Стихи 1923-1927
* * *
Душа, отторгнувшись от тела,
Как будешь ты в веках жива?
Как ты припомнишь вне предела
Все наши формы и слова?
Но ты жива, я знаю это,
И ты пройдешь сквозь дым веков
Во исполнение завета,
Еще живее без оков.
Здесь каждый шаг в цепях причины,
И к светлой цели нет пути,
Не остановишь миг единый,
И воля бьется взаперти.
Здесь, в этом нашем бренном теле,
Законом мировой игры
Скрестились и отяготели
Все беспредельные миры.
Но даже этих подчинений
Всемирно-неизбежный гнёт
Во мне надежду восхождений
К безмерной жизни создаёт.
1 (14) февраля 1923
* * *
Из рук упал кувшин с водой,
И на песок пророк склонился,
А дух его за край земной
К иным пространствам устремился.
Увидел он иной земли
Сады, поляны и дороги.
Ручьи текли, цветы цвели,
Сияли дивные чертоги.
Он восходил из рая в рай,
Надмирной уносимый бурей,
Позабывал родимый край,
И забавлялся лаской гурий.
Все благовоннее роса,
Все больше света и простора,
Все лучезарней небеса,
Все более утех для взора.
Перед Аллахом Магомет,
Аллах в таинственном покрове,
Чтобы не сжег пророка свет,
Пылающий в предвечном Слове.
Ликует вознесенный ввысь,
Внимая вечному глаголу.
Аллах сказал ему: «Вернись,
И возвести закон мой долу».
И на земле опять пророк,
И та же перед ним долина,
Вода течет в сухой песок,
Струяся через край кувшина.
Мгновенно-пройденный Эдем,
В тебе легенду видит скептик.
Он говорит: «Известно всем,
Что Магомет был эпилептик».
Дает нам время лишь одну
Навеки скованную рельсу.
С нее умчаться в ширину
Не возмечталось и Уэльсу.
И только пламенный недуг,
Остановив мгновенье, сбросит
С тяжелой рельсы душу вдруг,
И в ширину времен уносит.
11 (24) февраля 1923
* * *
На опрокинутый кувшин
Глядел вернувшийся из рая.
В пустыне — только миг один,
А там века текли, сгорая.
Ушедшие от нас живут,
Расторгнувши оковы тлена, —
Мы беглою стезей минут
Скользим, не покидая плена.
Очарования времен
Расторгнуть все еще не можем.
Наш дух в темницу заключен,
И медленно мы силы множим.
Давно ли темная Казань
Была приютом вдохновений,
И колебал Эвклида грань
Наш Лобачевский, светлый гений!
Завеса вновь приподнята
Орлиным замыслом Эйнштейна,
Но все еще крепка плита
Четырехмерного бассейна.
Необратимы времена
Еще коснеющему телу,
И нам свобода не дана
К иному их стремить пределу.
Наш темный глаз печально слеп,
И только плоскость нам знакома.
Наш мир широкий — только склеп
В подвале творческого дома.
Но мы предчувствием живем.
Не лгут позывы и усилья.
Настанет срок, — и обретем
Несущие к свободе крылья.
6 (19) февраля 1923
* * *
Не слышу слов, но мне понятна
Твоя пророческая речь.
Свершившееся — невозвратно,
И ничего не уберечь.
Но кто достигнет до предела,
Здесь ничего не сохранив,
Увидит, что заря зардела,
Что день минувший вечно жив.
Душа, как птица, мчится мимо
Ночей и дней, вперед всегда,
Но пребывает невредимо
Времен нетленная чреда.
Напрасно бледная Угроза
Вооружилася косой, —
Там расцветает та же роза
Под тою ж свежею росой.
26 апреля (9 мая) 1923
* * *
Безумствует жестокий рок,
Ничья вина неискупима.
Изнемогающий пророк!
Судьба к тебе неумолима.
На склоне утомленных дней
Последнюю познал ты сладость, —
Тебя сжигающих огней
Мучительную, злую радость.
Как плачет нежная весна,
В края суровые влекома!
Вся безнадежность так ясна!
