«смерть приходит в перчатках, фартучке…» 

смерть приходит в перчатках, фартучке,
набивает мусорные мешки,
расставляет ровненько фотокарточки,
ручки, книжные корешки

собирает в винных разводах рукописи,
подбивая общий итог,
злопыхатели и кредиторы стукаются
о стальной её локоток

лживое опровергает, веское
извлекает на божий свет
всё приводит в высшее соответствие,
всё увязывает в сюжет

дарит лучшим вещам глубины и твёрдости
и даёт им взлететь в цене
сообщает поздней печальной гордости
бестолковой родне

собирает над поминальной чашею
воинства небесного дураков,
и вступают друзья, молчавшие
по пятнадцать веков

ослеплённых гневом приводит зрячими
в честь такого большого дня
и смеётся: милые, что б вы значили,
что бы делали без меня?

и когда архивы уже обещаны,
а долги и низости прощены,
и все видят, какие женщины
нас оплакать званы

мы глядим, как траурная суггестия
достигает трогательных высот
как прекрасны сейчас все вместе те,
кому скидываться по пятьсот

– а живому было бы много чести, —
дальней песнею
принесёт

11 мая 2016


«чернильная, воззрившаяся дико…» 

                       саше гаврилову 

чернильная, воззрившаяся дико
на едока
кто мы ещё, когда не ежевика
на ветках языка

затем мы тут гудим разноречиво,
чтоб лёгкою рукой
дитя срывало нас и колдовство учило
и непокой

20 мая 2016


«я разве конрад пирс, сатирик, дьявол, царь…» 

я разве конрад пирс, сатирик, дьявол, царь?
раздатчик оплеух, отравленное жало?
я цирковой медведь, разбавленный вискарь,
пародия на всё, что мне принадлежало.

я конрад разве пирс, попасться на язык
которому чины и богачи боялись?
комический мудак, приговорённый бык,
великой головы случайный постоялец.

я, может быть, стряхнул их пальцы с пиджака,
ссыклишко-шутничок, обманка, гетероним?
я меленько кивал, чеканилось пока:
прикрой поганый рот, и мы тебя не тронем.

сановных пошляков как загнанных мышат
я грыз при дочерях, начальниках, при жёнах.
теперь они меня ни капли не смешат:
я сам один из них: любезных, напряжённых.

сегодня будет шоу, и я легко начну.
я огляжу господ, собачек, содержанок.
ты разве конрад пирс, спрошу я тишину?
да брось ты, конрад пирс не может быть так жалок.

24 июля 2016


«всё это лишь морская соль…» 

всё это лишь морская соль
цветочная вода
немного облегчает боль
а лечит никогда

касается волос и лба
прохладная ладонь,
и снова тошнота, судьба,
сомнение, огонь

великого прощенья знак
прозренья тихий снег, —
и ты опять разбит и наг
и только человек

суглинок, бедная руда,
ты устоишь не весь,
когда цветочная вода
обрушится с небес

распорет надвое, как меч,
и обнаружит: пуст,
так пусть воспроизводит речь
из чьих-то горних уст

29 июля 2016


«чем душа занята…» 

чем душа занята?
ходит, вмятые рёбра щупая,
песни неземные разучивая
к «отпущу тебя» и «прощу тебя»
ищет редкостные созвучия

попроси её, чтобы мы старели помедленнее,
чтобы не сдыхали бездумно и торопливо,
времени нет для меня, отвечает,
и смерти нет для меня
есть лишь маленькие слова
в полосе отлива

3 августа 2016


«многовато мы пили для настоящей борьбы с режимом…» 

многовато мы пили для настоящей борьбы с режимом,
маловато спали для смены строя:
но судьба улыбается одержимым —
и мы стали сначала твари, потом герои,

наглотались всесилия, выплыли на поверхность,
истончились до профиля на монете.
помаленьку вешаем дурачков, что пришли нас свергнуть:
нет, когда-нибудь обязательно. но не эти.

эти ничего не умеют толком, кроме проклятий.
не бухают, не знают песен: не любят жизни.
так и говорю на допросах: сам посуди, приятель —
как такие зануды могут служить отчизне?

