Константин Фофанов

             Стихи 1888г

Меж старой рухляди в лавчонке у еврея,
Где дремлет роскошь бар, сгнивая и темнея,

Где между пыльных ваз и старомодных ламп
Мерцает рамкою весь выцветший эстамп,

Где бледный купидон с отбитою ручонкой
Под паутиною, как под фатою тонкой,

Лукаво щурится в мечтательной тоске,
Где зелень плесени на ярком завитке

Узорных канделябр ложится изумрудом,
Где в томной нежности над золоченым блюдом

Из рамы смотрит лик напудренной красы,-
Стоят, безмолвствуя, старинные часы…

Их маятник молчит, их стрелки без движенья,
И мнится: давние слетают к ним виденья,-

И старые часы прадедовских палат
Припоминают вновь событий длинный ряд,

Тот долгий, смутный сон, ушедший без возврата,
Когда две стрелки их по кругу циферблата

Ползли – минуты, дни, года разя с плеча,
Как два холодные, бесстрастные меча

Суровой вечности… Бывало, в сумрак томный,
Когда дремал угрюмо зал огромный,

И алый свет, колебля, лил камни,
И ветки тощие расшатанных вершин

Из сада темного стучались в окна зала,
И ночь осенняя, как грешница, рыдала,-

Тогда задумчивый владелец тех часов
Печально вспоминал утраченных годов

Разгулом и стыдом запятнанную повесть,
И плакала его встревоженная совесть,

И теплая, никем не зримая слеза,
Слеза раскаянья туманила глаза.

А маятник часов спешил без содроганья
Спугнуть в мрак вечности минуты покаянья.

И зимней полночью, когда в покоях шумных
Гремело пиршество и гам речей безумных

Заздравным звоном чаш был дружно заглушен,
Вдруг дерзко слышался часов докучный звон,

Как жизнь томительный, как старость монотонный,
Напоминая сон толпе неугомонной.

И кубки медленней ходили по рукам,
И гости бледные, поднявши к небесам

Свой утомленный взор, зевая, различали
Сияние утра в посеребренной дали…

А сколько чудных тайн подслушали они
У нежной юности в те ночи и в те дни,

Когда, доверившись бесстрастному их лику,
Влюбленная чета на них, как на владыку

Свиданья краткого, смотрела, торопясь
Последний поцелуй продлить в прощальный час.

И что ж! Прошли года, которые так ровно,
С такой иронией, так зло и хладнокровно

Спешили погубить бесстрастные часы…
И вот – наперсники сатурниной косы-

Они, забытые, как памятник могильный,
Стоят меж рухляди, и циферблат их пыльный,

Как инвалид слепой, не страшный никому,
Глядит бессмысленно в таинственную тьму

Недвижной вечности. И грозный гений тленья
Над ними празднует победу разрушенья.

24 января 1888

На огонь смотрю я в печку:
Золотые города,
Мост чрез огненную речку-
Исчезают без следа.

И на месте ярко-алых,
Золоченых теремов-
Лес из пламенных кораллов
Блещет искрами стволов.

Чудный лес недолог, скоро
Распадется он во прах,
И откроется для взора
Степь в рассыпчатых огнях.

Но и пурпур степи знойной
Догорит и отцветет.
Мрак угрюмый и спокойный
Своды печки обовьет.

Как в пустом, забытом доме,
В дымном царстве душной мглы
Ничего не станет, кроме
Угля, пепла и золы…

Январь 1888

Я узнал весну по блеску голубому
Томных, как мечта, задумчивых ночей,
Но, в душе лелея тайную истому,
Я боюсь весны болезненных очей.

От ее безмолвных и пытливых взоров
В сердце, подымаясь, воскресают вновь
Тень былых обид и боль былых укоров,
Все, что сердце жгло, что волновало кровь.