Так вся безвыходность знакома!
Домашние и гости сна,
Вы обжились, и здесь вы дома,
И в шелестиных голосах
Все то же бормотанье рока,
И в этих бледных небесах
Мерцанье горького упрёка.
26 апреля (9 мая) 1923
* * *
Слушай горькие укоры
Милых пламенных подруг
И внимательные взоры
Обведи с тоской вокруг.
Все такое ж, как и прежде,
Только ты уже не тот.
В сердце места нет надежде,
Побежденный Дон-Кихот.
Перед гробом Дульцинеи
Ты в безмолвии стоишь.
Что же все твои затеи,
И кого ты победишь?
Пораженье не смутило
Дон-Кихотовой души,
Но, хотя б вернулась сила,
В битву снова не спеши.
С бою взятые трофеи
Ты положишь перед кем?
Над молчаньем Дульцинеи
Ты и сам угрюмо нем.
Украшать ее гробницу?
Имя Дамы прославлять?
Снова славную страницу
В книгу бытия вписать?
Для того ли Дульцинея
К Дон-Кихоту низошла
И, любовью пламенея,
Одиноко умерла?
7 (20) июля 1923
* * *
Дон-Кихот путей не выбирает,
Росинант дорогу сам найдет.
Доблестного враг везде встречает,
С ним везде сразится Дон-Кихот.
Славный круг насмешек, заблуждений,
Злых обманов, скорбных неудач,
Превращений, битв и поражений
Пробежит славнейшая из кляч.
Сквозь скрежещущий и ржавый грохот
Колесницы пламенного дня,
Сквозь проклятья, свист, глумленья, хохот,
Меч утратив, щит, копье, коня,
Добредет к ограде Дульцинеи
Дон-Кихот. Открыты ворота,
Розами усеяны аллеи,
Срезанными с каждого куста.
Подавив непрошеные слезы,
Спросит Дон-Кихот пажа: «Скажи,
Для чего загублены все розы?»
- «Весть пришла в чертоги госпожи,
Что стрелой отравленной злодея
Насмерть ранен верный Дон-Кихот.
Госпожа сказала: «Дульцинея
Дон-Кихота не переживет»,
И, оплаканная горько нами,
Госпожа вкусила вечный сон,
И сейчас над этими цветами
Будет гроб ее перенесен».
И пойдет за гробом бывший рыцарь.
Что ему глумленья и хула!
Дульцинея, светлая царица
Радостного рая, умерла!
11 июля (24 июля) 1922
* * *
Я созидал пленительные были
В моей мечте,
Не, что преданы тисненью были,
Совсем не те.
О тех я людям не промолвил слова,
Себя храня,
И двойника они узнали злого,
А не меня.
Быть может, людям здешним и не надо
Сны эти знать,
А мне какая горькая отрада —
Всегда молчать!
И знает бог, как тягостно молчанье,
Как больно мне
Томиться без конца в моем изгнаньи
В чужой стране.
11 июля (24 июля) 1923
* * *
Привык уж я к ночным прогулкам.
Тоской тревожною влеком,
По улицам и переулкам
Шесть верст прошёл я босиком.
Прохожих мало мне встречалось,
Но луж не мало сохранил
Избитый тротуар. Казалось,
Что скупо воздух влагу пил.
Лишь на Введенской людно было,
Где пересёк проспект Большой,
Но никого не удивило,
Что прохожу я здесь босой.
Во тьме, подальше, хулиганы
Навстречу шли. Я постоял.
Один из них, в одежде рваной,
Коробку папирос достал.
- Товарищ, спички вам не жалко?
Свои, вишь, дома позабыл. —
Нашлась в кармане зажигалка,
И парень мирно закурил.
Потом пошли своей дорогой.
Быть может, воры, — ну, так что ж!
Такой, как я вот босоногий,
Не соблазняет на грабёж.
19 сентября (2 октября) 1923
* * *
Алкогольная зыбкая вьюга
Зашатает порой в тишине.
Поздно ночью прохожий пьянчуга
Подошёл на Введенской ко мне.
