Главная
 
Библиотека поэзии СнегирёваПятница, 29.03.2024, 02:50



Приветствую Вас Гость | RSS
Главная
Авторы

 

Михаил Дудин

 

       Лирика
 

* * *

Стареют ясные слова
От комнатного климата,
А я люблю, когда трава
Дождем весенним вымыта.

А я люблю хрустящий наст,
Когда он лыжей взрежется,
Когда всего тебя обдаст
Невыдуманной свежестью.

А я люблю, как милых рук,
Ветров прикосновение,
Когда войдет тоска разлук
Огнем в стихотворение.

А я люблю, когда пути
Курятся в снежной замяти,
А я один люблю брести
По темным тропам памяти.

За тем, что выдумать не мог,
О чем душа не грезила.
И если есть на свете бог,
То это ты - Поэзия.

1946


* * *

                                     И. Т.

В моей беспокойной и трудной судьбе
Останешься ты навсегда.
Меня поезда привозили к тебе,
И я полюбил поезда.

Петляли дороги, и ветер трубил
В разливе сигнальных огней.
Я милую землю навек полюбил
За то, что ты ходишь по ней.

Была ты со мной в непроглядном дыму,
Надежда моя и броня,
Я, может, себя полюбил потому,
Что ты полюбила меня.

1947


РОДНИК

Шумят ак-манайские вязы,
Камням и корням лозняка
Плетет потихоньку рассказы
Живая струя родника.

Меж листьев от солнца обронен
На дно родника золотой.
Здесь, кажется, был похоронен
Когда-то какой-то святой.

Давно меж людьми позабыто
Прозванье его и труды.
А сколько здесь было испито
Прозрачной холодной воды!

И сколько здесь было от веку
И скрылось людей вдалеке -
Не может сказать человеку
Родник на своем языке.

Я в тонком, прозрачном скольженье
Воды между мелких камней
Чужое искал отраженье,
Свое оставляя на ней.

Звенела над клевером пчелка.
От облака тень проплыла.
К воде подошла перепелка
И долго по капле пила.

Потом оглянулась с опаской
И скрылась в траве вырезной.
Я ждал, что появится сказка,
Пройдет по тропинке лесной.

Но сказка не вышла. А вышел,
Кусты раздвигая, плечист,
Седого ольшаника выше,
Чумазый, как черт, тракторист.

До пояса голое тело
Загаром цвело горячо.
Полдневное солнце присело,
Как беркут, к нему на плечо.

Он пил, умывался. Был вкраплен
В струю ледяную на дне.
И плавились крупные капли
На смуглой широкой спине.

Травинкой любой узнаваем,
Довольный своею судьбой,
Ушел он, веселый хозяин,
И сказку увел за собой.

1948


ПАМЯТИ АЛЕКСАНДРА ТРИФОНОВИЧА ТВАРДОВСКОГО

Он был на первом рубеже
Той полковой разведки боем,
Где нет возможности уже
Для отступления героям.

Поэзия особняком
Его прозрением дарила.
Его свободным языком
Стихия Жизни говорила.

Сочувствием обременен
И в песне верный своеволью,
Он сердцем принял боль времен
И сделал собственною болью.

Пусть память, словно сон, во сне
Хранит для чести и укора
Всю глубину в голубизне
Его младенческого взора.

1949


ВОТ КИНЕШМА, ЗДЕСЬ РОДИНА МОЯ

Кинешма! Детство мое быстроногое,
Здесь ты прошло по откосам крутым.
Все оглядело и все перетрогало.
Было ли ты золотым? - Золотым!

Вижу сегодня знакомые флаги я,
Берег высокий, зеленый простор.
И на площадке веселого лагеря
Снова горит пионерский костер.

Снова дорожка от берега лунная
Тихо бежит по упругой волне.
Песенка старая, песенка юная
Сердце чего-то встревожила мне.

Снова от пристани, с берега медного,
В тихий туман соловьиных ночей
Девушек с фабрики имени Бедного
Звезды ведут до студеных ключей.

Кинешма! Юность моя не окончена.
Здравствуй! Ты снова сегодня со мной.
Ветер, и Волга, и звезды. И нонче нам
Можно поспорить с высокой волной.

Разве забудешь, из памяти вынешь ли:
Каждый по-своему дорог и мил:
Добрые русые парни из Кинешмы,
Им не подняться из братских могил.

Вьюги отпели, и ветры отплакали,
И поседели невесты у них.
Разве забудешь и хватит, однако ли,
Славе бессмертных дерзанья живых!

Молодость, здесь ты росла, колобродила,
Радости ясной в сердцах не тая.
Родина! Милая, милая родина!
Сила, и слава, и совесть моя.

