Катя, как сложно сохранять внутренний баланс. 
Какие там тонкие настройки, как хрупко равновесие…
Заглядываешь в себя, как боязливый хозяин на стук
извне – через глазок, будто через дырочку от пули.
Там ещё столько тёмных углов, Катя. Туда хочется
заходить вооружённым до зубов, но понимаешь, что
даже это не даст ощущения безопасности.
Так ребёнку всё кажется страшным в тёмной комнате.
Но не самой темноты он боится, а того что рождается 
у него в голове. Мы населяем свой мир сами, и он
совершенно не тождествен любому другому. 
Некоторые люди тратят огромное количество энергии, Катя,
чтобы просто оставаться нормальными.

Нам изначально не выдали никаких инструкций, 
никаких ориентировок – куда взрослеть, кого любить, чем
заниматься, как разобраться во всём происходящем…
Пытаясь выстроить какую-то стройную систему, 
объяснимую и безопасную, в какой-то момент застаёшь
себя на этапе очередной перезагрузки. В
сё распадается на сюжеты и факты, на понимания и заблуждения.
Нужно выбрать что-то, с чего начать. Что-то, с чего
продолжить.

Зимой темнеет, как в театре. В этой темноте снег падает – 
и разбивается насмерть.
До тех пор, пока не получится высветлить 
всё внутреннее пространство, приходится снова двигаться
по приборам. Человек сам себе – и дорога, и дурак.
Потому что все пути бесполезны, когда ты их знаешь,
но не идешь к цели.
Обязательно, но не сейчас… непременно, 
но не сегодня… Катя, люди лгут, полагая, что лгут другим.
Проблема в том, что все мы думаем, будто у нас есть
время. Время на другой шанс, время на подготовку,
время на выбор, время на поиски смысла.

А жизнь – это не поиск смысла.
Жизнь – это его создание. Сейчас. Постоянно. И
быть или не быть – это даже не вопрос, Катя. Это
просто нерешительность.
Решать за себя иногда труднее, чем за других. 
А воплощать решения в жизнь – труднее вдвойне. Ибо
«каждому воздастся по деяниям его». 
Люди простодушные вообразили, что это произойдет после
смерти…

Временами чувствуешь свою уязвимость так остро,
что звук падающего на пол волоска оглушает тебя.
Некоторые думают, что это так легко – быть смешным 
и влюблённым в 17:30 зимним вечером вторника,
стоя под мокрым снегом на автобусной остановке…
когда у тебя отрастают корни и крылья одновременно, 
и тебя разрывает от противоречивого желания –
прочно стоять на земле и немедленно взмыть к небу.
Всё возможно, Катя. Но ничего не получается.
Просто потому, что долгие годы нас учили, что «ложка есть».

Когда мы были детьми, мы помнили всё, случалось оно
или нет. Теперь мы забываем даже самые очевидные
факты. Когда мы считали себя бессмертными, мы не
жалели сил и времени на самые бесполезные занятия.
Теперь мы не знаем, сколько у нас в запасе, поэтому
пытаемся экономить и выбирать только самое 
целесообразное. Иногда я думаю, Катя, что смерть это не
самое страшное в жизни. Самая большая утрата, это
то, что умирает в нас, пока мы живы.

Со мной случилось ещё одно небольшое открытие.
Оказывается, прошлое отпускает нас, когда становится 
позапрошлым. Катя, воспоминания похожи на 
консервацию жизни. И нужно уже научиться выгребать
из памяти то, что непригодно ни для настоящего,
ни для будущего. Это заблуждение, что любой опыт
считается хорошим. Даже из воздушных замков стоит
выбирать только те, которым ты сможешь дать хоть
какой-то фундамент. Иначе твой мир наполнится миражами.
Я ещё пока не знаю, в чём смысл жизни.
Я знаю только, в чём его нет.
По-моему, это немало.

У нас опять идёт снег.
Из окон видно, как ветер качает деревья, 
и под фонарями на снегу прорисованы тени от веток. 
Отличная декорация для драмы или комедии. Ты замечала,
Катя, что иногда это одно и то же кино?
Как бы там ни было, мы все встретимся в титрах к
этому фильму.
И вот ещё что. Часто нам кажется, что стоит чуточку
подправить ход своей жизни, чтобы всё было так, как
надо. Не хватает только маленького чуда.
Уже всё так, как надо, Катя.
Иногда не нужно быть волшебником. Нужно быть
волшебством.

