Мирра Лохвицкая

   Стихи 1894 – 1895

            Часть 2

I. РУССКИЕ МОТИВЫ

ЗМЕЙ ГОРЫНЫЧ

— Сжалься, сжалься, добрый молодец!
Кто бы ни был ты, спаси меня!
Ох, высок зубчатый терем мой,
Крепки стены неприступные!..

Я росла-цвела в семье родной
Дочкой милой, ненаглядною;
Полюбил меня Горыныч-Змей
Страстью лютою, змеиною.

Полюбил меня, унес меня
В дальний край за море синее,
Словно пташку в клетку тесную –
Заключил в неволю тяжкую…

Я уснула беззаботная
В светлой горнице девической,
Пробудилась – изумилася
И глазам своим не верила.

На спине железной чудища
Я неслась, как легкий вихрь степной,
Над горами, над оврагами,
Над пучинами бездонными.

Подо мной ширинкой пестрою
Расстилалися луга-поля,
Извивались реки быстрые
И шумел дремучий, темный бор.

Надо мною звезды частые
Робко светили, пугалися,
На меня смотрели жалостно
И давались диву-дивного.

А Горыныч-Змей летел-свистел,
Изгибая хвост чешуйчатый,
Бил по воздуху он крыльями,
Сыпал искрами огнистыми.

Он примчал меня, спустил меня
Во дворец свой заколдованный,
Обернулся статным молодцем
И взглянул мне в очи ласково…

*

Как на утро я проснулася,
Обошла покои чудные,
Много злата, много серебра
В сундуках нашла я кованных.

Убралась я золотой парчой,
В алый бархат нарядилася,
Нитью жемчуга бурмитского
Перевила косу русую…

Да как вспомнила про отчий дом,
Про житье-бытье привольное, –
Заломила руки белые,
Залилась слезами горькими.

Ах, на что мне серьги ценные,
Бусы-камни самоцветные? –
Не верну я воли девичьей,
Не узнаю сна покойного!

Не встречать уж мне весну-красну
В хороводе пеньем-пляскою,
Не ласкать мне мужа милого,
Не качать дитя любимое.

День от дня все чахну, сохну я,
Давит грудь мою печаль-тоска…
Истомил меня проклятый Змей,
Сердце бедное повызнобил!..

Чу!… Летит он!.. слышу свист его,
Вижу очи искрометные…
Пропадай же, грусть постылая,
Дай душе моей натешиться!..

Будут жечь меня уста его
Жарче зноя солнца летнего,
Распалит он сердце ласками,
Отуманит разум чарами….

Добрый молодец, прости-прощай!
Проходи своей дорогою;
Не хочу я воли девичьей, –
Мне мила теперь судьба моя!

1891, 22 января

ЧЕРНЫЙ ВСАДНИК

— Девицы, что за стук я слышу?
Милые, что я слышу?
- Слышен конский топот,
Раздается в поле.

— Девицы, кто же в поле едет?
Милые, кто там скачет?
- Мчится черный витязь,
Сам бледнее смерти.

— Девицы, отчего ж он бледен?
Милые, что так бледен?
- От тоски по милой,
От разлуки с нею.

— Девицы, что ж он в дверь стучится?
Милые, что стучится?
- По твою ли душу,
По твою ль младую.

— Девушки, умирать так страшно!
Милые, ох, так страшно!
– Кто любил до гроба,
Тот сильнее смерти!

НАГОВОРНАЯ ВОДА

У моей сестрицы Любушки,
Ненаглядная краса, –
С поволокой очи синие,
Светло-русая коса.

«Словно белая березынька
Высока я и стройна» –
Предо мной, сестрою младшею,
Похвалялася она.

Всем была б и я красавица,
Только ростом не взяла:
Как цыганка чернобровая –
И бледна-то, и мала.

Замуж вышли мы по осени, –
Ей достался молодой,
А меня сосватал силою
Дед с седою бородой.

Кто заставит лебедь белую
Злому коршуну служить?
Кто прикажет мужа старого
Молодой жене любить?..

Ах, зачем сгубили бедную!
Иль напрасно я весной
Умывалася до солнышка
Свежей утренней росой?

