Главная
 
Библиотека поэзии СнегирёваПятница, 29.03.2024, 16:01



Приветствую Вас Гость | RSS
Главная
Авторы

 

Светлана Кузнецова

 

   Гадание Светланы

             Часть 2

 

* * *

Милый друг, веселясь и горюя,
На сплошной вековой мерзлоте,
Так раскованно вдруг говорю я
0 роскошной своей простоте.

Мне не только глядеть не полезно,-
Чтобы выжить, не надо мне знать,
Как упрямо ложится железо
На сибирскую трудную гать.

Потому что невиданно краток
И невиданно беден мой миг,
Не измерен в якутских каратах,
Не исчислен страницами книг.

Этот миг от тумана густого
До небесной сквозной чистоты,
От сибирского дна золотого
До высокой моей нищеты.

 

* * *

Горьковатый дымок дымокура
Над единственной в мире рекой...
Скоро ль память облезет, как шкура,
Осудив на блаженный покой?
От заката к восходу старея,
Каждой скорбью бессчетно скорбя,
Я прошу свою память скорее
Износиться, истратить себя.
Чтобы сердце. как птица в неволе,
Позабыло про роскошь рябин,
Чтобы руки не помнили боле
Тот медвежий лихой карабин.

 

* * *

Сколько в старых знаньях новизны,
Как существованье их туманно...
Белка голубеет со спины —
Выплыло из памяти нежданно.

Белка голубеет со спины...
Значит, в прошлом знала и такое,
Значит, ощущение вины
Не оставит этот день в покое.

Память как таинственный мешок,
И чем глубже, тем дары чуднее.
Лучше не заглядывать, дружок,
С будущим играть куда умнее.

 

* * *

Вот и разминулась я с роднею.
Вот и в целом мире — никого.
Спит река под белой простынею,
А до ледохода далеко.
Зеркало небесное завешено
Белою холщовой пеленой.
Спит все то, что было мне завещано,
Навсегда загубленное мной.
Спит вдали родимая сторонушка.
Я сама с собою говорю:
Выпита печаль моя до донышка,
Новую уже не сотворю,
Пусть «заря меня не нарумянит»,
Пусть «роса меня не напоит»,
Но зато и радость не обманет,
Беспощадный хмель не захмелит.
Все теперь подсчитано и взвешено.
Оттого-то кем-то надо мной
Зеркало небесное завешено
Белою холщовой пеленой.

 

* * *

Отдав себя своей судьбе,
Остуде окаянной,
Заклятье древнее в резьбе
Читаю древянной.
Резьба в ногах и в головах,
Чтоб стены удержали.
Заклятье древнее в словах
На каменной скрижали.
Душе постигнуть надлежит
К закату то заклятье,
Покуда мне принадлежит
Вот этот дом и платье.
Уж губы холодом свело
От близости ответа.
Уже на плечи тяжело
Ложится знанье это.
Как древний ужас, впереди
Восходит откровенье.
Молю я небо, погоди,
Помедли на мгновенье!
Яви хоть каплю доброты,
Продли мое исканье
И не лишай меня мечты,
Лишайника на камне!

 

* * *

Давний гомон Байкала
Давней гордости суть.
Вот и пала опала,
Вот и сжало мне грудь.

В пустоте моей горницы
Горький привкус вины,
Воркование горлицы
Посреди тишины...

Неподвластная мраку,
Буду вволю молчать,
Буду гладить собаку,
Буду книгу читать.

Под крылами у горлицы
Свои крылья сложив,
Пережив свои горести
И себя пережив...

 

* * *

Поросла чернобыльем густо
Еле видная колея.
Свято место не будет пусто,—
Говорю, по ней проходя.

Горький опыт не позволяет
Лучшей участи ждать вдали.
Самый сладкий плод оставляет
На губах моих вкус земли.

Ах, как с родиной вяжет прочно,
Так, что путы не разорву,
Эта горечь родимой почвы
В сновиденьях и наяву.

Ведь тебя, а не что иное,
Прославляли всю жизнь уста,
Чернобылье мое сплошное,
Черноплодная красота.

 

* * *

Вышина надо мною, а дно подо мной.
Перед выбором данным непросто одной.
Я не ангел, чтоб гордо витать в вышине,
И не черт, чтоб удобно мне было на дне.

Понимаю я, взгляд устремив в вышину,
Небеса не простят мне земную вину.
Понимаю я, взгляд опуская на дно,
Мне большое паденье судьбой не дано.

