Светлана Кузнецова

 

Гадание Светланы

           Часть 1

 

* * *

Выше узкие брови!
Вот и сбылось пророчество!
Глаза светлей и рисковей
Ради тебя, одиночество!
Колечко сверкнет на блюде.
Погадаем, что с нами будет?
Родина будет.
Работа будет.
Горя убудет.
Счастья прибудет.
Только какого счастья?
Может, дождя да ненастья?
Может, снегу да града
...Я и такому рада.
Родина моя громкая,
Песенка моя ломкая,
Светлый мой леденец,
Мой ледяной венец...

 

* * *

А вы торопились, а вы не спросили.
А вы посчитали все это игрой.
А там начинались стихи о России,
За тем перелеском, за тою горой.

Там время чеканило высшие пробы
На всем, что в отвал отходило пустой,
И там я однажды сронила в сугробы
Тяжелый, наследственный крест золотой.

Сронила открыто, сронила, как откуп,
Приучена опытом предков — платить.
Так что же неймется небесному оку?
Оплачен мой счет, и не стоит грустить.

Оплачен мой счет, и оплакана доля.
Сибирская тройка умчалась, спеша.
Огромность родного осеннего поля
Теперь только может осилить душа.

И то не осилит. По краешку муки,
Как ведьма, пройдет, заклинанья творя.
Но знаю — за миг до последней разлуки
Над ней ослепительно вспыхнет заря.

Что я призову у последнего крова,
На самом последнем из смертных кругов?
Лишь черную магию русского слова.
Лишь белую магию русских снегов.

 

* * *

Родина, родина, родина...
Словно творю заклинание.
Красное, словно смородина,
Слово кладу на заклание.
В горькой моей неизбежности
Пусть, хоть полоскою узкою,
Красное слово по снежности
Вышьется вышивкой русскою.
Слово — зарею раздавленной,
Прямо из космоса павшее.
Слово — любовью раздаренной,
Сутью непонятой ставшее.

 

* * *

Печально, что это случилось до срока,
До срока, который дается другим,—
Мне время открыло, что я одинока,
И в том беззащитность моя перед ним.

Мне время открыло, что в том моя сила
Среди многоцветной и злой маеты,
Что я у него никогда не просила
Таких откровений, такой прямоты.

Мне время не то еще пооткрывало,
Вот только поведать никак не смогу,—
Березовым соком зальет покрывало,
Что я постелила на майском лугу.

Заря надо мною сильней заалеет,
Под ветром покорно поникнет трава,
Березовым соком мне губы заклеит,
И приторно сладкими станут слова.

 

ЛЮТИКИ

О, лютики, о, лютые цветы!
Я редко это «о» употребляла,
Ведь с вами я всегда была на «ты»,
И вашу суть своей уподобляла.

Я нашу связь уже не разорву,
Единую с земным единым лоном.
Известно мне с тех пор, как я живу,
Что желтое прекрасно на зеленом.

Расшиты вы по детству моему
И, прочно утвердив к нему причастье,
Раскиданы охапками в дому,
В дому, где было все — любовь и счастье.

Куриная смешная слепота,
Которую давно коса скосила.
Пусть «лепота» по смыслу — красота,
Но в лепоте совсем иная сила.

И вашей лепотой позлащено
Все то, что в бедной памяти осталось
И вашей лепотой поглощено
Все то, чего не выдержит усталость.

Вот вы опять трепещете у ног.
Хоть не просила нового свиданья.
...Я бы сплела себе из вас венок,
Когда б не знала страха увяданья

 

* * *

У меня за душой — ни алтына,
За спиною — ни пяди земли,
И ни дочери нет, и ни сына,
А родители в землю легли.
И не пели мне райские сирины
Никогда в одиноком дому.
Все дороги мои засибирены,
И тебе, мудрецу, ни к чему.

 

ГАДАНИЕ СВЕТЛАНЫ

Не дороги, а тропинки
Побежали по судьбе.
Начинаются вспоминки,
Как поминки по себе.

Зажигаю я на Святки
Сине-черную свечу.
Без опаски, без оглядки,
С силой темною шучу.

Ставлю зеркало в оправе
Из литого серебра.
Неразумный разум вправе
Ждать от нечисти добра.

