Главная
 
Библиотека поэзии СнегирёваЧетверг, 28.03.2024, 23:43



Приветствую Вас Гость | RSS
Главная
Авторы

 

Михаил Светлов

 

   Стихи 1921 - 1926

  
ВИХРИ

Между глыбами снега - насыпь,
А по насыпи - рельс линии...
В небе дремлющем сумрак синий,
Да мерцающих звезд чуть видна сыпь.

Заяц вымыл свой ранний наряд
И привстал на задние лапочки
Посмотреть, как в небе заря
Разбегается красной шапочкой.

Дальний лязг застучал угрозой,
Вниз по насыпи заяц прыжком,
Увидал: за отцом-паровозом
Стая вагончиков поспешает гуськом.

Зазвенели стальные рельсы,
Захрипел тяжело гудок...
- Осмелься
И стань поперек!

...А там, где прошли вихри,
Прижавшись тесно друг к другу,
Рассказывал заяц зайчихе
Про вьюгу.

1921
 

   ГОРОД

На большом перекрестке трамвайной сверкающей
линии,
Где кондуктор, спеша, проверяет билеты,
Ванька Синий
В первый раз увидал Лизавету,
Ванька Синий, больной, изнуренный венерик.
Всеми крохами чувств своих грязных безумно
влюбился...
Лизавета ушла в чьи-то жадно раскрытые двери.
С Лизаветою Ванька простился.
Там, где линии рельс загибаются вправо куда-то,
Ванька Синий попался, забравшись в чужие карманы.
Будет Ванька теперь щеголять в арестантском халате,
Будет плакаться пьяный...
Выйдет ночью с парнями гулять Лизавета,
Милым полную грудь подставляя,
Там, где юркий кондуктор, спеша, проверяет билеты,
Где уходят направо
трамваи...

1921
 

   КОМСОМОЛ

1

Трубы, солнцем сожженные,
Хрипло дымят в закат.
Думаешь: легко Джону
У станка?

Льет завод расплавленный камень...
Видишь: молот - и ему лень...
Где же Джону с двумя руками
По двенадцать часов в день?

  2

Джон в восемнадцать лет
Первый бунтарь в заводе...
Забастовочный комитет
Сегодня митинг проводит.

Мутно-свинцовую грязь
Трубы устали выбрасывать,
Сегодня в заводе праздник
Пролетарский,
Классовый.

  3

Крылья зарев машут вдалеке,
Осторожный выстрел эхом пойман,
А у Васьки в сжатом кулаке
Пять смертей затиснуты в обойму.

В темный час ленивая изба
Красный флаг напялила с опаской...
От идущей нечисти избавь,
Революция антихристова, Ваську!

Под папахой мокнет черный чуб,
Бьется взгляд, простреленный навылет.
Сумерки, прилипшие к плечу,
Вместе с Васькой думу затаили.

Стынет день в замерзшей синеве,
Пляшет дружно хоровод снежинок,
Да читает окровавленный завет
Ветер - непослушный инок.

  4

Джоном получен приказ
Собрать молодежь завода...
Каменной шее станка
Джон свои руки отдал.

Джона года
Ждали машины...
Если надо, душу отдаст
В порядке партийной дисциплины.

  5

Месяц в небе задумчив и строг.
Стелет синий ковер на порог,
У порога месяц прочел
Незнакомое: "Комсомол".
Ветер гладит и чешет сосну,
Хорошо бы сосне соснуть...
Чью-то грусть сберегла тишина...
Хорошо бы Ваське узнать,
Хорошо бы винтовку с плеч,
Под лучи голубые лечь.

  6

Джон и Васька вдвоем идут...
В небе, на туче прохожей,
Пятигранную стелет звезду
Коминтерн Молодежи...