Моя участь обыденна, доля проста,
Но отмечены правом особым уста,
Рассуждать на рогоже о тех соболях,
Что мелькнули когда-то в прекрасных полях.

 

* * *

Ну, а все же, может, это старость?
Посреди непройденной земли
Разочарование и ярость
От меня куда-то отошли.
Липнет к сердцу песенка давнишняя,
Рядом кружит, вьется, как змея.
Запевай, красивая и лишняя,
Горькая подруженька моя.
Запевай про прожитые годы,
Канувшие в тихую печаль.
Запевай про свадьбы и разводы,
Про напрасно ношенную шаль.
Я теперь недорогого стою.
Ты меня, подружка, пожалей,
Лишняя со всею красотою
Посреди заснеженных полей.

 

* * *

На лугу,
На лугу,
На лугу, -
Над любимейшим в жизни заливом,
Я ни мало, ни много налгу,
Ровно столько, чтоб стало тоскливо.
Ровно столько налгу,
Чтоб принять
Правоту откровенной подруги.
Ровно столько налгу,
Чтоб понять
Непригодность свою для округи.
Но не примет, хоть озолоти я,
Ни меня, ни такое житье
Та, носящая имя София,
Правоверное имя свое.
Та, носящая тонкие брови,
Холодеющая у огня.
Та, родная по духу, по крови,
Не простившая только меня.

 

* * *

Вот сидишь, чья-то боль и потеря,
От неверной судьбы вдалеке,
Невезучая птица-тетеря,
На своем золоченом шестке.
Птица гордая с важной повадкой,
Не идешь у меня из ума.
Ах, какою приманкою сладкой
Ты себя обкормила сама?
Голубикою или брусникой?
Как такое случиться могло?
Над какою обидой великой
Надломилось и сникло крыло?
Где она, твоя быль-небылица?
Что глядишь на меня свысока?
Очень русская серая птица,
Очень близкая сердцу тоска...

 

* * *

Серафима,
Все, что мной хранимо,
Раздарю в течение минут.
Золотые крылья серафима
На иконе темной промелькнут.
Промелькнут и растворятся в дыме
Сигаретном над моим столом,
Ты глаза усталые поднимешь,
Не с добром посмотришь, не со злом.
Ты не с лаской скажешь, не со злостью,
Скажешь так же просто, как пришла,
Что напрасно развлекаю гостью,
Коль своей души не развлекла.

 

* * *

А много ль нужно нам с тобою,
Таким веселым и простым,
Под этой крышей голубою,
Вот этим летом золотым?
Нам нашу жизнь, ничуть не доле,
Прожить в недоле до конца,
Вот с этой меткой на ладони,
Совсем не тронувшей лица.
Вот с этой линией неладной,
Что провела сама судьба,
Вот с этой песнею нескладной,
Что нашим любым не люба...

 

* * *

Давалась мне легкость и прежде,
Вот только не помню годов,
Поскольку песок побережья
Не терпит глубоких следов.
Загар заслонил мою бледность
И сделал глаза посветлей,
Но снова идет неизбежность
Снегами покрытых полей.
Идут те метели и вьюги,
С которыми край породнил,
И повести милой подруги
Про то, как ей друг изменил.

 

* * *

Подруженька, темная бровь,
Подруженька, светлые очи,
Я верю, что вера в любовь
Нас греет в холодные ночи.
Что надобно ей дорожить,
Поскольку от горестей лечит.
Я верю, что жизнь пережить
С любимым значительно легче.
Но все же придется принять
Однажды на плечи все были.
Но все же придется понять,
Что сроду тебя не любили.

 

* * *

Как будто чуть приоткрылась дверца.
Как будто что-то в груди шевельнулось,
Золото через руку коснулось сердца.
Золото через руку сердца коснулось.
Наивное золото в форме сердечка...
Когда это было? Давным-давно...
Помню — жарко натоплена печка.
Помню — льдом обросло окно. ...
А день за порогом такой невинный,
Каких уже после и не знавала.
Наивное золото.
Подарок наивный
Подруги сердечной,
Той, что пропала...

 

* * *

Осень снами небогата,
Оттого мне снится вновь
Дом, дарованный когда-то,
Материнская любовь.
Дом шатровый, дом кондовый,
Деревянная резьба,
Запах хлебный и медовый,
Самолучшая судьба.
Снится оттепель и вьюга,
Половодье по реке,
Самоблизкая подруга
В самовязанном платке.
Где теперь ты бродишь, Шурка,
Бабья доля, по земле,
Отпылавшая печурка,
Только отсвет по золе.
Мне своих несчастий мало
Маять эту маету?
Надо мною небо ало
С перепадом в черноту.
Волос долгий, голос кроткий,
Не подруга и не дочь.
Надо мною день короткий
С перепадом в злую ночь.

