Главная
 
Библиотека поэзии СнегирёваЧетверг, 28.03.2024, 19:16



Приветствую Вас Гость | RSS
Главная
Авторы

 

Глеб Горбовский

 

     Стихи 1999 - 2004



1999г

* * *

Отпустила боль, в голове светло.
Снова вижу птиц, даже - мух.
Воскресай, душа! Нам не раз везло,
огонек еще не потух!

В огороде - сон... Сентябрит трава...
Но тепла скамья подо мной!
Не грибы в лесу - я ищу слова,
от которых тянет весной!

Поспешай, дружок! Ковыляй, старик,
чтоб успеть ко сну, как на пир!
А проснешься, хрыч, - не кричи на крик:
принимай, как есть, этот мир...


* * *

Стояла в стране сволочная погода,
в глазах у прохожих насмешка лучилась...
А я - хоть и "сын трудового народа" -
читал Пастернака... И что получилось?

Теперь я читаю на сон детективы
и сплю нераздетым в холодной кровати...
Какие в стране зазвучали мотивы,
какие порывы! А что - в результате?!

Я некогда был приглашен на беседу
к Ахматовой - Бродским! Сидели, как боги!
И каждый тогда - улыбался соседу,
хотя и сквозь слезы... И что же - в итоге?!

Теперь мы читаем на ценниках цены!
Стихи полетели, как птицы на свалку...
Поэзия как бы - уходит со сцены,
а с нею и звезды тускнеют... А жалко...


* * *

Бездумно, да не слишком!
Как рыбка на крючок -
ловись, ловись, мыслишка,
ложись на мозжечок...

Бездомно, да не шибко!
День - солнышком пропах.
Играй, играй, улыбка -
на выцветших губах!

Труба... Но ведь - не крышка!
Что в жизни ни случись -
стучи, стучи, сердчишко...
Стучи и - достучись!


* * *

Щепу невкусную со зла ешь,
цепочку рвешь от конуры...
Ты на меня напрасно лаешь:
ведь мы - созвучные миры!

И я - брехливый к непогоде -
от одиночества скулю...
Когда-то я служил в пехоте,
теперь - снежинки ртом ловлю.

Твой лай, как мой - подобен стону...
Ты успокойся! Видит Бог,
твоей избушки я не трону:
моя забота - выдох-вдох!

Но долго голос доносился:
собачья плавилась печаль...
...А может, он со мной просился -
туда, в заснеженную даль?!


* * *

Вернуться за полночь домой,
уснуть... И наяву -
проснуться, вскрикнуть: "Боже мой,
я все еще - живу!"

Струится в Волхове вода...
Машины на шоссе -
как мысли, мчат туда-сюда...
Дни сочтены - не все!

Осенний воздух чист, сталист,
иссякли мухи, зной.
И на осине - лист о лист
стучит, как жестяной.

Плывет по небу, как душа -
клок облака... Исчез!
...Вот так и выйти, не спеша,
из жизни - в синь небес...


* * *

Ночь процеживает воздух.
Мы его едим и пьем!
Небо выплеснуло звезды -
как рыбешку в водоем!

Окоем раскинул cети:
ловит рыбку жадный глаз!
...Как постичь нам звезды эти?
Мертвый свет - не греет нас...

Холодна их рыбья сущность.
Я смотрю, и грудь моя -
ощущает страх сосущий,
а не тайну Бытия...


КОСТИ

Разъяты, рассеяны...
Чья тут вина?
Не все ли теперь Им равно?
Какая - нетленных зубов белизна!
И - как это было давно!..

Прекрасные лица, как дивный мираж,
впитала земля - не вернешь...
И пыточный грех -
человеческий -
наш -
на дьявола не спихнешь!


2000г

ЖИЗНИ

Нет, жил я не даром, не зря,
в сердце огонь храня...
Пусть все реки впадают в моря,
но одна впадает - в меня.
Проистекая сквозь все века,
издалека - вдаль,
река Жизни - Божья река
впадает в мою печаль.
Она несет золотой песок
смысла - и пену зла,
и кровь по жилам, и веры ток,
и мед, как в соты - пчела.
Веруй, друг, не печалься, брат, -
в сомненьях резону нет...
Пусть все реки впадают в Закат,
но твоя впадает - в Рассвет!


* * *

Без оглядки живу, без улыбки.
Бытия истончилась стена.
В этой комнате - плавают рыбки
слов моих, золотых от вина.
Суетится голодная мышка,
и стучится синичка в окно...
Безоглядно, безудержно, слишком -
я любил в этой жизни кино!
...Позвонили. Доносится голос
из каких-то дверей без ключей -
голос женщины - тонкий, как волос,
и забытый... Неведомо, чей?..