23 августа 2016. Одесса


«дебора питерс всегда была женщина волевая…» 

дебора питерс всегда была женщина волевая.
не жила припеваючи – но жила преодолевая.
сила духа невероятная, утомляемость нулевая.

дебора питерс с юности хотела рыжую дочку.
дебора растила джин в одиночку.
перед сном целовала пуговичку, свою птичку, в нежную мочку.

дебора несчастна: девчонка слаба умишком.
эта страсть – в пятнадцать – к заумным книжкам,
сломанным мальчишкам, коротким стрижкам:
дебора считает, что это слишком.

джинни питерс закат на море, красная охра.
джинни делает вид, что спятила и оглохла:
потому что мать орёт непрерывно, чтоб она сдохла.

когда ад в этом доме становится осязаем,
джинни убегает, как выражается, к партизанам,
преодолевает наркотики, перерастает заумь,

а тридцатилетняя, свитерочек в тон светлым брюкам,
дебору в каталке везёт к машине с неровным стуком:
вот и всё, мама, молодчина, поедем к внукам

дебора сощуривается: бог обучает тонко,
стоило почти умереть, чтоб вновь заслужить ребёнка —
лысая валькирия рака,
одногрудая амазонка

стоило подохнуть почти, и вот мы опять подружки,
как же я приеду вот так, а сладкое, а игрушки,
двое внуков, мальчишки, есть ли у них веснушки?

я их напугаю, малыш, я страшная, как пустыня.
ты красавица, мама, следи, чтобы не простыла.

стоило почти умереть, чтобы моя птичка меня простила.

23 августа 2016. Одесса


«но всякая гордыня терпит крах…» 

                        косте бузину 

но всякая гордыня терпит крах.
с вагоном клерков, бабушек, нерях
и мы его когда-нибудь разделим.
увидим свет, горелый станем прах,
и ангелы в налобных фонарях
бесшумно соберут нас по туннелям.

мы будем дата, общее число.
что новости дурное ремесло,
мы знали первокурсниками, черти.
а ты мне суп варил, и это нас спасло.
мы хохотали ночью, это нас спасло.
и что ты брат мой – поважнее смерти.

30 сентября 2016


«книга набирается, будто чан с дождевой водой…» 

книга набирается, будто чан с дождевой водой
по ночам, что месяц твой молодой,
обещает себя, как поезд, гудит, дымит
нарастает, как сталагмит

книга нанимается, как сиделка, кормить брюзгу,
унимать злое радио в слабом его мозгу,
говорить – ты не мёртв, проснись, ты дожил до дня
ты напишешь меня

книга озирает твои бумаги, как новосёл,
упирается, как осёл,
не даётся, как радуга, сходит, как благодать,
принимается обладать

как я отпущу тебя, книга, в эту возню, грызню,
как же я отдам тебя, я ведь тебя казню
мой побег, моё пламя, близкое существо
не бросай меня одного

я пойду, говорит, живи, пока я нова:
не прислушивайся, не жди, не ищи слова
сделай вид, что не ранен, выскочка, ученик,
что есть что-то важнее книг

29 октября 2016


«лучше всего анита умеет лгать…» 

лучше всего анита умеет лгать:
замирать по щелчку, улыбаться и не моргать,
только милое славить, важного избегать,
целовать мимо щёк ароматных сучек

тяжелее всего аните бывать одной:
балерине в шкатулке, куколке заводной,
ведь анита колени, ямочки, выходной,
хохоток, фейсбучек

неуютно аните там, где не сделать вид:
где старуха лук покупает, где пёс сидит,
где ребенок под снег подставляет весёлый рот,
будто кто-то на ухо шёпотом говорит,
отводя идеальный локон:

в тех, кто умён, анита, и в тех, кто глуп
в посещающих и не посещающих фитнес-клуб
во владелицах узких губ и надутых губ
боженька лежит, завёрнутый в тесный кокон

он разлепит глаза, анита, войдёт в права
раздерёт на тебе воланы и кружева,
вынет шпильки твои, умоет тебя от грима,
и ты станешь жива, анита моя, жива
и любима

18 ноября 2016


«хрусталь и жемчуг от морозов…» 

                      саше маноцкову 

хрусталь и жемчуг от морозов
и аметист
твой петербург смотри как розов
и золотист

кто заводи подводит чёрным,
синит снега —
куинджи или уильям тёрнер
или дега?