Я завесил окна темной пеленою,
Растопил камин и свечи я зажег,
Чтоб спугнуть весну обманчивой мечтою,
Зиму залучая в теплый уголок.

Над весной победу торжествуя, грезы
Снова рисовали сердцу моему
В инее пушистом белые березы
И морозной ночи сумрачную тьму,

Скрип саней по снегу и на снеге тени,
Дым, из труб бегущий медленным столбом,
И недвижный воздух, полный мертвой лени,-
Но недолго был я очарован сном.

За окном шумливо что-то зазвенело,
Точно кто-то юный крылья развернул,
И ворвался в сердце празднично и смело
Пробужденной ночи благозвучный гул.

Я узнал, что это за окном рокочет,
Что стучится в стекла. Это дождь весны!
Он звенит и плачет, он поет и хочет
Властно развенчать обманчивые сны.

О, как страстно сердце сжалось болью жгучей,
И как тускло пламя вкрадчивых свечей!
Я открыл окно: за розовою тучей
Теплилось мерцанье утренних лучей;

За плетнем осины под дождем блестели…
Жгучей влагой слез туманились глаза.
Струны порвались, рыданья зазвенели,
И весенней каплей канула слеза…

27 марта 1888

Был соловей влюблен в весну и зори,
И свил гнездо в смородинном кусте,
И до утра в невыплаканном горе
Он пел любовь, послушную мечте.

Он пел весну, и юность, и надежды…
Заря зарю сменяла в небесах.
Прошла весна. Зеленые одежды
Густых лесов рассыпались во прах.

Седой туман, клубяся, встал над нивой
И улетел влюбленный соловей
К иной весне, к иной стране счастливой,
За ширь и даль полуденных морей.

И бедный куст поник осиротело,
И о певце вздыхая по ночам,
Он шелестел так грустно, так несмело,
Как будто слал упреки небесам.

И, поседев от стужи и мороза,
При шуме вьюг задумывался он:
Все о певце рождалася в нем греза,
Все о певце слагался светлый сон!..

Апрель 1888

Нет ночи, а не день. Над сонною Невою
Вечерняя заря румянится тепло,
Но ветер уж пахнул прохладою ночною
И морщит светлых вод спокойное стекло.

Пурпурным янтарем пылают окна зданий,
Как будто бы там ночь справляет пир весны,
Узоры пестрые далеких очертаний
В лиловый полумрак, как в дым, погружены.

Удавом каменным змеится цепь гранита,
И паутиной мачт темнеют корабли.
Уныло ночь молчит, и грусть кругом разлита,
И слышен вздох небес в молчании земли.

И точно чей-то глаз, как луч любви случайной,
Мне в душу заглянул пытливо и светло,-
И все, что было в ней загадкою иль тайной,
Все в звуки облеклось, все имя обрело.

И страстные мечты, больные до истомы,
Наполнили меня блаженною тоской…
И мнится, что вокруг все пышные хоромы,
Вся эта ночь и блеск нам вызваны мечтой.

И мнится – даль небес, как полог, распахнется,
И каменных громад недвижный караван
Вот-вот, сейчас, сейчас, волнуясь, колыхнется-
И в бледных небесах исчезнет, как туман.

Апрель 1888

Обветрен стужею жестокой,
Еще лес млеет без листвы,
Но одуванчик златоокий
Уже мерцает из травы.

Он юн, и силы молодые
В нем бродят тайною игрой.
Питомец поля, он впервые,
Лобзаясь, встретился с весной.

И смотрит он в часы восхода,
Как ходят тучи в высоте,
Как пробуждается природа
В своей весенней наготе.

А в дни сверкающего лета,
Когда все пышный примет вид
И, темной ризою одета,
Дубрава важно зашумит,-

Смотря на шумные вершины,
На злаки нив и цвет долин,
Он будет ждать своей кончины
Под пыльным венчиком седин.

Тогда зефир, в полях играя,
Иль молодые шалуны
Его коснутся седины,
И он умрет, питомец мая.