* * *

Минус двадцать пять по Цельсию.
По скрипучей белизне
похоронная процессия -
мимо храма, как во сне...
Гроб несут четыре дяденьки,
позади - родни клочок...
И церковный голос сладенький
испускает старичок.
Кто он, умерший в суровую
пору жизни и зимы?
Человек, вступивший в новую
полосу... Такой, как мы.
...Подогретые могильщики,
что долбили мерзлый грунт,
и усталые носильщики -
все построились во фрунт.
Покадил священник-дедушка
над покойником - дымком...
А потом... упала девушка
в снег - беспомощным комком...


* * *

Когда истлеет память обо мне,
а также - явленные мною книги,
я в мир вернусь однажды по весне
цветком - для продолжения интриги.
Чтобы одним расширенным зрачком
на солнце посмотреть, и стать неслышно -
оранжевым! И проторчать торчком
вторую жизнь, короткую, как вспышка!


* * *

Стал на старый ботинок похож и на мыс,
огибаемый ветром и кораблями...
Егозливая, второстепенная мысль
досаждает: а что же - за нами?
А за нами - потоп или ядерный снег,
и, пожалуй, как прежде, потянет туманом...
И какой-нибудь, якобы вещий, Олег
вновь решит завоевывать страны.
Перед нами - война и за нами - война,
приспособились жить - в промежутке...
Устоит ли Россия - родная страна?
И не станет ли - более жуткой?


ТЯЖЕЛЫЕ СЛОВА

Люблю котлеты, пиво, черемшу.
Тяжелые слова произношу.
Отрыжка, бражка, прорва, винегрет -
мои слова! Других в запасе - нет.
Попробуй (расположены впритык) -
на птичий их перевести язык.
Петарда, брюква, каша, бергамот -
вот их порядок изначальный - вот!
Баклага, боров, брюхо, балаган.
Во мне - из слов - бушует ураган,
и океан во мне их, и - астрал...
Арбуз, абзац, орнамент, интеграл.
А если я кому не угодил -
простите... Барракуда, крокодил.


* * *

Как бы расшатанное древо на ветру,
стою, оглохший и ослепший, поутру...
Затем пускаюсь жить в поношенном пальто.
В стране - свобода, но по-прежнему - не то!
Не проклинаю новых дней, но повторю:
я Достоевского пути - боготворю.
Куплю рыбешку, прокопченную весьма,
и - пару пива... И такие, брат, дела.
Меня чарует в небе черный тучи клок,
и - Саша Пушкин, и отчасти - Саша Блок.
Иду-сползаю с Николашина моста:
там, за мостом, была житуха - красота!
Там, на Васильевском родимом острову,
я, словно Гоголь, в смрадном гробе - оживу...


* * *

Надвигается что-то...
По-моему, осень.
Не пожар, не чума,
не монгольская рать.
И уставшее сердце не милости просит,
а возможности — смертную скуку попрать.
Выстилается поле предзимним туманом,
удаляются птицы на призрачный юг.
Поселяется в мыслях
восторг покаянный,
и границы стираются...
встреч и разлук.


2001г

СИГНАЛЫ

Монотонно, сонно, вяло
жизнь стекает, как вода...
Тихо, глухо. Но сигналы
подаются иногда.

Весть нежданная в конверте
прилетит издалека!
Постучатся ночью черти —
прямиком из кабака.
Вдруг звоночек телефонный
возвестит, что умер друг.
И стоишь, как столб бетонный, —
трубка валится из рук.

Монотонно, как Чапаев,
всяк гребет своей рекой...
А сигналы поступают
пулеметною строкой!


* * *

За решеткою больничной,
словно братцы-кролики,
с хрипотцою симпатичной
дышат алкоголики.

Сном их скрючило, согнуло —
дряхлого и юного...
Ночь на них в окно плеснула
шайку света лунного.

Все постели, подчистую,
заняты — башка в башку.
Но одна постель пустует —
поджидает... Глебушку.


* * *

Еще живу, еще дождем не смылся,
еще не вою волком, но — пою!
Покуда ритмы, образы и смыслы
собою полнят голову мою.

Среди долины ровныя и в чаще
жилых строений, словно муравей,
я пробираюсь, солнечный отчасти,
отчасти серый, — в сердце суховей.

И так, оглядываясь в лица и виденья
и трепеща былинкой на ветру, —
еще живу, еще исполнен бденья,
еще ловлю улыбку поутру!