1921
 

   МОИМ ДРУЗЬЯМ
                               Голодному и Ясному

Задыхались, спеша, на ходу мы,
Холод глянул в глаза Октябрю,
Когда каждый из нас подумал:
"Дай-ка вместе полюбим зарю!"
Вышла осень гулять за ворота,
Постучалась и к нам в окно,
А у нас под блузой работал
И стучал торопливый станок.
Вбились выстрелы скачущим боем
В убегающий пульс станка...
Мы пришли окровавить зарею
Засыпанный снегом закат.
Мы долго, мы долго стучали
В закрытую дверь Октября...
Скоро с пристани Завтра отчалим
Четверо - мы и Заря.

1921
 

   РЕЛЬСЫ
               Г. Ножницкому

1

Тухнет тающих туч седина,
Ночь приходит, убогая странница,
Бесконечной лентой луна
По чугунным рельсам тянется.
Выйди, маленький, стань у колес
И в бегущем огне каруселься,
Если вдруг захотел паровоз
Притянуть горизонт рельсами.
Только сумерок тихий пляс,
Только шепоты вечера раннего...
Выйди с рельсами в поздний час
Серебристую песню вызванивать.
Под колесами день умрет,
И доверчиво встретит вечер,
И запляшет колес хоровод
В убегающей четкой речи.
Стой и слушай, как рельсы звенят.
И смотри, как бегут колеса,
Как большие снопы огня
Вяжет ночь в золотые косы.
Молчи, и гляди, и жди,
И, к шпалам приникнув крепче,
Всё слушай, как пар гудит,
Как вечер про рельсы шепчет.

  2

Пусть с неба туманные слезы
На грудь железную капают,-
Сегодня больному паровозу
В депо починили лапу.
Свирепо воткнет гудки
В низко нависшие тучи.
Сегодня машиниста замучают
Клокочущие паровики.

Запертый шумит огонь,
Чугунная поет свирель,
Сегодня железный конь
Сорвется с натянутых рельс.

Громыхая, промчится мимо
Уснувших в ночи огней,
Кидая пригоршни дыма
На пестрый подол полей.
Стоит и фыркает в небо,
И сумерки жмутся у ног,
И дико свободы требует
Запертый в клетку гудок.
Миг... и, покорный сигналу,
Сдвинет трубу набекрень
И помчится по серым шпалам
Догонять уходящий день.

  3

Кинув вожжи в скучающий вечер,
Бронированная лошадка мчится,
Взметнулись рельсам навстречу
Деревни большими птицами.
Поднял посиневшие руки
Вечер над селами взмытыми,
По рельсам чугунные стуки
Отбивают стальные копыта.
Бежит и клокочет пламя
В стальном нахлобученном ранце,
Пока не заржет гудками
Прямо в ухо испуганной станции.
И снова и снова помчится
Туда, где, вспорхнув на рассвете,
Солнце огненной птицей
Бронированную лошадку встретит.

  4

Утро тихо пришло с окраины
Лечь на бронь паровоза сердитого,
Подслушать, какие тайны
У трубы ветер выпытывал.
Расцвечен зарею восток,
Бежит паровоз и зябко
Кидает сердитый гудок
На церковь в буденновской шапке.
Гудка пересвист напевный
Петуху пересилить невмочь.
Бесшумно ушла из деревни
Убогая странница - ночь.
Лети, и бушуй, и осмелься
В час пробудившихся снов
Обнимать любимые рельсы
В аллее телеграфных столбов.
Смотри, как восток горит
Под тяжестью неба тяжелого,
И первым лучам зари
Подставь свою русую голову.

1921
 

   РУСЬ

Хаты слепо щурятся в закат,
Спят дороги в беспробудной лени...
Под иконой крашеный плакат
С Иисусом спорит о спасеньи.

Что же, Русь, раскрытые зрачки
Позастыли в бесконечной грусти?
Во саду ль твоем большевики
Поломали звончатые гусли?

Иль из серой, пасмурной избы
Новый, светлый Муромец не вышел?
Иль петух кровавый позабыл
Запалить твои сухие крыши?

Помню паленой соломы хруст,
Помню: красный по деревне бегал,
Разбудив дремавшую под снегом,
Засидевшуюся в девках Русь.

А потом испуганная лень
Вкралась вновь в задымленные хаты.
Видно, красный на родном селе
Засидевшуюся в девках не сосватал.

