Тяжелые звезды
(Тенафлай, 1986)
Часть 1
***
Нынче я больше уже не надеюсь на чудо.
Бога прошу, чтоб меня не сломила беда.
Всё, что я мог, я сказал ПО ДОРОГЕ ОТТУДА,
Только теперь я уже по дороге туда.
Книги названье – для домыслов острая пища.
Только названье мое говорило о том,
Как продолжается жизнь по дороге с кладбища,
Смыслы другие пристали к названью потом.
Вот на последнем мосту на границе России
Осатанелый вагон прогремел колесом.
Я с той поры только ОТСВЕТЫ вижу НОЧНЫЕ,
Только кружусь по вселенной в ПОЛЕТЕ КОСОМ.
Кажется мне, что еще и сегодня я слышу,
Как громыхал по мосту окаянный вагон,
Пусть я в грозу забежал под защитную крышу,
Только НА КРЫШЕ моей восседает ДРАКОН.
В детстве у дома сугроб поднимался саженный,
Нынче в окно мне глядит небоскребов гора.
Всё-то кружусь и кружусь я по ЗАЛУ ВСЕЛЕННОЙ,
А надо мною СОЗВЕЗДЬЕ висит ТОПОРА.
Все мы живем, приближаясь к прощальному мигу,
Все мы боимся уйти, не оставив следа.
Что же, пора написать мне последнюю книгу –
Книгу о том, что сбылось ПО ДОРОГЕ ТУДА.
***
Всё растет и растет он, кладбищенский мой околоток,
И о мертвых веселая птица на ветке поет.
Отгуляешь свое, задерешь к облакам подбородок
И с торжественным пеньем отправишься в звездный поход.
Ну, а лет через сорок какой-нибудь Петька иль Димка
Фотографию старую тронет ленивой рукой.
Я взгляну на него с пожелтевшего ломкого снимка,
А он даже не спросит у матери, кто я такой.
Мой потомок живой, понапрасну столкнулись с тобой мы,
Пусть твой день без помехи привычной пойдет колеей,
Ты с твоими друзьями – совсем из другой вы обоймы,
Все твои на земле, а мои уже все под землей.
Я свое отгулял, я отбыл на земле мои сроки,
Отчего же мне терпкою завистью сердце щемит,
Что ты можешь прочесть даже эти печальные строки,
А мое поколенье забыло земной алфавит.
Для чего же всю жизнь это небо мы любим и славим,
Для чего эта синяя даль меня с детства звала,
Если здесь, на земле, все богатства свои мы оставим –
Наши песни и мысли, мечты, и слова, и дела?
***
Сергею Голлербаху
Я забился за кулисы,
Я закрылся на крючок,
Раздражительный и лысый
Неудачник-старичок.
Самому непостижимо,
Как я старый стал и злой,
Как себе на щеки грима
Наложил я жирный слой.
Только в этот раз паршиво
Я усвоил роль свою,
И с отчаяния пиво
В одиночестве я пью.
Вот герольд уже на сцене
Встал с трубой, укрытый тьмой,
А по сцене бродят тени.
Очень скоро выход мой.
Как раздвинется завеса,
Трубы небо затрясут,
И тогда начнется пьеса
Под названьем «Страшный суд».
***
С ворохами рыжей рвани
Только что простились мы.
На космическом экране –
Черно-белый фильм зимы.
Я закашлялся от стужи,
Я прикрыл перчаткой рот,
Я, шагнувши неуклюже,
Угодил в снеговорот,
И, барахтаясь бессильно
В навалившемся снегу,
Я предчувствую, что фильма
Досмотреть я не смогу.
***
Всё снега, да снега, да метели,
Нелюдимый скалистый простор.
В горностаевых мантиях ели,
Как монархи, спускаются с гор.
И оленей пугливое стадо
От дороги уходит в снега.
Вот какое оно – Колорадо,
И такая ж, наверно, тайга.
***
Я становлюсь под старость разговорчив,
Особенно по вечерам зимой.
Презрительное выраженье скорчив,
Сидит напротив собеседник мой.