ЗАКАТНОЕ

Свет солнечный
из сил последних
врывается
в изъяны туч
и падает
в уже не летний,
остывший сад...
Последний луч
лениво втягивает небо
в себя,
как щупальце...
И ночь
глядит из-за деревьев
слепо.
И я уйти в себя
не прочь.


* * *

Ты сегодня — в королях,
я — в трясучке и миноре.
...Кто-то пишет на полях,
кто-то пишет на заборе.

Вот и славно, что не все
одинаковы песчинки.
Кто-то — рысью по росе!
Кто-то требует починки.
Мертвым может быть живой,
мудрой — даже тетя Фрося.
Кто-то мыслит головой,
кто-то ею — шляпу носит.

Этот варится во зле,
этот спит благополучно...
Слава богу, на земле
до сих пор еще не скучно.


* * *

Тихо, как на пасеке.
Лишь — жужжанье мух.
Петушок опасливо
вспыхнул и потух.

Покряхтел задумчиво,
ножку приподнял...
Может, вспомнил вдруг чего?
Иль чему-то внял?
Лягушонок выстрелил
из травы — себя!
День стоявший — выстоял
в зной, грозу копя.

Обложило тучами
к ночи — неба мглу.
Молния летучая
клюнула ветлу.


ЮРОДИВЫЕ

Юродивые, где вы на Руси?
Вам дозволялось многое когда-то.
Желаешь — подаяние проси,
или — ругай царей витиевато!

Пускай слюну бездумно изо рта,
кликушествуй или бодайся с дубом,
вздымай, молясь, не три, а два перста
и улыбайся хищникам — беззубо.

О них напоминают алкаши
теперешние... Но — сугубо внешне.
У пьяного есть кайф и нет души,
больной души, как бы уже — нездешней.

Юродивые, где вы? В том числе,
которые ночуют на соломе?
Неужто — в Думе или же — в Кремле?
Или еще в каком-нибудь дурдоме?


* * *

Я по прямой иду сутуло,
я Невский — не переношу.
Кривоколенный переулок
мне по душе, пока дышу.

Там я расправлю грудь и плечи
и даже голову вздыму!
Кривоколенный, друг сердечный,
в плевках табачных и в дыму.

С домов облезлых, с подворотен
я считываю номера,
и каждый номер мне угоден,
созвучна каждая дыра.

А по прямой, как по дорожке
ковровой, вечностью влеком,
ты, как Гагарин, только ложный,
идешь с развязанным шнурком...


* * *

Не желудок - душеньку
гложет лютый зверь...
А кому ты нужен-то,
вшивенький, - теперь?
Взноешь, взъерепенишься,
оборвешь рули!
А куда ты денешься,
окромя - земли?


* * *

Соловьем не свищу.
Пулю в рот не пущу.
Примощусь на пеньке -
улыбнусь, погрущу.
С пистолетом в руке,
что от внука - презент...
Во хмелю и в тоске -
сам себе - президент!
Не свищу соловьем,
в основном - воробьем:
чик-чирик - и в навоз...
Вот в чем, братцы,
вопрос:
дней жесток ветерок!
Каждый - знай
свой шесток.


* * *

Пристально на пристани
Волхова-реки
я смотрю в неистовый
мир любви, тоски...

Сам я - рваный, драненький,
как бесхозный стул.
...Пароходик пьяненький
в Ладогу скользнул.
Но повеет запахом
чистым - от реки,
и стоишь, заплаканный,
долей взят в тиски.

Отмываешь душеньку
от кислотных слез.
...Берег тот - потушенный,
этот - полон звезд!


БЕЛЫЙ ЛИСТ

Холодный лист бумаги
лежит и ждет весны...
Но письменные знаки
согреть его должны.
До срока, до распада
отвлечь от немоты, -
лишь бы легла отрада
строк - на его черты.


* * *

За окном - суматоха, сумятица мира,
за окном механизмы проносятся мимо.
По асфальту весна выступает босая!
И одно ощущенье, что я - воскресаю.
Благодать снизошла? Или что-то попроще?
Я иду босиком на Дворцовую площадь.
Я ищу у прохожих любви, пониманья,
но отпетый народ на меня - ноль вниманья.
Даже мент от меня, помолчав, отвернулся,
не сказал, чтобы я протрезвел и обулся.
Только ангел, который с распятием, столпник,
изумился, качнув свой незыблемый столбик.
И, незримо притопнув босою ногою,
одарил меня щедро - улыбкой благою!