1952


ЯНТАРЬ

Кусок промытый янтаря,
Прозрачный, как заря,
Вчерашний выбросил прибой
В подарок нам с тобой.

Прозрачный, как цветочный мед,
Он весь сквозит на свет.
Он к нам дошел, к другим дойдет
Сквозь сотни тысяч лет.

Он выплыл к нам с морского дна,
Где тоже жизнь цвела,
А в глубине его видна
Застывшая пчела.

И я сквозь тысячи годов
За ней готов в полет:
Узнать - с каких она цветов
Свой собирала мед.

Я жизнь люблю. Она рассказ
Развертывает свой.
и как мы счастливы сейчас,
Лишь знаем мы с тобой.

Теперь уже не наугад,
Наш опыт разберет -
И что такое в жизни яд
И что такое мед.

Любовь. Ее не взять годам
И силой не сломать.
Я сам, я сам ее раздам,
Чтобы опять, опять

Она на радость молодым
В прожилках янтаря
Сквозь сотни лет пришла к другим,
Живым огнем горя.

1953


* * *

Нынче осень, как поздняя слава,
Ненадежна и так хороша!
Светит солнце весеннего сплава,
За холмы уходить не спеша.

А по кромке озерной у леса
Зеленеют в воде камыши.
И под тенью густого навеса
Тишина и покой. Ни души.

У опушки сухого болота
Вырастает вторая трава.
Красота!- и стрелять неохота -
Поднимаются тетерева.

Я нарочно оставил двустволку,
Чтоб не трогать внимательных птиц.
А по лесу звенит без умолку
Комариная песня синиц.

В рыжей хвое лесные дороги.
Листья падают, тихо шурша.
И душа забывает тревоги,
И обиды прощает душа.

Видно, лето не кончило повесть
И запас у природы богат.
Бронзовея, прямые, как совесть,
Смотрят старые сосны в закат.

1955


* * *

Ни прихотью, ни силой, ни тоскою,
Ни сказкою тебя не удивишь.
Над зимней, застывающей рекою
Ты в тихом одиночестве стоишь.

Морозный день. Ни облака, ни тени;
Крупчатые слепящие снега,
И розовое солнце, дым селений,
В ракитнике пушистом берега.

В дни бивуачной юности и ныне
Одной тобой по-прежнему живу.
Ты мне такою снилась на чужбине,
Такой ты мне предстала наяву.

Ты - вся моя. Дороже год от года.
Открытым взглядом для меня горишь.
Весеннею порою ледохода
Каким ты чудом землю одаришь!

Я вытерплю обиду и потерю,
До двери тропку проторю в снегу,
В беде и славе лишь тебе поверю,
Тебе одной - умру, но не солгу.

1956


* * *

Все с этим городом навек —
И песня, и душа,
И черствый хлеб,
И черный снег,
Любовь, тоска,
Печаль и смех,
Обида, горечь и успех —
Вся жизнь, что на глазах у всех
Горит, летит спеша.

Все вместе с нами
И для нас
Сплелось, перевилось:
И очерк губ,
Надежда глаз,
И первый шепот в первый раз,
И седина волос.

И первый бой,
И кровь друзей,
И верность до конца —
Она от совести моей
Не отведет лица.

Я жил,
И я не без греха,
И нечего таить —
Давал в том месте петуха,
Где нужно слезы лить.

Мой век прекрасен и жесток.
Он дорог мне и мил.
Я не сверчок,
Чтоб свой шесток
Считать за целый мир.

И я по городу иду,
Как через радость и беду.
Вся жизнь моя,
Судьба моя,
Двужильная, упрямая,
Каленая, та самая,
Открыта, на виду.

Я душу вынес из огня,
Через кольцо блокад.
Ты песней жизни для меня
Остался, Ленинград!
Всем честным мужеством своим
Неповторимых зим,
И чистотой, и простотой,
И откровенной остротой
Той ленинской души,
Которая в тебе жива,
Как свежий воздух, как Нева!
Бери — стихи пиши!

Жизнь!
Золотое ремесло,
Без фальши и тоски.
Сыпучим снегом занесло
У Ленина виски.

Он — жизнь сама!
Он — сам народ!
Он весь — порыв вперед.
И так всегда —
Из года в год,
Из рода в новый род!

Что будет — радуюсь тому,
Пою о том, что есть.
Пылать здесь сердцу моему
И разрываться здесь.

1956


* * *

Я слишком долго был счастливым
И перестал душой ценить
Когда-то бьющую приливом
Любовь, сходящую на нить.

Был мир глазаст, цветаст и ясен,
Как солнце, в очи била страсть.
Нет, не старайся — труд напрасен.
Не свяжешь. Нить оборвалась!