на юг, как племена живые,
бредут дымы
и вот, окликнуты впервые,
застыли мы

как дети, бросившие игры
на полчаса,
чтобы узнать: снега воздвигли
и небеса

наладили метель из сказки
и фонари
ступай, дитя, и пробуй связки:
благодари

6 декабря 2016


«покуда волшебства не опроверг…» 

сыну покуда волшебства не опроверг
ничей смешок, мальчишка смотрит вверх:
там, где у нас пурга или разлука, —
на горизонте вырос фейерверк
секундой раньше собственного звука

там окон неподвижное метро,
дымы стоят, как старые пьеро,
деревья – как фарфоровые бронхи:
всему, всему подводится итог —
и в небе серебристый кипяток
проделывает ямки и воронки

и мы крутые ласковые лбы
в весёлом предвкушении судьбы
о стёкла плющили, всем телом приникали:
засечь сигнал, узнать границу тьмы —
той тьмы, где сомневающимся мы
работаем теперь проводниками

3 января 2017


«давай, заканчивай меня…» 

                      армахе 

давай, заканчивай меня.
я знаю каждый слой огня
и полноту его закона.
я помню местность, я иду.
и мне спокойно, я в аду,
где всё понятно и знакомо.

давай, не дёргайся, гаси.
вот объективы на оси
нацеливаются поспешно.
я видела, что час грядёт.
я чую этот лютый лёд
под лёгкими, и боль, конечно.

хороший повод лечь, сипя.
всё лучше, чем беречь себя,
и гнить, надрачивая эго:
отпрыгнут стены, лопнет звук,
и хлынет жадный жар из рук,
и станет музыка
и нега.

6 января 2017


«ты, говоришь, писатель? так напиши…» 

ты, говоришь, писатель? так напиши:
у дрянного этого времени нет души,
ни царя, ни сказителя, ни святого —
только бюрократы и торгаши

раз писатель, то слушай, что говорят:
трек хороший, но слабый видеоряд:
музыка с головой заливает город,
жители которого вряд ли ведают, что творят

ты-то белая кость, а я вот таксист простой.
я весёлый и старый, ты мрачный и холостой.
ты набит до отказа буквой из телефона,
а я езжу праздничный и пустой.

одному вроде как и легче, но помни впредь:
до детей наша старость, как подвесная клеть,
всё качается в темноте нежилым плутоном,
и все думают – ну уж нет, там не жить, а тлеть

а потом приходит к тебе дитя:
и вдруг там, на плутоне, сад тридцать лет спустя,
да и ты, не такой уж страшный, выносишь кружки
и варенье яблочное, пыхтя

напиши, знаешь, книгу, чтоб отменила страх:
потому что я говорящий прах, да и ты говорящий прах,
но мы едем с тобой через солнечную покровку,
как владельцы мира, на всех парах

потому что ведь я уйду, да и ты уйдёшь:
а до этого будет август, и будет дождь —
и пойдёт волнушка, и будет персик —
прямо тот, что исходит мёдом и плавит нож.

6 января 2017


«старая гвардия, вечная отрада моих очей…» 

старая гвардия, вечная отрада моих очей,
собирается к девяти, что бы ни случилось
церемонно здоровается со мной, и, сама учтивость,
я ношу ей закуски, сок и масала-чай

заклинатели бесов,
               опальные королевичи и глотательницы огня,
толкователи шрамов, поэты, ересиархи:
опаляют длинные косяки на свечном огарке,
пересмеиваются, поглядывая на меня

это край континента: в двухстах шагах, невообразим,
океан, и все звуки жертвуются прибою
я люблю послушать, как он беседует сам с собою
я работаю здесь четырнадцать долгих зим

– эти вот накурятся, пэт, и что может быть мерзей:
ходят поглядеть, как я сплю, похихикать, два идиота.
– в нашем возрасте, детка, это уже забота:
проверять по ночам, кто жив из твоих друзей

говорят, у них были дворцы с добром —
                                    не пересчитаешь вдесятером,
и в лицо их не узнавали только слепые.
– исполняешь желания, падмакар?
– вообще любые.
– тогда чаю с мёдом и имбирём.