* * *

Купил - сперва одну,
затем - другую:
две луковицы - золото живое.
И на ладонях ношу дорогую
несу, как будто солнышка присвоил.
Потом на кухне - в пыточном застенке -
ножом их резал - украшал селедку;
потом цвета их плоти и оттенки
употреблял под сумрачную водку.
Потом забыл... про гнусную расправу,
и что-то плел, стихами, на бумаге,
и что-то пел! Я ощущал отраву
в крови своей, как бы в ручье -
в глухом овраге...


УГОЛЕК

Истлеваешь? А ты погоди.
Дай, подую на пепел остывший.
Потаенное пламя в груди -
дай, раздую! До степени высшей.

На ладонях твой дух-уголек
перекину - с одной на другую.
...Я тебя воскресил - не увлек,
и победу свою - не смакую.

Ты последнюю искру в себе
сам хранил, как дражайшее чудо!
Просто вовремя я подоспел
на подмогу... Сюда - из Оттуда.


* * *

Я пригвожден к трактирной стойке...
                            Александр Блок

В этом мире, где был ты рожден,
всяк - к чему-либо - пригвожден.
Мать - к ребенку. К портрету - стена.
А к Земле пригвоздилась - Луна.
К рюмке - пьяница. К песне - слова.
К неуклюжим плечам - голова.
Птица - к воздуху. Умный -
к уму.
Я к себе пригвожден самому.
Лист опавший пришпилен к ежу.
Сладострастный убивец - к ножу.
Астроном - к неоткрытой звезде.
Лед на Севере - к тихой воде.
Кум-палач - к топору и хлысту...
А Христос пригвожден -
ко кресту.

2002г


* * *

Барабанная дробь и прощальный салют.
Чья-то жизнь испарилась - чертб, абсолют.
Автоматные залпы, речений вранье...
С черно-белых деревьев снялось воронье.

А шагах в тридцати от помпезных речей
хоронили заморыша - был он ничей.
Работяги с лопатами сверзили гроб
и зарыли небрежно, как некий микроб.

Через месяц весна ворвалась в этот мир.
Догнивали венки, где лежал "командир".
А над жалкой могилой, где нищий угас, -
одуванчик разинул оранжевый глаз.


ПЕРЕГОРЕВШИЕ

Боре Тайгину

Не надо нам
само...сожжений, -
мерцаем в своем уголке,
не делаем резких движений
с граненым стаканом в руке.
Бряцаем на треснувшей лире,
мизинчиком жалим струну...
И больше - единственной в мире -
свою не считаем страну.
Не надо ни ада, ни рая -
смиренно стоим под дождем...
Последнего в жизни трамвая
с кривою ухмылочкою ждем.

* * *

Обмылком стану, но - не забуду,
как я стремился из ниши - к чуду,
из пут умельца - к судьбе маэстро,
из монотона - в порыв оркестра!

Меня терзали не боль-кошмары,
а серость быта и тары-бары.
Меня томила не вялость мысли,
а беспросветность, изжога жизни!

Меня травили - покой, порядок...
Искал я чуда, а чудо - рядом:
расстанный берег, боль под лопаткой,
хожденье в люди с натертой пяткой,
дымок вулкана и термы Рима -
все несказанно, неповторимо!


* * *

Товарищ Сталин - Человек!
Товарищ Сталин - флаг!
Архистратиг, Архистратег,
Архипелаг Гулаг...

Товарищ Гитлер - тоже флаг,
достоин похвалы,
но - из разряда бедолаг,
и... усики малы.

И тот, и этот - не кумир:
в прах сброшены с высот,
но так тряхнули этот мир,
что - до сих пор трясет.


ПЫТКА

Умирать и опять воскресать
на гнилой, но - родимой постели.
Под бесовскую дудку плясать,
ощущая исчерпанность в теле.

Постепенно смотреть за окно,
добывая там жизни приметы.
И всплывать, опираясь о дно,
из пучины объемлющей - к свету!

...Но, Господь, и за эту игру
благодарен тебе я с избытком:
не скулить, что, не выплыв, умру,
но - терпеть двуединую пытку!


АРИФМЕТИКА

Подфартило пожить до седьмых петухов,
посетить тридевятое царство...
Два десятка разбить - не сердец, но - оков!
Разделить и любовь, и коварство.

Арифметика жизни моей - "дважды два":
зло с добром - от рожденья до смерти.
Ну, а сердце - одно, я одна голова.
Ангел тоже - один... И несметные черти!

И еще мне отпущены тысячи верст,
мириады шагов и улыбок...
Одиночество жизни... Но этот вопрос
Не дано просчитать без ошибок.


2003г

КОММУНАЛКА

Иду тишиною ночной от вокзала.
Эпоха листвою с деревьев сползала.
Но вот бормотанье откуда-то с тыла:
"Еще проживаешь? Душа не остыла?"