По сожженным пням издалека
Шел мужик все так же помаленьку...
Те же хаты, та же деревенька
Так же слепо щурились в закат.

Белеют босые дорожки,
Сверкает солнце на крестах...
В твоих заплатанных окошках,
О Русь, все та же слепота.

Но вспышки зарев кто-то спрятал
В свою родную полосу,
И пред горланящим плакатом
Смолкает бледный Иисус.

И верю, Русь, Октябрьской ночью
Стопой разбуженных дорог
Придет к свободе в лапоточках
Все тот же русский мужичок.

И красной лентой разбежится
Огонь по кровлям серых хат...
И не закрестится в закат
Рука в щербленой рукавице.

Слышит Русь, на корточки присев,
Новых гуслей звончатый напев
И бредет дорожкой незнакомой,
Опоясана декретом Совнаркома.

Выезжает рысью на поля
Новый, светлый Муромец Илья,
Звонко цокают железные подковы...
К серым хатам светлый держит слово.

Звезды тихо сумерками льют
И молчат, заслушавшись Илью.
Новых дней кровавые поверья
Слышат хаты... Верят и не верят...

Так же слепо щурятся в закат
Окна серых утомленных хат,
Но рокочут звончатые гусли
Над тревожно слушающей Русью.

1921
 

   СОСНЫ

Пришел в сосновую Славуту -
И с соснами наедине,
И сосны жалуются мне
И разговаривают будто.

И говор их похож на стон,
И стон похож на человечий...
Вот обошли со всех сторон
И жалобный разносят звон,
Чтоб я их лес не изувечил.

"Ах, слишком грубо, слишком часто
По стволам топор поет,
И, может, скоро, может, через год
На челюсти пилы зубастой
Сосновый сок оскомину набьет.

И страшно мне, сосне одной,
Когда сосновый посвист реже,
Когда вот тут же нож стальной
Мою товарку рядом режет.

И хочется тогда в борьбе
Перескочить свою вершину
(Как и тебе,
Когда тоска нахлынет)".

И несется стон в сосновой чаще,
И разносится в лесную глубь:
"Приходи к нам, человек, почаще,
Только не води с собой пилу!"

Я слушал. Полдень был в огне,
И медленно текли минуты,
И сосны жаловались мне
И разговаривали будто.

И эта новая сосновая кручина
Дала тревогой сердцу знать...
За твою высокую вершину
Я б хотел тебя помиловать, сосна!

Но слыхала ль ты, как стоны тоже
Паровоз по рельсам разносил?
Он спешил, он был встревожен,
И хрипел, и не хватало сил.

Надрываясь, выворачивал суставы,
Был так жалобен бессильный визг колес,
И я видел - срочного состава
Не возьмет голодный паровоз.

Две сосны стояли на откосе,
И топор по соснам застучал,
Чтобы, сыт пахучим мясом сосен,
Паровоз прошел по трупам шпал.

И пока он не позвал меня трубой,
Не заманивает криками колесными,
Я люблю разговаривать сам с собой,
А еще больше - с соснами.

1921
 

   НОЧНАЯ РАБОТА

Солнце на ночь отдано в починку,
Дню на отдых уходить пора...
У машин сегодня вечеринка,
Почитай, до самого утра.
Ночь впотьмах за крышею стеклянной
Остановит искры на бегу...
Знаю: домны весело и пьяно
Будут пить расплавленный чугун,
Будут звезды облачных видений
За трубой высокой ожидать...
Завтра рваный телеграф оденет
Отработанные за ночь провода.
И когда за колокольней дальней
Утомленный выглянет восток,
Про любовь шалунье-наковальне
Нашепнет проказник-молоток.
Небеса зальются медной речью,
Разбросав по лужицам огни,
На дворе, где май широкоплечий
Отливает солнечные дни.

