и быль.Радость точного слова,
Завершенье труда, —
Распылиться готова
И пропасть без следа.Сколько было забыто
На коротком веку,
Сколько грозных событий
Сотрясало строку...А тетрадка хранила;
Столько бед, столько лет...
Выгорают чернила,
Попадая на светВытекающей кровью
Из слабеющих вен:
Страстью, гневом, любовью,
Обращёнными в тлен.1962
* * *
Не спеши увеличить запас
Занесённых в тетрадь впечатлений,
Не лови ускользающих фраз
И пустых не веди наблюдений.Не ищи, по следам не ходи,
Занимайся любою работой, —
Сердце сразу забьётся в груди,
Если встретится важное что-то.Наша память способна сама
Привести в безупречный порядок,
Всё доставить тебе для письма,
Положить на страницы тетрадок.Не смутись, — может быть, через год
Пригодится такая обнова —
Вдруг раскроется дверь и войдёт
Долгожданное важное слово.1960
* * *
Стихи — это стигматы,
Чужих страданий след,
Свидетельство расплаты
За всех людей, поэт.Искать спасенья будут
Или поверят в рай,
Простят или забудут.
А ты — не забывай.Ты должен вечно видеть
Чужих страданий свет,
Любить и ненавидеть
За всех людей, поэт.1959
ЛУННАЯ НОЧЬ
Вода сверкает как стеклярус,
Гремит, качается, и вот —
Как нож, втыкают в небо парус,
И лодка по морю плывёт.Нам не узнать при лунном свете,
Где небеса и где вода.
Куда закидывают сети,
Куда заводят невода.Стекают с пальцев капли ртути.
И звёзды, будто поплавки,
Ныряют средь вечерней мути
За полсажени от руки.Я в море лодкой обозначу
Светящуюся борозду
И вместо рыбы наудачу
Из моря вытащу звезду.1958
ПАУК
Запутать муху в паутину
Ещё жужжащей и живой,
Ломать ей кости, гнуть ей спину
И вешать книзу головой.Ведь паутина — это крылья,
Остатки крыльев паука,
Его повисшая в бессилье
Тысячелапая рука.И вместо неба — у застрехи
Капкан, растянутый в углу,
Его кровавые потехи
Над мёртвой мухой на полу.Кто сам он? Бабочка, иль муха,
Иль голубая стрекоза?
Чьего паук лишился слуха?
Чьи были у него глаза?Он притворился мирно спящим,
Прилёг в углу на чердаке.
И ненависть ко всем летящим
Живёт навеки в пауке.1958
ПРЯМОЙ НАВОДКОЙ
Тороплюсь, потому что старею,
Нынче время меня не ждёт,
Поэтическую батарею
Я выкатываю вперёд.Чтоб прицельные угломеры
Добирались до подлеца,
Подхалима и лицемера,
Чернокнижника и лжеца.Не отводит ни дня, ни часа
Торопящееся перо
На словесные выкрутасы,
Изготовленные хитро.И недаром боятся люди,
Сторонящиеся меня,
Самоходных моих орудий
Разрушительного огня.Кровь колотит в виски! Скорее!
Смерть не ждёт! Да и жизнь не ждёт!
Поэтическую батарею
Я выкатываю вперёд.1957
СЕСТРЕ
Ты — связь времён, судеб и рода,
Ты простодушна и щедра
И равнодушна, как природа,
Моя последняя сестра.И встреча наша — только средство,
Предлог на миг, предлог на час
Вернуться вновь к залогам детства -
Игрушкам, спрятанным от нас.Мы оба сделались моложе.
Что время? Дым! И горе — дым!
И ты помолодела тоже,
И мне не страшно быть седым.Конец 50-х
40 градусов
Хлебнувшие сонного зелья,
Давно улеглись в гамаки
И крепко в уснувшем ущелье
Крестовые спят пауки.Журча, изменил выраженье
Ручья ослабевший басок,
И бабочки в изнеможенье
Ложатся плашмя на песок.И с ними в одной же компаньи,
Балдея от банной жары,
Теряя остатки сознанья,
Прижались к земле комары.И съёжились жёлтенькой астры
Тряпичные лепестки.