Иль напрасно ворожила я
Темной ночью до утра?..
Будь ты проклята, разлучница,
Ненавистная сестра!

2.

Распустился лес березовый,
Зелен, строен и высок…
«Отпусти меня по ландыши,
Я сплету себе венок!»

Не пустил меня суровый муж,
Но в зеленый лес тайком
Пробралася я и спряталась
За ракитовым кустом.

У ракиты той по камушкам,
Во овраге во крутом,
И журчал, и пел студеный ключ
Переливным серебром.

Наклонилась я над зыбкою,
Над холодною волной
И шепнула слово тайное:
«Кто напьется, будет мой!»

И вспенилась белым яхонтом
Наговорная волна,
Налила струей гремучею
Золотой кувшин сполна…

3.

Тише пойте, пташки певчие…
Иль послышалося мне?
Словно кто-то звонким топотом,
Подъезжает на коне?..

И подъехал – не сторонний кто,
А свояк мой молодой,
И промолвил мне: «Красавица,
Напои меня водой!.

Затаила я, запрятала
Злобной радости следы
И дала ему с усмешкою
Заколдованной воды.

Лишь отпил он, сам не ведая,
Наговорного питья –
Как сменилась долей сладкою
Участь горькая моя, –

Всю-то ночь в лесу березовом
Мы смеялись до утра
Над тобой, постылый, старый муж
И разлучница-сестра!..

1893, 28 ноября

ЧАРЫ ЛЮБВИ

— Есть ли счастье на свете сильней любви?

Каждый вечер ждала я желанного,
Каждый вечер к окну подходила я…
Не проехал ли мимо возлюбленный?
Не видал ли кто?

Он в доспехи закован железные,
Он мечом опоясан сверкающим,
И горит, и играет в руках его
Золоченый щит…

Стало солнце склоняться к сырой земле,
Потянулися тени неровные;
Вижу, выехал из лесу милый мой
На коне своем…

Я оделась зарею вечернею,
Я украсилась розами вешними
И, рассыпав красу золотистых кос,
Подошла к окну.

— Есть ли счастье на свете сильней любви?

Лишь со мной поравнялся возлюбленный,
Улыбнулась ему я приветливо
И с улыбкою тихо промолвила:
«Полюби меня!

О, возьми ты меня на коня к себе,
Золоченым щитом ты прикрой меня,
Увези меня в даль недоступную,
В твой чудесный край!»

Наклонилася я из окна к нему, –
И посыпались розы из кос моих
Вороному коню его под ноги,
И измял их конь…

И ни слова мне милый не вымолвил,
Он не поднял забрала железного,
Лишь обжег меня взглядом очей своих
И исчез, как сон…

— Есть ли горе на свете сильней тоски?

Собрала я цветы запыленные,
Положила их на ночь на грудь свою,
И сгорели они, словно уголья,
От тоски моей…

Целый год ожидала я милого
И волшебными тайными чарами
Закалила красу мою гордую,
Непобедную.

Соткала я одежду из мглы ночной,
Я надела венец из небесных звезд
И, умывшись росой, опоясалась
Ясным месяцем.

И, облитая дивным сиянием,
Вышла я на крыльцо, на дубовое,
Ожидать своего ненаглядного
Из далеких стран.

— Есть ли счастье на свете сильней любви?

Я узнаю его и средь сумрака!
Сквозь забрало горит блеск очей его,
Из-под шлема по ветру волнуются
Кудри черные!…

Лишь со мной поровнялся возлюбленный,
За узду я схватила коня его –
И смеясь, и рыдая, воскликнула:
«Полюби меня!

Для тебя я оделась в ночную мглу,
Для тебя нарядилась в венец из звезд
И, умывшись росой, опоясалась
Ясным месяцем…

«О, скажи мне, теперь – я мила ль тебе?..
Увезешь ли меня ты в свой чудный край?»
Но ни слова в ответ мне не вымолвил
Мой возлюбленный…

— Есть ли горе на свете сильней тоски?

И на землю от муки я бросилась,
Чтоб меня растоптал он конем своим!..
Но взвился и прыгнул его черный конь
И пропал во тьме…

И катилися слезы из глаз моих,
Застывали они на груди моей,
А наутро, смотрю я, блестят они
Скатным жемчугом.