Он разлетится, исчезая
Как вздох, прощальный вздох весны!

12 мая 1888

Я за город ушел; не слышно здесь движенья,
Не утомляет слух тяжелый стук колес,
И сходит в душу мне былое умиленье
Давно забытых дум, давно угасших грез.

Ласкают кротко взор пестреющие краски
В синеющей дали разбросанных долин,
И шепчут надо мной пленительные сказки
Дрожащие листы застенчивых осин.

Как старость мирная за юностью счастливой,
Нисходят сумерки за утомленным днем.
Чуть стелется туман над золотистой нивой,
И вьются комары трепещущим столбом.

Смотрю я в глубь небес – слежу прилежным взором
За дивною игрой плывущих облаков:
Изменчивы, как жизнь, они своим убором
Капризны, как обман младенческих годов.

И месяц между их рассеянной толпою
Серебряным серпом белеет, а вокруг
Объято все святой, стыдливой тишиною,
И запахом травы благоухает луг.

И точно бледный креп таинственной вуали,
Все шире, все смелей ложится полумгла,
Навстречу первых звезд печально замигали
Чуть видные огни далекого села.

И мнится, те огни со звездами ночными
Задумчиво ведут безмолвный разговор;
Они полны тоской, страданьями земными,
Но светлой тайною мерцает звездный взор!..

15 мая 1888

                 Памяти М. П. Фофанова

Кончается!.. Невольно рвется стон,-
Так тяжело, так страшно это слово!
Оно звучит, как погребальный звон
Иль как набат, рокочущий сурово
В молчаньи ночи, возвестивший нам
Пожара дым, бегущий к небесам…

Любовь, и жизнь, и славу отравляя,
Нередко нас преследует оно,
Зияет нам, как бездна роковая,
Все вечностью, все тайнами полно…
Ужасное таинственное слово!
Оно старо, но вечно будет ново-

Кончается!

Мы видим пир: беспечны и светлы
Ликуют гости, зал блестит огнями,
Ласкают взор накрытые столы
И винами, и яством, и плодами.
Веселый смех и гам со всех сторон,
И хрусталя дрожащий перезвон.

Но поздно! Зал редеет понемногу.
Смолкает шум. Как пестрые шмели,
Стремятся гости к тесному порогу…
Вот спешно слуги в звучный зал вошли,-
Метут полы, проворно гасят свечи…
Темнеет зал; беседы, тосты, встречи-

Кончаются!

Волнуяся, сверкает море нив,
Журчат ручьи, пестро цветут долины;
К сиянью дня вершины обратив,
Листвой трепещут робкие осины;
И дружных птиц залетная семья
Поет восторг и сладость бытия.

Проходит май; за ним уходит лето,
И острый серп уносит злак долин…
Обожжена, безмолвна и раздета,
Дуброва спит… Лишь с дремотных вершин
Последний лист, кружася, упадает
На мокрый мох… И ветер напевает:

Кончается…

Наш нежный друг волнуется, живет,
Пленяет нас открытою душою;
Мечтает он, а дерзостный недуг
К нему ползет голодною змеею.
И наконец, обвив его кругом,
Томит и жжет горячечным огнем.

Спешите вы к одру больного друга,
Его приют безмолвен и уныл.
Открыта дверь, чуть шепчется прислуга,
Душистый мускус воздух напоил.
Больной лежит и с хриплым шумом дышит,
Вы вздрогнули, – ваш слух невольно слышит:

Кончается…

Земля цветет… Бесстрастные века,
Сметая все, меняют поколенья.
Так в небесах меняют облака
Морских ветров суровое броженье…
Кипит борьба и ропщет гордый ум.
Но будет век – замолкнет спор и шум,

Земля умрет. Над снежными морями
Повиснут гор недвижные хребты,
Засеребрясь нетающими льдами.
И род людской, как бред земной мечты,
Исчезнет сном – и даже смерть забудет…
И некому тогда воскликнуть будет:

Кончается!

