В невыразимую пустыню,
Где зноен день, где звездна ночь,
Чтоб мукой гордость превозмочь,
Послал Господь свою рабыню.
И жжет песок ее ступни,
И буря вихрем ранит плечи...
Здесь, на земле, мы все одни
И накануне вечной встречи.
Раскрыв незрячие глаза
На мир, где зло с любовью схоже,
Как нам узнать: то Ангел Божий
Иль только Божия гроза?
9.VI.1920
* * *
На земле нас было двое —
Я и мой цветок;
Я сплела из тонкой хвои
Для нее венок
В белом платьице из шелка
Ей прохладно спать,
А тягучий запах смолки
Пусть напомнит мать.
Я просила у Пречистой
Долгие года:
Сохрани малютке чистой
Душу навсегда.
На груди ее иконка,
Старец Серафим, —
Поручила я ребенка
Только вам двоим.
Каждой женщине любовью
Божья Мать близка!
Наклонись же к изголовью
Моего цветка.
Колыбель напомнит ясли
Мальчика Христа...
Звезды на небе угасли,
Колыбель пуста.
24 июня 1920
* * *
Каждый год малютки милой
мне приводит тень
тихий ангел белокрылый
под Иванов день.
Если год Господний пышен
для сирот детей,
почему же смех не слышен
дочери моей?
Разве Ангелы ребенка
не должны учить,
чтобы он смеялся звонко?
Или трудно жить
в небесах грудным малюткам,
если мать одна
на земле в смятеньи жутком
мукою полна?
Голосок ее так звонок!
Буду я молчать —
Пусть смеется мой ребенок
и забудет мать.
24 июля 1920
ЕЛИСАВЕТЕ
Елисавета — «Божья клятва»
Ч. де Г.
Колосится спелой рожью
Весь степной простор, —
Это к Божьему подножью
Золотой ковер.
Не бреди печальной нищей,
Не ропщи на зной,
Кто вкусил небесной пищи,
Да бежит земной.
Если Бог надел вериги,
Их снимать нельзя.
В голубой небесной книге
Есть твоя стезя.
И на ней созреет жатва
Стеблем золотым, —
Пусть свершится Божья клятва
Именем твоим.
Екатеринодар, 1920
ПЛАЩАНИЦА
И я пришла. Великопостный
Еще свершается канон,
Еще струится ладан росный,
В гробу Христос, — он погребен.
В протяжном колокольном звоне —
Печали мира и мои;
Звучат напевно на амвоне
Слова великой ектеньи.
И в небо стаей голубиной
летят молением живым...
Вся церковь скорбной Магдалиной
Склонилась к плитам гробовым.
Но ангелы стоят у гроба,
Два светлых вестника чудес,
И громко возвещают оба:
Не верьте миру! Он воскрес!
24.IV - 7.V.1921
ОКНО
Дни идут, ползут устало...
Сердцу все равно!
Просто ты не понимала —
Распахни окно!
За зеленой скучной ставней
Сердце обретет
Для затворницы недавней
Радостный полет.
Вверх, за стаей голубиной,
Вьется легкий путь,
И себя на миг единый
В небе позабудь.
Не умеет только тело,
А душа б могла!..
Сердце! Сердце! Голубь белый!
Два больших крыла!..
8.VI.1921
* * *
В твоих словах, в твоих вопросах
К живому сердцу мы идем...
И вновь цветет дорожный посох
Неувядаемым цветком.
Но вновь перед открытой дверью
Стоит, проникнуть не спеша,
Предавшись своему неверью,
Неоткровенная душа.
А там, а там все небо в звездах,
Глубокий, синий водоем,
И дышит ароматный воздух
Едва пролившимся дождем...
А там, а там — нетленных лилий
Благоуханные поля,
И роем лебединых крылий
Покрыта вешняя земля!
Когда ж прочтет небесный свиток
Неотвратимая мечта
И сердца радостный избыток
Заставит говорить уста?
ЕВГЕНИЮ АРХИППОВУ
И все зовут, зовут глухие голоса...
О камни острые изранены колени,
Еще не пройдены последние ступени
Широкой лестницы, идущей в небеса.
Широкой лестницы... Ее во сне Иаков
Взыскующей душой восторженно прозрел...
Но как мне угадать положенный предел,
И отчего мой путь с твоим не одинаков?
Весь в золоте и пурпуре твой сад
Лежит внизу, как драгоценный камень.
Деревьев осени — благоговейный пламень
И Божьим солнцем полный виноград.