Но где-то там, еще в глубинах
Раздумий тяжких и обид,
Боясь взорваться, как на минах,
Надежда тихая стоит.

Из дальней дали, злой и строгой,
Через отчаянье и ложь
В последний раз меня растрогай,
Последним взглядом обнадежь.

1956


* * *

Свой добрый век мы прожили
как люди
И для людей.
Г. Суворов

Жизнь в самом деле дружит с нами.
Живи, душой не холодей
И делай так, чтоб люди знали,
Что жизнь ты прожил для людей.

Когда тебя совсем не будет
И время память запрядет,
Пусть о тебе промолвят люди:
«Он вышел, он сейчас придет».

1956


* * *

И на стихи есть тоже мода,
И у стихов — свои дела.
Сама любовь, сама природа
Меня в поэзию вела.

Я на привалах быль и небыль
Струей холодной запивал,
И никогда, сознаюсь, не был
В разряде первых запевал.

Но зависть душу не глодала
Мою ни разу на веку.
Мне время тоже диктовало
Свою судьбу, свою строку.

Оно свои дарило песни
И после боя свой привал
И говорило мне: «Воскресни»,
Когда я глаз не поднимал.

Спешу, отчаиваясь снова,
Пока перо поет в руке,
Своей души оставить слово
В певучем русском языке.

1957


* * *

На память Елене Крачковской,
автору песни о Варшаве

Мотив у песни чист и прост,
Слова приходят сами:
«Направо — мост,
Налево — мост,
И Висла — перед нами!»

По берегам ее трава
Или песок шершавый.
Летят, летят,
Летят слова
Над новою Варшавой.

Я здесь, в Варшаве, не бывал,
Но не забавы ради
Я слышал их
И сам певал
В Москве и Ленинграде.

Прямее делалась спина,
Уверенней походка,
Пьянила
Медленней вина
Хорошая находка.

Варшавских улиц предстает
Сегодня перспектива
Как продолженье,
Как полет
Знакомого мотива.

Поэты шлют, в словах просты,
Друг другу песни-вести
И строят
Общие мосты
Для будущего вместе.

1958


ПИСЬМО БРОНЗОВОЙ РУСАЛКЕ В КОПЕНГАГЕН

Я знаю Данию по сказкам Андерсена.
На бирже сказки сведены к нулю,
И я глазел, как происходит смена
Медвежьих шапок, верных королю.

Традиция! Я не вступаю в споры.
Пусть крутится, как век заведено,
В инерции не чувствуя опоры,
Истории твоей веретено.

Торги идут. И выручки неплохи.
Разменяны на доллары грехи.
Туристы — что?— назойливы, как блохи.
И я скакал подобием блохи.

Меня по Копенгагену крутила
Туда-сюда немыслимая прыть.
Мне времени, как видишь, не хватило
Наедине с тобой поговорить.

А так хотелось. Но, пугая взоры,
Отыскивая подходящий вид,
Неистовые щелкают затворы —
С тобою каждый сняться норовит.

Один на камень залезает смело.
Обнять тебя пытается другой.
А ведь тебе все это надоело,
И неудобно все-таки нагой.

Всех разогнал бы. Да нахальства нету.
Чужой закон, и — права тоже нет.
А может, разрешается поэту
Иметь с тобой какой-нибудь секрет?

Я новой встречей тихо душу грею.
Года в разлуке — грустные года.
Когда опять приеду — постарею.
Ты, бронзовая, — вечно молода.

Но выслушай: давай держать в секрете
Наш разговор для будущих времен.
Быть может, я — единственный на свете,
Отчаявшийся твой Пигмалион.

Медвежьих шапок неизбежна смена.
Торги идут. И с правдой спорит ложь.
Я буду ждать, листая Андерсена,
Когда ты снова в сказку уплывешь.

1958


ПЕСНЬ О МОСТАХ

В мостах вражды
Нам нет нужды,-
Давай спалим мосты вражды,
Мосты войны,
Мосты тревог,
Обиды пройденных дорог.

Основы
Новой
Путь не прост,
Давай построим новый мост
От сердца к сердцу напрямик,
С материка
На материк.

Построим мост.
На том мосту
Поставим дружбу на посту.
И будем вместе строить мост
С земли до звезд,
С земли до звезд!

1958


СТИХИ О НЕОБХОДИМОСТИ

На тихих клумбах Трептов-парка
Могил в торжественном покое
Давно горят светло и ярко
Пионы, астры и левкои.

И за судьбу земли спокоен;
Ее простор обозревая,
Стоит под солнцем русский воин,
Ребенка к сердцу прижимая.

Он родом из Орла иль Вятки,
А вся земля его тревожит.
Его в России ждут солдатки,
А он с поста сойти не может.