«Вишь, до Гатчинской надо добраться, —
Он сказал мне с дрожанием век, —
Так не можете ль вы постараться
Мне помочь, молодой человек?»
Подивившись негаданной кличке,
Показал я ему, как пройти,
А потом, по давнишней привычке,
Попытался разгадку найти.
Впрочем, нечему здесь удивляться:
По ночам я люблю босиком
Час-другой кое-где прошататься,
Чтобы крепче спалося потом.
Плешь прикрыта поношенной кепкой,
Гладко выбрит, иду я босой,
И решил разуменьем некрепкий,
Что я, значит, парнишка простой.
Я ночною прогулкой доволен:
Видно, всё ещё я не ломлюсь.
Хорошо, что я в детстве не холен,
Что хоть пьяному юным кажусь.
28 сентября (11 октября) 1923
* * *
Закрыв лицо рукою,
Она молчит, молчит,
А он в окно клюкою
Стучит, стучит, стучит.
К устам кроваво-алым
Подносит он кольцо,
Но словно снегом талым
Подернуто лицо.
То плачет, то хохочет.
Безмолвна и бледна,
Пойми, чего он хочет,
Безумная жена.
С судьбой еще ты споришь.
На зов ночной молчи, -
Погибнешь, коль отворишь, -
Забудь, что есть ключи.
И если он в окошко
Полезет, словно вор,
Метнись к нему, как кошка,
Быстрей обрушь топор.
А след, что он проложит
От дома на погост,
Лишь тот увидеть может,
Кто сердцем чист и прост.
18 апреля (1 мая) 1923
* * *
Тяжелокрылые печали
Меня от ясных дней умчали
В долину каменных часов.
Угрюмый дом запечатлевший,
Мой страж, темней, чем лист
истлевший,
Задвинул и замкнул засов.
Теперь бросай в мое окошко
Билетов полное лукошко, -
Мой дом, как лодка, был летуч,
Лететь бы в нем быстрей шрапнели,
Но волны здесь окаменели,
Окаменели своды туч,
Мгновенья - стук чугунных плиток,
И каждый час - чугунный слиток,
И каждый день - чугунный столп.
Стоят недвижно плотным строем,
И как дорогу мы пророем
Среди чугунных этих толп?
6(19) мая 1923
* * *
Исчезнет мир усталый, тая
И расточаясь, как туман,
Но сохранить бы, там витая,
Преображений талисман, -
И в предуставленное время
Одна из сказок отжитых
Обвяжет роковое бремя
Плетеньем нитей золотых.
Улыбчиво играя снами,
Пройдут несчетные века,
И заструится перед нами
Такая ж тихая река.
Стихи, написанные мною,
Я для Тебя опять прочту,
И, явью упоен земною,
Благословлю мою мечту.
В чертоге дивных достижений
Мы встретим пламенных гостей,
И белый шелк преображений
Покроет рубище страстей.
11(24) мая 1923
* * *
Хороводом ночь водила
Начертания светил.
Из широкого кадила
Легкий ладан восходил,
Полуночным вея страхом
Истлевающей земле,
И кружился зыбким прахом
Мир, сгорая в белой мгле.
И, казалось, все минуло,
Все слилось, добро и зло,
Все земное обмануло,
Все нездешнее пришло.
20 мая (2 июня) 1923
* * *
Сердце мне ты вновь, луна, тревожишь;
Знаю, чары деять ты вольна,
Но моей печали не умножишь
Даже ты, печальная луна.
Ночь, свой белый гнёт и ты наложишь,
И с тобою спорить мне невмочь,
Но тоски моей ты не умножишь,
Даже ты, тоскующая ночь.
4 (17) июня 1924
* * *
Я отдал дань земной заботе,
И, как свеча, перед Тобой горю,
И подхожу к моей работе,
Как иерей подходит к алтарю.
Забыты все дневные злобы,
И злобы нет в душе ни на кого.
Иначе, сердце, как могло бы
Ты песни петь для Бога твоего?
И как могло б из этой тины,
Где тяжек смрад исконного врага,
Взнести на горние вершины
Твоей мечты святые жемчуга?