Но льдины — куски алебастра,
Нетающие куски...А я по таёжной привычке
Смородинный корень курю
И чиркаю, чиркаю спички
И сам с собой говорю...(1937-1956)
* * *
Ни шагу обратно! Ни шагу!
Приглушены сердца толчки.
И снег шелестит, как бумага,
Разорванная в клочки.Сухой, вездесущий, летучий,
Он бьёт меня по щекам,
И слишком пощёчины жгучи,
Чтоб их отнести к пустякам...(1937-1956)
ОБОГАТИТЕЛЬНАЯ ФАБРИКА
Мы вмешиваем быт в стихи,
И оттого, наверно,
В стихах так много чепухи
Житейской всякой скверны.Но нам простятся все грехи,
Когда поймём искусство
В наш быт примешивать стихи,
Обогащая чувство.(1937-1956)
БЕЛКА
Ты, белка, всё ещё не птица,
Но твой косматый чёрный хвост
Вошёл в небесные границы
И долетал почти до звёзд.Когда в рассыпчатой метели
Твой путь домой ещё далёк
И ты торопишься к постели
Колючим ветрам поперёк,Любая птица удивится
Твоим пределам высоты, —
Зимой и птицам-то не снится
Та высота, где лазишь ты.И, с ветки прыгая на ветку,
Раскачиваясь на весу,
Ты — акробат без всякой сетки
Предохраняющей в лесу,Где, рассчитав свои движенья,
Сквозь всю сиреневую тьму
Летишь почти без напряженья
К лесному дому своему.Ты по таинственным приметам
Найдёшь знакомое дупло,
Дупло, где есть немножко света,
А также пища и тепло.Ты доберёшься до кладовки,
До драгоценного дупла,
Где поздней осенью так ловко
Запасы пищи собрала.Где не заглядывает в щели
Прохожий холод ветровой,
И все бродячие метели
Проходят мимо кладовой.Там в яму свалена брусника,
Полны орехами углы
По нраву той природы дикой,
Где зимы пусты и голы.И, до утра луща орехи,
Лесная наша егоза,
Ты щуришь узкие от смеха,
Едва заметные глаза.(1937-1956)
* * *
Нынче я пораньше лягу,
Нынче отдохну.
Убери же с глаз бумагу,
Дай дорогу сну.Мне лучи дневного света
Тяжелы для глаз,
Каменистый путь поэта
Людям не указ.Легче в угольном забое,
Легче кем-нибудь,
Только не самим собою
Прошагать свой путь.(1937-1956)
* * *
Жизнь — от корки и до корки
Перечитанная мной.
Поневоле станешь зорким
В этой мути ледяной.По намёку, силуэту
Узнаю друзей во мгле.
Право, в этом нет секрета
На бесхитростной земле.(1937-1956)
* * *
Придворный соловей
Раскроет клюв пошире,
Бросая трель с ветвей,
Крикливейшую в мире.Не помнит божья тварь
Себя от изумленья,
Долбит как пономарь
Хваленья и моленья.Свистит что было сил,
По всей гремя державе,
О нём и говорил
Язвительный Державин, —Что раб и похвалить
Кого-либо не может.
Он может только льстить,
Что не одно и то же.(1937-1956)
* * *
Стихи — не просто отраженье
Больших событий в мелочах,
Они — земли передвиженья
Внезапно найденный рычаг.Стихи — не просто озаренье,
Фонарь средь тьмы и темноты.
Они — настойчивость творенья
И неуступчивость мечты.Стихи всегда — заметы детства
С вчерашней болью заодно,
Доставшееся по наследству
Кустарное веретено.(1937-1956)
* * *
Всё молчит — зверьё и птицы,
И сама весна
Словно вышла из больницы —
Так бледна она.В пожелтевшем, прошлогоднем
Травяном тряпье
Приползла в одном исподнем,
Порванном белье.Из её опухших дёсен
Выступает кровь.