1958


* * *       
                 Б. И. Пророкову

В моей душе живут два крика
И душу мне на части рвут.
Я встретил день войны великой
На полуострове Гангут.

Я жил в редакции под башней
И слушать каждый день привык
Непрекращающийся, страшный
Войны грохочущий язык.

Но под безумие тротила,
Сшибающего наповал,
Ко мне поэзия сходила
В покрытый плесенью подвал.

Я убегал за ней по следу,
Ее душой горяч и смел.
Ее глазами зрел Победу
И пел об этом, как умел.

Она вселяла веру в душу
И выводила из огня.
Война, каменья оглоушив,
Не оглоушила меня.

И я запомнил, как дрожала
Земля тревогою иной.
В подвале женщина рожала
И надрывалась за стеной.

Сквозь свист бризантного снаряда
Я уловил в какой-то миг
В огне, в войне, с войною рядом
Крик человека, первый крик.

Он был сильнее всех орудий,
Как будто камни и вода,
Как будто все земные люди
Его услышали тогда.

Он рос, как в чистом поле колос.
Он был, как белый свет, велик,
Тот, беззащитный, слабый голос,
Тот вечной жизни первый крик.

Года идут, и ветер дует
По-новому из-за морей.
А он живет, а он ликует
В душе моей, в судьбе моей.

Его я слышу в новом гуде
И сам кричу в туман и снег:
- Внимание, земные люди!
Сейчас родился Человек!

1959


* * *
                     Д. Хренкову

Я жизнь свою в деревне встретил,
Среди ее простых людей.
Но больше всех на белом свете
Любил мальчишкой лошадей.

Все дело в том, что в мире голом
Слепых страстей, обидных слез
Я не за мамкиным подолом,
А без семьи на свете рос.

Я не погиб в людской остуде,
Что зимней лютости лютей.
Меня в тепле согрели люди,
Добрей крестьянских лошадей.

Я им до гроба благодарен
Всей жизнью на своем пути.
Я рос. Настало время, парень,
Солдатом в армию идти.

Как на коне рожденный вроде,
Крещен присягой боевой,
Я начал службу в конном взводе
Связным в разведке полковой.

И конь - огонь! Стоит - ни с места.
Или галопом - без удил.
Я Дульцинею, как невесту,
В полку на выводку водил.

Я отдавал ей хлеб и сахар,
Я был ей верного верней.
Сам командир стоял и ахал
И удивлялся перед ней.

Но трубы подняли тревогу,
Полночный обрывая сон.
На север, в дальнюю дорогу,
Ушел армейский эшелон.

А там, в сугробах цепенея,
Мороз скрипел, как паровоз.
И - что поделать!- Дульцинея
Ожеребилась в тот мороз.

Заржала скорбно, тонко-тонко
Под грохот пушек и мортир.
И мне:- Не мучай жеребенка...-
Сказал, не глядя, командир.

Я жеребенка свел за пойму
Через бревенчатый настил
И прямо целую обойму,
Как в свою душу, запустил.

Стучали зубы костью о кость.
Была в испарине спина.
Был первый бой. Была жестокость.
Тупая ночь души. Война.

Но в четкой памяти запались:
Мороз, заснеженный лесок
И жеребенок, что за палец
Тянул меня, как за сосок.

1959


* * *

Дебаркадер да базар,
Яблоки моченые,
Деревянный тротуар,
Каблуки точеные.

Все черемухи в дыму
Над речными плесами.
Пароход на Кострому -
Чайки за колесами.

Много весен утекло
Полноводной Волгою.
Было грустно и светло
Той дорогой долгою.

Вечер мой который раз
Одиноко тянется.
Почему-то вспомнил вас,
И глаза туманятся.

Будто снова от реки,
Новые, с колодочки,
Простучали каблуки,
Лаковые лодочки.

1959


КРАСИВОЕ УТРО

Мне приснилось, что ты погибала,
Но на помощь меня не звала.
За хребтом океанского вала
Грохотала беззвездная мгла.

Ураган, разгоняя воронку,
Захлестнул полуостров на треть.
"Подожди,- закричал я вдогонку,-
Мы ведь вместе клялись умереть!"

И проснулся. И как бы украдкой
Оглянулся в тревожной тоске.
Ты дышала спокойно и сладко
На моей занемевшей руке.

И доверчивость легкого тела,
Как волна, омывала коса.
А за окнами пеночка пела,
И со стекол сходила роса.

1967


ПИСЬМО ЯРОСЛАВУ СМЕЛЯКОВУ
ИЗ МИХАЙЛОВСКОГО ПОСЛЕ ПРОЧТЕНИЯ
ЕГО КНИГИ

А лжи недолго править миром.
Пусть правда ложь бросает в дрожь.
Пусть только временным кумирам
На их погибель служит ложь.

