Сергей Клычков

   Стихи 1930 - 1936

* * *

До слез любя страну родную
С ее простором зеленей,
Я прожил жизнь свою, колдуя
И плача песнею над ней.

В сторожкой робости улыбок,
В нахмуренности тяжких век,
Я видел, как убог и хлибок,
Как черен русский человек.

С жестокой и суровой плотью,
С душой, укрытой на запор,
Сберег он от веков лохмотья
Да синий взор свой, да топор.

Уклад принес он из берлоги,
В привычках перенял он рысь,
И долго думал он о Боге,
По вечеру нахмурясь в высь.

В ночи ж, страшась болотных пугал,
Засов приладив на двери,
Повесил он икону в угол
В напоминание зари.

В напоминание и память
О том, что изначальный свет
Пролит был щедро над полями,
Ему же и кончины нет.

И пусть зовут меня каликой,
Пусть высмеет меня юнец
За складки пасмурного лика,
За черный в копоти венец,

И часто пусть теперь с божницы
Свисает жидкий хвост узды,
Не тот же ль синий свет ложится
На половицы от звезды?!

Не так же ль к избяному брусу
Плывет, осиливши испуг,
Как венчик, выброшенный в мусор,
Луны печальный полукруг?!

А разве луч, поникший с неба,
Не древний колос из зерна?..
Черней, черней мужичьи хлебы,
И ночь предвечная черна...

И мир давно бы стал пустыней,
Когда б невидимо для нас
Не слит был этот сполох синий
Глаз ночи и мужичьих глаз!

И в этом сполохе зарницы,
Быть может, облетая мир,
На славу вызорят пшеницу
Для всех, кто был убог и сир.

И сядем мы в нетленных схимах,
Все, кто от века наг и нищ,
Вкусить щедрот неистощимых,
Взошедших с древних пепелищ.

Вот потому я Русь и славлю
И в срок готов приять и снесть
И глупый смех, и злую травлю,
И гибели лихую весть!

<1930>


 СЛЕЗЫ

Горько плачет роза, в темень отряхая
Липкие от слез ресницы лепестков...
Что так горько, горько плачешь, золотая?
Плачь же, плачь: я строго слезы сосчитаю,
Разочтемся навсегда без дураков!

Ни слезам я, ни словам давно не верю
И навзрыд давно-давно не плакал сам,
Хоть и знаю, что не плачут только звери,
Что не плакать - это просто стыд и срам!

Плачь же, друг мой, слез притворных не глотая,
И не кутай шалью деланную дрожь...
Как тебе я благодарен, золотая,
За ребячество, дурачество... за ложь!

Видишь: ведь и я хожу от двери к двери,
И по правде: сам не знаю - как же быть?
Ведь не плачут, ведь не плачут только звери...
Как бы я хотел тебе, себе поверить
И поверив слову, снова полюбить!

<1930>


 * * *

Не мечтай о светлом чуде:
Воскресения не будет!
Ночь пришла, погаснул свет...
Мир исчезнул... мира нет...

Только в поле из-за леса
За белесой серой мглой
То ли люди, то ли бесы
На земле и над землей...

Разве ты не слышишь воя:
Слава Богу, что нас двое!
В этот темный, страшный час,
Слава Богу: двое нас!

Слава Богу, слава Богу,
Двое, двое нас с тобой:
Я - с дубиной у порога,
Ты - с лампадой голубой!

Зима 1930-1931


 МЕТЕЛЬ

По полям омертвелым, по долам,
Не считая ни дней, ни недель,
Словно ведьма широким подолом,
Машет снегом лихая метель.

Заметены деревни, поселки,
И в подлобьи сугробов - огни!..
И мужик к мужику - словно волки
От нехватки и пьяной ругни!..

В эти рытвины, рвы и ухабы
Все уложишь: и силу, и сыть!..
Уж на что терпеливые бабы,
А и то разучились носить!..

Ну, а если и выпадет доля
И не вызволит плод спорынья,
Что же делать: не грех, коль не воля!..
Да и чем не купель полынья?..

Где ж тебе, наше хмурое небо,
Возрастить среди этой пурги
На березах печеные хлебы,
На оторках осин - пироги?!

А неплохо б для девок обновок,
А для баб понавешать сластей...
Потеплей да побольше одевок
Для безродных глухих волостей!..

Пироги, опреснухи да пышки!..
Подставляй, поворачивай рот!..
Нет, не годен к такой шаромыжке,
Непривычен наш русский народ!..

Любит потом он землю окапать,
Десять раз одно дело начать
За голодный кусок да за лапоть,
За сургучную в праздник печать!..