Блаженны кроткие! Они приемлют землю,
С полынью горькою вдыхая сладость роз.
Они сбирают сок взращенных мудро лоз...
Но я такой земли для сердца не приемлю!
И слаще для него небесный терпкий мед
Душевной глубины в ее обличьях жадных...
Я не вкушу от гроздей виноградных,
Доколе Царство Божье не придет!
26.VI.1921
ЛЮБОВЬ
В огне душа. Но, с духом слита, плоть —
В безмерности — не хочет поцелуя...
И ангелы запели: «Аллилуйя!»
«Любовь», — сказал Господь.
Екатеринодар, 14.VII.1921
ФАВ.
Год прошел, промелькнул торопливо.
Много были вдвоем.
Подожди, мы поймем,
отчего мы на миг стали рядом,
и зачем на пути сиротливом
быть надо
минутам коротким
задержаться,
и образом четким
лечь в стихах...
И когда нам придется расстаться,
вспоминая об этих часах,
будем радостно мы улыбаться.
Только ты не забудь, —
как и я уж теперь не забуду, —
прикоснулись мы к чуду,
увидали мы путь, —
не забудь! Не забудь!
И к вершине поднимешься скоро.
Помнишь белые своды собора?
На амвоне
Лик Пречистой на темной иконе,
и строго
к небу подняты тонкие руки,
а над Нею венком голубым
легкий дым?
Там зажгу я высокие свечи
в память светлых часов,
в память ласковых слов
и негаданной встречи
рука об руку здесь, у порога
разлуки.
14 июля 1921
* * *
Меч не опущен в руках Херувима,
Сторожа райских ворот.
Божья обитель для грешных незрима,
Сердце, как лед.
Долгие ночи бессонного бдения...
Только никто не постиг
Долгих ночей и тоски и сомненья
Слезный, горячий родник...
Крепкой тоски нерушимы вериги...
В сердце — тяжелый обет!
Господи, в вечной, в незыблемой книге
Сердце искало ответ...
Сердце ненужное, темное, злое,
Знавшее боль от стыда.
Даже свеча пред святым аналоем
Гасла всегда!
Что же случилось? Как белая стая,
В сердце раскрылись цветы...
Келья от света совсем золотая...
Господи, Господи — Ты.
Разве я снова Тобою любима?
Разве сомненья ушли?
Крылья Господни простерты незримо...
Меч огнецветный в руках Херувима
Тихо коснулся земли.
Екатеринодар, 15. VII.1921
ПИСЬМО
И возгласил: «Девица, встань».
Евангелие от Луки (VIII; 54)
И пришло оно в черном конверте,
На печати неровный сургуч...
Ты — Один, Ты велик, Ты могуч,
Ты сильнее обманчивой смерти!
Не давай ни открыть, ни прочесть!
Измени эти грустные строки,
Ты ведь знаешь, мы все одиноки, —
Отврати эту скорбную весть!
Помнишь, помнишь ли дочь Иаира?
Вспомни чудо свое, улыбнись!
Ты сказал ей, коснувшись: «Проснись!»
И она пробудилась для мира.
Ты не хочешь, не ведаешь зла.
Помоги нам не веровать смерти!
Распечатала... В черном конверте
Только слово одно: Умерла.
15.VII.l921
* * *
То было раньше, было прежде...
О, не зови души моей.
Она в разорванной одежде
Стоит у запертых дверей.
Я знаю, знаю, — двери рая,
Они откроются живым...
Душа горела, не сгорая,
И вот теперь полна до края
Осенним холодом своим.
Мой милый друг! В тебе иное,
Твоей души открылся взор;
Она — как озеро лесное,
В ней небо, бледное от зноя,
И звезд дробящийся узор.
Она — как первый сад Господний,
Благоухающий дождем...
Твоя душа моей свободней,
Уже теперь, уже сегодня
Она вернется в прежний дом.
А там она, внимая тайнам,
Касаясь ризы Божества,
В своем молчаньи неслучайном
И в трепете необычайном
Услышит Божий слова.
Я буду ждать, я буду верить,
Что там, где места смертным нет,
Другие приобщатся чуду,
Увидя негасимый свет.
* * *
Пускай душа в смятенья снова...
Веленья духа ты твори...
Ведь до сих пор ты не готова,
Еще в тебе не стало слово
Преображенным изнутри,
Затем, чтоб радостно и молча
В нем светлом воссияла ночь.
Ты все в какой-то жажде волчей
Души не хочешь превозмочь.