Сколько было этих вёсен,
Сколько будет вновь?(1937-1956)
* * *
Жизни, прожитой не так,
Все обрезки и осколки
Я кидаю на верстак,
Собирая с книжной полки.Чтоб слесарным молотком
И зазубренным зубилом
Сбить в один тяжёлый ком
Всё, что жизнь разъединила.И чтоб молот паровой
Утюгом разгладил за день,
Превратил бы в лист живой,
Без кровоточащих ссадин.(1937-1956)
* * *
Велики ручья утраты,
И ему не до речей:
Ледяною лапой сжатый,
Задыхается ручей.Он бурлит в гранитной яме,
Преодолевая лёд,
И холодными камнями
Набивает полон рот.И ручья косноязычье
Не понятно никому,
Разве только стае птичьей,
Подлетающей к нему.И взъерошенные птицы
Прекращают перелёт,
Чтоб воды в ручье напиться,
Уцепясь на хрупкий лёд.Чтоб по горлу пробежала
Капля горного питья,
Точно судорога жалоб
Перемёрзшего ручья.(1937-1956)
У КОСТРА
Всё людское — мимо, мимо,
Всё, что было, — было зря.
Здесь едино, неделимо
Птичье пенье и заря.Острый запах гретой мяты,
Дальний шум большой реки.
Все отрады, все утраты
Равноценны и легки.Ветер тёплым полотенцем
Вытирает щёки мне.
Мотыльки-самосожженцы
В костровом горят огне...(1937-1956)
* * *
Ты смутишься, ты заплачешь,
Ты загрезишь наяву,
Ты души уже не спрячешь —
По-июльскому — в траву.И в лесу светло и пусто,
Своды неба высоки,
И листы свои капуста
Крепко сжала в кулаки.Раскрасневшаяся осень
Цепенеет на бегу,
Поскользнувшись на откосе
В свежевыпавшем снегу.(1937-1956)
У КРЫЛЬЦА
У крыльца к моей бумаге
Тянут шеи длинные —
Вопросительные знаки —
Головы гусиные.Буквы приняли за зёрна
Наши гуси глупые,
Та ошибка не зазорна
И не так уж грубая.Я и сам считаю пищей,
Что сюда накрошено,
Что в листок бумаги писчей
Неумело брошено.Всё, что люди называли
Просто — добрым семенем,
Смело сеяли и ждали
Урожай со временем.(1937-1956)
В ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ
Хожу, вздыхаю тяжко,
На сердце нелегко.
Я дёргаю ромашку
За белое ушко.Присловья и страданья
Неистребимый ход,
Старинного гаданья
С ума сводящий счёт.С общипанным букетом
Я двери отворю,
Сейчас, сейчас об этом
Я с ней заговорю.И Лида сморщит брови,
Кивая на букет,
И назовёт любовью
Мальчишеский мой бред.(1937-1956)
* * *
Сломав и смяв цветы
Своим тяжёлым телом,
В лесу свалился ты
Таким осиротелым,Что некий грозный зверь
Открыл свою берлогу
И каменную дверь
Приотвалил немного.Но что тебе зверья
Наивные угрозы,
Ему — твоя печаль,
Твои скупые слёзы?Вы явно — в двух мирах,
И каждый — сам собою.
Не волен рабий страх
Сегодня над тобою...(1937-1956)
* * *
Я здесь живу, как муха, мучась,
Но кто бы мог разъединить
Вот эту тонкую, паучью,
Неразрываемую нить?Я не вступаю в поединок
С тысячеруким пауком,
Я рву зубами паутину,
Стараясь вырваться тайком.И, вполовину омертвелый,
Я вполовину трепещу,
Ещё ищу живого дела,
Ещё спасения ищу.Быть может, палец человечий
Ту паутину разорвёт,
Меня сомнёт и искалечит —
И всё же на небо возьмёт.(1937-1956)
НОЧНАЯ ПЕСНЯ
Бродят ночью волчьей стаей,
К сердцу крадутся слова.
Вой звериный нарастает,
Тяжелеет голова.Я запомнил их привычку
Подчинения огню.