8(21) октября 1925. СПб
* * *
Слышу песни плясовой
Разудалый свист и вой.
Пьяный пляшет трепака,
И поет у кабака:
«Темен был тяжелый путь,
Негде было отдохнуть.
Злоба черта стерегла
Из-за каждого угла.
Только все ж я хохотал,
В гулкий бубен грохотал,
Не боялся никого,
Не стыдился ничего.
Если очень труден путь,
Можешь в яме отдохнуть.
Можешь, только пожелай,
И в аду воздвигнуть рай». —
«Чьи, старик, поешь слова?» —
«Эх, с мозгами голова!
Был когда-то я поэт,
А теперь поэта нет.
Пьяный, рваный, весь я тут.
Скоро в яму сволокут,
И зароют кое-как.
Дай полтинник на кабак!»
29 декабря 1925 (11 января 1926)
* * *
Идешь, как будто бы летишь,
Как будто бы крылаты ноги,
Которыми ты золотишь
Взвеваемую пыль дороги.
Спешишь в просторах голубых,
Упруго попирая землю.
Я звукам быстрых ног твоих,
Невольно улыбаясь, внемлю.
Мелькнула, — вот уж вдалеке
Короткой юбки вьются складки.
Остались кой-где на песке
Ног загорелых отпечатки.
23 января (5 февраля) 1926
* * *
Сошла к земле небесная Диана,
И видит: перед ней Эндимион
Лежит, как бы возникший из тумана,
И спит, прекрасен, строен, обнажен.
Она к нему с улыбкой наклонилась:
«Небесный сон безумца посетил,
Но на земле ничто не изменилось,
Ты сон и явь навеки разделил.
Иди опять в пыли земной дороги,
Косней во тьме, — в том не твоя вина, —
И говори, что мы, святые боги, —
Создания мечтательного сна».
7 (20) февраля 1926
Лунная царица
С луны бесстрастной я пришла.
Была я лунною царицей.
На всей планете я слыла
Красавицей и чаровницей.
Бывало, солнце и земля,
На небе пламенея вместе,
Сжигали лунные поля
Дыханьем беспредельной мести.
В подвалах укрывались мы,
Или спешили к антиподам,
Чтоб отдохнуть в объятьях тьмы
Под звездным полуночным сводом.
Разъединялися потом
Огнем наполненные чаши,
И наслаждались ясным днем
И мы, и антиподы наши.
Великой силой волшебства
Себя от смерти я хранила,
Жила я долго, и слова
Пророчеств дивных говорила.
Открыла я, в теченье дней
И двух светил всмотревшись зорко,
Что дни становятся длинней,
И что земная стынет корка.
Смеялися моим словам,
Но, исполняя повеленье,
Подвалы рыли, чтобы там
Найти от гибели спасенье.
И все, предсказанное мной,
Сбывалось в медленные годы,
И наконец над всей луной
Воздвиглись каменные своды.
Наукой изощренный ум
Все входы оградил в подвалы.
Машин могучих гулкий шум
Сменяли трубы и кимвалы.
И вот с поверхности луны
Весь воздух выпит далью черной,
И мы спустились в глубины,
Царица и народ покорный.
Стекло влилось в пазы ворот,
Несокрушимая преграда!
В чертогах мой народ живет,
Доволен он, царица рада.
Наверх не ступишь и ногой, —
Погибнет всяк, и стар, и молод:
Там в новоземье смертный зной,
А в полноземье смертный холод.
Наука и веселый труд,
Владея тайной электронной,
Преобразили наш приют
В Эдем цветущий, благовонный.
Порой за стеклами ворот,
Дивясь на груды лунной пыли,
Народ теснится и поет
Слегка прикрашенные были
О ветре, звездах, о ручье,
О вешнем упоеньи хмельном,
Да о каком-то соловье,
Совсем ненужном и бесцельном.
Ну что же, отчего не спеть!
Но повторись все, не захочет
Никто уйти, чтобы терпеть,
Как зной томит, как дождик мочит,
Глядеть, как, бешено крутясь,
Бушует вьюга на просторах,
Глядеть на лужи и на грязь,
Скользящую на косогорах.