19 января 2017


«утреннее воркованье ребёнка с резиновою акулой…» 

утреннее воркованье ребёнка с резиновою акулой
прерывает сон, где, как звёздный патруль сутулый,
мы летим над ночным нью-йорком, как чёрт с вакулой

то, что ты живёшь теперь, где обнять дано только снами,
слабое оправдание расстоянию между нами.
ты всегда был за океан, даже через столик в «шаленой маме»

это не мешает мне посвящать тебе площадь, фреску,
рыбку вдоль высокой волны, узнаваемую по блеску,
то, как робкое золото по утрам наполняет короткую занавеску

всякая красота на земле есть твоя сестра, повторяю сипло.
если написать тебе это, услышишь сдержанное «спасибо»
из такой мерзлоты, что поёжишься с недосыпа

это старая пытка: я праздную эту пытку.
высучу из неё шерстяную нитку и пьесу вытку.
«недостаток кажется совершенным переизбытку»

как я тут? псы прядают ушами, коровы жуют соломку.
в индии спокойно любому пеплу, трухе, обломку:
можно не стыдиться себя, а сойти туристу на фотосъёмку

можно треснуть, слететь, упокоиться вдоль обочин.
ликовать, понимая, что этим мало кто озабочен.
я не очень. тут не зазорно побыть не очень.

можно постоять дураком у шумной кошачьей драки,
покурить во мраке, посостоять в несчастливом браке,
пропахать с матерком на тук-туке ямы да буераки

можно лечь на воде и знать: вот, вода нигде не училась,
набегала, сходила, всхлипывала, сочилась,
уводила берег в неразличимость
никогда себе не лгала – у тебя и это не получилось

скоро десятилетье – десятилетье – как мы знакомы.
мы отпразднуем это, дай бог, видеозвонком и
усмешкой сочувствия. ну, у жанра свои законы.

как бы ни было, я люблю, когда ты мне снишься.
если сердце есть мышца, то радость, возможно, мышца.
здорово узнать, где она, до того, как займёшься пламенем,
задымишься.

23 января 2017


«гляди, гляди: плохая мать…» 

гляди, гляди: плохая мать
и скверная жена
умеет смерти лишь внимать,
быть с призраком нежна,
живое мучить и ломать,
а после в гамаке дремать,
как пленная княжна

зачем она бывает здесь
на кой она сдалась
её сжирает эта спесь
и старит эта власть
не лезь к ней, маленький, не лезь,
гляди, какая пасть

но мама, у неё есть сын,
льняная голова
он прибегает к ней босым
чирикая слова
и так она воркует с ним,
как будто не мертва

как будто не заражена,
не падала вдоль стен,
как будто не пережила
отказа всех систем,
как будто добрая жена,
не страшная совсем

он залезает на кровать
кусается до слёз
он утром сломанную мать
у призраков отвоевать
бросается как пёс
и очень скоро бой принять
суровый смертный бой принять
придётся им всерьёз

29января 2017


«садись поближе и глаза прикрой…» 

садись поближе и глаза прикрой:
тут воздух сам лирический герой,
и псина, плесень, прозелень скупая,
и масло, и лимон, и дым, вскипая,
с тобой щекотной заняты игрой.
и облака как спелая папайя
медовая разбились над горой

такой густой, что требует труда,
такой с железным северным несхожий;
ещё вода – как сходится вода
прохладная с разгорячённой кожей —
стоишь под ней, случайный выдох божий,
и думаешь: тебя, тебя сюда.