Я возьму, бывало, спичку,
Их от сердца отгоню.Изловлю в капкан бумажный
И при свете, при огне
Я сдеру с них шкуру даже
И распялю на стене.Но едва глаза закрою
И загляну в темноту —
Вновь разбужен волчьим воем,
И опять невмоготу.И не будет мне покоя
Ни во сне, ни наяву
Оттого, что этим воем,
Волчьим воем — я живу.(1937-1956)
ГРОЗА
Смешались облака и волны,
И мира вывернут испод,
По трещинам зубчатых молний
Разламывается небосвод.По жёлтой глиняной корчаге
Гуляют грома кулаки,
Вода спускается в овраги,
Держась руками за пеньки.Но в сто плетей дубася тело
Пятнистой, как змея, реки,
Гроза так бережно, умело
Цветов расправит лепестки.Всё то, что было твёрдой почвой,
Вдруг уплывает из-под ног,
И всё земное так непрочно,
И нет путей, и нет дорог.Пока прохожий куст лиловый
Не сунет руку сквозь забор,
И за плечо не остановит,
И не завяжет разговор.И вот я — дома, у калитки,
И все несчастья далеки,
Когда я, вымокший до нитки,
Несу за пазухой стихи.Гнездо стихов грозой разбито,
И желторотые птенцы
Пищат, познав крушенье быта,
Его начала и концы.(1937-1956)
ИЮЛЬ
Все соловьи осоловели
И не рокочут ввечеру.
Они уж целых две недели
В плетёной нежатся постели
На охлаждающем ветру.Колючим колосом усатым
Трясёт раскормленный ячмень,
И день малиной ноздреватой,
Черносмородинным агатом
Синиц заманивает в тень.Здесь сущий рай для птиц бездомных,
Для залетевших далеко,
Им от прохлады полутёмной
В кустах, достаточно укромных,
Бывает на сердце легко.И я шепчу стихи синицам,
Губами тихо шевеля,
И я разыгрываю в лицах —
В зверях, растениях и птицах,
Что сочинила мне земля.Она к моей спине прижалась
И мне готова передать
Всё, что в душе у ней осталось,
Всю нерастраченную малость,
Всю неземную благодать.Жарой коробятся страницы,
Тетрадка валится из рук,
И в поле душно, как в больнице,
И на своих вязальных спицах
Плетёт ловушку мне паук.И мотыльки щекочут щёку,
Перебивая мой рассказ,
И на ветру скрипит осока,
И ястреба кружат высоко,
Меня не упуская с глаз.(1937-1956)
* * *
Больного сердца голос властный
Мне повторяет сотый раз,
Что я живу не понапрасну,
Когда пытаюсь жить для вас.Я, как пчела у Метерлинка,
Трудолюбивая пчела,
Которой вовсе не в новинку
Людские скорбные дела.Я до рассвета собираю,
Коплю по капле слёзный мёд,
И пытке той конца не знаю,
И не отбиться от хлопот.И чем согласней, чем тревожней
К бумаге просятся слова,
Тем я живу неосторожней
И горячее голова.(1937-1956)
* * *
Он сменит без людей, без книг,
Одной природе веря,
Свой человеческий язык
На междометья зверя.Руками выроет ночлег
В хрустящих листьях шалых
Тот одичалый человек,
Интеллигент бывалый.И выступающим ребром
Натягивая кожу,
Различья меж добром и злом
Определить не сможет.Но вдруг, умывшись на заре
Водою ключевою,
Поднимет очи на горе
И точно волк завоет...(1937-1956)
СОСНЫ СРУБЛЕННЫЕ
Пахнут мёдом будущие брёвна —
Бывшие деревья на земле,
Их в ряды укладывают ровно,
Подкатив к разрушенной скале.Как бесславен этот промежуток —
Первая ступень небытия,
Когда жизни стало не до шуток,
Когда шкура ближе всех — своя.В соснах мысли нет об увяданье,
Блещет светлой бронзою кора, —
Тем страшнее было ожиданье
Первого удара топора.Берегли от вора, от пожара,
От червей горбатых берегли —
Для того внезапного удара,
Мщенья перепуганной земли.Дескать, ждёт их славная дорога —
Лечь в закладке первого венца,
И терпеть придётся им немного
На ролях простого мертвеца.Чем живут в такой вот час смертельный
Эти сосны испокон веков?