 

Когда я возвращалась домой затемно, волоча за собой
санки, в мокрых варежках и с окоченевшими пальцами ног, 
бабушка надевала мне толстые шерстяные носки, 
которые заботливо грела на печке к моему приходу. 
В кухне пахло котлетами и луковым печеньем,
тихо играло радио, две кошки спали в кресле у окна,
свернувшись инь-янем. Завтра утром с санками за ёлкой. 
Вечером разбирать коробки с игрушками. Потом
Новый год и подарки! В шкафу уже спрятаны новенькие коньки.
Ещё верится в чудеса, но уже не очень в Деда Мороза.
За окном падает медленный снег, а впереди почти две
недели каникул!
И всё вокруг твоё, всё тебе и для тебя! И эта ёлка, и
снег, и Новый год, и даже тёплые шерстяные носки.
Это было счастье, Катя. Но кто тогда догадывался об
этом, кто об этом думал? В нашем обиходе не было
такого слова.
Счастье… Это представлялось чем-то взрослым, что
с нами случится, когда мы вырастем. А детство – оно
не о том.

Ровно год назад, Катя, я жила в другой реальности,
в другой истории, с другими людьми, с другими мыслями и планами.
Всё изменилось в одночасье.
Словно там, наверху, переключили невидимый тумблер, 
и моя жизнь потекла совсем по-другому руслу.
Я не знаю, бывает ли долгое счастье, бывает ли его
много? Наверное, нет.
Человеку нельзя много счастья. Мы не умеем, мы не
справляемся, мы не знаем, как с ним жить. 
Складывается впечатление, что всё непременно должно быть
тяжело, трудно и преисполнено патетики. 
Словно простота удешевляет важность любого момента, 
а дары кажутся незаслуженными и пугают отсроченной оплатой.
Это смешно, но иногда достаточно тёплых носков,
достаточно просто запаха котлет из кухни, если кто-то 
готовит их для тебя.

Ничего не повторяется.
Другое время, другой снег, другие дары.
Катя, это так глупо и утомительно – вести себя повзрослому: 
говорить умное и взвешенное, носить
строгое, изучать классическое, претендовать на 
истинное и цельное. Это в юности хотелось казаться
старше и основательней, хотелось всего сразу, торопиться, 
лезть из кожи, зарабатывать себе сложное
лицо и трудную судьбу. Жить непременно на пределе, 
любить только с надрывом, выбирать исключительно 
необычное, оригинальное, странное.

«Из опыта я могу сделать лишь один вывод, – пишет
Бакушинская, – если ваши отношения вы можете 
охарактеризовать словом «оригинальные», смело берите
ноги в руки – и прочь из этих отношений. Конечно,
вы так не сделаете, потому что тоже любопытные и
уверенные в себе. Между тем, в свойства настоящей
любви оригинальность не входит. Она благонадежна,
взаимна, заботлива и даже несколько скучна…»
Скучна, Катя, скучна! О, сколько сердца надо износить, 
сколько выплакать слёз и извести чернил, чтобы
задуматься, наконец, об этом. А задумавшись, прикинуть на себя.
Но как можно, как? Если каждый из нас – 
исключительный. Отношения наши – неповторимы. 
Чувства наши – уникальны.
Да мы скорее умрём, чем предадим свои иллюзии.

Если лечь в постель, свернуться калачиком и замереть,
то на внутренней стороне век пульсируют и 
распускаются алые цветы. Иногда мне хочется превратиться в
большую морскую раковину, Катя. Пусть кто-то возьмёт
меня, приложит к уху, улыбнётся и скажет: «Море…»
Но я просто лежу и слушаю, как тикают часы в тишине, 
как капает вода в ванной, как за тысячу километров
отсюда кто-то родной и бесценный дышит во сне.
Какие странные любови придумывает человек, чтобы
сделать свою жизнь прекраснее и невыносимей. Как
уминает и продавливает он своё сердце, будто оно
пластилиновое. Как не желает понимать, 
что в раковине нет никакого моря, а только шум собственной
крови в ушах…

Триумфальная победа любви над смертью – 
это поэтическая метафора, Катя. Людям очень хочется, 
чтобы было так. И они наивно полагают, что сбывается
всё, во что веришь.
Я верила так неистово, словно внутреннее усилие 
способно порушить любые причинно-следственные связи. 
Все безумные увлечения и сумасшедшие любови,
Катя, оставляют по себе пустоту, им прямо 
пропорциональную. Ни одно избыточное усилие, 
как правило, не оправдывает себя.
И хочется уже верить во что-то простое и настоящее.
В медленный снег, в зимнее солнце, в новогодние гирлянды, 
в скрип половиц, в утренний поцелуй, в голубей на балконе, 
в шерстяные носки, в любимые глаза,
в запах хвои и мандаринов…
Почти как в детстве.
Когда счастлив, даже не догадываясь об этом.