 

* * *

Протосковав три веселья подряд,
Я веселиться сама отказалась.
В цвет серых глаз выбирала наряд,
Серой нежданно судьба оказалась.

Я из волос своих серых сплету
Тонкой цепочкой браслет на запястье,
Желтый листок подхвачу на лету,
Оповещающий нас о ненастье.

В путь поспешу, и за ближним углом
Осень подруги, как гостью, привечу,
И приглашу ее ласково в дом,
И на любые вопросы отвечу.

 

* * *

Платья праздничные носим.
Говорим: — Ах, подожди! —
Произносим слово: — Осень.—
Выбегаем под дожди.
Губы сушим, ноги мочим.
Может, мы сошли с ума?
Все дома себе пророчим,
Очень прочные дома.
Только сладкое не в сладость.
Горек сахар на столе.
Произносим слово: — Радость,-
Опускаем взгляд к земле.

 

* * *

Последним теплом дорожи.
Ты видишь, как лето стареет,
И некому выслушать лжи,
Которая губы согреет.
От ветра осеннего снова
Осеннее прячешь лицо,
И осень — округлое слово,
Твое золотое кольцо.
Его никуда ты не денешь
В свои золотые года,
Его ты на палец наденешь.
И это уже навсегда.

 

* * *

А у подруги, у подруги
Все предвечернее уже.
Бровей породистые дуги
Сошлись на темном рубеже.
И, как бывало, не разгладить
Меж ними четкую черту,
Но надо с жизнью как-то ладить,
И надо помнить высоту.
Ту высоту, что за пределом
Казалась близкою почти,
Ту, что не сделалась уделом
Земного узкого пути,
Ту, что не сделалась усладой,
Судьбой не сделалась в конце,
Но тайной темною наградой
Лежит на нынешнем лице.

 

* * *

Снова слезами слова орошаются.
Сырости не нарушаю.
Браки и должности в небе решаются,
Так я ее утешаю.
Я и сама просыпаюсь в слезах
Утром на мокрой подушке,
Словно и я на последних годах
И одинока в избушке.
Снится мне детство, дорога в лесу...
Ночью наплакавшись вволю,
Днем утешаю чужую красу,
Чью-то чужую недолю.

 

* * *

А подруга
Лебедью белой слыла.
А подруга
Не шла, а легко плыла,
Далеко видна,
Хороша, хороша,
Да черным-черна
У нее душа.
На ресницах —
Слезная благодать,
Белой птице
С черной не совладать.
Но и черной
В белой груди — беда,
Непокорной
Там не свивать гнезда.
Там не вывести
Ей своих птенцов,
Жизнь не вынести,
Не свести концов.
Белоснежная
Упустила власть.
Вмиг мятежная
В небеса взвилась.
В заповедном сне
Затухает даль.
Не в моей вине,
Что обеих жаль.
Уж такая доля,
Исход такой —
Черной птице — воля,
Белой — покой.

 

* * *

Смотрю с восьмиэтажной высоты
Туда, где бродят мокрыми кустами
Огромные, отважные коты
С тяжелыми, пушистыми хвостами.
Туда, где март на все кладет клеймо,
Где ищущий любой любовь обрящет...
О господи!
Хоть кто-нибудь письмо
Подруге опусти в почтовый ящик!

 

* * *

Роковую твою юдоль
Положу, как крест, на ладонь.
Тяжела ладонь, тяжела,
Как же так ты жизнь прожила?
Как не выручила, подруга,
Круговая твоя порука,
Круговые твои любови,
Крутизной богатые брови? Все по кругу,
Ах, все по кругу.
Невозможно вернуть подругу.
В телефон по-детски играю,
Давний номер тот набираю.
Дальний голос звучит едва,
Это значит, что ты жива.
Молча трубку я опускаю.
Тяжкий грех себе отпускаю.