И когда вдруг нежданно над лесом,
Где в сокрытьи стоят алтари,
Облаков раздерутся завесы, -
Не поверишь в сиянье зари!..

Не поверишь и в звездную кику
На макушке с высокой луной
И пред ликом небесным от крика
Изойдешь над родной стороной!..

И покажется бабой-кликушей
У деревни согбенная ель,
Погубившей невинную душу
В эту долгую злую метель...

<1930>


 * * *

Не знаю, друг, с тоски ли, лени
Я о любви не говорю:
Я лучше окна растворю -
Так хорошо кусты сирени
Чадят в дождливую зарю!

Садись вот так: рука к руке,
И на щеке, как на холстинке,
Лежавшей долго в сундуке,
Смешай с улыбкою морщинки:
Ведь нет уж слова без заминки
На позабытом языке!

Да и о чем теперь нам спорить
И говорить теперь о чем,
Когда заискрилось в проборе?..
Мой милый друг, взгляни на зорю
С ее торжественным лучом!

Как хороши кусты сирени,
Дорога, лес и пустыри
В благословении зари!..
Положь мне руки на колени
И ничего не говори
Ни о любви, ни об измене!

<1930>


 * * *

Я доволен судьбою земною
И квартирой в четыре угла:
Я живу в ней и вместе со мною
Два веселых, счастливых щегла.

За окном неуемная вьюга
И метелица стелет хвостом.
И ни брата со мной, и ни друга
В обиходе домашнем простом.

Стерегут меня злючие беды
Без конца, без начала, числа...
И целительна эта беседа
Двух друзей моего ремесла.

Сяду я - они сядут на спину
И пойдет разговор-пересвист,
Под который иду я в пустыню -
В снеговой неисписанный лист.

<1930>


 * * *

Я с завистью гляжу, когда с лопатой,
Вскочивши на ноги чуть свет,
Ободранный, худой, лохматый
У дома возится сосед.

Он устали в труде не знает:
То с топором, а то с пилой,
Зато в избе его витает
Дух обогретый и жилой.

Какая это радость! Счастье
Какое в этой хлопотне!
Пускай угрюмое ненастье
Висит дерюгой на плетне,

Пусть вьюга пляшет, как цыганка,
Со свистом обегая кров:
И дров на печь и на лежанку
И сена хватит на коров -

Спокойно можно спать ложиться
С проконопаченным двором! -
Вот мне бы так с пером сдружиться,
Как он сдружился с топором.

<1931>


 * * *

                 Варваре Клычковой

Как не любить румянец свежий
И губ едва заметный пух!..
Но с каждым новым днем все реже
От них захватывает дух...

Черней виденье с каждым годом
И все безрадостнее явь...
Как тяжело дорогу бродом
Искать, где кинулся бы вплавь!..

А жизнь, столь полная терзанья,
Так коротка, так коротка...
И вот последнее признанье
Срываю с кровью с языка!

Пусть будет эта кровь залогом
Судьбе с ее лихой игрой,
Когда она в пути убогом
Вновь брезжит розовой зарей...

И пусть, как пахарь торопливый,
Морщину тяжкую судьба
Положит вперекос на ниву
Глубоко вспаханного лба...

Так старец, сгорбленные плечи
Расправив и стуча клюкой,
Виденью юности навстречу
Спешит с протянутой рукой!

И даже у ворот могилы,
Скользя перстами по холсту,
Как бы лаская образ милый,
Хватает жадно пустоту.

Декабрь 1931


 * * *

Лукавый на счастливого похож,
И часто в простоте - погибель...
Едва ль легко ответить мы могли бы,
Что нам нужнее: правда или ложь?..

Пусть старый Бог живет на небеси,
Как вечный мельник у плотины...
Высь звездная - не та же ль ряска тины,
А мы - не щуки ли и караси?

Бегут года, как быстрая вода,
И вертят мельничьи колеса,
И рыба грудится к большому плесу,
И жмемся мы в большие города...

И каждый метит раньше, чем другой,
Схватить кусок любви иль хлеба,
А смерть с костром луны плывет по небу,
Подобно рыболову с острогой.

Лукавство, хитрость нам нужны во всем,
Чтоб чаще праздновать победу,
Пока и нас не подадут к обеду
Поужинавшим глупым карасем!

1931


 * * *

Впереди одна тревога
И тревога позади...
Посиди со мной немного,
Ради Бога, посиди!

Сядь до мною, дай мне руку,
Лоб не хмурь, глаза не щурь,
Боже мой, какая мука!
И всему виною: дурь!