Потому не захотела
Очертить последний круг.
Потому сказать посмела:
— Кто явился, тот и друг!

Мне любой в друзья годится.
Нету нечисти числа.
Несыть жадная садится
У накрытого стола.

Начинает нечисть чары
Залихватским говорком.
Подымает нечисть чары
С заграничным коньяком.

Подымает мне в угоду
Все одно и то же вновь:
Поверх моря — непогоду,
Поверх сердца — нелюбовь.

Дарит полую поляну,
Дарит полную луну.
За подарками не встану,
Даже рук не протяну.

Полунощною порою
Не души своей мне жаль.
За посулом, за игрою
Вижу позднюю печаль.

Вижу позднюю дорогу
Да порошу во полях.
Вижу полностью, ей-богу,
Всю поруху во друзьях!

 

* * *

Пропела труба и зазывно, и звонко:
Хотите — поверьте, хотите — проверьте,
Открытие «я» осеняет ребенка
В момент постиженья им ужаса смерти.
Я смертен... Но я же живу, существую,
И так мое «я» на других непохоже.
Меня похоронят? Живого? Живую?
Не верю! — когда-то шептала я тоже.
Шептала ночами, зарывшись в подушку,
Укрывшись от страхов ночных с головою.
Я жизнь прожила, доломала игрушку,
И вот ухожу за осенней листвою.
С собой уношу я лишь память ночлега,
Отчетливость сна и неявственность яви
Да полные пригоршни талого снега,
Что лег на последней, озябшей отаве.
Я, свыкшись с уходом, себя открываю
Вторично, гораздо больнее и злее.
Как бабочке, крылья душе обрываю,
Нисколько, бедняжку, ее не жалея.
Зачем ей порхать, если в землю ложиться?
Земною жила, доживай, как земная,—
Мне с этим единством удобнее сжиться,
Чем с тем, что возможна ей участь иная.
Познания наши — познанья ребенка.
Хотите — поверьте, хотите — проверьте.
Пропела труба и зазывно, и звонко
На белой поляне, в преддверии смерти.

 

* * *

Снег неустанен и снег неуклонен.
Пала на округ родной пелена.
Можешь сегодня быть мною доволен,
Ибо печальна и ибо одна.

Нет на столе ни закуски, ни водки.
Нет непрочитанной книги в дому.
Замыслы робки и помыслы кротки.
Все это вместе как счастье приму.

Хватит! Помучила вдоволь певучесть
На перепутьях, от века глухих,
Коль не сибирская злая живучесть,
Я никогда б не осилила их.

Хватит! Надежные заперты двери.
Сыграна жизнь, и в итоге — ничья.
Где-то пусть сами спасаются звери,
Кто от капкана, а кто от ружья.

Не образумит меня укоризна
Не утвердит меня в прежних правах.
Стынет прекрасное слово «Отчизна»
Сладкою льдинкой на горьких губах.

 

* * *

Зимний вид подчеркнуто графичен
За стеклом вечернего окна.
Мир прекрасен и катастрофичен.
Будущность прекрасна и темна.

На столе, для услажденья мига,
Горькое поставлено вино.
На столе полуоткрыта книга,
Что была обещана давно.

Но так долго длилось ожиданье,
Что и слово обратилось в пыль,
Что уже не трогает сознанье
С мифом примирившаяся быль.

Вот оно — понятье «равновесье»,
Вот они — и воля, и покой.
Отманили города и веси.
Все, что было нужно,— под рукой.

Кровь не стынет, но и не пылает.
И спросить я смею потому,
Кто мне лучшей доли пожелает
По дороге в ласковую тьму?

 

* * *

Мощный пласт зеленоватой глины
Студит ноги мне издалека.
Сладостью кладбищенской малины
Родина далекая сладка.

Сладким было давнее рожденье.
Верую, что сладкой будет смерть.
Постигая это постиженье,
Я посмела многое посметь.

Допоздна долги перебираю,
Долгий дом дозором обхожу,
Вновь рождаюсь я и умираю
На земле, которой дорожу.

Как добра добычливая тризна,
Как добротны доводы ее.
Пала в долю мне дороговизна,
Дорого оплачено житье.

Посреди домашнего гулянья
Скоро осень догорит дотла.
Не вернуть былого достоянья
Деревам, раздетым догола.