 

* * *

За стеною — гибель, гиканье метели.
Говорит подруга: — Мне не встать с постели.-
Я взываю к солнцу, а оно не светит.
Кто же мне за это наконец ответит?
За стеною — морок, изморозь, морозы.
Говорит подруга, утирая слезы:
— Кто меня согреет, кто меня обнимет?
Кто меня у смерти в черный час отнимет? —
Я ей отвечаю: — Это все усталость.
Выпей лучше чаю, отогрейся малость.
Я тебя утешу малою ценою,
Я тебя потешу новостью смешною.—
...Но ломает двери вековуха-вьюга.
Ничему не верит верная подруга.

 

* * *

Мы говорили, а время тянулось
В поисках знанья и в поисках хлеба.
Видишь, как все оно вдруг обернулось,
Над головой только темное небо.
Над головой только темная пропасть.
Над головой только космос влекущий.
Полно, ау, запоздалая робость,
Где вы, ау, наши райские кущи?
Где вы, ау, наказания ада?
Будет нам вечным ответом молчанье.
Рада, подруженька, ты иль не рада,
Что изменила судьба очертанье?
Что после смерти бело или ало
Нам бытие не раскроет соцветье?
Все, что могло побывать, побывало,
И не грозит никакое бессмертье.

 

* * *

Судьбы неповторимы!
Судьбы неповторимы!
Как мы с тобой ранимы
В этой земной юдоли.
Вот мы и повторили,
Вот мы и повторили
То, о чем говорили,
Чьи-то чужие доли!

 

* * *

Подтаяли зимы снега тугие,
Видать, она на лето повернулась.
«Лазоревый цветок» — слова какие!
Произнесла и чуть не задохнулась.

Произнесла слова, чтобы наполнить
Их красотой ближайшую окрестность.
Произнесла слова, чтобы напомнить
Своих подруг усталую безгрешность.

До прошлого не дотяну руки я.
Для новой ласки даль вокруг проснулась.
«Лазоревый цветок» — слова какие!
Произнесла и чуть не задохнулась.

 

* * *

Жестокий романс, я смеюсь над тобой
За то, что красив ты и светел,
За то, что на все, что случится с судьбой,
Ты просто и ясно ответил.

За то, что умна твоя старая грусть,
И я перед нею немею,
За то, что я знаю тебя наизусть
И лучше сказать не умею.

 

* * *

Что мне снится в дому? Снится дом,
Не лишенный тепла и уюта,
Дом, обжитый с огромным трудом,
Но не давший в печали приюта.

Что мне снится в печали? Печаль,
Сотворенная мною самою,
Да любовь моя, мамина шаль
С незатейливою бахромою.

Что мне снится в любови? Любовь,
Незначительность слов ее нежных,
Да волчицы расстрелянной кровь
На сибирских снегах белоснежных.

 

* * *

Я не знаю — беда не беда,
Просто так сотворилось на свете,
Где был дом наш, теперь лебеда
Поднимается в полном расцвете.

Отошло в никуда навсегда
Самой нежной надежды жилище.
Где был дом наш, теперь лебеда
Украшает собой пепелище.

Отошли сладкой ласки года,
Но несчетны невзгодные годы.
Где был дом наш, теперь лебеда
Разрастается от непогоды.

Не привыкну, видать, никогда
К ощущенью великой свободы.
Где был дом наш, теперь лебеда,
А над нею небесные своды.

 

* * *

Сижу одна, без помыслов о хлебе,
И хорошо мне так, как никогда,
Опять моя звезда встает на небе,
Та самая, что из созвездья Лебедь,
Сто раз меня предавшая звезда.

Сто раз... А может больше, ну и что же?
Привет тебе, способная на лесть!
Опять, свой грустный возраст подытожив,
Себе кажусь я в зеркале моложе
И лучше, чем на самом деле есть.

Опять звучит во мне мотив извечный
Навязчиво о счастье золотом.
Опять вокруг туман клубится млечный.
Опять дружок мерещится беспечный
За тем Уральским сломанным хребтом.

 

* * *

Ах, все мы чьи-нибудь наследники,
Все получили, что смогли.
Вот ты играешь на последние
И гордо требуешь: — Хвали!

Ты требуешь. Под ноги валится
Порушенная высота.
А мне не хвалится, не хвалится,
Я вся прозрачна и пуста.

Хожу, о стены опираюсь,
И улыбаюсь, как во сне,
И удивленно озираюсь
На города в моем окне.

На то, что мне необходимо,
На то, что с кровью приняла,
Но так глупа непроходимо,
Что до сих пор не поняла.