Еще проживаю… Но - как бы на свалке,
опять, как когда-то, - в лихой коммуналке.
"Так это же дивно, чудесно, неплохо, -
шепнула листвой опадавшей эпоха. -
В народе болтаешься, а - не на троне.
Взалкаешь - накормят. Умрешь - похоронят.
Иди, продвигайся! Тебя мне - не жалко.
Тем паче что весь этот мир - коммуналка!"

…Иду, продвигаюсь… Извивами улиц
походкою шаткой - сквозь каменный улей.
Молчит коммуналка. А в ней, развеселой,
притихшие судьбы теснятся, как пчелы.


* * *

Не до вершин, не до объятий,
не до ужимок - все старо…
Умей проигрывать, приятель,
и снова ставить на "зеро".

В озябшем парке - бег трусцою,
с деревьев - перхотью - листва…
Свое истлевшее лицо я
не прячу в жалкие слова.

Коли сгорел - запрячься в урну,
а коли жив - торчи флажком!
Как поясок вокруг Сатурна, -
вращайся, бездною влеком…


* * *

Я оглянулся в глубь огня
и вспомнил, что когда-то все же -
не только не было меня,
но и Адама с Евой - тоже.

Свет солнца без людей не гас.
Что из того, что мир безлюден?
А если так, то в некий час -
нас на земле… опять не будет.

Исчезнет дух, исчезнет плоть,
претерпят крах моря и суши…
…Но если нас создал Господь, -
Он воссоздаст и наши души!


МОЙ ГОРОД

Холодноват, прозападен, безбожен,
музеен и отчасти - призабыт…
Но мне он истин прописных дороже -
конкретный, внятный, истовый, как быт!

А ежели без сумрака и фальши
сказать о нем - без напускного зла:
серебряные лужи на асфальте
и золотые шпили-купола!

А ежели и вовсе без расчета
вести о нем приватный разговор, -
в нем есть испепеляющее что-то…
И - исцеляющее, злу наперекор!


* * *

Вознес копыта коренник
над аркой площади Дворцовой.
…Я в этом городе возник
в дождливый день - в рассвет свинцовый.

Сливались дни в одну судьбу,
я исчезал в пучине наций
и все ж носил - печать на лбу,
а также - душу ленинградца!

Нет, город был Руси - не чужд.
В нем перемалывался Запад
под жерновами наших нужд,
а Запад был - всего лишь… запах.

И бородатый дух племен
сквозь дерзкий Питер, как в ворота,
здесь был в Европу устремлен,
где резко портилась погода!


ВИКТОРУ КОНЕЦКОМУ

Душа морская? Да. Но и поэта,
но и России - дерзкая душа.
…Тебя я вижу в сумерках рассвета,
идущего к заливу не спеша.

Ты что-то там разглядываешь долго,
о палочку лесную опершись…
Ты столько видел и провидел столько,
что от усилий - накренилась жизнь.

Кораблик твой отходит боком, боком,
отчаливая в сторону небес, -
послушный ветру, и Нептуну-богу,
и просто Богу, - утлый, не исчез!

Он просто отдалился, выбрав чалку,
и слился с синевой и тишиной…
…Прости, что я с тобой не попрощался,
но ведь и ты - не попрощаешься со мной.


ДАР

Всяк по-себе… Но исключенья есть.
И все же "эго" - наше кредо здесь,
здесь, на плацу земного бытия…
Превыше всех местоимений - "Я".

А что - любовь? Любовь - есть Божий Дар.
Не та любовь полoв, точнее - пар.
Ей испариться - пара пустяков.
А Дар любви не знает берегов.

Он, этот Дар, и держит на земле
все сущее - в руках, а не в петле.


ВАТАГА

Пришли с гитарою и песней,
читали страстные стихи, -
один другого интересней,
на лицах - мысли и грехи.

Тот - желтолицый одуванчик,
та - отдавала бирюзой…
А по рукам ходил стаканчик
с прозрачно-мрачною слезой.

Надрыв и ласка - всё наружу.
Кто в куражах, кто на мели.
Но мне они согрели душу!
Хотя и… вытряхнуть могли.


ВЕРБНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ

Предпасхальная теплынь,
небо с плеч стряхнуло тучи!
Прошлогодняя полынь
все еще была - пахучей.

Над беременной рекой
обрела сережки верба…
И восторг, а не покой -
на душе у… маловера.

Маловер! А кто же я,
если только у порога
в светлый праздник Бытия
по "шпаргалке" - вспомнил Бога…


КТО?