 

Приезжаешь в свой прекрасный бесполезный город
(да, я фанат тщетной красоты, Катя), поднимаешься в
квартиру, бросаешь сумку в прихожей и какое-то время 
силишься понять, что с тобой стало, что такое с
тобой произошло, что ты вернулся не весь. 
Твоё сердце размотано в пульсирующую нить, 
длиной в железнодорожное полотно. Ты живёшь меж двух вокзалов,
и у тебя больше нет дома. Странное дело, Катя, как
другой человек вдруг может стать тебе безусловным
уютом, пристанищем, портативной родиной…

Всегда хотелось копить и беречь самые яркие 
воспоминания, значимые события, особенные встречи,
слова, ситуации. Так незаметно формировалась 
параллельная жизнь, которую живёшь потом помногу раз,
потому что она идеальна – такое себе «Шоу Трумена».
 Многократное наслоение одних и тех же эмоций
приводит к тому, что новые складывать просто некуда. 
Нужно учиться отказываться от прошлого в пользу
настоящего, Катя, это очевидно. Всё ненаписанное,
непрожитое, непридуманное ещё – оно лучше хотя
бы потому, что подразумевает куда большее количество вариантов.
У меня появился новый телефон, и я удалила с 
симкарты несколько десятков номеров. Про некоторые из
них я вообще ничего не помню, и не представляю себе
ситуаций, когда мне нужно будет на них позвонить.

Результаты любви таковы, Катя, что, помимо 
«оперативной памяти», в сухом остатке всегда остаётся кучка
вещдоков. Старые фотографии, сохранённые смс-ки,
записки на холодильник, корешки концертных 
билетов, письма, брелоки на память… Зачем мы храним этот
хлам? Доказательство того, что нас когда-то любили?
Что мы любили? Ну любили, ну и нас тоже. А теперь не
любят. Возможно, даже не помнят. Бережно 
сохранённые улики прежних отношений не вызовут к жизни ни
прежних эмоций, ни былой наполненности.
Кому теперь хвастаться этими артефактами и зачем?
Никому не интересно, что было до них. Всё, что стоило 
воспоминаний, Катя, никуда не делось. Всё легло
опытом в полость души и нитями в ткань прожитой
жизни.

Полезешь в старый блокнот найти телефонный номер,
а оттуда выпадет «счастливый» трамвайный билетик.
Билетик остался, а счастье развеялось.
У меня в шкафу много лет хранилась мужская рубашка, 
фланелевая, в красно-чёрную клетку. Несколько
раз я даже картинно припадала к ней, как в кино…
Всё врут, Катя. Она не хранит ни запаха, ни тепла, ни
радости. Только наши иллюзии и воспоминания. Да и
те сильно приукрашены с течением времени.
Рубашка пошла на тряпки для мойки окон и 
прекрасно себя зарекомендовала в новом качестве. Энергию,
высвобожденную от ненужных переживаний по прошлому, 
можно вот так же использовать с пользой и
удовольствием.

Было горько узнать однажды, Катя, что в мире нет 
ничего абсолютного. Абсолютной правды, абсолютной
смелости, абсолютной любви… У всего есть изнанка,
у всего есть слабое место, мякоть, уязвимость. Если
бы в «палате мер и весов» был уголок для таких вот
вещей, то он бы неизменно пустовал. Впрочем, 
абсолютная пустота – тоже сомнительная вещь.
Между тем, все ждут друг от друга доверия, 
честности, верности – возведённых в абсолют. А некоторые
даже требуют. Да, одни требуют, а другие обещают.
Что-то вроде виртуальной валюты: «Утром деньги –
вечером стулья. Вечером деньги – утром стулья». А
стульев никаких и нет.

Но просыпаешься утром с диким приступом 
аллергического насморка, с больной головой от тяжёлых
снов, а твоя Радость, твоё Сердце, твой Свет 
откидывает чёлку со лба и улыбается тебе самой ясной,
самой доверчивой из улыбок этого мира.
И это абсолютное, абсолютное счастье, Катя!
Я не знаю, сколько оно длится, мгновение или 
вечность, и в «палате мер и весов» мне точно никто не
ответит. Мой птенец, мой ангел, моё святое 
помешательство, с чьей лёгкой руки кардинально перекроены
все мои представления о прекрасном, о нужном, о
правильном, и ещё о куче других вещей – 
вот единственная абсолютная реальность, которую я не хочу
менять.

Что же до нежности…
Нежность сочится из пор и тут же испаряется. Где-то
есть невесомые, прозрачные облака, которые состоят
из неё одной. Потом они тяжелеют и расходуются на
детские слёзы и околоплодные воды.
Когда идёшь по ночному городу, по первому 
ноябрьскому снегу, то думаешь о том, что 
всё в мире относительно. Каждый по-своему прав. И в тот момент,
когда ты поглубже надвигаешь капюшон, на другом
краю географии кто-то засыпает в обнимку с твоим
именем. Не чудо ли?..


*  *  *

Мы всё время в глухой обороне, мы вооружены до зубов.
Оттого нам друг другу не стать ни понятней, ни ближе.
Я хочу, чтобы всё, что я делаю, превращалось в любовь.
А иначе я смысла не вижу…