Не вернуть доверчивому саду
Те цветы, что я боготворю.
Это не в докуку, не в досаду,
Это я в догадку говорю.

Дорогая даль моя нахмурена.
Долголетье светит впереди.
Сигарета тонкая докурена.
На долины падают дожди.

 

БРАТУ

Детства надкушенный пряник.
Старых страданий страна.
Голубоватый торфяник,
И над горою луна.

В этой стране, где навеки
Голубоваты снега,
Голубоватые реки
Горестно бьют в берега.

В голубоватом рассвете
Прошелестели шаги.
Встали мы, странные дети,
Посередине тайги.

Мы ничего не умели.
Мы ничего не могли.
Но голубые таймени
В сети нехитрые шли.

Наше ружье-самоделка
Било без промаха в глаз.
Голубоватая белка
Падала с ветки не раз.

Нет и не будет возврата
Странникам в эти миры,
Вот и приходит расплата
За голубые пиры.

Вот и приходит расплата
За голубые пиры
Горем веселого брата,
Болью беспечной сестры.

 

* * *

Встречая осень, точно торжество,
Как листья, с древа рода облетаем.
Утрачиваем кровное родство,
А нового взамен не обретаем.

Редеет лес. Мелеет милый плес.
А я пытаюсь пред собой лукавить
И говорю: «Поверь, не стоит слез
То, что ничем нельзя уже поправить».

 

* * *

Наступая на зыбкие тени,
Проходя по осенней поре
Что мы знаем о смерти растений
В сентябре, в октябре, в ноябре?

Что мы знаем о смерти любимых,
Что мы знаем о смерти друзей,
В нашей памяти бедной хранимых
Посреди ежедневных затей.

Повинуясь случайному мигу,
Повелевшему встать на краю,
Постигаю последнюю книгу,
Уходящую книгу свою.

А она торопливо вбирает
Золотого распада слова,
Ведь над нею листва умирает,
Ведь под ней умирает трава.

 

* * *

Листья желтые мне видны,
И обиде осенней вторю я.
Время осени,
Время вины...
Вот такая история...
Привязалась ко мне напраслина -
Опроси весь свет,
Ведь не я эти листья красила
В нелюбимый цвет.
И не я гуляю в лесу,
По дорожкам сада ли,
И не я деревья трясу,
Чтобы листья падали.
Бьет в глаза осеннее полымя,
И так больно мне,
Что останутся ветки голыми
По моей вине.

 

* * *

С неба из космоса подан мне знак,
Благополучнейший для человека:
В обществе женщин, детей и собак
Жизнь провести до скончания века.

Гладить собак и с детьми говорить,
Прихоти женской во всем покоряться,
Недорогие подарки дарить,
В темных и светлых глазах повторяться.

Жизнь моя — нитка дешевеньких бус,
Жизнь моя — связка пустых погремушек...
Но почему же все тягостней груз?
Но почему же все жальче старушек?

 

ШИПОВНИК

Ах, шиповник, шиковник, шипичник
На дороге встал, как опричник,
Чьей-то кровью невинной ал,
Встал началом родных начал.
Горьким опытом дорожу,
Стороной его обхожу.
Не хочу колоть своих рук,
Не хочу повторенья мук,
Что дневною долею длились,
Что ночною долею снились.
— Бог с тобой,— говорю,— цветок,
Слишком красен ты и жесток!

 

* * *

Под платком пуховым холодно плечам.
Отцвели цветенья алого цветы.
Кто-то ест мои герани по ночам,
Просыпаюсь — продырявлены листы,
Кто-то книгою прочитанной шуршит,
Кто-то шепчет свой назойливый устав,
Кто-то участь мою бедную вершит,
От своей уже достаточно устав.
За окном чернеют скудные кусты.
Зимний сад не в радость меркнущим очам.
Отцвели цветенья алого цветы.
Под платком пуховым холодно плечам.

 

* * *

И снова на рифме «шири»
Распахивается строка.
Два соболя — герб Сибири —
Смотрят издалека.
Я вижу — мой мир устроен.
Я верю — мне жизнь нужна.
Отец мой красив и строен,
А мама моя нежна.
Собака моя любимая,
Первая та, жива.
Любовь моя неделимая
Силой своей права.
И сладко мне, торопливой,
Не знать, не ведать о том,
Что я уж такой счастливой
Вовек не буду потом.
Что я не буду веселой.
Что будет себя не жаль.
Молчит таежный поселок.
Два соболя смотрят вдаль.