Блуждая кое-где,
с похмелья - слаб и туп,
на собственной тахте
я обнаружил труп.

Мертвец лежал плашмя
на животе - ничком.
На голове стоймя -
волосики торчком.

"Ты кто?" - сорвался с губ
моих - тупой вопрос.
Но не ответил труп
из-под седых волос.

…Синюшные следы,
дырявое пальто…
Труп сел на край тахты
и прошептал: "Ты… хто?"


СТАРЫЙ ТРАМВАЙ

На сиденье деревянном
я дремал… в пучине дней.
Шел трамвай-"американка"
в явь - из юности моей.

За окном потел Исакий,
под мостом текла Нева…
А в трамвае разный, всякий
жил народ… Десятка два.

Я зарылся в сновиденья,
а ко мне вдруг - "статус кво" -
снизошло на часть сиденья
озорное существо!

Нет, не шустрая пацанка,
не пострел… Сама судьба.
Шел трамвай-"американка"
от столба и до столба.


МУЗЫКАНТ

Дайте в руки мне гармонь, золотые планки…
                                              Из песни

Старичок. В руках - гармошка.
В пальцах - вальс "Осенний сон".
Знамо, выпивши немножко…
Под штаниной - синь кальсон.

Он играет, словно дремлет.
Рядом - иней на траве.
Не в райцентре, не в деревне -
в парке, в городе Москве.

На футляре инструмента
кепка серая, а в ней
не презент от президента -
от народа пять рублей.

Старичок озяб без кепки,
но, глотнув винца, - воспрял
и, сжимая планки крепко, -
"Гоп со смыком" - заиграл.


ОПЯТЬ

И, вновь собрав - в едино! - силы,
весь в отрезвляющем поту, -
я вылезаю из могилы
и, отряхнувшись, прочь иду.

Опять изведаны границы…
Назло, но и на радость вам, -
опять поют благие птицы
и солнце льется по ветвям.

Как в удушающем иприте, -
в самом себе свершаю Путь.
Не проклинайте, не корите,
но - улыбнитесь… как-нибудь.


АЛЕКСАНДЕРПЛАЦ

Не забывается поныне,
как я стоял в разливе луж
на главной площади в Берлине,
дождь принимая, словно душ.

Вздымала палец телебашня,
латали дыры ран - дворцы…
И цвел на клумбе мак бесстрашно.
В земле молчали мертвецы.
Под черным зонтиком неспешно,
в сетях морщин, как старый гриб,
из прошлого, из тьмы кромешной -
приблизился какой-то тип.
Нет, я узнал его не сразу -
лишь вечность малую спустя…
Ведь это он тогда промазал,
пальнув над ямою… в дитя.


ОТКАЗНИК

Без женщин жить нельзя…
           Из оперетты "Сильва"

Нет, не схимник я, то бишь - не мних.
Жить без женщин - небылица, вздор!
…Оказалось, можно и без них
обходиться… с некоторых пор.

Я теперь чудак, анахорет:
отлучил себя от суеты…
В коммунальной нише, как портрет,
в ночь являю пыльные черты.

Пью испепеляющий чаек,
иногда - прокисшее винцо;
пенсионный хаваю паек,
отвернув от прошлого лицо.

И жена мне нынче - на хрена?
Коль - не на одних губах - печать?
…Правда, есть отважная одна,
что ко мне приходит… помолчать.


СОПРОМАТ

Не вскрыть консервную банку - силенок мало.
Не попасть в игольное ушко - ниткой…
Ненавижу сопротивление материалов!
И по этой причине - утешаю себя… подпиткой.
Не задраить "молнию" на порожней ширинке.
Не наладить телек - ругаюсь матом.
Не попасть по клавише пишмашинки…
Ну и дьявол с ним - с сопроматом!
Вылезаю утром из-под одеяла робко, -
что-то бог пошлет нам сегодня?
…Не извлечь без боя проклятую пробку.
Не нашарить в кармане паршивую сотню.


ПРОИСХОЖДЕНИЕ

Происхожденье человека!
Дискуссия… Скрипят мозги.
Какую тему пилят, этак
вальяжно развалясь!
Ни зги
не видно в данной теме…
По Дарвину - от обезьян?
Или - по Богу?
От полемик -
едва дышу, без водки пьян.
"Из космоса! - пищит зануда. -
Мы - от кометы… на хвосте!"
"Из синтеза!"
А я не буду
гадать - намеренья не те.
"Куда-откуда?!" - много шума.
Речей - космический объем!
…А мы не будем долго думать, -
произошли… и водку пьем!