И Пушкин знал, как при Пилате,-
Ему за все держать ответ.
Знал, что за слово правды платит
Своим изгнанием поэт.

Словесный мусор гонит в Лету
Волна упрямого стиха.
...Сейчас в Михайловском лето,
И зноен день, и ночь тиха.

И я не вижу святотатства
В том, что на пушкинском лугу
По старому закону братства
Тебя не вспомнить не могу.

Давно со мной живет твой голос,
Еще с мальчишества. Не раз,
Ликуя, веруя, кололась
Моя душа о твой рассказ.

И строй твоей высокой речи
Как бы на новую ступень
Над чередой противоречий
Благословлял идущий день.

И он был строгим до предела,
Ложился лугом под косу.
И мгла ненастная редела,
И пела иволга в лесу.

А что касается изгнанья,
То лучше многих знаешь ты:
Изгнанье Пушкина - признанье
Его чистейшей правоты.

1967


НОЧЬЮ, ВСПОМИНАЯ НОЧЬ

Сквозь кактусы от подоконниц
Молочной ночи льется свет.
Идет бессонница бессонниц,
И ей конца, как звездам, нет.

Опять своих расставит пугал
И будет бестолочь толочь,
Заглядывая в каждый угол,
Еще одна седая ночь.

Опять воспоминаний рухлядь
Черт на чердак понаволок.
Они растут. И скоро рухнет
И грохнет об пол потолок.

Транзистор обнажает шкалы
И на столе скулит скулой.
И волны воют, как шакалы,
Отдельно каждою шкалой.

Опять кровавые припарки
Безумцы делают Земле.
Тигр вспоминает в зоопарке
Сквозь сон об уссурийской мгле.

У тигра тоже есть усталость,-
Он будет бредить до зари.
Их, тигров, только шесть осталось
На дикой воле Уссури.

А дерево растет напротив,
Само себе лелеет тишь
И ветки с листьями торопит,
Заглядывая выше крыш.

1967


ПРИЗНАНИЕ ЧУДАКА

Чудак - от слова "чудо".
Но, смерти вопреки,
Земля живет, покуда
Есть в мире чудаки.

Я плачу и чудачу.
Ни дома, ни кола.
Но всем сулят удачу
Мои колокола.

1967


* * *

             Михаилу Львову

Что делать! Я - традиционен.
Своей традиции в кругу
Живу на старом рационе
И измениться не могу.

Закон традиции не вечен.
Пророк - пророчит. Хам - хамит.
А на поверку - сущность речи
Устойчивее пирамид.

Волна размерами Гомера
О камни бьется головой.
Свое достоинство и мера
Есть в строе речи волевой.

Не будучи залетной птицей,
Я видел, как один шутник
Менял трапеции традиций
На акробатики турник.

И выходило лихо!
Снова
Я плачу перед наготой
Святой естественности слова,
Дивясь высокой простотой.

1967


ОЧЕНЬ ГРУСТНЫЕ СТИХИ

                  Любови Джелаловне

Мне вспоминать об этом горько,
Но я не вспомнить не могу:
Гнедая кобылица Зорька
Паслась на пушкинском лугу.

Вокруг нее, такой же масти,
Играл и путался у ног
Смешной, глазастый, голенастый,
С волнистой шерстью сосунок.

Она густой травы наелась,
Стряхнула гриву с головы.
Ей поваляться захотелось
В прохладной свежести травы.

Весь день она возила сено,
Звеня колечком под дугой.
Согнув точеное колено
Одной ноги, потом другой,

В истоме легкости и лени
Передзакатного тепла
Она склонилась на колени
И на бок медленно легла.

Заржала радостно и сыто,
Собой довольная вполне.
Над брюхом вскинула копыта
И закрутилась на спине.

Откуда было знать кобыле,
Что на нескошенном лугу
Вчера здесь гости были. Пили.
И пели в дружеском кругу.

А кто-то с "мудрою" ухмылкой,
В хмельной беспечности удал,
Бутылки бил пустой бутылкой
И в воздух горлышки кидал.

...Дрожит кобыла стертой холкой,
Всей кожей с головы до ног.
И конюх ржавою карболкой
Ей заливает красный бок.

Стекает кровь из рваной раны
В мою горячую строку.
И ребра, как меридианы,
Сквозь кровь белеют на боку.

1967


ВСТРЕЧАЯ РАССВЕТ

Зачем мы люди, почему?
            В. Хлебников

Я долго думал на рассвете,
Смотря на дальние холмы:
Кто мы? Земли слепые дети
Или самоубийцы мы?