Ну и пусть: с чертой земною
Где-то слиты звезды, синь...
Сядь со мною, сядь со мною,
Иль навек уйди и сгинь!

Завтра, может быть, не вспыхнет
Над землей зари костер,
Сердце навсегда утихнет,
Смерть придет - полночный вор.

В торбу черную под ветошь
С глаз упрячет медяки...
Нет уж, лучше в прорубь! Нет уж,
Лучше к черту в батраки!

Черт сидит и рыбку удит
В мутном омуте души...
Оттого, знать, снятся груди -
Счастья круглые ковши!

Пьешь из них, как будто не пил
У судьбы из добрых рук,
Не ступал на горький пепел
Одиночеств и разлук, -

Будто сердца жернов тяжкий
Никогда еще любовь
Не вертела, под рубашкой
Пеня бешеную кровь, -

Словно на душе, на теле
Нет еще ее помет!
Нет тебя на самом деле,
Друг мой, не было и нет!

Но пускай ты привиденье,
Тень твоя иль ты сама,
Дай мне руку, сядь хоть тенью,
Не своди меня с ума.

1934


 * * *

Стихам и чонгури
Нужно ль поклоненье:
Есть Данта в хевсуре
Любом отраженье!

И в слабом порханье
Беспомощной птицы
Есть пыл, трепетанье
Далекой зарницы.

С высокого пика
Снег, тая, струится
И в пеньи Бесика
С ручьем не сравнится…

И искрятся светом
В падении камни -
И сердцу ль при этом
Дивиться всегда мне?

1934


 КТО МОЛОДЕЦ?

Кто молодец у нас, друзья и братцы?
Кого мы назовем, чтоб по нему
Другим не стыдно
Было поравняться
И не было б обидно никому?

Чей гордый стан и стройную
Осанку
Своей чеканкой
Украшает меч?
Кто средь врагов
Всегда готов достойно
Слугою нашей родины полечь?

В крови мечи и острые кинжалы,
Недвижны в алом
Озере пловцы:
Лежат
Бойцы,
Кружат
Щитов осколки,
Коней за чёлки
Тянут мертвецы…

Глаза - в глаза… сердца, как копья, крепки…
Ломает копья в щепки
Смерть-карга,
Накидывая саваны на шлемы
Рукой знакомой
Старого врага.

Кто, ястребом витая пред судьбою,
Погонит смерть со смехом
Пред собой,
В доспехах
Первым кинется для боя,
И, всех поздней, последним кончит бой?

И кто ж,
Когда идет дележ
Добычи,
Без устали сражается с врагом,
Обходит войско спящее, в обычай
Заботясь о себе и о другом.

И кто в большом и малом
Без посула -
Слуга аулу,
Хоть и не в долгу?
Кому под кровлей сакли одеялом
И ложем служит ненависть врагу?

Кто силу, что всегда сечет
Солому,
С умом
И без обиды укорит?
И кто воздаст почет,
Хвалу другому
И о себе самом
Не говорит?
Кто в Хевсуретии, как солнце с неба,
Несет тепло такой же голытьбе,
Отдал кусок, сам не имея хлеба,
Одно оставив имя по себе…

Так за кого ж мы здравицу подымем
И за кого вдвойне -
Душе в помин?
Кто поцелуй один
Своей любимой
Принял, как дар за раны на войне?

Кто это ложу
Предпочел могилу,
Носилку тоже
Принял за коня,
А бурку - за плиту, а слезы милой -
За мерку рассыпного ячменя?

Кому плач женщин смехом показался,
Кто в мир иной влетел с мечом
В руках,
На скакуне
С лучом,
Вплетенным в гриву,
Над кем счастливым
В облаках
В предсмертный час его раздался
Орлиный грозный клекот в вышине?

Кого царь Грузии Ираклий старый
С собой посадит
Рядом
Сядет
Сам?
Кому, светя улыбкой и нарядом,
Прильнет Тамара
К неживым устам?

Так вот кого мы вспоминаем хором!
Соасем не вас: бродяги, трусы вы!
На брюхо вы - коровы-ненажоры
И ишаки с ушей до головы!

Едва ли в праздности вы пригодитесь
На что-нибудь хорошее кому,
И если б был такой меж вами витязь
Вы лопнули б от зависти к нему!

В могилу смерть столкнет вас из презренья,
И настучитесь вы на том свету,
У горнего,
У зорнего
Селенья
Впервые разглядевши высоту!