1922
 

   ИЗ ЦИКЛА "КАВКАЗ"

Пальма на море глядит,
Ловит солнечные пятна...
У черкешенки в груди
Две волны из моря спрятаны.
Эти волны моряка,
Знаю, к вечеру погубят...
С неба сброшенный закат
Опрокинулся на губы.
Пальма жалобно гудит,
Пальмы жалоба близка нам...
У черкешенки в груди
Волны пляшут ураганом.
Горы дрогнули на миг,
Лаской месяца согреты...
Подойди и обними
Пролетарского поэта.
За станком и у сохи
Мои песни страстью славятся...
Почитай мои стихи,
Полюби меня, красавица.
Там, где сотни городов
К небу трубами подвешены,
В криках раненых гудков
Я слыхал тебя, черкешенка.
У заводов впереди
От свинца чуть не погиб я...
Две волны сменились зыбью
У черкешенки в груди.

<1922>
 

   ДНИ И НОЧИ

Песня

Век наш короток, да долги ночи,
Хлопотливы и быстры дни,
Наработаешься - ночью хочется
Ласку теплую и грудь рабочую
Ночью хочется соединить.
Поработаешь, и делать нечего,
Молодую не сдержишь прыть...
Оттого-то люблю я вечером,
Напирая на эти плечи вот,
Люблю я вечером поговорить.
Разговоры считать подите-ка,
Сосчитайте-ка говорунов...
Тут и девушки и политика,
В разговоре веселом вытекут
И политика и любовь...
Сердце мячиком тревожно прыгает
До двенадцати. А потом
Баловство я из мыслей выгоню
И засяду за теплой книгою -
"Капитала" последний том.
Небо глянет зажженным месяцем -
Бабьим цветом пестрит бульвар...
Я - подальше. Я до лестницы,
Где у клуба гуртом разместится
Комсомольская братва.

<1922>
 

   * * *

Вон там, в скучающих полях,
Сошлась и не уйдет земля,
И небо в черный час над городами
Выбросило звездную рекламу,
И только изредка вдали
Завод огнями шевелит.
Он должен, хмурый и угрюмый,
Вести полей такую уйму,
И жалуется мне обычно,
Что тяжело,
но что привычно;
И впереди полей - его обоза -
Дымит его труба,
словно труба паровоза,
И вспомнилось мне:
бежит паровоз от погони
И сорок вагонов гонит,
И пусть бы их было не сорок, а сто,
а более ста,
Паровоз бы бежал,
Паровоз бы спешил,
Паровоз бы устал,
но бежал.
Так и ты, завод!
Наяву и во сне
Гонишь в дождь и в снег,
Гонишь в ночь и в день
Беспрестанный
состав
деревень.

<1922>
 

   * * *

Ночью, в полчаса второго,
Загудел над крышей провод,
И я понял: отслужив года,
Ожидают смерти провода.

Кровь пошла не скоро и не грея,
Нервы снова вызвали тоску:
Если электричество стареет,
Сколько в юности моей секунд?

Сколько времени еще осталось
Мне брести до станции Усталость?
В строимый огромный дом
Я боюсь явиться стариком.

Я боюсь, что за пространством будней,
На веселом празднике машин
Под руку старуху подадут мне,
Скажут: на тебе - пляши.

И еще меня гнетет забота:
Далеко не кончена работа.
И еще берет меня тоска:
Устает, работая, рука.

Каждый день меня иному учит
И никак не может научить...
Тяжело мне, как навозной куче,
Только кучей удобренья быть.

И она бы иногда хотела
Выпрямиться круглым телом
И под ласковым взглядом дня
Хоть бы раз перестать вонять.

Вся земля ей будто бы чужая,
Близких нет, она - ко мне:
Я сумею с нею наравне
Стариться во славу урожая.

<1922>
 

   ДВОЕ

Они улеглись у костра своего,
Бессильно раскинув тела,
И пуля, пройдя сквозь висок одного,
В затылок другому вошла.

Их руки, обнявшие пулемет,
Который они стерегли,
Ни вьюга, ни снег, превратившийся в лед,
Никак оторвать не могли.

Тогда к мертвецам подошел офицер
И грубо их за руки взял,
Он, взглядом своим проверяя прицел,
Отдать пулемет приказал.