 

* * *

Чтоб печали твои и меня не заели,
Осторожно хожу и молчу.
Покупаю у знахарки отворотное зелье,
От тебя отвернуться хочу.
А у бабки глаза на меня улыбнулись,
Что ей, бабке, чужие дела?
От столетней старухи давно отвернулись,
И она отвернулась сама.
Скоро стану такой же старухой сухою,
Скоро так же, как эта, согнусь
И, навеки простившись с надеждой лихою,
Чьей-то зряшной любви улыбнусь.

 

* * *

Что с жизни взять? День этот прожит тоже,
И на него оплачены права.
Нам родичей иметь — себе дороже,
Как хорошо непомнящим родства!
Вот и не помним мы, вот и забыли,
И этим самым счастливы вполне,
Гвоздями избы старые забили,
Пошли кочевьем по большой стране.
И каждый откровенен с кем попало,
И каждый с самым близким нелюдим.
За все, что между нами побывало,
Прости меня, мой светлый брат Вадим!

 

* * *

Небо позднее, звезды ранние
Над моею вечерней тропой.
Почитай по-латышски Райниса
Или просто тихонечко спой.

Пусть луна велика, словно горе,
В полнолуние мне горевать,
Вспомнив дайну про доброе море,
Золотую для милой кровать.

 

* * *

И взятки, как водится, гладки.
И на небе тесно от звезд.
Смешно на четвертом десятке
К себе относиться всерьез.
И вот мой последний печальник
Уходит за всеми туда,
Где теплый, шершавый лишайник
На камне растет без труда,
Где земли и воды прекрасны,
Где все на своем рубеже,
Где звери уже неподвластны
Моей одинокой душе.
И вот уж сорваться готово,
Упав в этот ласковый дол,
Печальник — высокое слово,
Повыше, чем должность и долг.
То слово... Ах, как оно пелось,
Какие имело права!
Как жаль, что разумную зрелость
Не тешат такие слова.

 

* * *

Кто право дал тебе на правоту,
Которую я слушаю не споря?
Приду домой и упаду от горя
На старую зеленую тахту...

Кто право дал тебе на белизну,
Перед которою душа чернеет,
Перед которой сердце леденеет?
Приду домой и отойду ко сну...

Кто право дал судить в моей судьбе?
Кто право дал вершить в моей державе?
Но те слова тебя не удержали.
Приду домой и отойду к себе...

 

* * *

Зеркало, сундук и пяльцы...
Я проснусь, а сказка около,—
Синяя финифть на пальце
У Финиста, ясна сокола.

Я тебе, дружок мой майский,
В зиму хладную не рада,—
У Финиста — финиш райский,
У меня же — финиш адов.

Не для комнаты убогой,
Сирой доле потакая,
За сырым лосиным логом
Синева взошла такая.

Есть граниты вековые
На распутьях трехдорожных.
Есть границы роковые
На путях неосторожых.

 

* * *

Та зима мне запомнилась грязью
И великой распутицей - путь,
Понапрасну славянскою вязью
Я пыталась его зачеркнуть.
Потому что не болью, не мукой,
По заслугам в минувшем виня,
А безликой, томительной скукой
Город твой наплывал на меня.
Наплывала, как серая глыба,
Монотонностыо дел и людей
Прошлогодняя Латвия — рыба
Под капроновой сетью дождей.
А над нею в туманном просторе,
Холодна, далека, высока,
Озаряла недоброе море
Голубая звезда Рыбака,

 

* * *

Говорю побережью — прощай, мое иго!
Догорает костер после праздника Лиго,
Догорает костер в честь Ивана Купалы,
Догорает звезда, что на землю упала.
Догорает звезда, затухает стыдливо.
Говорю я доверью — прощай, мое диво!
Я уже никогда не вернусь, не приеду,
Я сегодня справляю большую победу!
Лью я черный бальзам на тебя, моя рана!
Встанет завтра заря из морского тумана,
Смоет море следы после праздника Лиго.
Так прощай, побережье, прощай, мое иго!

 

* * *

Река печали, потеряв исток,
Пересыхает и мелеет явно.
И как бы ни был ты со мной жесток,
Отныне нам играть уже на равных.

Но только мне наскучила игра,
В которой даже слез уже не выжать.
А на дворе неверная пора,
И у меня одна задача — выжить.

 

* * *

Я в застолье свой стакан наполню
И на стол тихонько опущу.
Попытаюсь вспомнить и не вспомню
Слов твоих, которых не прощу.

Буду и спокойна, и прилежна,
Но, хоть плачь, припомнить не смогу
Той тоски, что так была безбрежна
На твоем безликом берегу.