 

* * *

«Одеяльце соболье в ногах,
Да подушка в слезах...»
Я вдруг старое вспомню присловье,
Поправляя свое изголовье.

Повторяла присловье родня в прошлом веке,
Прикрывая опухшие, тяжкие веки,
...Ну. а мне-то что помнить про то одеяло,
Что облезло до срока, до срока слиняло?

Я богата. Бордовая шаль с бахромою
Беззаветно меня согревает зимою,
Бережет ото снов, ведь вставать надо рано,
Хоть и весь мой барыш в том, что небо багряно.

Хоть и вся моя прибыль, что с окон герани
Безответно сияют из завтрашней рани.
...Ну, а мне-то что думать про давние слезы,
И без слез нелегко продержаться в морозы.

Что прошло, то прошло. Не болит оно боле.
...Что мне делать с тобой, одеяльце соболье!

 

* * *

Поведали вещие сны,
Что мы и природа — едины,
Что нашею кровыо красны
Воспетые нами калины.

Постигнуть нам было дано
По чьей-то неведомой воле,
Что скупостью нашей давно
Больно оскудевшее поле.

Что силою нашей сильна
Та, нам неподвластная сила,
Которая, волей пьяна,
Леса, словно травы, скосила.

Что вороны тучей взлетят
Над утренней пожней печали,
Что нас никогда не простят
Все те, кого мы не прощали.

 

* * *

Под прикрытием крова
Мне внушалось вчера,
Что основы основа
Есть всесилье добра.
Слово — влажная рана,
А за словом — ни зги.
Доброта океана?
Добродушье тайги?
Нет, прости, не поверю,
Потому что в беде
Не доверюсь ни зверю,
Ни кругам по воде.
В суете и покое
Пожила на миру.
У меня не такое
Отношенье к добру.
Белый день убывает.
Впереди темнота.
Жизнь всегда убивает,
В том ее доброта.
Мудрых предков молитву
Повторяю на случай:
Убивая, не мучай.
Убивая, не мучай.

 

СОН

Эта белая жуть.
Эта белая жуть.
Я видна.
Мне с нее
Никуда не свернуть.
Я заметна.
На ужасе белых снегов
Громок хруст
Моих медленных,
Мелких шагов.
Я заметна.
Мой черный
Огромный платок
На снегу —
Как внезапный,
Контрастный цветок.
Как оживший цветок,
Бьется черный платок,
Он кричит на ветру,
Что один на миру.
В беспощадности
Белого бьющего света
Он пока еще жив,
Но заплатит за это!

 

* * *

За той чертой, глубокой как овраг,
Где сны мои сегодня побывали,
Существовал когда-то врач и враг,
Кудесник и мудрец существовали.

Врачу сказала — исцелися сам,
Врагу сказала — я вражды не стою,
Кудеснику — не верю чудесам,
А мудрецу — сумею быть простою.

Какой самоуверенной была
В ту пору я, звездой своей хранима.
Необратима радость, что прошла
По берегам свинцового Витима.

Необратимо жаркое тепло,
Дарованное мне оленьей паркой,
Но обернулось оборотнем зло,
Что проглядела я за песней сладкой.

И нету обручального кольца,
Чтобы отлить на оборотня пулю...
Стою одна и, не закрыв лица,
Последнее возмездье караулю.

 

* * *

Какая снежная страна!
Какая скользкая дорога!
Как мне душа моя странна,
В себе утратившая бога!

Постой, дорога, не спеши,
Пусть подождут любовь и служба.
Что было богом для души?
Понятье «дружба», слово «дружба».

0 нем с друзьями говорю,
Хотя друзьями называю
Не тех, с кем жизнь свою творю,
А тех, с кем жизнь свою теряю.

Опять моя душа темна
При ясном солнце, на рассвете.
И слава богу, что одна
Дана мне жизнь на этом свете.

Отрадно мне, когда порой
Остаток жизни числю днями.
Ах, что мне делать со второй,
Коль не друзей зову друзьями!

 

* * *

Никогда не воскликну: воскресни,
Безымянная белая даль!
На руках моих черные перстни,
На плечах моих черная шаль.