смотреть под утро: бледная стена,
по крыше ходит медленная птица
и рыжая грохочет черепица,
по краешку едва озарена.
вот прядь в луче горит и золотится.
вот мраморная долгая спина.
так старики, покуда им не спится,
перебирают дни и имена.

когда-нибудь, когда мы все умрём,
я угощу тебя копчёным ячьим
солёным сыром, чаем с имбирём,
и одеяло на берег утащим,
и звёзды все проедем дикарём,
и пальмы под рассветным янтарём
единственным назначим настоящим,

а не вот эту муку и тоску.
должна же быть ещё одна попытка.
где раздают посмертье по куску,
там я прильнула, сонная улитка,
губами ноющими к твоему виску.
смеётся шива – вон его кибитка,
покачиваясь, едет по песку.

29 января 2017


«выбери себе одну…» 

выбери себе одну
из крутых щербатых лестниц —
на закате лучший свет:
в озере идёт ко дну
молодой тяжёлый месяц,
как серебряный браслет.

сом плеснёт, а может, карп;
в воду к ним со свежей стиркой
не столкнуть бы рюкзака;
несколько десятков кальп
тишине над котитиртхой:
она старше языка.

времени бывает тьма.
времени бывает толща.
вот и первая звезда.
кроны, облака, дома
рыба потревожит, морща, —
и расставит на места.

в городе сейчас толпа:
ищет люд иногородний
развлеченья и жилья.
это тайная тропа,
чтобы выйти подворотней
прямо в горние края,

где стоит такая тишь, —
от летучей мыши эхо.
камень стоптан и нагрет.

где однажды ты сидишь.
ты услышал. ты приехал.
так не может быть.
привет.

2 февралья 2017


«любит старая душа…» 

любит старая душа
обливаться из ковша,
спать в песке и есть руками:
с дорогими дураками
пряным воздухом дыша

потому-то не ищи
ей ни хилтона, ни ритца:
она хочет, как царица,
жить, где мир не повторится,
петь, где травы и клещи,

есть, где муравьи и мыши:
заставлять рыдать потише,
подчинять её уму —
посадить её в тюрьму.

ты привёз её, где свеж
и певуч упругий воздух,
небеса в солёных звездах,
и сказал: ну вот же. ешь.

– пытки злобой и зимой
избежав, разводишь слякоть,
не смешно тебе самой?
– празднуй, празднуй, милый мой.
я могу теперь поплакать.
я приехала домой.

2 февраля 2017


«старуха и разбитое корыто…» 

старуха и разбитое корыто
беседуют в душе моей открыто
и горестно: никто из нас не злой.
– меня сжирает медленное пламя,
оно больными хлопает крылами,
оно что хочешь сделает золой.

прости меня, – старуха говорит,
ты самое родное из корыт,
– естественно, – оно кивает хмуро, —
киношная рассохлая фактура,
и линия, и трогательный кант.
мой мастер был немного музыкант,

но я тебе по-прежнему постыло,
не правда ли.
– проклятая труха.
– а это карма, матушка. плоха
история, где сильный без греха.
я всё тебе заранее простило.

2 февраля 2017


«связь мерцает. контакт искрит…» 

связь мерцает. контакт искрит.
падая, ветки кокосов кровлю
крошат вдребезги, как бисквит.
вещи не подлежат контролю.
мы, заводы большой вины,
в индии спасены.

дом почуешь за двадцать ям.
в дом заходят гекконы, мыши.
сахар нравится муравьям.
ворон грает с утра на крыше.
хриплый кашель соседа слышен
так, как будто он спит в мешке
прямо в твоей башке.

то, как переживаешь грязь,
как бежишь её – главный вызов.
как уйдёшь в неё, матерясь,
как её разгадаешь, вызнав:
псы, коровы, жуки – цари.
грязь у тебя внутри.

как стыдишься своих темнот,
нетерпимый к чужим помоям:
индия лечит мгновенно от
ложных эго, дерьмом и морем.
всюду бог. ты его омоним.
это – храмы и алтари.
грязь – у тебя внутри.