* * *

Ко мне захаживают люди,
точней - народы… Боже мой,
что с ними, всяческими, будет,
когда я не вернусь домой?
Я не спою им про разлуку,
чайку с морозца не налью,
не накрошу в селедку луку,
не расскажу им про Гель-Гью…
Они уткнутся носом в двери
и отойдут в свои края,
не разлюбив и не поверив…
Но - то они. А как же - я?


2004г

РЕКВИЕМ

Разбойной удалью распятый,
в объятьях смут - душа и тело, -
как настрадался век Двадцатый!
Как в нем Россия уцелела?!

В полях кровавых и костлявых,
в клещах узилищ у "параши" -
все наши "подвиги и славы"
грозой растаяли вчерашней…

Мне говорят: ну, что ты плачешь
по отшумевшей непогоде?
Но разве я могу иначе?
Мне тошно жить по новой моде!

Я весь - оттуда… Из конверта -
живым письмом! Но вот досада:
и явь, и прошлое - все смертно,
как то письмо… без адресата.


МОЙ ПЕТРОГРАД

Расслабленность, сонливость, вялый мозг…
Желания размыты. Порча духа.
…С трудом поднялся на Дворцовый мост,
как снегом припорошенная муха.

Холодная Нева текла едва,
как время, вязко, но - неотвратимо.
Исаакия бугрилась голова,
и плавал над дворцами - саван дыма…

Мой град Петров! Солдатскую шинель
я здесь одел когда-то, пьяный в стельку.
Не только - революций колыбель,
но и моих деяний - колыбелька…

Мой Петроград, испивший чашу зла,
не потускнел от праздников фугасных!
…Пронзай, Адмиралтейская игла,
мою судьбу! И - оставайся ясной.


ГОРБЫ
                             Хуго Лётчеру

Есть у каждого горб. Изначально.
Как с поклажей рюкзак - за плечами.
Горб гордыни, печали, стяжанья
или горбик смешной - послушанья.
Горб, в котором - любовные страсти,
или горб достижения власти.
У горбов разнолики размеры…
Есть горбы материнства и Веры.
Есть горбы невезенья и фарта.
Есть горбы пития и азарта.
…У Горбовского горб легковесен:
он всего лишь - копилка для песен!


ВЕЛИКАЯ ТАЙНА

Теперь уж и это не ново
(недремлющий разум игрив),
что было вначале не Слово,
а некий существенный… Взрыв!

У Взрыва имелись осколки,
что стали вселенской трухой.
…Однако же - все эти толки
пора окрестить чепухой.

И дело не в том, что случайно
возник на земле человек,
а в том, что "Великая Тайна"
останется тайной - вовек!


* * *

Женщина, неважно, кто ты есть, -
депутатка или аферистка,
сварщица, народная артистка:
ты моя награда или… месть.

Женщина, не все ли мне равно -
немка ты, русачка иль татарка, -
лишь бы обнимала в стужу жарко
и пьянила душу, как вино!

Женщина, объятия открой, -
Родина, Россия, мать-Отчизна,
даже если станешь ненавистна,
я - в Тебе, как во земле сырой.


РОМАНС

Мы шли с тобой душистым лугом,
и я сказал тебе тогда:
"Давай расстанемся друг с другом,
и, если можно, - навсегда…"

Была ты внешне безучастна,
лишь рук взметнулись два крыла;
потом кивнула мне согласно
и в травы с тропочки - сошла.

А травы за ноги цеплялись,
явь оборачивалась в сон…
Мы друг от друга отдалялись,
и ты ушла - за горизонт…

Был день немилосердно длинен,
в траве кузнечик верещал…
Да что-то ахнуло в долине,
как будто выстрел прозвучал.


УБИЙЦА

Прибило к берегу не щепку
и не бубнового туза,
а - смерть… Вцепившуюся крепко
в девчонку - синие глаза.

Она еще была красивой:
волна волос - в речной волне…
Но из нее - изверглись силы,
и все мечты ее - на дне.

Она оставила записку
с туманной просьбой: не винить
ее родных, а также - близких…
И оборвалась жизни нить!

И сердце перестало биться.
И Веру - выжгла боль… дотла.
Кто виноват? Любовь-убийца!
Она от дьявола была.


* * *

Не стоило родиться, говоришь?
Лукавишь? Или - перегрелся все же?
Москва приелась?
Посети Париж.
Или - Луну…
Теперь такое можно.
От жизни отрекаться, право, грех, -
всем -
от святоши и до атеиста.
Но если ты в делах не пустобрех,
тогда - произведи последний выстрел.
Приставь к виску,
но лучше - прямо в рот
просунь успокоительное дуло
и сделай как бы все наоборот:
родись для смерти!
Если жизнь… надула.