 

* * *

Не желаю подобной доли
Дорогой родне.
Своя воля, что волк во поле,
А моя — вдвойне.
И по доле,
И по недоле
Я не первая.
Моя доля,
Что волк во поле,
Моя доля
Серая.
Я флажками ее расцветила,
Выбирала шелк,
Но охотнику так ответила,
Что ушел.

 

* * *

Ко мне неласкова твоя округа...
Мне на твоей тропе не захлебнуться
Дождем и ветром.
Мне на твоей тропе не обернуться
На оклик друга.
Мои следы захлестывает вьюга.
Мне до твоих вершин не дотянуться.
Мне не пройти последних километров.
Ко мне неласкова твоя округа.

 

* * *

На моем наречье ярком
Немота темна.
Ты утешь меня подарком,
Шкурой кабана.
Ты утешь меня обетом
Помнить обо мне
В крае, холодом одетом,
В снежной стороне.
Помни — у меня белее,
Холодней снега.
Помни — я добрей и злее
Друга и врага.

 

* * *

Сегодня мой праздник малинов.
Сегодня любовь мне люба.
В краю тополей-исполинов
Малиновкой свищет судьба.
И полдень подобного рода,
Похоже, мне делает честь.
Сегодня довольна природа
Такою, какая я есть.

 

* * *

Отчужденная полоса;
И глаза твои посмелевшие...
И замру. И войду в леса,
В зауральские, в поредевшие.
Я войду в них на этих днях,
Пусть нельзя придумать нелепей -
Пересчитывать кольца на пнях
Прошлогодних великолепий.

 

* * *

Мне теперь бы поддаться обману,
Как на жилу случайно напасть,
Но не по сердцу, не по карману
Удалась золотая напасть.
Я, в угоду счастливому краю,
Притворяюсь любою ценой,
Будто в случай сама я играю,
А не случай играет со мной.

 

* * *

На вороту не виснет брань,
На вороту не виснет...
Качается цветок герань,
Вот мы и в лето вышли.
Вот, дорогой, и вышли мы...
Сказалось, как сказалось.
Да лето то среди зимы
Случайно оказалось.
Чем обмануться мы могли,
Ведь не стихала вьюга?
Быть может, чернотой земли
На той могиле друга?
Иль зеленью моей тоски,
Тогда еще начальной?
Или теплом твоей руки?
Иль песней величальной?

 

* * *

Зачем мной покорно была
Чужому поведана повесть
Про то, почему так бела,
Бела моя черная совесть?
Приснился мне сон, что летим
Мы с другом, куда нам охота.
Приснился мне отчий Витим
Под белым крылом самолета.
Он тек бесконечной тайгой,
С собой унося мое бремя,
И звезды над темной страной
Всходили в урочное время.
И, право же, я не лгала,
Когда о любви говорила.
Была моя совесть бела,
Но черное зло сотворила.

 

* * *

Дружок мой, предавший меня,
Мне эта беда по колено,
Покуда, свой холод храня,
Со мною река моя Лена.

Я слово твое на ладонь
Беру, мне отваги хватает.
Должно оно жечь, как огонь,—
Ладонь ледяная не тает.

И песенка Леля звенит
Напрасно над этими льдами,
Напрасно в минувшем винит,
Напрасно летит над годами.

Опять, как снега, я легка.
Мне быть невозможно иною.
Нет сердцу алее цветка
Герани, посаженной мною.

 

* * *

Вослед волненьям слез не лью,
Достаточно душа томилась.
Хвала ночному соловью,
Тому, чья песнь не получилась.
Тому, чья песнь не удалась
Тогдашней, праведной весною,
Тому, чья призрачная власть
Не состоялась надо мною.
Веленьем четырех кровей
Родимое светлеет небо.
Летит безгласный соловей
Туда, где все мертво и немо.
Летит за темный тот предел,
Где средь покоя и тревоги
Его теперешний удел
Напоминает мне о боге.

 

* * *

У тебя звезда опасная во лбу,
Потому что веришь в травы и в судьбу,
Потому что веришь в темные пути.
Почему мне было мимо не пройти?
Почему на том, на старицком холме
Промелькнуло что-то темное в уме,
Промелькнуло, опалило, обожгло
И на сердце мое темное легло?
Ум и сердце — древней Старицы поля,
Для любви моей запретная земля.
До сих пор горит коварная звезда
Над дорогой, что вела меня сюда.