На губах моих четкое имя,
Что сложилось из льдинок само,
И никто на земле не отнимет
Это черное знанье мое.

 

НОВЫЙ ГОД

Тридцать восемь на столбике ртутном.
Этот лютый мороз возлюбя,
Отражаясь лишь в зеркале мутном,
Поднимаю бокал за себя.

Слава богу, твержу, слава богу,
Погостила на этой земле,
Поднимая бокал за дорогу,
За последний огонь на столе.

Ну и что же, что все оно — прахом?
Жизнь не так уж была хороша.
Отчего же сомненьем и страхом
Захлебнулась сегодня душа?

Тишина. И свеча догорает.
Я до смерти своей не пойму,
Как легко человек умирает,
Как легко переходит во тьму.

 

* * *

Отсияли те звездные россыпи,
Что послушно ложились к ногам.
Отзвенели покорные поступи
По вечерним моим берегам.

Понимаю — несбывшейся силью
Ни бесчестье не смоешь, ни честь.
Злая сила и злое бессилье —
Это все, что теперь во мне есть.

 

* * *

Приходит глухота от крови,
От густоты ее и силы,
Где сердце с чувствами — не вровень,.
Где милые — уже не милы,
Где тяжко веки поднимаем,
Глаза к чужому повернув,
Где мы других не понимаем,
В своих глубинах потонув,
Где нам помочь бессильны знанья
И иноземные цветы,
Где мы ущербны от сознанья
Непоправимой правоты.

 

* * *

Я хочу картину в круглой раме,
В очень круглой, в очень золотой,
Чтоб на ней пред гордыми горами
Говорил бы проповедь святой.

Говорил бы проповедь и плакал,
Плакал так, как нынче плачу я,
Как скулит бездомная собака
За глухим порогом бытия.

 

* * *

Мне холодно, снега, не падайте,
Не падайте, снега,
Моих обидчиков не радуйте,
Не радуйте врага.

Не путайте мне дни и числа,
Их четкие ряды,
Не падайте на час мой чистый
Затишья посреди.

Стою, совсем глаза зажмурила,
Туман на плечи пал.
Ах, не ко времени дни — бурею,
Не тот во мне запал.

Снега, не заметайте разности
Запутанных годов,
Ведь мне по вашей новой ясности
Не сделать двух шагов!

 

* * *

Было время — не имела я угла.
Я за угол свою душу продала.
Утешали, что, мол, сделка хороша.
Вот на что она ушла, моя душа.
Мне покойно и тепло теперь в углу.
Два окошка, две собаки на полу.
От утех освободилась и от дел.
Мне отныне одиночество удел.
Брови круче выгибаю и молчу.
Я не знаю, чем за старость заплачу.

На холодной воде уже лед.
Отгулявши и сыто, и бражно,
Гуси-лебеди, снова в полет?
Гуси-лебеди, как вам не страшно?

Птицы северных верных кровей,
В цепких клювах листвы позолота...
Я слежу из-под тонких бровей
За началом великого лета.

Я слежу из-под тонкой руки
За кружением первой метели...
До чего же они далеки
И неясны, конечные цели!

 

* * *

Усталость, как усталость...
Не лей вина на скатерть!
Не лей вина на скатерть!
Грех проливать вино!
И солнце на закате.
И время на утрате.
И нам уже осталось
Лишь то, что нам дано.
Вот только брать не хочется,
Вот только брать не хочется,
Вот только брать не хочется
То, что осталось нам.
Недобрая пророчица
Давно мне напророчила
Сплошное одиночество,
Заслугу по делам.
И солнце на закате,
И время на утрате...

 

* * *

Белена росла по заовражьям
В давнем детстве, в ласковой весне.
Может быть, оттуда сила вражья
Прицепилась накрепко ко мне?
Вражья сила, дорогая доля,
Растолкуй мне, в чем моя вина,
В том ли, что среди родного поля
Захотелось пьяного вина?
В том ли, что глаза мои раскосы
И, при всей раскосости, светлы?
В том ли, что далекие откосы
Мне не по-далекому милы?
В чем вина? Никак не разгадаю,
Не пойму, хоть правды не боюсь.
Посреди веселья зарыдаю,
Посреди печали засмеюсь.
И спрошу тебя, зачем сдружились,
Если дружба вольная не впрок,
Почему под ветром закружились
На распутье бешеных дорог?
И о чем таком с тобою пели,
Если надорвали голоса?
И чего, чего они хотели,
Мимо нас летящие леса?