Я послушалась голоса тайного:
Коль бессильны все чары недобрые,
Так поможет мне сила небесная,
Сила Божия!

Целый год я молилась и плакала,
Разодрала одежды волшебные
И надела вериги тяжелые
На младую грудь.

— Слава Богу на небе и мир земле!

Вот настало и утро желанное, –
Расцвело а моем садике деревцо,
Все покрыто цветами душистыми,
Белоснежными.

На востоке заря занималася,
Ярко вспыхнуло небо лазурное…
Вижу, едет опять мой возлюбленный
На коне своем.

И смутилася я, и запряталась
За моим расцветающим деревцом,
За цветами моими душистыми,
Белоснежными.

Лишь подъехал поближе возлюбленный –
Приглянулось ему мое деревцо,
Начал рвать он цветы белоснежные…
И нашел меня…

— Есть ли счастье на свете сильней любви?

Распустила я волны волос моих
И закрылася ими от милого,
Но не скрылись вериги тяжелые
От очей его.

Наклонился ко мне мой возлюбленный,
Приподнял он забрало железное,
И увидела я лучезарный лик
Неземной красы!

Взял мой милый тогда меня за руки,
Крепко к сердцу прижал и промолвил мне:
«Ты теперь мне милей света белого,
Я люблю тебя!»

Посадил он меня на коня к себе
И щитом золоченым прикрыл меня,
И умчал меня в даль недоступную,
В свой чудесный край…

— Слава тем, чья любовь побеждает смерть!

II. СОНЕТЫ

СОНЕТ IV

С томленьем и тоской я вечера ждала
И вот сокрылся диск пурпурного светила,
И вечер наступил, и синей дымкой мгла
И горы, и поля, и лес заворожила.

Желанный час настал… Но светлые мечты
Не озарили счастьем грудь мою больную;
Одна, при виде тайн вечерней красоты,
Еще мучительней томлюсь я и тоскую.

Как хорошо вокруг… Зачем же грустно мне?
Должно быть, счастья нет ни в розах, ни в луне,
Ни в трелях соловья, ни в грезах вдохновенья,

Должно быть, есть другой могучий талисман, –
Не бледная мечта, не призрачный обман,
Но жизни вечный смысл, и цель, и назначенье.

1890

СОНЕТ V

В святилище богов пробравшийся как тать
Пытливый юноша осмелился поднять
Таинственный покров карающей богини.
Взглянул – и мертвый пал к подножию святыни.

Счастливым умер он: он видел вечный свет,
Бессмертного чела небесное сиянье,
Он истину познал в блаженном созерцанье
И разум, и душа нашли прямой ответ.

Не смерть страшна, – о, нет! – мучительней сознанье,
Что бродим мы во тьме, что скрыто пониманье
Глубоких тайн, чем мир и чуден и велик,

Что не выносим мы богини чудной вида,
Коль жизнь моя нужна – бери ее, Изида,
Но допусти узреть божественный твой лик.

1891

III. ПОД НЕБОМ ЭЛЛАДЫ

ГИМН АФРОДИТЕ

Веет прохладою ночь благовонная
И над прозрачной водой –
Ты, златокудрая, ты, златотронная,
Яркою блещешь звездой.

Что же, Киприда, скажи, светлоокая,
Долго ль по воле твоей
Будет терзать эта мука жестокая
Страстные души людей?

Там, на Олимпе, в чертогах сияющих,
В дивном жилище богов,
Слышишь ли ты эти вздохи страдающих,
Эти молитвы без слов?

Слышишь, как трепетно неугомонное
Бьется в усталой груди?
Ты, златокудрая, ты, златотронная,
Сердце мое пощади!