Пойми, пора мне разобраться толком,
Кто я такой? Ответь мне напрямик,
Зачем я заблудившимся осколком
Летел с материка на материк?
Да, знаю я, что темные есть силы,
Но светлые ведь тоже силы есть:
Нам темные вытягивают жилы,
А светлые несут благую весть.
Но ты ответь мне, в чем свобода воли,
Моя заслуга и моя вина,
В тех радостях, в тех бедствиях, в той доле,
Которая мне на земле дана?
Но он в ответ не говорит ни слова.
Ему скучна вся эта болтовня.
Насмешливо из зеркала большого
Мой собеседник смотрит на меня.
***
Про эту скрипучую
Березу в саду
Слова наилучшие
Я не найду.
Тут не до лексики!
Благоговей!
Всё золото Мексики
Виснет с ветвей.
И в Пенсильвании
Лист колдовской
Кружит, позванивая
Русской тоской.
***
Что вспоминать? Плакать о чем?
Над головой – темная высь.
В сон уходя, теплым плечом
Ближе ко мне ты примостись.
Мысли бегут быстро, как дым.
Где-то с небес валится гром.
Слышу, как в лад с сердцем твоим
Сердце мое бьет под ребром.
Нас на часов шесть или семь
Запорошит сонной пургой.
И до утра где-то совсем
Мы на звезде бродим другой.
Может быть, там, в звездной пыли,
Я наконец что-то пойму.
С правдой земли, с ложью земли
Сладить уму не моему.
Длинная жизнь! Сколько ночей,
Дней, вечеров, сумерек, зорь.
Лучше, мой друг, с ходом вещей
Ты на земле больше не спорь!
Я написал несколько книг,
Всё о себе, о прожитом,
Только пора мне напрямик
Честно сказать людям о том,
Что у меня важный пробел,
Что у меня крупный провал,
Что я на мир жадно смотрел,
А понимать – не понимал.
***
Мой взгляд, отделившись быстро
От моего зрачка,
Перелетает искрой
По проводам стиха.
Жизнь с ее благодатью,
Как даровой матерьял,
Я на стихи растратил,
В рифмах порастерял.
Не каких-то глаголов виды,
Не лексические слои,
В этих строчках мои обиды,
Мои слезы, жесты мои.
И в стихи я из сердца буду,
Пока я на земле стою,
Как в сообщающиеся сосуды,
Перекачивать кровь мою.
***
Воздух темнел на Владимирской горке,
Где-то внизу тарахтели моторки,
Месяц за веткой спускался в проем,
Заколыхалась листва ворохами.
Мы на скамейке сидели втроем,
Мы говорили друг с другом стихами.
Недалеко над днепровской водой
Кто-то запел о любви молодой.
А от тайги до британских морей
Темные вышки росли лагерей.
Если бы не было этого дня,
Если бы не было этого вечера –
Значит, и не было в мире меня,
И обо мне разговаривать нечего.
В небе заката лежит поперечина,
В ней уже мало осталось огня.
Сам себе долю бродяжную выбери
И по окольным дорогам кружись.
Но и за четверть секунды до гибели
Помни, что чудом была твоя жизнь.
Каждому встречному дереву радуйся,
Кланяйся солнцу, приветствуй дожди.
И ничего, что ты прожил без адреса,
Только ответа на письма не жди.
Всё, во что верил, и всё, за что ратовал, –
Кажется, кануло в темный пролом.
Может быть, ангел почтовый припрятывал
Письма твои у себя под крылом?
Вслушайся в звездную ночь одиночества
И ничего от людей не таи:
Ангелу, может, доставить захочется
По назначению письма твои.
***
Гурьбою по булыжной мостовой
Сухие листья гнались друг за другом
Да из-за веток яблони кривой
Звезда глядела на меня с испугом.
А я припоминал за пядью пядь
Всю жизнь мою и славил Божью милость,
И мне хотелось людям рассказать
О том, что на земле со мной случилось.
И жизнь мою укладывал я в стих
С паденьями, со взлетами, с грехами,
Да у меня и не было других
Причин, чтоб разговаривать стихами.