15 мая 1888

Заря вечерняя, заря прощальная
На небе ласковом тепло румянится…
Дорога длинная, дорога дальняя,
Как лента синяя, пестрея, тянется.

Мечтаю сумрачно, гляжу рассеянно.
Душа отзывчивей, сны – суевернее…
И, как печаль моя, как дым развеяна
Заря прощальная, заря вечерняя.

17 мая 1888

В смятеньи двор веселый короля…
Все мрачно в нем; хозяин хмурит брови,
Молчит, печаль с пажами не деля,
Заговорит – досада в каждом слове.

Придворных дам нарядная семья
Близ королевы медленно теснится;
Прекрасный принц вздыхает и боится
За краткий сон земного бытия.

В тяжелых люстрах не блестят огни,
Унылый зал почил в молчаньи строгом…
Немая смерть витает над чертогом,
И дремлет он в таинственной тени.
И лишь в одном готическом окне
Горят лампады и, слезяся воском,
Мерцают свечи… В мрачной тишине
Там труп шута лежит на ложе жестком.

Он, как мудрец, как резвое дитя,
Свой век провел – беспечно и шутя.
Воспитанный средь роскоши дворцовой,
При шепоте завистливых льстецов,
Он не любил ни славы, ни чинов,
Питая сердце мудростью суровой,
И что имел – все бедным раздавал…

Трофеи шуток: золото, алмазы,
Из царских рук подаренный фиал,
Расшитый плащ, затейливые вазы-
Все нес он в дар голодной нищете…
И многие в смеющемся шуте
Защитника и друга находили…

Он был один пред хмурым королем
Заступником несчастных – и о нем
Не раз бедняк поплачет на могиле…
Вот он лежит, недвижный и немой,
Презревший жизнь, и роскошь, и покой.

В одном углу сквозь сонный полумрак
Виднеется истрепанный колпак,
В другом углу – заплатанная тога…
Ничтожный шут, играющий давно ль
На пиршествах бессмысленную роль,
Теперь уснул в величьи полубога!

Еще не смело тление могил
Его чела холодного коснуться,-
Уже не раз, бояся улыбнуться,
Король к одру любимца подходил,
И на него смотрел прилежным оком,
И отходил в молчании глубоком…
И думал он: в какой облечь наряд

Тебя, мой друг? Ты кончил жизнь земную…
В твоих чертах читаю жизнь иную,
Ты мудростью и святостью объят…
Тебе чужда земная суета,
Как ветхий плащ, ты бросил мир наш тленный!..
И повелел усопшего шута
Король одеть в наряд свой драгоценный…

Май 1888

Я знаю мир души твоей,
Земному миру он не сроден:
Земной мир соткан из цепей,
А твой, как молодость, свободен.

Не золотой телец твой бог,
Не осквернен твой храм наживой.
Ты перед торжищем тревог
Стоишь, как жрец благочестивый.

Ты как пророк явился нам,
Тебе чужды пороки наши,
И сладкой лести фимиам,
И злом отравленные чаши.

Ты хочешь небо низвести
На нашу сумрачную землю…
Остановясь на полпути,
Тебе доверчиво я внемлю.

Слежу за гением твоим,
Горжусь его полетом смелым,
Но в изумленьи оробелом
Не смею следовать за ним!

11 июня 1888

Верста, еще верста! Назад я бросил взор,
Селенье скрылося за желтый косогор,

Лишь церкви дальней крест сверкает в высоте,
Да космы чучела желтеют на шесте,

Как привидение, и дымных тучек стая
Несется медленно, свой очерк изменяя…

Я дальше ухожу… Верста, еще верста!
Как знойный океан, сверкает высота.