Но мертвые лица не сводит испуг,
И радость уснула на них...
И холодно стало третьему вдруг
От жуткого счастья двоих.

1924
 

   МАРОККО

Тяжкий полуденный зной
Встал над восставшей страной;
Кровью песок обагрив,
Движется раненый риф.

К вечеру солнце зайдет,
Двинутся рифы вперед,
Словно густые пласты
Спрятанной темноты.

Вышли проклятые сроки;
Жаждой свободы томим,
К освобожденью Марокко
Выведет Абд эль Керим.

Годы тяжелого груза
Выросли в каменный пласт.
Кто подчинится французам,
Волю испанцам продаст?

Горло до боли сжала
Вражеская ладонь.
Рифы не любят жалоб,
Рифы полюбят огонь.

Пальмы верхушки нагнули,
Кровью встревожен песок.
В ночь восьмого июля
Рифы назначили срок.

Пальмы верхушки нагнули,
Словно завидя самум.
В ночь восьмого июля
Рифы возьмут Уэндсмун.

Ночь никогда доселе
Черной такой не была.
В черную ночь под шрапнелью
Черные шли тела.

Прошлую ночь отступили,
Кровью песок обагрив.
В жаркий песок, как в могилу,
Лег не один риф.

Ночь. Выручай сегодня!
Видишь, навстречу тебе
Голову каждый поднял
И отдает борьбе.

Движемся новым походом.
Но, подчиняясь свинцу,
Черным полкам не отдал
Крепость свою француз.

И, обнажая раны,
Пушкам наперевес
Грозные аэропланы
Молча сошли с небес.

Пусть проиграли сраженье -
Мертвые снова зовут.
Первые пораженья
К новым победам ведут.

Скоро настанут сроки,
И разнесет призыв
В освобожденном Марокко
Освобожденный риф.

1925
 

   РАБФАКОВКЕ

Барабана тугой удар
Будит утренние туманы,-
Это скачет Жанна д'Арк
К осажденному Орлеану.

Двух бокалов влюбленный звон
Тушит музыка менуэта,-
Это празднует Трианон
День Марии-Антуанетты.

В двадцать пять небольших свечей
Электрическая лампадка,-
Ты склонилась, сестры родней,
Над исписанною тетрадкой...

Громкий колокол с гулом труб
Начинают "святое" дело:
Жанна д'Арк отдает костру
Молодое тугое тело.

Палача не охватит дрожь
(Кровь людей не меняет цвета),-
Гильотины веселый нож
Ищет шею Антуанетты.

Ночь за звезды ушла, а ты
Не устала,- под переплетом
Так покорно легли листы
Завоеванного зачета.

Ляг, укройся, и сон придет,
Не томися минуты лишней.
Видишь: звезды, сойдя с высот,
По домам разошлись неслышно.

Ветер форточку отворил,
Не задев остального зданья,
Он хотел разглядеть твои
Подошедшие воспоминанья.

Наши девушки, ремешком
Подпоясывая шинели,
С песней падали под ножом,
На высоких кострах горели.

Так же колокол ровно бил,
Затихая у барабана...
В каждом братстве больших могил
Похоронена наша Жанна.

Мягким голосом сон зовет.
Ты откликнулась, ты уснула.
Платье серенькое твое
Неподвижно на спинке стула.

1925
 

   ГРЕНАДА

Мы ехали шагом,
Мы мчались в боях,
И "Яблочко"-песню
Держали в зубах.
Ах, песенку эту
Доныне хранит
Трава молодая -
Степной малахит.

Но песню иную
О дальней земле
Возил мой приятель
С собою в седле.
Он пел, озирая
Родные края:
"Гренада, Гренада,
Гренада моя!"

Он песенку эту
Твердил наизусть...
Откуда у хлопца
Испанская грусть?
Ответь, Александровск,
И, Харьков, ответь:
Давно ль по-испански
Вы начали петь?

Скажи мне, Украйна,
Не в этой ли ржи
Тараса Шевченко
Папаха лежит?
Откуда ж, приятель,
Песня твоя:
"Гренада, Гренада,
Гренада моя"?