1889

ЛЕГЕНДА ЖЕЛТЫХ РОЗ

Мы на холме священном расцвели,
Под тенью мирт; меж наших кущ, в пыли,
Рукою времени безжалостной разбиты,
Лежат развалины: здесь прежде чудный храм
Воздвигнут был в честь юной Афродиты, –
Приют любви и смертным и богам,
Где голуби Кипридины, воркуя,
Не заглушали звуков поцелуя,
И не смущал бряцанием цепей
Влюбленных пар суровый Гименей…
И мы росли, мы пышно увядали,
Мы алым цветом взоры восхищали,
И цвет наш – означал любовь…

Но раз к порогу мраморной святыни
Пришла красавица, печальна и бледна;
С осанкой царственной и поступью богини,
Приблизясь к храму, молвила она:
« – Сюда, к жилищу граций и харит,
Пришла и я, истерзана тоскою…
Здесь все блистает радостью одною,
Все о любви, о счастье говорит…
Вокруг меня повсюду розы, розы!..
Завидую вам, милые цветы:
Вы счастливы… Богиня красоты,
Тебе несу моления и слезы…
Пойми меня… я гибну… пощади!..
Перстами дивными коснись моей груди…
Ужель навек мои умчатся грезы,
Как сладостный, как мимолетный сон?
И не поймет, и не узнает он,
Как я… Сильней благоухайте, розы,
И заглушите сердца стон!…»
Так говоря, она смотрела вниз,
Где на ристалище, луною освещенный,
Меж сверстников, прекрасный как Парис,
Стоял Тезея сын. Борьбою увлеченный,
Метая диск искусною рукой,
Не видел он в игре своей беспечной,
Как чей-то взор с безумною тоской
В него впивался, с нежностью такой
И мукой страсти бесконечной!

«Я помню день, – шептала вновь она, –
Когда, надежд на счастие полна,
Впервые я под мужний кров вступила,
Столь дорогой и ненавистный мне,
Где думала в спокойной тишине
Прожить всю жизнь… и где ее разбила…
Мой брачный пир уж подходил к концу,
Венок из белых роз так шел к его лицу!..
Не знаю, почему – спросить я не посмела,
Кто он; но все мне нравилося в нем…
И взор его, пылающий огнем,
И кудри темные, упавшие на плечи,
И стройный стан, и мужественный вид,
И легкий пух его ланит,
Спаленных солнцем… голос!.. речи!..
О, нет! – то был не человек, а бог!
Никто из смертных, из людей не мог
Вместить в себя такие совершенства…
И вмиг ключом во мне забила кровь!...
Вся трепетала я от муки и блаженства!…
Я все смотрела, глаз не опуская,
На милый лик… – «Вот, Федра дорогая,
Сказал Тезей, мой сын, мой Ипполит;
Люби его!…» И я его люблю!..
Киприда светлая! один лишь миг, молю,
Дай счастья мне!.. О, только миг один!..
Сюда, ко мне!.. мой друг, мой бог!.. мой сын!..»
Но вздохи страсти эхо разнося,
Одно ей вторило… И изнывала вся,
И плакала она от тягостной печали,
От безнадежной, пламенной тоски…
А мы сильней, сильней благоухали
И… пожелтели наши лепестки!
С тех пор прошло уж много долгих лет.
Разрушен храм бессмертной Афродиты,
И жертвенник погас, и гимны позабыты,
А мы живем… Нас нежит солнца свет,
К нам соловьиные несутся трели…
Но грустно нам звучит любви привет,
Мы от тоски, от горя пожелтели!
Наш ненавистный, наш презренный цвет
Не радует уж больше взор влюбленных, –
То скорби цвет, страданий затаенных,
Преступной страсти, ревности сокрытой,
Любви отвергнутой и мести ядовитой!

1889

САФО

Темноокая, дивная, сладостно-стройная,
Вдохновений и песен бессмертных полна, –
На утесе стояла она…
Золотилася зыбь беспокойная,
На волну набегала волна.

Ветерок легкокрылый, порой налетающий,
Край одежды широкой ее колыхал…
Разбивался у ног ее вал…
И луч Феба, вдали догорающий,
Ее взглядом прощальным ласкал.

Небеса так приветно над нею раскинулись,
В глубине голубой безмятежно-светло…
Что ж ее опечалить могло?
Отчего брови пасмурно сдвинулись
И прекрасное мрачно чело?

Истерзала ей душу измена коварная,
Ей, любимице муз и веселых харит…
Семиструнная лира молчит…
И Лесбоса звезда лучезарная
В даль туманную грустно глядит.