 

* * *

Завтра ждет меня стезя иная.
Ждет — так подождет.
А пока, разгульная, хмельная,
Ярмарка идет.
Выдумкой и явью богатея,
Гуливань, гульба!
Золотись, осенняя затея,
Краткая судьба!
Гордый голубь, вышитый шелками,
На моем платке.
Пряничное сердце под руками,
Прямо на лотке.
Пряничное сердце расписное,
В позолоте сплошь.
Пряничное сердце вырезное,
Лакомая ложь.

 

* * *

Ложь моя, осколок ночи
Ослепительной и злой,
Остро вспыхнувшие очи,
Угольками под золой.
А любовь - холодный ветер,
Отогреться не могу,
Засыпаю на рассвете
Не в постели - на снегу.
Почему я так спокойна,
Так пугающе пуста?
Ведь любовь моя достойна,
Ведь любовь моя проста.
Но она - напоминанье
О совсем иной любви,
Золотое поминанье,
Церковь Спаса на крови...

 

* * *

А воля сегодня зазря
С неволей моей говорит,
Ведь там, где горела заря,
Уже ничего не горит.
Ведь там, где лежали снега,
Клубится лишь мокрый туман.
И мне дорогого врага
Не взять на подобный обман.
И мне нежеланного друга
Сегодня никак не прогнать.
Сбирай же, сестра моя Вьюга,
Свою белоснежную рать.
Сбирай над великим простором,
Сбирай над вселенской тоской,
Сбирай над весельем, в котором
Я больше не буду такой.
Не буду простой и понятной
В неверной вечерней поре,
Такой сероглазой и статной,
Какой я была на заре.

 

* * *

Скажет мне, чтоб проявить участье,
Друг, который и не друг уже,
Дескать, просто выдумано счастье
Кем-то на предельном рубеже.
Я отвечу очень осторожно,
Кутаясь в осеннее пальто,—
Счастье трудно отловить, но можно,
Было бы желание на то.
Не верши над счастьем суд свой правый,
Опыту недавнему поверь,—
Счастье — зверь пушистый и лукавый,
Счастье — нежный и коварный зверь.
Журавлю положено курлыкать.
Течь рекой положено речам.
Счастье будет ласково мурлыкать,
Когти выпуская по ночам.
Счастье и уютно и прекрасно.
Счастлив будь, творя или любя.
Только помни, что оно опасно
И, когда не ждешь, предаст тебя.

 

* * *

Нынче я ощущаю виной
Темной родины тайные знанья.
Повторяй беспечально за мной
Золотые слова заклинанья.

В том лесу, где цветы не цветут,
Где никак не дождаться рассвета,
Самой зимней из зимних остуд
Да закончится краткое лето!

Я, умывшись холодной водой
После слез на плече у подруги,
Побывав еще раз молодой,
Возвращаюсь на тесные круги.

Возвращаюсь на заданный путь,
Твоему неподвластна круженью,
Но свою неизменную суть
Постигаю в ином постиженье.

И летит сквозь лихие года,
На пути не встречая приюта,
Несчастливых созвездий звезда,
Одинокая песня Бейрута.

 

* * *

Дай погадаю тебе по руке.
Грех твой прощается.
Рыба, ушедшая вверх по реке,
Не возвращается.
Красная рыба,
Белая рыба,
Вот ведь напасть!
Ну, выбирай,
Выбирай,
Либо — либо,
Чтоб не пропасть!
Грех твой прощается.
Грех твой прощается.
Так говорю.
Словом, что ныне к тебе обращается,
Благо творю.

 

ВОРОН

Уж не раз мое сердце казнилось.
С каждой казнью кануны черней.
Что такое опять поблазнилось
За ватагой неласковых дней?

Радость розовой утренней рани,
Ты усталое сердце уважь.
Понапрасну у горестной грани
Замаячила новая блажь.

Понапрасну разложены карты
На расстеленных белых мехах...
Черный ворон пронзительно каркнул
О моих неизбытых грехах.

Черный ворон в окно мое глянул
Через четкую правду стекла,
И в тоске, и в испуге отпрянул,
Тяжело поднимая крыла.

Черный ворон, приму твою кару,
Все, что болью чревато, приму,
Благодарна кабальному дару
В чересчур беззащитном дому.

 

СНЕГУРОЧКА

Какая тьма меня тогда слепила,
Когда, забыв про все в родном дому,
Сама себя лепила и слепила
Ненужной и немилой никому?