18 апреля (1 мая) 1926
* * *
Огни далекие багровы.
Под сизой тучею суровы,
Тоскою веют небеса,
И лишь у западного края
Встает, янтарно догорая,
Зари осенней полоса.
Спиной горбатой в окна лезет
Ночная мгла, и мутно грезит
Об отдыхе и тишине,
И отблески зари усталой,
Прде ней попятившися, вялой
Походкой подошли к стене.
Ну что ж! Непрошеную гостью
С ее тоскующею злостью
Не лучше ль попросту прогнать?
Задвинув завесы не кстати ль
Вдруг повернуть мне выключатель
И день искусственный начать?
27 октября 1926
* * *
Угол падения
Равен углу отражения...
В Сириус яркий вглядись:
Чьи-то мечтания
В томной тоске ожидания
К этой звезде вознеслись.
Где-то в Америке
Иль на бушующем Тереке
Как бы я мог рассчитать?
Ночью бессонною
Эту мечту отраженную
Кто-то посмеет принять.
Далью великою
Или недолею дикою
Разлучены навсегда...
Угол падения
Равен углу отражения...
Та же обоим звезда.
19 ноября 1926
* * *
Беспредельною тоскою,
Как тяжелою доскою,
Жизнь мне давит грудь давно.
Я глаза мои открою,
Или снова их закрою, -
Одинаково темно.
Кто же снимет груз тяжелый,
Кто же сделает веселой
И беспечной жизнь мою?
Ангел милый, друг желанный,
В этот день больной, туманный
Спой мне: баюшки-баю.
Хоть во сне забуду горе,
И в твоем глубоком взоре
Потеряюсь хоть на час.
Друг желанный, ангел милый,
День безумный и унылый
Озари мерцаньем глаз.
13(26) февраля 1926
* * *
Все Невинно в Божьем мире,
Нет стыда, и нет греха.
Божья благость в каждой лире,
В каждом трепете стиха,
И в улыбках, и в лобзаньях,
И в кровавом буйстве мук,
И в полуночных свиданьях,
И в томлениях разлук.
Тот, кто знает ярость моря,
Ценит сладостный покой.
Только тот, кто ведал горе,
Стоит радости земной,
Смертный! страстной полнотою
Каждый день свой оживляй,
Не склоняйся пред судьбою,
Наслаждайся и страдай.
14(27) августа 1926
* * *
Я становлюся тем, чем был.
Мы жили все до колыбели,
И бесконечный ряд могил
Начало приближает к цели,
И замыкается кольцо,
На век начертанное строго,
И проясняется лицо
Владыки светлого чертога.
29 сентября (12 октября) 1926
* * *
Не скажешь, какими путями
Приходит к нам в душу печаль,
Лицо умывая слезами,
Туманом окутавши даль.
Не скажешь, какою дорогой
Приходит к нам в сердце тоска,
Когда к безнадежности строгой
Костлявая движет рука.
29 сентября (12 октября) 1926
* * *
Божественной комедии
Давно прошла пора.
Промотано наследие
Злодейства и добра.
Все некогда великое
Рассыпалося в пыль,
И смотрит племя дикое
На чертов водевиль
16(29) октября 1926
* * *
Как небо вечернее ясно!
Какая там блещет звезда!
О жизни, погибшей напрасно,
Не надо грустить никогда.
Наносит удар за ударом
Жестокая чья-то рука.
Все в жизни получено даром,
И радость твоя, и тоска.
Уродливо или прекрасно,
Но всякая жизнь догорит...
И небо вечернее ясно,
И ярко Венера блестит.
18(31) октября 1926
* * *
Лишь в минуты просветленья
Пробужденная душа
И печаль, и наслажденья
Пьет из полного ковша,
Расширяет кругозоры,
Растворяет небеса,
Видит светлые просторы,
Созидает чудеса.
Дни обычности нелепой
Скудной струйкою текут,
Загоняют душу в склепы,
Все проходы стерегут.
Впечатления все вялы.