ТРИЗНА

Снаружи - звон подойника,
а в церкви - тишина…
С улыбкой на покойника
уставилась жена.

Отец Фома, отчаянно
вспотев, взмахнул платком.
И "Ныне отпущаеши"
озвучил тенорком.

Торчит церквушка сельская
на дерзком бугорке!
И что-то было мерзкое
в поповском тенорке.

Усопший за "провинности"
нещадно бил жену,
пока из очевидности
не отошел ко сну;

пока его хворобушка
не увлекла к червям…
На кладбище воробышки
расселись по ветвям.


ШАЛАВА

Возлагаю персты -
на проталину лба,
на живот и унылые плечи.
…Извини, говорю, баловница-судьба:
угостить тебя, шaлую, - нечем.
А судьба присмирела.
И вдруг из мешка
достает бутерброды, чекушку,
пару пива и сморщенных два пирожка
и сверкнувшую никелем "пушку".
- Выбирай, - говорит, - закусон-выпивон
или - бесом отлитую пулю?
- Ничего мне не надо.
Пошла бы ты вон! -
и трехпалую выпятил - дулю.


ДРУЗЬЯ-ТОВАРИЩИ

Друзьям доступны стали прерии,
каньоны, сказочный Париж…
Друзьям присваивают премии
и воздымают их престиж.

Не всем друзьям, но - лишь удачливым.
А неудачливых друзей
я провожаю… в психи, в дачники,
в пенсионеры… Не - в музей.

В монахи. Иногда - на кладбище…
Зато престижные друзья
свои простерли лапки-лапищи,
хватая звезды бытия!

С подарками - всегда невнятица:
кому плоды, кому - мечты…
В небытии же - все расплатятся,
и те, и эти… Я и ты.


СМИЛУЙСЯ

Со всех смиренных или вздорных,
живущих рядом и - поодаль
взимал сердечные поборы
за их проклятия и оды.

А нынче - смилуйся, Владыко,
и не взыщи с урода строго…
Я пред твоим незримым ликом,
как пред - неотвратимым роком.

Меня не греет церковь-сводня,
я весь покрыт предсмертным потом…
Воздай, но смилуйся сегодня,
перед моей души - отлетом.


* * *

Не будет - ни скорбящих,
ни проходных зевак,
когда положат в ящик
меня, как в саркофаг.

Потом с могилкой рядом
присядут, пряча вшей, -
два ангела лохматых,
похожих на бомжей.

Они откроют молча
аптечный пузырек…
И в горле влага волчья
не встанет поперек!

…На ветке суетится
пичужка, дребезжа…
Возможно, эта птица
и есть - моя душа!


ДНЕВНИК

Пишу… Терзаю мозга силу.
В дневник забрался, как в могилу.
Всё, всё туда - мыслишки, жесты,
улыбки сердца и протесты!
Зачем, скажи?
Ведь не от скуки
приемлешь ты словесны муки.
О, графоман!
О, писчий хроник!
До срока сам себя хоронишь.
Иль закавыку на тропе
оставить хочешь по себе?
…Да хоть ты посиней от крика, -
не вспомнят!
Вот в чем закавыка.


ТЮРЬМА
                     Сижу за решеткой…
                               А. С. Пушкин

Решетки, запоры, параши и нары, -
они существуют, все эти кошмары.
Не где-то в "Крестах", а в моей комнатушке,
в сознании, в каждой его завитушке.

Вот стук раздается, и дверь - нараспашку:
приносят насущные хлебец и кашку.
Вот вялый охранник, сжимая берданку,
выводит за двери меня - на свиданку.

Потом, покивав головой на иконку,
смиренно ложусь я на плоскую шконку.
И далее - в сны уплываю благие,
где прячутся лики… Порой - дорогие.

Тюрьма иллюзорна, и все же - досталась.
И звать ее, ежели ласково, - Старость.


НА ЛЬДИНЕ

Очнулся на Ладоге… Лед
делился, треща подо мною!
Короче - попал в переплет…
Но… крякнул рюкзак за спиною.

Я горло ему размотал,
достал непочатую флягу.
И вдруг… неуступчивым стал,
почуяв задор и отвагу.

Я вспомнил родительский дом,
родимый Васильевский остров…
Потом, с превеликим трудом,
куснул запеканочки постной.

Потом на одышливый лед
упали ступеньки… на небо!
И ангел, то бишь - вертолет,
раба оприходовал - Глеба.

 

Произведения

Статьи

друзья сайта

разное

статистика

Поиск


Snegirev Corp © 2024