***
Привыкли мы всякую ересь
Читать на страницах газет.
Твердят, с географией сверясь,
Что я эмигрантский поэт.
Я знаю – всё стерпит бумага,
Чем люди ее нагрузят.
Но если я даже бродяга,
У книг моих есть адресат.
Пускай и ухабы, и встряски –
Мое кочевое житье,
Но разве должно быть в участке
Прописано слово мое?
Иль, может быть, критик циничный
Действительно способ нашел
В стихи мои столб пограничный
Забить, как осиновый кол?
Художника судят по краскам,
Поэта – по блеску пера.
Меня называть эмигрантским
Поэтом? Какая мура!
***
Он красоту от смерти уносил!
Бунин
Олень упал. Пробила шею пуля.
За деревом, его подкарауля,
Стояла смерть в дубленом кожухе,
В папахе старой и с ружьем в руке.
Олень хрипел и скреб рогами пень,
И, умирая, вздрагивал олень.
Казалось, что он жаловался громко,
Казалось, что, собрав остаток сил,
Он Бунину рассказывал о том, как
Он красоту от смерти уносил,
Как жил в лесу, щипал кусты по скалам
И спал, укрывшись звездным покрывалом.
И в тот же самый день в больнице где-то
Родился человек и стал кричать.
О нем уже заполнена анкета,
Указаны его отец и мать,
Какой в нем вес, глаза какого цвета,
Стоит на папке номер и печать.
В хранилище особого отдела
Заведено на человека дело.
И кажется, что в папке этой плотной
Весь человек упрятан как живой –
Он с метрикой, он с книжкою зачетной,
С дипломом он и с книжкой трудовой,
Он с паспортом и с воинским билетом,
Он на расправу справкам, и анкетам,
И бюрократам выдан с головой!
Там аккуратно сложен каждый листик,
Там человек измазан дегтем лжи
И вывалян в пуху характеристик!
И в сыске искушенные мужи
Там только ждут условленного знака,
Чтоб, шутку безобидную твою
Истолковав превратно и двояко,
Состряпать уголовную статью.
А мне бы жить и умереть оленем,
Над озером в заснеженном лесу,
Где каждый вяз могучим разветвленьем
Удерживает звезды на весу.
Пускай всю жизнь облавы, и погони,
И ледяные ветры всех ночей,
Но только б не за проволокой в Зоне
Под отческим присмотром стукачей.
ПАМЯТИ СЕРГЕЯ БОНГАРТА
Ну вот, погостил и ушел восвояси,
За друга в пути – мой сегодняшний тост.
Он с нашей планеты уходит по трассе
Поэтов, художников, ангелов, звезд.
Я знаю – ему и сейчас не до смерти.
Я знаю, что смотрит он пристально вниз,
Туда, где остался стоять на мольберте
Последний набросок – прощальный эскиз.
Сережа, мы в Киеве, в темной квартире.
Когда-то с тобою мы встретились здесь.
На старой газете картошка в мундире,
А в кружках какая-то горькая смесь.
И всюду подрамники, кисти, окурки,
И прямо с мольберта глядит с полотна
Парнишка в распахнутой лихо тужурке,
Склоненный в тоске над стаканом вина.
Так вот в чем искусства могучее чудо:
С такою тоскою глядит паренек,
Таким одиночеством дует оттуда,
Что глянешь – и ты уж не так одинок.
Мы выросли в годы таких потрясений,
Что целые страны сметали с пути,
А ты нам оставил букеты сирени,
Которым цвести, и цвести, и цвести.
Еще и сегодня убийственно-густо
От взрывов стоит над планетою дым,
И все-таки в доме просторном искусства
Есть место стихам и картинам твоим.
И ты не забудешь на темной дороге,
Как русские сосны качают верхи,
Как русские мальчики спорят о Боге,
Рисуют пейзажи, слагают стихи.
***
Рюрику Дудину
Где машина мчится за машиной
И под мост ныряет, как в провал,
Эллина в тунике с дудкой длинной
Кто-то на стене нарисовал.