1934


 СТАРЫЕ ПОЭТЫ

Я болен любовью
К поэтам старинным,
Их Грузия с кровью
Своею слила…
Они распевали в саду соловьином,
Писали стихи над лукою седла.

И пели они, как дожди, как буруны,
Как тысячи птиц под немой
Высотой,
И были легки и упруги
Их струны,
И хриплой натуги
Не ведал их строй.

В пожары ль, в сраженья ли, в мор ли великий
Все так же по силе
Их песня свежа…
Вот Гурамишвили,
Веселый Бесики,
Вот Шота и тогровокожий Важа.

Стихи их, как полые воды…
Как реки,
Они оросили родную страну…
Они в озареньи
На годы,
На веки,
Забвенья
Не зная, у смерти в плену.

Мы слышим из черной
Могилы их трели,
Их клекот нагорный -
Уже неживых…
Навек они птицами в звездах
Засели
На гнездах,
Сплетенных из струн золотых.

1934


 ПАМЯТИ ВАЖА ПШАВЕЛА

Ты - герой
И в горних сенях
Ты к горе пришел горой…
Сохранив в своих коленях,
Как и в струнах, горный строй…

Обессиленный цепями,
Вновь стоишь ты среди нас…
Держишь облако, как знамя,
Щуря выколотый глаз.

И когда мы гроб открыли,
Где царили
Тлен и смерть,
Распластав над нами крылья,
Семь орлов вспарили
В твердь…

Незадаром ждали песни
Скалы с облачной межи -
Снова,
Как листва, воскреснет
Слово
Певчее Важи…

Мелкий щебень, теплый гравий
Растолкает в грудь тебя,
Снова кости ты расправишь
В пене горного ручья.

Смертью скованные длани
Схватит дикий можжевель,
И в лице твоем проглянет
Снова розовый апрель.

Вон высоко
И далеко
Гор тигриная семья,
И над нею слышен клекот -
Песня трубная твоя.

И когда одно лишь слово
С высоты обвал стряхнет,
В камнях тур круглоголовый
Новым рогом прорастет…

Это слово, нет, не слово:
Это - крупный частый град!
Это звон
Знамен
Багровых,
Это блеск и водопад!

Нас оно, как дождь, взрастило,
Нам скрепило
Костяки,
Дало сердцу радость, силу
Влило
В мускулы руки.

Это слово было
Криком,
Этародина - тюрьмой…
Но, сойдя в цепях в могилу,
Ты под знаменем великим
Возвращаешься домой.

1934


 * * *

Устать в заботе каждодневной
И всё ж не знать, как завтра быть, -
Трудней всё и труднее жить,
Уехать бы назад в деревню...

Никак тут не привыкнешь к людям,
А рад привыкнуть, рад бы, рад...
А хлеб уж как-нибудь добудем:
Живут же вон отец и брат!..

Привыкнешь тут без горя плакать,
Без неудач искать крючок.
Вот только жив ли рог, собака
Да есть ли за трубой сверчок...

В людях, а стал сам нелюдимый
И непохожий на себя...
Идёшь - и все проходят мимо
Так - без любви и не любя...

Иной вдруг обернётся гневно
И так тебе посмотрит вслед,
Что помнить будешь много лет:
Уехать бы назад в деревню!..

1936


 * * *

Опять, опять родная деревенька,
Коса и плуг, скрипун-отец и мать;
Не знаешь сам, пройдёт в работе день как
И рано лень как поутру вставать.

Гляжу в окно за дымчатые прясла
И глаз от полусонья не протру.
Река дымит, и розовое масло
Поверх воды лоснится поутру.

Уж младший брат в сарае сани чинит,
За летний зной обсохли переда,
И, словно пена в мельничной плотине,
Над ним журчит отцова борода:

"Немного седнясь только хлеба снимем,
А надо бы тебя - пора! - женить".
И смотрит вдаль: за садом в синем-синем
С гусиным криком оборвалась нить.

В уме считает, сколько ржи и жита,
И загибает пальцы у руки,
А яблоки из рукавов расшитых
За изгородку кажут кулаки.

"Дорога, видно, за зиму захрясла,
Как раз покров-то встретим на снегу".
Гляжу в окно - за дымчатые прясла -
И долго оторваться не могу.

1936


 * * *

В жизни всему свои сроки,
Всякому лиху пора...
Две белопёрых сороки
Сядут на тын у двора.

Всё по порядку гадалки
Вспомнят, что сам позабыл,
Что погубить было жалко
И, не губя, погубил...

Словно бродяги без крова,
В окна заглянут года...
Счастье - как пряник медовый!
С солью краюха - беда!