Все глядит она молча, с надеждой сердечною,
С упованьем в измученной страстью груди –
Не видать ли знакомой ладьи…
Но лишь волны чредой бесконечною
Безучастно бегут впереди.

3 дек. 1889

САФО В ГОСТЯХ У ЭРОТА

Безоблачным сводом раскинулось небо Эллады,
Лазурного моря прозрачны спокойные волны,
Средь рощ апельсинных белеют дворцов колоннады,
Создания смертных слились с совершенством природы.

О, тут ли не жизнь, в этой чудной стране вдохновенья,
Где все лишь послушно любви обольстительной власти?
Но здесь, как и всюду, таятся и скорбь, и мученья,
Где волны морские – там бури, где люди – там страсти.

На холм близ Коринфа, где высится храм Афродиты,
Печальная путница входит походкой усталой.
Разбросаны кудри, сандалии пылью покрыты,
И к поясу лира привязана лентою алой.

Уже доносились к ней смеха и пения звуки,
Уж веял зефир, ароматами роз напоенный…
К стене заповедной в мольбой возвела она руки,
И тихо «люблю» прошептал ее голос влюбленный.

Вмиг дверь отворилась от силы волшебного слова,
И взорам пытливым представился сад Афродиты,
Где в каждом цветке все услады блаженства земного,
Любви торжествующей, были незримо разлиты.

Прекрасные дети: Нарцис, Ганимед и другие
Оставили игры и путницу все обступили
— Могу ли я видеть Киприду, мои дорогие?
Спросила их дева, хитон отряхая от пыли.

— Богини нет дома, – Нарцис отвечал без смущенья, –
— На свадьбу в Милет пригласили ее и Гимена,
Но с нами Эрот, – перед ним ты повергни моленья,
Да кстати, о милая, выпусти крошку из плена!

Тут мальчик раздвинул жасмина пахучие ветки…
Прелестный ребенок, сложив мотыльковые крылья,
В оковах лежал в глубине позолоченной клетки
С унылым сознаньем неволи, тоски и бессилья.

— Клянуся Кипридой, терплю понапрасну я, дева!
За детскую шалость томлюся теперь в заключенье! –
Вскричал он, и глазки его заблистели от гнева, –
А пухлые ручки решетку трясли в нетерпенье.

Красавица камень схватила: под сильным ударом
Замки обломились и тесная клетка открыта..
— Однако, признайся, Эрот, ведь, наверное, даром
Любимого сына не стала б карать Афродита?

— Ну, веришь ли, даже не стоит рассказывать, право:
Однажды на праздник в Афины отправились боги;
А я сговорился (не правда ль, пустая забава)
С друзьями моими разграбить Олимпа чертоги.

Со мной во главе, все за дело взялись, не робея;
Тот тащит сандалии, посох и шляпу Гермеса,
Кто – тирс Диониса, кто – шлем и доспехи Арея,
Кто – лук Артемиды, кто – жезл и перуны Зевеса.

Затем мы поспешно спустилися в сад Афродиты
И в розовых кущах добычу запрятали тайно.
Никто б не узнал, где пропавшие вещи сокрыты,
Когда бы Гимен не проведал об этом случайно…

Докучный мальчишка! Я это ему не забуду,
Не дам похваляться Гефеста горбатого сыну!
Иль мало ему, что от тяжких цепей его всюду
Лишь ссоры одни, – о влюбленных же нет и помину.

— Нет, мальчик, – ответила дева, – ты ропщешь напрасно,
Меня не связуют желанные узы Гимена,
А я... я страдаю!… Фаона любила я страстно,
И камнем тяжелым мне грудь его давит измена! –

— Мы горю поможем, – Эрот улыбнулся, – тобою
Спасенный от клетки, тебя наградить я сумею.
Подай-ка мне лиру, я так ее нежно настрою,
Что милого сердце вернешь ты, наверное, ею!

И точно, когда, возвратившись к себе в Митилены
В божественных строфах «десятая муза» воспела
Могущество вечное сына «рожденной из пены»,
Изменник вернулся и сердце ей отдал всецело.

Бессмертного имени слава объемлет полмира;
Блажен, кто избегнул волны поглощающей Леты,
Чья, чести достойная, лавром увенчана лира, –
Награда, которой поныне гордятся поэты.

1891