Он медлит с ответом,
Мечтатель-хохол:
- Братишка! Гренаду
Я в книге нашел.
Красивое имя,
Высокая честь -
Гренадская волость
В Испании есть!

Я хату покинул,
Пошел воевать,
Чтоб землю в Гренаде
Крестьянам отдать.
Прощайте, родные,
Прощайте, друзья -
"Гренада, Гренада,
Гренада моя!"

Мы мчались, мечтая
Постичь поскорей
Грамматику боя -
Язык батарей.
Восход подымался
И падал опять,
И лошадь устала
Степями скакать.

Но "Яблочко"-песню
Играл эскадрон
Смычками страданий
На скрипках времен...
Где же, приятель,
Песня твоя:
"Гренада, Гренада,
Гренада моя"?

Пробитое тело
Наземь сползло,
Товарищ впервые
Оставил седло.
Я видел: над трупом
Склонилась луна,
И мертвые губы
Шепнули "Грена..."

Да. В дальнюю область,
В заоблачный плес
Ушел мой приятель
И песню унес.
С тех пор не слыхали
Родные края:
"Гренада, Гренада,
Гренада моя!"

Отряд не заметил
Потери бойца,
И "Яблочко"-песню
Допел до конца.
Лишь по небу тихо
Сползла погодя
На бархат заката
Слезинка дождя...

Новые песни
Придумала жизнь...
Не надо, ребята,
О песне тужить.
Не надо, не надо,
Не надо, друзья...
Гренада, Гренада,
Гренада моя!

1926
 

   ЕСЕНИНУ

День сегодня был короткий,
Тучи в сумерки уплыли,
Солнце тихою походкой
Подошло к своей могиле.

Вот, неслышно вырастая
Перед жадными глазами,
Ночь большая, ночь густая
Приближается к Рязани.

Шевелится над осокой
Месяц бледно-желтоватый,
На крюке звезды высокой
Он повесился когда-то.

И, согнувшись в ожиданье
Чьей-то помощи напрасной,
От начала мирозданья
До сих пор висит, несчастный...

Далеко в пространствах поздних
Этой ночью вспомнят снова
Атлантические звезды
Иностранца молодого.

Ах, недаром, не напрасно
Звездам сверху показалось,
Что еще тогда ужасно
Голова на нем качалась...

Ночь пойдет обходом зорким,
Все окинет черным взглядом,
Обернется над Нью-Йорком
И заснет над Ленинградом.

Город, шумно встретив отдых,
Веселился в час прощальный...
На пиру среди веселых
Есть всегда один печальный.

И когда родное тело
Приняла земля сырая,
Над пивной не потускнела
Краска желто-голубая.

Но родную душу эту
Вспомнят нежными словами
Там, где новые поэты
Зашумели головами.

1926
 

   * * *

Я в жизни ни разу не был в таверне,
Я не пил с матросами крепкого виски,
Я в жизни ни разу не буду, наверно,
Скакать на коне по степям аравийским.

Мне робкой рукой не натягивать парус,
Веслом не взмахнуть, не кружить в урагане,-
Атлантика любит соленого парня
С обветренной грудью, с кривыми ногами...

Стеной за бортами льдины сожмутся,
Мы будем блуждать по огромному полю,-
Так будет, когда мне позволит Амундсен
Увидеть хоть издали Северный полюс.

Я, может, не скоро свой берег покину,
А так хорошо бы под натиском бури,
До косточек зная свою Украину,
Тропической ночью на вахте дежурить.

В черниговском поле, над сонною рощей
Подобные ночи еще не спускались,-
Чтоб по небу звезды бродили на ощупь
И в темноте на луну натыкались...

В двенадцать у нас запирают ворота,
Я мчал по Фонтанке, смешавшись с толпою,
И все мне казалось: за поворотом
Усатые тигры прошли к водопою.

1926
 

Произведения

Статьи

друзья сайта

разное

статистика

Поиск


Snegirev Corp © 2024