Протоки светлое колено
Дрожало рябью мелких жил.
И белый аист копны сена,
Расхаживая, сторожил.

Тянулось облако на север,
Пересекала тень тропу.
Гудел пчелиным роем клевер,
И рожь готовилась к серпу.

Мир пробуждался без расчета,
На свой, особенный манер.
И треснул выхлоп самолета,
Скрывая звуковой барьер.

За ним тянулся шлейф невесты,
Сбегающей от жениха.
Качался трактор, словно в тесте,
В суглинок врезав лемеха.

Над взгорьем жаворонок звонко
Сорил казенною казной.
Мир открывал глаза ребенка,
Захлебываясь новизной.

1967


НЕБОЛЬШОЙ ДЕВОЧКЕ ЕЛЕНКЕ

Какая ты смешная, право,
Походкой легкою, как дождь,
Чтобы не сделать больно травам,
Почти на цыпочках идешь.

А я оглядываюсь ради
Твоей судьбы, тебя любя,
Мне кажется, что кто-то сзади
Стоит и целится в тебя.

1967


В БОЛЬНИЦУ

                Константину Ивановичу Коничеву

Не жди никогда завершенья намеченной цели
И в споре рессор и в покое больничных палат.
Мой старший товарищ лежит на казенной постели
И слушает молча, как сердце стучит невпопад.

Стучит его сердце впервые с таким перебоем.
И мысли всплывают и снова сникают во тьму.
Мой старший товарищ не знает, как пахнет
                                               покоем
Мир яростной жизни. Покой непонятен ему.

Он красное знамя, как правду высокой святыни,
В двадцатом году целовал, от восторга дрожа.
И мы никогда не прошли б через пекло пустыни,
Не будь у пустыни зовущего вдаль миража.

От солнца лучей выцветают цвета акварели,
И пробует время на старой бумаге пастель.
И цель, как мираж, возникает из призрачной
                                                  цели,
Уходит в туман и опять появляется цель.

Мой старший товарищ - разведчик особого
                                                   вида:
Где он проходил, на песках поднимается лес.
Все шло через сердце: восторг высоты и обида,
Энергии сердца хватило б на Братскую ГЭС.

Лежит мой товарищ на белой казенной постели.
Парит его сердце и падает снова в провал.
И цель возникает, как песня из призрачной
                                                       цели.
Вставай, мой товарищ. Идем. Впереди перевал.

Нам надо еще миражу миражей улыбнуться.
И опытом жизни поспорить с неверья бедой.
И выйти к оазису. Рухнуть в траву. Не
                                      из блюдца -
Из чистых глубин захлебнуться живою
                                           водой.

1967


ТВОЕЙ СВОБОДЫ ВЫСТРАДАННЫЙ ПУТЬ

Стихи, стихи, бойцы моей души.
Моя победа и моя отрава.
Забвенья и сомненья камыши...
И под обстрелом стонет переправа.

Что ждет тебя на дальнем берегу?—
Неведомо перегорелым нервам.
Сквозь тину и болотную кугу
Какое слово выберется первым?

Но ты жива, поэзия, жива!
Как тот приказ в фельдъегерском конверте,
Всегда твои нуждаются слова
Не в чем-нибудь, а в подтвержденье смертью.

Ты весь огонь берешь себе на грудь,
И, свет зари перемежая тенью,
Твоей Свободы выстраданный путь
Проходит через гибель к воскресенью.

1969


* * *

Душа моя, а все ли ты свершила?
Что из того, что не сбылась мечта,
Из грязи прорастает красота,
Без пропасти немыслима вершина.

Пока жива — надеждою лучись,
В отчаянном дыму столпотворенья,
Сама в себе не презирай терпенья,
А у терпенья мудрости учись.

1969


* * *

Я синей песней изойду
На том далеком перекрестке,
Где ночь затеплила звезду
На подрастающей березке.

Где родниковая вода
Бежит сквозь заросль бересклета,
Где прошлогодняя беда
Забыта в нынешнее лето.

Где запоздалый василек,
Достойный брат небесной сини,
Цветет как радость, как намек
О покорении пустыни.

О жизнь! Твой голос не умолк!
Он стар, как мир, и молод внове,
Как откровение и долг
В самом биенье юной крови.

И все живущее родней.
И прошлое с грядущим схоже.
А радость! Чем она трудней,
Тем превосходней и дороже.

1970


ПРОЩАЯСЬ С ВЕНЕЦИЕЙ

                        В. Н. Орлову

Венеция уходит. Не тревожь
Венеции дождей и старых дожей,
Смущавшей оборванцев и вельмож
Осанкою и золотистой кожей.