Кружатся однообразно сутки,
День и ночь машины мчат и мчат,
День и ночь играет он на дудке,
Как тысячелетия назад.
Ничего, что ветры воют дико,
Что снега бегут над ним гурьбой,
Что с годами синяя туника,
Выцветая, стала голубой,
Что вблизи встает махиной жуткой
Небоскреб во весь гигантский рост...
Как тебя с твоей смешною дудкой
Занесло сюда, под этот мост?
Ты о чем горюешь одиноко,
И в уединении своем,
Может быть, играешь песню Рока
Тем, кто тут мелькает за рулем?
Ты глядишь из мрака ниши узкой
И напоминаешь мне о том,
Что и я с моею дудкой русской
Оказался где-то под мостом.
***
Меж небом и землею в коридоре,
Похожие на поседевших птиц,
Мои друзья и я в житейском море
Качаемся на палубах больниц.
А было путешествие отменным,
Благоговейно поклонились мы
Камням Европы, всё еще священным,
Америки увидели холмы.
Спеша путем подъемов и обвалов,
Мы чувствуем по холоду в груди,
Что никаких других не будет палуб,
Что гавани остались позади.
***
Сам я толком не знаю,
Что от жизни я жду.
На подножку трамвая
Я вскочил на ходу.
Да, наверное, круто
Повернув невзначай,
Где-то сбился с маршрута
Непутевый трамвай.
И вагон как попало
Скрежетал, громыхал
С одного перевала
На другой перевал.
Отовсюду нагрянув,
Обступили меня
Карусели каштанов
И домов толкотня,
Блестки звездных колючек,
Пляс осенней трухи,
Мне не выдумать лучших,
Чем вот эти стихи.
И пожалуй что в этом
Биография вся:
Оставался поэтом,
На подножке вися.
МОНОЛОГ ПЕНСИОНЕРА
Все-таки целебны
У отставки качества:
С лямкою служебной
Расквитался начисто!
Отгавкал свое, оттявкал,
Отрявкал, теперь – отставка!
Грызитесь из-за прибавки,
А я посижу на травке!
В отставке живу, в отставке
От вас и от вашей лавки,
От вашей трамвайной давки,
От канцелярской гонки –
В сторонке стою, в сторонке!
Чуть не жизнь на вас убухав,
Еле ноги уволок
От интриг, от сплетен, слухов,
От подвохов, дрязг и склок!
От клоаки свалочной
И от клики сволочной
С ее привычкой лавочной
Всегда бежать за ветчиной,
Чтобы урвать добавочный
Кусок очередной!
В отставке сижу, в отставке!
Кусайте друг друга, шавки!
Ставьте десять раз на дню
Друг на друга западню!
Своему коллеге ловко
Мышьяка подсыпь в стакан!
У коллеги – мышеловка,
У тебя зато – капкан!
Надевайте темной ночкой
На коллег удавочки!..
А я нюхаю цветочки
Да сижу на лавочке!
***
Всё оказалось очень просто:
Я заглянул в полуподвал
И там от Каменного гостя
Я жизнь свою застраховал.
И мне нотариус румяный,
Прощаясь, нежно руку жмет,
Клянется мне, что с донной Анной
Не будет никаких хлопот.
Он, с каждым годом богатея,
Ведет успешные дела,
И даже печень Прометея
Застраховал он от орла.
***
В различных проявленьях бытия
Усматривал философ связь живую.
Так, например: я мыслю, значит, я,
По мнению Декарта, существую.
Тут логики несокрушимый вал,
Но верить ей не стану раболепно.
Я плохо мыслил, а существовал –
Осмелюсь утверждать – великолепно.
Как знать, на небе пятом иль седьмом,
А может быть, на небе двадцать третьем
Мы будем обладать иным умом
И логику совсем иную встретим.
И может быть, за этим звездным рвом
Столкнемся мы с совсем другим порядком,
И мозг, что был природы торжеством,
Слепой кишки окажется придатком.
Опять я убеждаюсь и опять,
Что жалок ум, что интеллект заносчив,
Что мир куда верней воспринимать
На глаз, на вкус, на нюх, на слух, на ощупь.
