В.Каверин

Зоя Бажанова - Антокольская

Все кончено. Но нет конца - концу.
Нет и начала нашему началу.
Но как тебе сегодня не к лицу,
Что ты вчера навеки замолчала.

П.Г.Антокольский "Зоя Бажанова"

Распространено мнение, что в мемуарах нет и не может быть героя или героини, в том смысле, в котором пользуются этим понятием, говоря о повести или романе. Трудно возразить!

И у Антокольского основная черта - хроника, течение событий. Но в эту хронику сама жизнь врезала историю героини. Павел Григорьевич посвятил много стихотворений своей жене Зое Константиновне Бажановой. Лучшие из них когда-то читались и почитались в тихоновском "уголке Антокольского".

После кончины Зои Константиновны он завершил этот цикл поэмой "Зоя Бажанова", в которой рассказал ее биографию. Рассказал искренне, правдиво, подробно, с трогательным восхищением. Но рядом с дневником, который пронизан присутствием Зои Константиновны, ее беспрестанным настоятельным участием в его поэзии и жизни, эта поэма кажется мне слишком изящной, похожей на прозрачную тень. "Лучшему из существ белокурых", как назвал ее в молодости Антокольский, приходилось трудно, как подсказывает мне мой долголетний жизненный опыт. Антокольский остро нуждался в поддержке. Жизнь и работа его складывались, только когда в их сочетании участвовала Зоя.

Вот что пишет он о чтении своей только что законченной сказки о Шекспире: "Сказать правду, Зои как слушательницы я боялся больше всех. Она, моя голубка, тоже наговорила много невеселых вещей, но на этот раз с меньшей остротой и проницательностью, чем всегда. Главное у нее в том, что во всей вещи нет моей сверхзадачи, неизвестно, зачем и ради чего закручена вся эта канитель".
Зое Константиновне было нелегко не только потому, что она была женой поэта, а потому, что он был человеком бешеного темперамента, бесконечно вспыльчивый, непостоянный, трудолюбивый и одновременно беспечный. Человек, в котором крайности скрещивались, который легко подпадал под чужое влияние, внушавшее ему подчас ложные, никуда не идущие соображения.

Я однажды слышал его речь, направленную против книг вообще, упрекающую всех в мире авторов за то, что они их написали. Он утверждал это не наедине с собой, но в кругу писателей, и естественно, что некоторые из них не поняли, как этот страстный книжник, всю жизнь собиравший книги и отдавший свою жизнь, чтобы написать новые книги, мог отречься и от тех, и от других. Причем он искренне удивлялся, когда я весьма сурово отнесся к его выступлению. Это не помешало ему вскоре признаться, что он был "просто глуп, безумно, непоправимо глуп".

В сущности, мир, в котором он жил, была поэзия, и только поэзия, а то, что происходило вне ее, казалось ему не стоящим серьезного внимания. Он жил поступками. Равномерное течение жизни, ее последовательность для него существовали только в прошлом, а в настоящем не имели особого значения.
По правде говоря, подчас он производил впечатление человека, выходящего за естественные нормы человеческого существования. "Сумасшедшее сердце" - как и называл его с любовью один из друзей. И в мемуарах его, охватывающих лишь очень короткую часть его жизни, видна эта беспорядочность, это бросание от своих книг к другим, эта бешеная борьба с давно покойными мыслителями, эти споры, которые он затевал ни много ни мало с целым столетием.

Вот рядом с таким-то человеком жила стройная, белокурая, маленькая женщина с большим сердцем и с железной волей. Она была не просто нужна ему, без нее мгновенно рассыпалось бы все его бытовое и поэтическое существование.

Для человека, который и сам не знал, в какой мере, когда и где он может настаивать на своей нравственной позиции, было более чем существенно важно, что "Зоя непрестанно заботилась о том, чтобы я во всем деле, решительно во всем не терял, так сказать, головы... Сказать, что с ее стороны это мудро, еще ничего не сказать. Прежде всего, это честно".

Мало сказать, что она была радушна и гостеприимна, она была безмерно гостеприимна.
24 февраля 1966 года Антокольских посетили молодые поэты. "Конечно, моя Зоя накормила чем бог послал всех тридцать этих запыхавшихся юношей. Зоя на этот счет придерживается совершенно; безотказно железных правил, она считает немыслимым отпустить из нашего дома кого бы то ни было голодным".

И Антокольский глубоко понимал талантливую в своей мудрости и умении безотказно делать добро жену. Можно смело сказать, что никого он никогда так не понимал и так не любил, как своего верного, на всю жизнь преданного друга. Только ей одной он позволял держать его в ежовых рукавицах. "Зоя держит меня в ежовых рукавицах по-прежнему. И я безропотно выношу это главным образом из любви, уважения, благодарности к ней, а не потому, что убежден в необходимости такого режима" (4 апреля).

Но в этих отношениях мало было любить и жалеть. Надо было еще понимать, и глубоко понимать. "Между Зоей и мной разница та, что я все, что угодно, переношу легко, а она все, что угодно, даже хорошее - трудно" (23 июня).

Особо нужно отметить, что 3. К. Бажанова была талантливым скульптором по дереву. Выставка ее фигур (Макбета, Дон-Кихота и других героев мировой литературы) имела в Доме литераторов огромный успех.

Я уже не говорю о том, что на ней, "на ее слабых плечах". лежала вся тяжесть домашних дел, хозяйственные хлопоты (уборка дома, закупки) - словом, весь круг условий так называемого человеческого существования.

Вот почему в мемуарах - Антокольский вернулся к ним через два года после смерти Зои Константиновны - каждая страница украшена ее именем, подчас повторенным по десять раз.

"...Зоя! Зоя! Зоя! Зоя!...
Тонкие березки стоят голые, и в них - душа Зои.
Ее душа во всей этой черной земле,
в последних островках снега,
в кристальном воздухе,
в комнате, которая единственная осталась ее прибежищем,
где тесно собраны ее скульптуры".

Что бы ни случилось, ничего не проходило без пронизывающего вопроса, как отнеслась бы к этому Зоя.

Она похоронена на Востряковском кладбище.
На ее могиле - памятник.

Мысленно советуясь с ней, он целует ее в бронзовые губы.