Лень ли за дверь оглянуться,
Палкой воровок спугнуть.
Жалко теперь обмануться.
Трудно теперь обмануть...

Вечер пройдёт и обронит
Щит золотой у ворот...
Кто ж тебя за руку тронет,
Кто же тебя позовёт?

Те же, как веточки, руки,
Те же росинки у глаз.
Только теперь и разлуки
Не посулят ни на час...

Юность - пролёт голубиный!
Сердце - пугливый сурок!
То лишь краснеет рябина
В стрекоте вещих сорок!

1936


 * * *

В лесу на проталой полянке,
В дремучем весеннем бору
Устроили зайцы гулянки,
Затеяли зайцы игру...

Звенели весенние воды,
И прыгал с пригорка родник,
И зайцы вели хороводы,
Забывши про мой дробовик.

И зайцы по-заячьи пели,
Водили за лапки зайчих...
И радостно сосны шумели,
И звёзды качались на них...

Всю ночь я бродил всё и слушал,
Ах, друг мой, открою тебе:
За бедную заячью душу
Я так благодарен судьбе!..

1936


 * * *

На чужбине далёко от родины
Вспоминаю я сад свой и дом,
Там сейчас расцветает смородина
И под окнами птичий содом...

Там над садом луна величавая,
Низко свесившись, смотрится в пруд,
Где бубенчики жёлтые плавают
И в осоке русалки живут...

Она смотрит на липы и ясени
Из-за облачно-ясных завес,
На сарай, где я нежился на сене,
На дорогу, бегущую в лес...

За ворота глядит, и на улице,
Словно днём, - только дрёма и тишь,
Лишь причудливо избы сутулятся
Да роса звонко падает с крыш, -

Да несётся предзорная конница,
Утонувши в туманы по грудь,
Да берёзки прощаются - клонятся,
Словно в дальний собралися путь!..

Эту пору весеннюю, раннюю
Одиноко встечаю вдали...
Ах, прильнуть бы, послухать дыхание...
Поглядеть в заревое сияние
Милой мати - родимой земли.

1936


 * * *

Под окном сидит старуха
И клюкой пугает птах
И порой вздыхает глухо,
Навевая в сердце страх...

Я живу в избушке чёрной,
Одиноко на краю,
Птахам я бросаю зёрна,
Вместе с птахами пою...

Встану я с зарёю алой,
Позабуду ночи страх,
А она уж раньше встала,
Уж клюкой пугает птах...

Ах, прогнал бы сторожиху,
Ведь бедна моя изба, -
Да старуху - злое лихо
Наняла сама судьба...

1936


 * * *

Снова лес за туманами,
То туман над полянами
Али дым от кадил...
Вот иду я дорожкою,
В мягком мху меж морошкою,
Где когда-то ходил...

Вот и речка журчащая

Льётся чащею, чащею,
Словно в чащу маня, -
Снова, снова я маленький:
Цветик маленький, аленький,
Аль не помнишь меня?

Всё, что было, - приснилося,
Всё прошло - прояснилося,
И утихла гроза...
Что ж стоишь под осинкою
В сних глазках с росинкою -
Али это слеза?..

Звёзды светятся, светятся,
Уж никто мне не встретится:
Тихо, грустно вокруг...
Ах, мне жаль даль весеннюю -
Беззаботное пение
И тебя, милый друг...

Может, снилось - не сбылося,
Может, было - забылося, -
Ах, никто не видал,
Как в лесу на проталинке
Цветик маленький аленький
Умирал, увядал...

1936


 * * *

Я иду, за плечами с кошёлкою,
С одинокою думой своей,
По лесам, рассыпаясь и щёлкая,
Запевает весну соловей.

Попадают мне странницы, странники,
Как и я, все идут не спеша.
Зацветают поля и кустарники,
И моя зацветает душа.

Вот село, не берёзах скворешники, -
Ручейки у закуток журчат, -
И так весело с ними в орешнике
Затаилася песня девчат...

Под вечернею, розовой дымкою,
Когда дремлет весенняя Русь,
Я пройду по селу невидимкою
И у крайней избы постучусь.

В изголовье усталого пахаря,
После страдного, вешнего дня,
Сны воркуют, как дикие вяхири,
И никто не окликнет меня...

На краю под резной боковушею
Невидимкою я постою,
Постою, воркованье послушаю
И в пути в забытьи запою.

А как мину канаву за нивою,
Словно к ласковой матери сын,
Я склонюсь головою счастливою
Средь семьи говорливых осин...

1936