всё изведай и отрази,
всё, что здесь вызывает ярость:
разгляди на свету, вблизи,
как чудесное состоялось:
вот растаскивают усталость,
яд гордыни, яд нелюбви
мыши и муравьи.

это принцип. ты ни при чём.
тот, кто вечно был виноватым,
ощущает, что вдруг прощён.
он услышан. он только атом:
в два сосновых ствола охватом,
вооружившийся до бровей
бешеный муравей

бог начнёт с твоего лица,
как поедешь в тук-туке с рикшей,
как увидишь кокос, возникший
в шаге от своего крыльца:
он найдёт тебя, стервеца,
он как молнией голубой
вспыхнет перед тобой

5 февраля 2017


«перевитое таблами пенье юное…» 

перевитое таблами пенье юное
заставляет звенеть хитро
целый пляж, сияющий в полнолуние
тускло, как старинное серебро

будто сквозь отверстие в центре купола
льётся сонное молоко
и такая нега поля окутала,
что расслышать будет легко,

как вода прибудет, и звёзд удвоится,
псы хвостами забьют, скуля;
как сойдёт сюда неземное воинство,
всё из горного хрусталя,

прошагав над сором, что море вышвырнет,
в яростном свеченье своём,
принесёт оно всякому от всевышнего
глиняную плошку с питьём:

опалённым, страждущим – чтоб не жаждали,
мощным – веры, когда слаба;
проведёт прохладной ладонью каждому
вдоль объятого жаром лба,

припугнёт домашнего беса настрого,
вытрет алтари добела
и растает, пыль отрясая красную
с алебастрового крыла

просыпайся, сердце: трудись, отлынивай,
не рассказывай об одном:
что было за имя в той плошке глиняной,
перевёрнутой кверху дном

11 февраля 2017


«нельзя столько помнить, они говорят, а надо жить налегке…» 

нельзя столько помнить, они говорят, а надо жить налегке.
учитель забвения слабый яд приносит мне в пузырьке:
он прячет в дымку утёс рубиновый, стирает тропу в песке,
где мы говорим, как руина с руиной, на вымершем языке.

где мы наблюдаем, века подряд, отшельниками в горах:
империи рвутся наверх, горят, становятся сизый прах,
и я различаю пять тысяч двести причин ухмылки твоей.
нельзя всё помнить, умрёшь на месте, старайся забыть скорей

ведь это твой дом, говорят, не склеп,
                                         вот весь твой нехитрый скарб,
и тебе всего тридцать лет, а не двенадцать кальп
и ты не знаешь людей в соседней деревне, где бьёт родник,
но из плоти твой собеседник в храме из древних книг?

нет, я не знаю мужчин и женщин с той стороны холма.
в храме ржавый засов скрежещет только приходит тьма,
ступени тёплые, но прохлада касается плеч, волос
и мы смеёмся, как будто ада изведать не довелось

как будто не сменим тысячу тел, не встретим сто сорок войн
я просто сижу и любуюсь тем, как профиль устроен твой
как будто мрамор пришёл наполнить какой-то нездешний свет
как будто я это буду помнить из смерти, которой нет

12 февраля 2017


«как тонкий фульгурит…» 

как тонкий фульгурит,
как солнце через лёд,
как белоснежный риф
коралловый сквозь воду,
печаль моя горит,
и луч её придёт,
чтоб выпустить других,
погасших, на свободу

я собираю клятв
и обещаний лом, —
стол битого стекла,
стол колотого кварца —
один и тот же взгляд
у преданных кругом,
и я готовлю им
прозрачное лекарство,

чтоб в день, когда у них
мир выпадет из рук
и демоны рывком
им воздух перекроют
из-за угла возник
стремительный тук-тук
и с дребезгом повёз
на карияппа роуд

а тут всегда святой
послезакатный час
на дымчатом орлы,
на серебристом лодки
а там, над пустотой,
весёлый лунный глаз
читает нас с листа
как крошечные нотки

и больше ничего.
достаточно глотка:
стихают голоса
и отступают лица.
простое волшебство.
печаль моя река.
быть может, и твоя
в ней жажда утолится.

18 февраля 2017