***
Я слушал стиха соловьиную медь,
Хотелось уметь этой медью греметь,
Но жизнь меня вкривь потащила и вкось,
А все-таки жалко, что не удалось.
Зачем же хитрить напоследок с собой?
Будь счастлив своей эмигрантской судьбой,
На позднее чудо надеяться брось,
А все-таки жалко, что не удалось.
Ну что же, плыви по вселенной, поэт,
Твой адрес теперь между звезд и планет,
С землею в разлуке и с музою врозь,
А все-таки жалко, что не удалось.
Хотелось найти мне такие слова,
Которые так же шумят, как листва,
Чтоб солнце стихи пронизало насквозь,
А все-таки жалко, что не удалось,
Что замыслы все разлетелись, как дым,
Что стих не согрел я дыханьем своим,
Что зря понадеялся я на авось.
А все-таки жалко, что не удалось!
***
Посмотри, как торопится птица,
Видно, время и мне торопиться,
Видно, время и мне подошло
Распрямить для полета крыло.
Посмотри, как торопится птица,
Видно, мне торопиться пора,
Закружился каштан темнолицый,
Как шаман, посредине двора.
И листва у дороги шоссейной
Все откосы усыпала сплошь,
На костлявых танцоров Гольбейна
Каждый вяз придорожный похож.
...Скоро с этого аэродрома
Ты отправишься, мой самолет,
В неизбежный, крутой, незнакомый,
Невозвратный, последний полет.
***
Где-то вверху, за холмы уходя,
Гром грохотал тяжело.
Шлепают крупные капли дождя
О ветровое стекло.
Может быть, так же, сквозь дождь, Одиссей
В море смотрел с корабля.
Кинулась сразу махиною всей
Мне под колеса земля.
Крупные капли дождя тяжелы,
Наискось бьют по стеклу.
Сосен стволы выплывают из мглы
И уплывают во мглу.
День, поскорее приди и рассей
Этот ненастный покров.
Может быть, так же кружил Одиссей
Возле чужих островов.
Верно, казалось, что рядом встают
Стены Итаки во тьме.
Моря ночного чудовищный спрут
Ерзал уже по корме.
С шумом и там подымались и тут
Щупальцы смерти самой.
Но хорошо, что хоть в песнях поют,
Что он вернулся домой.
БЕЖЕНСКАЯ ПОЭМА
Только полозы ползали...
«Слово о полку Игореве»
1
Сколько тут бабахано!
Сколько тут убухано!
Динамитом вспахана
Половина Мюнхена.
Пролетают сизые
Голуби над Изаром,
А вода-то в Изаре
Зеленеет бисером.
А вокзал – как выводы
Из войны законченной:
Окна все повыбиты,
Двери заколочены.
В реку остов башенный
Рухнул, как подкошенный.
Рядом с крыши крашеной
Черепица сброшена.
Гневно разворочена
Мостовая миною,
Кошка озабоченно
Крадется руиною.
И трубит в пробоины
Ветер неприкаянный.
А казарм настроено
Сколько по окраинам!
2
Корпуса бетонные –
Кто ж внутри содержится?
А перемещенные
Беженцы-отверженцы.
Кто с узлом-периною,
Кто с кошелкой кожаной.
Помещенья длинные
Сплошь перегорожены.
А за одеялами,
А за полотенцами –
Семьи с годовалыми
Шумными младенцами.
В эти годы гиблые
Разные есть беженцы:
Кто читает Библию,
Кто в железку режется!
Этот – на гектографе
Издает известия,
Там – девчонку до крови
Бьет мамаша-бестия.
Тут поэт из Чехии
В творческом наитии
Воспевает некие
Важные события.
Те включили резкую
Музыку приемника,
Чтоб за занавескою
Нежничать укромненько.
А в углу подвыпили
Старых два деникинца, –
Им еще с Галлиполи
Не впервые мыкаться.
И казарма кажется
Вечерами страшною
Согнутой под тяжестью
Вавилонской башнею.
3
Я хожу оборванный,
В мятой шляпе фетровой.
Недотепа форменный,
Хоть мозги проветривай!