Я бросил взор назад – уж нет вдали селенья,
Лазурью сонное сверкает отдаленье,

И небо знойное, лобзаяся с землей,
Как тайну прячет даль… Так годы чередой,

Как версты пестрые, проходят перед нами,
И смотрим мы назад пугливыми очами;

Но память бледная, как синий небосклон,
Скрывает прошлого невозмутимый сон…

И только дни любви, как крест далекий храма,
На небе бытия спокойно и упрямо

Сверкают дольше всех внимательным очам,
И смотрим мы вперед, и небо видим там.

25 июня 1888

Как хорошо, при лампе одинокой,
В тиши ночей обдумывать свой труд!
Душа кипит, и образы – плывут,
Как Млечный Путь, толпою звездоокой.

Младенческий и сладостный восторг
Стесняет грудь. Слеза дрожит во взоре.
Счастливая! Бoг грез ее исторг
Из родников растаявшего горя.

Еще к земле прикован чуткий слух,
Но к небесам уже подъяты крылья.
Еще порыв, еще одно усилье,
И новый мир объемлет гордый дух.

Для жарких снов раскрыт чертог ума,
И памяти рассеянная тьма
Яснеет вновь… Былое – воскресает.
Но кончен труд, остыл сердечный жар.

Развеялись виденья милых чар…
Алтарь погас… И жертва – остывает…

2 июля 1888

Вдали, как чуткий страж, почиет лес безмолвный
Стеной узорною; румянец золотой
Угаснувшего дня не тает в бездне, полной
Глубокой вечностью и звездной глубиной.

И тихо в небесах, и тишина немая
Объемлет ласково спокойный мрак долин,
Лишь слышно, как река шумит, не умолкая,
Стремясь расторгнуть плен стеснительных плотин.

Но в чуткой тишине так много тайной жизни,
Что кажется, мой друг, оставленный вдали,
Ко мне твой тихий вздох и ропот укоризны
Ночные ветерки, волнуясь, принесли.

25 июля 1888

Мне снилося: мы шли по степи ароматной,
Кругом темнела ночь спокойная; вдали
Теснились выси скал. В лазури необъятной
Горели зерна звезд – светильники земли.

И чувствовали мы, что с нами кто-то рядом,
Чуть зримый, молодой, таинственно идет;
Он не блистал красой и не блистал нарядом,
Он тих и бледен был, как месяц в лоне вод.

Нам было хорошо со спутником туманным,
Казалось, он сердца восторгом обжигал;
Но вот шатнулся мрак шатром благоуханным,
И дымная роса поднялася от скал…

И спутник наш поплыл с неверными тенями.
Он к небу улетал, в лазоревое дно,-
И там, где он исчез, – как светлое вино,
Разлилася заря багряными струями.

И стало грустно мне… И, в страхе пробужденный,
Я жадно стал искать разгадки тайной сна…
И вот увидел я, печальный и смущенный,
Что у тебя в косе мерцает седина.

Я разгадал свой сон!.. То юность улетела,
Как спутник призрачный!.. 0, друг мой дорогой!
Она покинуть нас совсем еще не смела
И светит издали нам тихою зарей…

Август 1888

                   Посвящается И.Е.Репину

Он мертвый холст волшебно оживлял
Послушной кистью перед нами…
Мы видели моря, и кручи темных скал,
И стаи облаков, играющих с волнами.

Исполнен творчества, покорствуя мечтам,
Он всюду проникал своим духовным взором,
И снова открывал испуганным очам,
Что вечность навсегда для нас закрыла флером.

Под кистью властною вставали из гробниц
Цари, томимые раскаяньем невольным,
Пророки бледные, склонившиеся ниц
Перед святынями в восторге богомольном,

Мы казни видели, и видели пиры,
И кельи темные отшельников унылых.
В затишье шумных битв зажженные костры
И вдов заплаканных на родственных могилах.

Пред нами умирал царевич молодой,
Родительским мечом до времени сраженный,
И клялся и скорбел перед печальной донной
Жуан, волнуемый и страстью и тоской.