Слепила, повела крутою бровью,
Свою округу оценила вновь.
Невелика вина перед любовью,
Поскольку мне неведома любовь.

Невелика вина перед друзьями,
Она во мне нисколько не болит.
Друзья, пируйте с новыми князьями,
А мне теперь обида не велит.

Тепло литого золота истратив
На холод и сверканье серебра,
Не собирать мне более собратьев,
Не затевать весеннего костра.

Цветок любимый на морозе вянет.
От изморози в комнате светло.
Но почему меня так властно тянет
Текучее зеркальное стекло?

 

* * *

Последняя бабья утеха,
Последняя ласка любви,—
Накинуть накидку из меха
На голые плечи свои.

И чувствовать, как забывает
Душа твоя холод и зло,
Как тело твое согревает
Последнее в жизни тепло.

Мечта — никому не помеха,
Но с жизнью она не в ладу.
Не будет накидки из меха
Со мною в последнем году.

 

* * *

Гусли, гусли,
Сколько грусти!
Забытый инструмент...
Мчатся годы, словно гуси,
В надежде перемен.

Щеголяла, не щадила
Себя до сентября.
Что-то сердце защемила
Закатная заря.

Загуляли, засвистели
Заветные леса,
Загудели, загустели
Ночные голоса:

— Ты конец свой не загадывай,
Всему своя пора,
Лихо к лиху не прикладывай,
Опасная игра.

 

* * *

Нет, не зря моя доля томилась
В ожиданье жестоких даров.
На исходе зимы я сломилась
Под напором февральских ветров.

В заповедной запроданной чаще,
В захолустье, где всякий богат,
Мне явилось задешево счастье —
Застолбить свой законный закат.

Застолбить затухающий ало,
Чтоб потом, у других на виду,
Промотать, как когда-то бывало,
Как положено было в роду.

Все равно, темнота неизбежна
За закатом, гадай не гадай.
Но заявка моя безнадежна,
Ибо высох и вымер Клондайк.

 

* * *

Читая сказку о любви,
Вникаю в смысл ее старинный.
Печально глажу мех звериный,
Читая сказку о любви.

Читая сказку о любви,
Вдыхаю меха запах редкий,
Такой навязчивый и резкий,
Читая сказку о любви.

Читая сказку о любви,
Считаю — сказка не помеха
Мне размышлять о пользе меха,
Читая сказку о любви.

Читая сказку о любви,
Неверие считаю долгом.
Но почему-то плачу долго,
Читая сказку о любви.

 

* * *

Слово «любовь» — любопытно и цепко,
Патока на языке,
Позолоченная медная цепка
На исхудалой руке.
И голубиное слово «голубчик»
В этих остатних ночах —
Поизносившийся, ветхий тулупчик
На исхудалых плечах.
Слово, оно ведь всего только слово,
В истину — щель, а не дверь,
Но по законам свободного лова
Дышит надеждою зверь.
Верит, летя по последнему следу,
В белых сугробах скользя,
Соболь — в спасенье, собака — в победу.
Иначе выжить нельзя.

 

* * *

Раньше быстро так не отплывали
Дни, что мне остались на земле.
Прежде свечи так не оплывали,
На моем зажженные столе.

Раньше книги были интересней.
Прежде сердце тешила игра.
Это «раньше» стало чьей-то песней.
Это «прежде» позабыть пора.

 

* * *

О пути, что мне выпал на долю,
Я последнюю песню пою,
И все ту же несладкую волю
На последнем дыханье хвалю.

Я любила лукавого друга.
Я пила молодое вино.
И плясала вокруг меня вьюга,
Та, что с веком была заодно.

Ликовала я с ней, горевала.
Годы шли, оставались слова.
Несчастливой себя называла,
Но, как видно, была неправа.

Путь как путь. Он и прост, и опасен.
Я прошла его так, как смогла.
Однозначен мой мир, но прекрасен.
Однозначна я в нем, но светла.

 

* * *

Весенней дорогой отчизну прошла,
Навечно запомнилось это.
Я возраст надежды пережила.
Я вышла в палящее лето.
Его торопливость меня обожгла.
Что может быть лета короче?
Я возраст отчаянья пережила.
Я вышла в прохладную осень.
Мне осенью той не во сне, наяву
Прощанье с печалями спели.
Я возраст спокойствия переживу.
Я выйду навстречу метели.
 

Произведения

Статьи

друзья сайта

разное

статистика

Поиск


Snegirev Corp © 2024