Где же правда, где же ложь?
Точно ложечкою малой
Капли кисленькие пьешь.
21 октября (3 ноября) 1926
* * *
Два блага в мире есть, добро и зло,
Есть третье, но неведомое людям.
Оно в саду Эдема расцвело.
Хоть вспомним мы его,
но позабудем.
Его назвать я не умею сам,
А приблизительно назвать не смею,
И утешаюся лишь тем, что там
Я этим благом снова овладею.
А потому земная жизнь моя
Сложилась, людям вовсе не понятна,
И мудрая Эдемская змея
Таит свои пленительные пятна,
Зеленые глаза сверкнут во мгле,
Раздвоенный язык она покажет,
Прошепчет свой завет немой земле,
И снова в свой глубинный мрак
12(25) ноября 1926 заляжет.
* * *
Растревожил рану, а зачем?
Что прошло, о том не вспоминай
Темен мир, и глух к тебе, и нем.
Не найдешь потерянный твой рай,
И того, за что ты изгнан был,
Не искупишь смертною тоской
В час, когда суровый Азраил
Разлучит тебя с земной судьбой.
Только верь, что все ж разлуки нет,
Что Господень мир неодолим,
Что за гранями несчетных лет
Мы в глаза друг другу поглядим.
6(19) декабря 1926
* * *
Подыши ещё немного
Тяжким воздухом земным,
Бедный, слабый воин Бога,
Странно зыблемый, как дым.
Что Творцу твои страданья?
Кратче мига — сотни лет.
Вот — одно воспоминанье,
Вот — и памяти уж нет.
Но как прежде — ярки зори,
И как прежде — ясен свет,
«Плещет море на просторе»,
Лишь тебя на свете нет.
Бедный, слабый воин Бога,
Весь истаявший, как дым,
Подыши ещё немного
Тяжким воздухом земным.
17 (30) июля 1927
* * *
Согласятся все историки,
Что рассказы без риторики
Много лучше, чем ирония
Поэтических речей.
Соловьи, цветы, зорь зарево,
И мечтаний чистых марево,
И природы благовения
Смоет жизненный ручей.
18 сентября (1 октября) 1927
* * *
Предо мной обширностъ вся.
Я, как все, такой же был:
Между прочим родился,
Между прочим где-то жил.
Повстречалась красота, —
Между прочим полюбил.
Не придёт из-под креста, —
Между прочим позабыл.
Ко всему я охладел.
Догорела жизнь моя.
Между прочим поседел,
Между прочим умер я.
18 сентября (1 октября) 1927
* * *
За старинными амбарами
Поздно ночью не ходи, -
Мертвяки там ходят парами,
Самый древний впереди.
А пойдешь, так предсказания
Там послушай, поучись,
Да в разрушенное здание
В мглистом сумраке вглядись.
Все дождется срока вешнего,
Лед смотается с волны,
А прорехи строя здешнего
Им видней со стороны.
Ведь недаром за амбарами,
Наблюдая тленье дней,
Мертвяки проходят парами
Всё смелей в веселей.
25 декабря 1926 (7 января 1927)
* * *
Еще немного дней добавить,
И жизнь окончена моя.
Не надо ни хулить, ни славить
Ни зла, ни блага бытия.
Во времени зыбкотекущем
Земная затихает речь.
Не надо думать о грядущем,
И силы не на что беречь.
К последнему теснятся входу
Улыбчиво мои мечты.
Чтоб обрести свою свободу,
Душа, всё потеряла ты.
Уходишь нищая, с собою
Ты ничего не унесешь,
Но, меткой брошена пращею,
Ты Алетею обретешь.
27 декабря 1926 (9 января 1927)
* * *
Горький оцет одиночества
В Ночь Пасхальную я пью.
Стародавние пророчества
Пеленают жизнь мою:
Ты ходил, куда хотелося,
Жди, куда тебя сведут.
Тело муки натерпелося,
Скоро в яму сволокут.
11(24) апреля 1927.
Ночь Светлого Христова
Воскресения
Федор Сологуб. Стихи 1923 - 1927