Венеция уходит в глубину,
Венеция скрывается из виду,
Перечеркнув старинную вину
И позабыв последнюю обиду.

Венеция уходит навсегда.
Уходят тротуары и подмостки.
И куполом смыкается вода
Над рыжим завихрением прически.

Там в изумрудном забытьи воды
Ее кольцо колышется неярко,
И медленно смываются следы
Моей любви с камней святого Марка.

Венеция! Уходит страсть и стать.
Сестра моя, а мне куда податься!
Венеции положено блистать,
Венеция устала торговаться.

Венеция уходит. На канал
От железнодорожного вокзала
Оплакивать последний карнавал
Последняя гондола опоздала.

Парада нет, и пушки не палят.
Обманутая временем жестоко,
Венеция уходит в Китеж-град,
Как женщина, легко и одиноко.

Горит ее пленительная прядь,
Прочесанная солнцем над волною.
...О чем ты призадумалась? Присядь.
Когда мы снова встретимся с тобою?

1971


ПИСЬМО ИЗ «КРАСНОЙ СТРЕЛЫ»

Когда тебе я не помощник в горе,
Когда слова сочувствий ни к чему,—
Печальному, с самим собой в раздоре,
Я обращаюсь к твоему уму.

Еще не все испробовано в мире,
Еще он свеж и не кровоточит.
Вильям Шекспир не думает о Лире,
И Лермонтов о Пушкине молчит.

Еще о Руставели грезит келья
Всей пустотой тоски в монастыре,
И пьяница в предчувствии похмелья
Еще не просыпался на заре.

Еще не подступилось, окружая,
Раскаянье к нему. И налегке,
В блаженной страсти, женщина чужая
Спит на его, как на родной, руке.

Еще меж ними не порвались звенья,
Еще плечо доверено плечу...
Я не желаю для тебя забвенья,
Я действия твоей души хочу.

На свежий воздух выйди из угара,
Где, тощие растенья теребя,
Недоумений старая отара
Ждет нынче не Кязима, а тебя.

Бери свой посох! Гор отроги строги,
Промыто небо таинством воды.
Смертельное желание дороги
И есть освобожденье от беды.

Идущие да будут вечно правы.
Попутным ветром горизонт раздут.
И на каменьях прорастают травы,
Как на сомненьях истины растут.

1971


* * *

Окружены изменчивым пространством,
Малейший в жизни отмечая крен,
Мы лишь в себе с упорным постоянством
Не замечаем вечных перемен.

Мы слово смыслом наполняем вещим,
Мы глиною ложимся на каркас
И создаем и изменяем вещи,—
А эти вещи изменяют нас.

Нет пустоты. И все всегда в полете,
В движенье на пылинке и звезде,
Живая мысль меняющейся плоти
Настойчиво пульсирует везде.

Сплетаются глубинные коренья
Раздробленного в мире естества.
Над мировым законом тяготенья
Царит закон всемирного родства.

1971


* * *

Прекрасен мир противоречий,
Он высек искру из кремня.
Он дал мне мысль и чудо речи
И в ход времен включил меня.

Его познанья добрый гений
Мне приоткрыл явлений суть —
Цепь бесконечных превращений
И вечной мысли вечный путь.

В неистребимой тяге к свету
Я сам в себе нашел ответ:
Что для меня покоя нету,
Что мне, как миру, смерти нет.

1971


* * *

Л. Дамиану

Молдавия! Еще поет Земфира,
Одаривая голосом гостей,
И восславляет северная лира
Восторг и слезы роковых страстей.

Идет рассвет. А мы постель не стелем.
И, возникая в зелени ветвей,
Нам тешит души благодатным хмелем
Цыганский ветер музыки твоей.

Высокой дружбы ясная отрада
Нам очи в очи смотрит горячо.
И белый аист с гроздью винограда
Овидию садится на плечо.

1972


Я

Все Я да Я... А что такое Я?
Трагедия земного бытия.
Сближение, рождение и тлен,
И бесконечность вечных перемен,
Устроенное мудро и хитро
Вселенной беспокойное ядро,
Природы совершенство и венец,
Гармонии начало и конец,
Победы безымянные холмы,
Где Я навеки переходит в Мы,
Над грозными провалами — успех
И искупленье преступленья всех,
Объединенье множества имен,
Связь поколений и тоска времен,
Ликующая над судьбой большой
Земная плоть с космической душой?
Извечная основа бытия —
Мое неумирающее Я!1971




СОЛОВЬИНЫЙ КУСТ

Не знаю, кто срубил и сжег от скуки
Куст ивняка на въезде к пустырю.
...Там соловей в средине ночи стукал
Стеклянной палочкой по хрусталю.