 

* * *

Что смерть? Отлет души от тела,
Души, что крылья обожгла,
Что слишком многого хотела
И ничего не приняла?

Что смерть? Последнее веселье,
Последний танец на миру
Или последнее похмелье
В чужом неласковом пиру?

Что мне о смерти рассказали,
Чтоб раздружить ее со мной,
Коль я с холодными глазами
Прошла поспешно стороной?

Прошла, не обронив привета,
И не темна, и не светла.
Но скоро сбудется примета,
Что мной примечена была.

 

* * *

Мать моя лежала на столе
Тихо, словно золото в земле.
Тихо, словно золото лежала,
Мне и брату не принадлежала.

Не принадлежала никому.
И была счастливой потому.

 

ДЕНЬ СМЕРТИ МАТЕРИ

Неподвижна,
Как птица на ветке в ветер,
Неподвижна,
Словно звезда в окне,
Я одна,
Я одна,
Я одна на свете,
Это песня сиротства
Звучит во мне!

 

* * *

Этот русский рубеж,
Эта русская мера отчаянья.
Золотых полей меж
Моя утлая лодка качается.
Меж полей золотых
Золотое качается марево,
Меж полей тех пустых,
Где вокруг — ни Ивана, ни Марьи.
Меж вечерних полей,
Где уже никого не докличешься,
Где колючий пырей
Прорастает в огромном количестве,
Прорастает, глуша
Те хлеба, что всходили на воле,
И понятье «душа»
Остается понятьем, не боле...

 

* * *

Проводила время тихо,
Ела грушу.
Говорила, что покоя
Не нарушу.
Не позарился никто
На мою душу,
Отнимать не стал
Ни воду и ни сушу.
Отнимать никто
Души моей не стал.
А под утро
Мне приснился краснотал.
Краснотал,
Ах, красноталые снега,
Мне давно уже
Душа не дорога.
Я пыталась ее
Дьяволу продать.
Сколько можно
Понапрасну поджидать?
Если дьявола
На свете вовсе нет
Значит, бога
Недостоин этот свет.
Этот свет,
Мои напрасные слова
И неверие,
Которым я жива.

 

* * *

Сколько лет уж живу,
Не имея души.
Проводила, сказала:
— Гуляй, не спеши! —
Улетела душа,
И никто не заметил,
Что мой взор с той поры
По-особому светел,
И что сбивчива
Ранее плавная речь,
И что нечего в жизни
Мне больше беречь.
Ах, душа моя, пестрая
Певчая птица,
Не маню я тебя
В твой острог возвратиться.
Не маню, не зову,
0 прошедшем скорбя,
Все равно похоронят и так,
Без тебя.
На могилу мою ты не смей прилетать.
От тебя я
При жизни
Успела устать.

 

 

ПОМИНКИ

Вымоем руки. Сядем за стол,
Не замыкая круга.
И не возьмем, и не примем в толк
Странной утраты друга.
Друга нет. Есть прах. Есть зола.
Сердце припомнить радо,—
Смерть, она только свое взяла,
Ей чужого не надо.
Было робким нам не посметь
На жизнь отстоять права.
Пусть же правит застольем Смерть
До самого Покрова.
Ею заполнив зренье и слух,
Может, дотянем мы
До черных деревьев, до белых мух,
До новой смертной зимы.

 

КИРЕНСК

Кинь мою долю, печаль о наследстве.
Кинь, ведь не так уж мне много осталось!
Киренск, мой Китеж, утраченный в детстве,
Киренск, мой Китеж, открытый под старость.

Я не кичусь расставаньем с тобою,
Остров, явившийся поздно и рано,
Остов того, что могло стать судьбою,
Остро и сладко щемящая рана.

Щедро окрашены охрой откосы...
Боже, за что мне даровано это,—
Ленской волною промытые косы,
Лепетом детства прогретое лето!