Мы видели в цепях смиренных христиан
И грубых палачей с кровавыми мечами.
Мы видели певца: над звучными волнами
Стоял он, звучными мечтами осиян…
…
Сентябрь 1888

И наши дни когда-нибудь века
Страницами истории закроют.
А что в них есть? Бессилье и тоска.
Не ведают, что рушат и что строят!

Слепая страсть, волнуяся, живет,
А мысль – в тиши лениво прозябает.
И все мы ждем от будничных забот,
Чего-то ждем… Чего? Никто не знает!

А дни идут… На мертвое "вчера”
Воскресшее "сегодня” так похоже!
И те же сны, и тех же чувств игра,
И те же мы, и солнце в небе то же!..

Октябрь 1888

Была ль то песнь, рожденная мечтою,
Иль песнею рожденная мечта,-
Не знаю я, но в этот миг со мною
Роднилися добро и красота.

От светлых дум сомненья исчезали,
Как легкий дым от гаснущей золы;
Я был далек от сумрачной печали,
От злых обид и дерзостной хулы.

Я мир любил, и был любим я миром;
Тая в душе неугасимый свет,
Я в бездне бездн носился по эфирам,
С толпою звезд, за сонмищем планет.

И видел я пленительные тайны
Бессмертного, божественного сна…
Я постигал, что зло и смерть случайны,
А жизнь с добром – и вечна и сильна.

Я ликовал смущенною душою,
И жар молитв сжигал мои уста…
Была ль то песнь, рожденная мечтою,
Иль песнею рожденная мечта?…

1888

Не отходи от меня,
Пой или смейся со мною
Ранним сиянием дня,
Поздней зарею!

Пусть истерзала печаль
Сердце твое молодое,
Слез нам, как счастья, не жаль,
Вспомним былое!

В прошлом борьба и недуг
Веют забытой весною.
Не отходи, милый друг,
Смейся со мною!

В сердце тревогу смири,
С новой весною воскресни.
Пой! За сияньем зари-
Счастье и песни!

Если ж, весну схороня,
Счастье от зависти спрячем,
Не отходи от меня,
Вместе заплачем!

Не отходи от меня,
Пой или смейся со мною,
Пусть же сияние дня
Длится зарею!..

1888

Рыдает и плачет тоскливая скрипка,
И слышится в звуках мне голос родной,
И тихо, сквозь слезы, мерцает улыбка
Над юностью падшей, над жизнью больной.

Рыдайте и плачьте, печальные струны!
Рыдайте, мне сладок ваш трепетный плач.
Как первые грезы, вы страстны и юны,
Безжалостны вы, как жестокий палач.

Вы вновь пробудили певучие думы,
Вы вновь окрылили восторгом меня…
И грусть моя тает, как сумрак угрюмый
Пред алым сияньем веселого дня.

И вижу я снова из мрака забвенья,
Как бледный туман из глубоких лощин,
Встают и кивают былые виденья
Сквозь черную дымку угасших годин…

1888

Румяная заря на капле дождевой
Лучом приветливым играла.
И капля искрилась алмазною серьгой,
И капля детский взор прельщала.

Но умерла заря на западе небес,
И распростерлась тень немая,
И в капле дождевой волшебный блеск исчез.
И влажный ветер, пробегая,

Ту каплю уронил, незримую впотьмах…
Ах, для чего зари сиянье
Она пережила! Смерть капли при лучах
Могла бы вызвать состраданье!

1888

Я знаю грусть: певучая, как песнь,
Она в душе рождается случайно,
Чтоб утолить, как тяжкая болезнь,
И взволновать, как призрачная тайна…

Я знаю песнь: в душе моей, как грусть,
Она звучит то нежно, то сурово;
Ее давно твержу я наизусть,
Но в ней мечтам все ярко и все ново.

1888