И вслед за этим начиналось диво:
Луна садилась зубру на рога,
Медоточила жгучая крапива,
Чертополох рядился в жемчуга.

Дуб вырастал из-под земли, как песня.
За ним тянулись в небо сыновья,
Земля раскачивалась в поднебесье
На тонкой нитке свиста соловья,

Звенели звезды, падая под воду,
И на себя глядели из воды,
И сказки убегали на свободу,
Освобождая повод от беды,

Ночь ликовала, вслушиваясь в дали.
Вселенная задерживала вздох.
...Срубили куст — и на Земле Печали
Крапиву задушил чертополох.

1971


СТИХИ О САМОМ ПЕРВОМ

Подснежник там еще, под настом,
Но через наста хрусткий пласт
Он знак условленный подаст нам,
Уже без кода передаст.

И выйдет — вызов зимней прозе,
И, захлебнувшись новизной,
Погибнет первым на морозе,
Так и не встретившись с весной.

1971


ВДОГОНКУ ПОСЛЕДНЕЙ КУКУШКЕ

Такое лишь в мае бывает:
Кукует кукушка весь день,
Хоть тысячу лет насчитает,—
Загадывай, если не лень.

Кукует кукушка на воле
И славит земную красу,
Зеленое чистое поле
И синюю речку в лесу.

И спорится трудное дело,
И в деле душа не грустит.
Оглянешься — поле поспело...
И утро капустой хрустит.

А там подступает забота
Зимы на холодной заре.
...Но даже воробушка что-то
Не слышно в моем ноябре.

Продутая ветром опушка
Со всей подоплекой видна.
Жестка, как подошва, подушка,
И ночь, как столетье, длинна.

Давно уже откуковала
Кукушка моя не спеша.
И жалко сегодня, что мало
Весной загадала душа.

1972


СТИХИ В ЧЕСТЬ АЛЕКСЕЯ ФОМИЧА
И ЛЮДМИЛЫ АЛЕКСЕЕВНЫ АНДРЕЕВЫХ,
НАПИСАННЫЕ В ДЕНЬ ИХ СВАДЬБЫ

Сегодня честь по чести
Положено стиху
Хвалу воздать невесте
И почесть жениху.

Сегодня знают дети,
Подруги и друзья,
Что лучше быть на свете,
Чем вы сейчас, нельзя.

Вы — на волне привета
Сочувствующих глаз.
И жизнь с вершины лета
Благословляет вас.

Звучанье и значенье
Всего, что мы творим,
И жизни продолженье
Дается вам двоим.

Широкая гулянка
Бьет в желтый бубен дня.
И тешится тальянка —
Гармонии родня.

Разведены уместно
Цветастые меха.
Хмелен жених. Невеста
Хмельна от жениха.

По лугу эхо глухо
Пускается в полет.
И старая старуха
Про молодость поет.

Старинной песне внемлю.
Прекрасной без прикрас,
И верю в эту Землю,
Цветущую для вас.

Где соловьи, немея,
Росу по капле пьют
И «цепи Гименея»
Кузнечики куют.

1972


* * *

Нет у меня пристрастия к покою.
Судьба моя своей идет тропой.
Зачем скрывать? Я ничего не скрою.
Душа моя чиста перед тобой.

Мир свеж, как снег, как снег на солнце ярок,
Голубоватым инеем прошит.
Он для тебя и для меня подарок.
Бери его! Он, как и ты, спешит.

Встречай его работой или песней,
Всей теплотой душевного огня.
Чем дольше я живу, тем интересней,
Сложней и строже время для меня.

Есть и своя у зрелости отрада,
Свои дела, но не об этом речь.
В любое время для себя не надо
Запас души и жизнь свою беречь.

Нет, мы в гостях у жизни случайны
И вымыслом и сказкой не бедны.
Земля кругла - на ней не скроешь тайны.
Зима бела - и все следы видны.


* * *

Метет метель. Сугробы - словно горы.
Горит огонь. И в медленном тепле
Мне хочется быть нежным, как узоры
Морозного налета на стекле.

Ты с холода. Из самой прорвы синей
Вбегаешь, не снимая руковиц.
Дай мне губами сдунуть легкий иней
С колючих и слепившихся ресниц.

Садись к огню и отогрей колени,
Стряхни росу с оттаявших волос.
Сквозь заросли тропических растений
Глядит в окно завистливый мороз.

Да где же там - завистливый! С опаской,
Чтоб не тревожить, полуночный час
Какой-то старой белой-белой сказкой,
Сам радуясь, одаривает нас.

Снегурочка, ты снова прилетела.
Ты руки застудила на

Произведения

Статьи

друзья сайта

разное

статистика

Поиск


Snegirev Corp © 2024