Лишь мечтой быть мачтой корабельной,
Чтобы вновь коснуться облаков.(1937-1956)
* * *
В часы ночные, ледяные,
Осатанев от маеты,
Я брошу в небо позывные
Семидесятой широты.Пускай геолог бородатый,
Оттаяв циркуль на костре,
Скрестит мои координаты
На заколдованной горе.Где, как Тангейзер у Венеры,
Пленённый снежной наготой,
Я двадцать лет живу в пещере,
Горя единственной мечтой,Что, вырываясь на свободу
И сдвинув плечи, как Самсон,
Обрушу каменные своды
На многолетний этот сон.(1937-1956)
* * *
Луна свисает, как тяжёлый,
Огромный золочёный плод
С ветвей моих деревьев голых —
Хрустальных лиственниц, — и вотМне кажется — протянешь руку,
Доверясь детству лишний раз,
Сорвёшь луну — и кончишь муку,
Которой жизнь пугает нас.(1937-1956)
* * *
Он из окон своей квартиры
С такой же силой, как цветы,
Вдыхает затхлый воздух мира,
Удушье углекислоты.Удушье крови, слёз и пота,
Что день-деньской глотает он,
Ночной таинственной работой
Переплавляется в озон.И, как источник кислорода, —
Кустарник, чаща и трава, —
Растут в ночи среди народа
Его целебные слова.Нам всё равно — листы ли, листья, -
Как называется предмет,
Каким — не только для лингвистов -
Дышать осмелился поэт.Не грамматические споры
Нас в эти чащи завлекли —
Глубокое дыханье бора
Целительницы земли.(1937-1956)
* * *
Чтоб торопиться умирать,
Достаточно причины,
Но не хочу объектом стать
Судебной медицины.Я всё ещё люблю рассвет
Чистейшей акварели,
Люблю луны латунный свет
И жаворонков трели...(1937-1956)
* * *
Зима уходит в ночь, и стужа
От света прячется в леса,
И на пути в дорожных лужах
Вдруг отразились небеса.И дым из труб, врезаясь в воздух,
Ослабевая в высоте,
Уже не так стремится к звёздам,
И сами звёзды уж не те.Они теперь, порою вешней,
Не так, как прежде, далеки,
Они, как горы наши, — здешни
И неожиданно мелки.Весною мы гораздо ближе
Земле — и тёплой и родной,
Что некрасивой, грязной, рыжей
Сейчас встречается со мной.И мы цветочную рассаду
Тихонько ставим на окно —
Сигнал весне, что из засады
Готова выскочить давно.(1937-1956)
* * *
Не старость, нет, — всё та же юность
Кидает лодку в валуны
И кружит в кружеве бурунов
На гребне выгнутой волны.И развевающийся парус,
Как крылья чайки, волны бьёт,
И прежней молодости ярость
Меня бросает всё вперёд.Огонь, а не окаменелость
В рисунке моего герба, —
Такой сейчас вступает в зрелость
Моя горящая судьба.Её и годы не остудят,
И не остудят горы льда,
У ней и старости не будет,
По-видимому, никогда...(1937-1956)
* * *
Память скрыла столько зла -
Без числа и меры.
Всю-то жизнь лгала, лгала,
Нет ей больше веры.Может, нет ни городов,
Ни садов зелёных,
И жива лишь сила льдов
И морей солёных.Может, мир — одни снега —
Звёздная дорога.
Может, мир — одна тайга
В пониманье бога.(1937-1956)
АВГУСТ
Вечер. Яблоки литые
Освещает чёрный сад,
Точно серьги золотые,
На ветвях они висят.Час стремительного танца,
Листьев, вихрей ветровых,
Золочёного багрянца
Неба, озера, травы.И чертят тревожно птицы
Над гнездом за кругом круг —
То ли в дом им возвратиться,
То ли тронуться на юг.Медленно темнеют ночи,
Ещё полные тепла.
Лето больше ждать не хочет,
Но и осень не пришла.(1937-1956)
КАМЕЯ
На склоне гор, на склоне лет
Я выбил в камне твой портрет.Кирка и обух топора
Надёжней хрупкого пера.В страну морозов и мужчин
И преждевременных морщинЯ вызвал женские черты
Со всем отчаяньем тщеты.Скалу с твоею головой
Я вправил в перстень снеговой.И, чтоб не мучила тоска,
Я спрятал перстень в облака.(1937-1956)
* * *
Сыплет снег и днём и ночью.
Это, верно, строгий бог
Старых рукописей клочья
Выметает за порог.Всё, в чём он разочарован -
Ворох песен и стихов, -
Увлечён работой новой,
Он сметает с облаков.(1937-1956)