 

СЧИТАЛОЧКА

Ночь моя уныльная,
Песенка умильная,
Песенка усталая,
Талая, талая.
Небо багрецовое,
Сердце леденцовое,
Сердце мое сладкое,
На печали падкое.
Зверь ты мой рыскучий,
Зверь ты мой рыкучий,
Расскажи, откуда
Давняя остуда,
Снежные заносы,
Дальние запросы,
Эта ночь уныльная,
Песенка умильная...

 

* * *

Тихий зимний сон идет по тропам,
По моим заснеженным следам.
Хочешь, наклонись, погладь, потрогай,
Хочешь, насовсем тебе отдам.

Подарю, как верную собаку,
В час, когда нам верность ни к чему.
Моему он покорится знаку,
Приживется у тебя в дому.

У него покорная повадка...
У меня почти что не видна
На губах горячих лихорадка,
Память отоснившегося сна.

 

* * *

Сгусток боли моей, Тунгуска,
Рисовала мне брови узко,
Грубо скулы мои смуглила,
Да сердитое сердце злила.

Говорила я: ах, отстань,
Ты моя минувшая рань,
Ты моя зажившая рана,
Синий цветик из-под бурьяна.

Синий цветик — недолгий день,
Отцветет он, куда ни день.
Он на миг, а не на года,
Не поможет ему вода.

Опускала в Тунгуску руки,
Обрекала себя на муки.
Опускала денежки в воду,
Выкупала свою свободу,
Выкупала свою тоску,
Не последнюю на веку.

 

* * *

Воспоминаний сорная трава...
Восходят вновь забытые слова,
Восходят сквозь бетон, кирпич и шлак,
Звучащие когда-то точно так:
Удача, радость, будущее, дом...
Я забывала их с таким трудом!
С таким трудом давалось забытье,
Расчищенное мной житье-бытье,
Та участь, что уж тем ко мне добра,
Что словно в небе черная дыра,
Участок мудрой памяти моей,
Белей снегов и темноты темней.
Последний он! Убереги, судьба,
Останови у крайнего столба
Воспоминаний яростную рать,
Не позволяй греха на душу брать.

 

* * *

Вот уже падают листья...
Господи, где мое лето?
В шкуры песцовы да лисьи
Горе богато одето.

Горе мое за горами
Шубу себе добывало.
Горе мое вечерами
Ярко унты расшивало.

Там, где безлюдны распадки,
Горе мое не скучало,
Вольные волчьи повадки
Молча оно изучало.

И на забытом погосте,
Помня конец и начало,
Черным на белой бересте
Время утрат отмечало.

Горе со мною навечно
В радости или в печали.
В щедрой Сибири сердечно
Нас земляки повенчали.

 

* * *

В светлых святцах не упомянута,
Под высокой вечной звездой
Я холодной землей обманута
И холодной водой.
И холодными небесами...
Вот он — мой особый предел.
У порога, не за лесами
Завершенье забот и дел.
Засмеяться, запеть, забыться,
Все печали легко избыть...
Голубиной кровью умыться...
Да вот голубя не убить.
Ради старого чародейства,
Молодой улыбки своей
Не свершить такого злодейства,
Ибо голубь — меня живей.
Пусть летит, коль ему летится,
Над прекрасной родной страной.
А за жизнь мою не годится
Чернокнижной платить виной.

 

* * *

Возможно, я зря в своей жизни томилась,
Хоть трудно теперь разобраться...
Последнее черное блюдце разбилось,
А было их ровно двенадцать.

А было их дюжина лет несчастливых,
Двенадцать прекрасных потерь.
А было двенадцать утрат торопливых,
Двенадцать несчастий, поверь.

Не ведаю — плакать мне или смеяться.
Уж дюжину раз повторяла:
— Чего мне еще в этой жизни бояться,
Когда я себя потеряла?

 

* * *

Пустоты своей не скрою
От проверенных весов,
Но смотрю с тоской порою
На созвездье Гончих Псов.
Я свободна, но, однако,
Вопреки таким словам,
Кто, как гончая собака,
По моим идет следам?
Кто туманом наплывает,
Беспокоит среди сна?
Кто в стакан мне наливает
Безотрадного вина?
Кто, желая мне здоровья,
Благоденствия, гульбы,
Жжет свечу у изголовья
Умирающей судьбы?
Дожидаюсь тайно знака,
Отдавая дань слезам,
Кто, как гончая собака,
По моим идет следам?