Лирик, у которого
Ничего не пишется.
Да, судьба мне здорово
Прописала ижицу!
К черту амфибрахии,
Дактили, анапесты!
В лагере неряхою
Выгляжу растяпистой.
А стихи давнишние
Все в ведро помойное
Выкинуты! (Лишнее
Дело, беспокойное!)
Негде стать на якоре.
Чувствую заранее,
Что погибну в лагере
Где-нибудь в Германии.
Нечисть эмведистская,
Точно псы легавые,
По Европе рыская,
Налетят облавою!
Угрожают выдачи!
Нансеновским паспортом
Запасайся – иначе
Попадешься аспидам!
Чтоб избегнуть жребия
Этого проклятого, –
Вру, что жил я в Сербии
До тридцать девятого,
В эти дни преступные
Дышит всё подделкою –
И подделкой крупною,
И подделкой мелкою...
Девушка учтивая,
Перышком поскрипывай
И печать фальшивую
Ставь на справке липовой!
4
Постоял у корпуса.
Самокрутку выкурил.
Холм полночный сгорбился,
Как в походе Игоря.
За холмом-то половцы.
Так и ждут, чтоб вылезти.
Слышится, как полозы
Ползают, извилисты.
Не слыхать ни голоса
Птицы, ни собачьего
Лая, – только полозы
Проползают вкрадчиво.
Только близко половцы
С копьями и с луками.
А казарма полнится
Яростными слухами.
Что сосед вполголоса
Говорит – не вынести.
По казарме полозы
Ползают, пружинисты.
Слух за слухом тужится
Сердце обволакивать,
Чтоб в поту от ужаса
Среди ночи вскакивать.
5
Время ураганное,
И бывает всякое...
Жизнь у нас престранная,
Жизнь у нас двоякая!
В мыслях безалаберно.
Что же с нами станется?
(А в театре лагерном
Ставят «Бесприданницу».)
Завтра, может, за ноги
Выволокут недруги.
(Курсы по механике,
Курсы по электрике.)
Завтра яму выроют,
Сгинешь смертью лютою.
(Кто-то спекулирует
В лагере валютою.)
В коридоре – дамочки
Голосок взволнованный
Перед детской ванночкой
С сельдью маринованной.
Там торговля шумная –
Вмиг селедка кончится!
(Время хоть и чумное –
Пировать нам хочется!)
То этаж казарменный
Или круг то адовый?
Небо светозарное,
К нам ты не заглядывай.
6
За стеной казарменной,
Где пустырь заброшенный, –
Куст дрожит обшарпанный,
Куст дрожит встревоженный.
Дальше, за канавою –
Кинутая, бренная,
Сломанная, ржавая
Техника военная.
Крылья самолетные
Утонули в клевере.
Птица беззаботная
Свищет на пропеллере.
Остов от «мерседеса»
С острыми останками,
Где «мерседес» сверзился
В ров противотанковый.
Сгнившее сидение
С выдранной пружиною.
Тонкие сплетения
Свиты паутиною.
Колесо орудия
Из травы возносится.
А кругом безлюдие.
Птиц многоголосица.
7
В поисках сокровища
Хлам переворачивай!
Для мальчишек что еще
Может быть заманчивей?
И нашли два мальчика
Среди хлама мятого
Что-то вроде мячика,
Но тяжеловатого.
Да беда с ребятами:
Слишком любознательны.
Что внутри запрятано?
Вскроют обязательно!
И, железкой крепкою
Между створок чиркая,
Вклинивались щепкою,
Точно растопыркою.
Как ударит зарево
Среди поля голого!
Витеньке Трубарову
Размозжило голову.
Кровь на камни вытекла.
Он лежит не двинется.
А всего-то Витеньке
Было лет одиннадцать.
..........................
На земле взъерошенной
Вечно неурядица.
Жизни рано скошенной
След легко теряется.
Но и годы-мамонты
Поступью не выбили
У меня из памяти
Этой скорбной гибели.
Нью-Йорк – Питсбург
Иван Елагин. Тяжелые звезды - часть 1