 

БЕССОННИЦА

Я загулов злых не сторонница,
Не держу вина на столе.
За какую вину бессонница
Поселилась в моем жилье?

Оценила глазами цепкими
Завершенность земных затей:
— Оглянись, за лесами редкими —
Ни учителя, ни друзей.

Оглянись, погляди попристальней,—
Ни жалельщика, ни родни.
До последней рисковой пристани,
Одинокая, дотяни.

Оглянись — все давно заказано,
Поспеши, отходя во тьму.
Не услышано то, что сказано,
И не надобно никому.

...Но Сибирь — золотое донышко —
Замаячила в стороне.
Выходи поскорее, солнышко,
Помоги отоспаться мне!

 

ЗАВЕЩАНИЕ

Мои дни нынче — иксы да игреки.
А тянуть без решенья нельзя.
Заводите веселое игрище
Без меня, дорогие друзья!

Затевайте полночные споры,
Разливайте поспешно вино,
Затворяйте получше затворы,
Закрывайте плотнее окно.

Запирайте заботливо души,
Не ссылайтесь сегодня на лень,
Чтобы, ваше застолье нарушив,
Не вошла моя легкая тень.

Чтобы, вытянув слабую руку,
В наступившей на миг тишине,
Не взяла она чью-нибудь рюмку,
Не сказала: «Налейте и мне...»

 

14 АПРЕЛЯ

Полночные страсти,
Полночные бденья,
Листы оправданий —
Сплошные помарки.
Чем встречу сегодня я
Свой день рождения?
Какие себе
Подарю я подарки?
Где вы, соловьиные
Сонные трели?
Сжилась со мной накрепко
Песня иная:
Начало апреля,
Начало апреля,
Начало апреля,
Вода ледяная...
Где летняя легкая
Песенка Леля?
Живу я,
Иного напева не зная:
Начало апреля,
Начало апреля,
Начало апреля,
Вода ледяная...
Вода ледяная
Морозит да студит,
Губами коснешься,
И губы сведет.
Меня эта песня
Погубит, погубит.
Меня эта песня
К концу приведет.
Гудит голова
От весеннего хмеля.
Свой собственный праздник
Справляю одна я:
Начало апреля,
Начало апреля,
Начало апреля,
Вода ледяная...

 

ВЕСЕННЕЕ

Где-то там, в лесах заболоченных,
Замороженных, замороченных,
Начинается тоскование,
Тоскование, токование.

На земле весна торжествует,
0 томленье земном толкует,
Тормошит, топочет, хлопочет,
И топорщится, и хохочет.

Молодые и староватые,
Нынче все на жар тороватые,
Все, до самой последней жабы,
На надежды сладкие слабы.

Только лишь во мне эта жадность
Вызывает сегодня жалость.
Жалко ползающих и бегающих,
Ничего о конце не ведающих.

Жалко полной жизнью живущих,
Друг у друга удачу рвущих.
Плачу ночь напролет от жалости
К этой, жало таящей, талости.

 

* * *

Сад, арыки и собаки.
Ласки чуждой стороны.
Неба огненные знаки
Лучше в Азии видны.

Думы дальним караваном
Проплывают не спеша.
Духотою и дурманом
Одурманена душа.

Растянуться б на паласе,
Приложить ладонь ко лбу,
В многоцветном ханатласе
Прочитать свою судьбу.

Умираньем на рассвете
Насладиться, как игрой,
И до самой ближней смерти
Прозываться Гюльчехрой.

 

* * *

Желтая церковь на желтом стоит косогоре.
Служит священник там в желтой засаленной рясе.
И отражаются желтые свечи во взоре,
Но не пройти, не пробраться в ту церковь по грязи.

Жуткая птица над церковью медленно кружит.
Жухлые травы покорно ложатся к порогу.
Ржавые листья покрыли глубокие лужи.
Я же не лист, чтоб осилить такую дорогу.

 

* * *

Горек чай из бадана
В забайкальской глуши?
В стороне богоданной
На судьбу не греши.
Дерзко,
Дерзко
Из детства
Наплывают слова,
Дорогое наследство,
Дорогие права.
Под пуховым платком
По Сибири пешком,
И снежок
За снежком,
И смешок
За смешком...
...Улыбается мама,
И нежна, и упряма...