Зачем она. Минуло пламя
Тревожны жадные уста,
А легкий дух, он вместе с нами
Глаголет вечными словами,
И глубина его чиста.
Кого зовешь? Врага ли, друга ль?
Стихии трепетной не тронь,
Пусть сам Господь раздует уголь,
Преображающий огонь.
18 июля 1921
* * *
Так величав и так спокоен
Стоит в закате золотом
У Царских Врат небесный воин
С высоко поднятым щитом.
Под заунывные молитвы,
Под легкий перезвон кадил
Он грезит полем вечной битвы
И пораженьем темных сил.
В лице покой великой страсти...
Взлетя над бездной, замер конь...
А там, внизу, в звериной пасти, —
И тьма, и пламенный огонь.
А там, внизу, мы оба рядом,
И это путь и твой, и мой;
И мы следим тревожным взглядом
За огнедышащею тьмой.
А он — вверху, голубоглазый,
Как солнце, поднимает щит...
И от лучей небесных сразу
Земная ненависть бежит...
Любовью в сладостном восторге
Печальный путь преображен...
И на коне Святой Георгий,
И в сердце побежден дракон.
19.VII.1921
* * *
Два крыла на медном шлеме,
Двусторонний меч.
А в груди — такое бремя
Несвершенных встреч!
Но земных свиданий сладость
Потеряла власть, —
Он избрал другую радость —
Неземную страсть.
И, закованный, железный,
Твердо он прошел
Над кипящей черной бездной
Всех страстей и зол.
Сам измерил все ступени,
Не глядя назад,
Он склонил свои колени
Лишь у райских врат.
И венец небесных лилий
Возложила та,
Чьих едва касалась крылий
Строгая мечта.
Но, склонясь, как пред Мадонной,
Вспомнил он на миг
В красной шапочке суконной
Милый детский лик.
То — она еще ребенком.
Все сады в цвету.
Как она смеялась звонко,
Встретясь на мосту!
Но в раю земных различий
Стерты все черты...
Беатриче, Беатриче,
Как далеко ты!
Екатеринодар, 20.VII.1921
* * *
И вечер стал. В овальной раме
Застыла зеркала вода.
Она усталыми глазами
В нее взглянула, как всегда.
Волос спустившиеся пряди
Хотела приподнять с виска.
Но вот глядит, и в жутком взгляде
И крик, и ужас, и тоска...
Тоска, тоска, а с нею вещий,
Неиссякающий восторг,
Как будто вид привычной вещи
В ней бездны темные исторг.
И видит в зеркале не пряди,
Не лоб, не бледную ладонь,
А изнутри, в зеркальной глади,
Растущий в пламени огонь.
Душа свободна. Нет предела,
И нет ей места на земле, -
И вот она покинет тело,
Не отраженное в стекле.
Священной, непонятной порчи
Замкнется древнее звено,
И будет тело биться в корчах,
И будет душу звать оно.
Но чрез него неудержимо
Несется адских духов рой...
Пройди, пройди тихонько мимо,
Платком лицо ее закрой!
Людским участием не мучай!
Как сладко пробуждаться ей
Из темной глубины падучей
Среди притихнувших людей.
20.VII.1921
* * *
В зеркале словно стекло замутилось, —
Что там в зеркальной воде?
Вот подошла и над ним наклонилась..
Господи, Боже мой, где,
Где же лицо, где засохшие губы?
В зеркале пусто стекло.
Слышу я трубы, нездешние трубы.
Сразу зажгло
Зеркало все ослепительным светом
Пламя не нашей земли.
Это ли будет последним ответом?
Господи, Боже, внемли!
Душу Ты вынешь, измучаешь тело,
Страхом его исказя.
Я ведь и в церкви молиться не смела,
Даже и в церкви нельзя!
Вынесут чашу с Святыми Дарами, —
Божьи сокрыты пути...
Вижу над чашей я черное пламя
И не могу подойти.
Стану я биться и рвать свое платье,
Плакать, кричать и стонать.
Божье на мне тяготеет проклятье,
Черной болезни печать —
Сердце не бьется. И жду я припадка,
Вижу бесовскую тьму...
Только зачем так мучительно-сладко
Мне приближаться к нему?
20.VII.I921
* * *
Смотри: вот жемчуг разноцветный.
Одна жемчужина — тебе;
В ней, может быть, есть знак ответный
На все вопросы о судьбе.
И если взор твой смотрит смело,
Не отрываясь, в небеса, -
В твоей ладони жемчуг белый -
Господня чистая роса.
Но если сердцу сладко нужен
Земной любви зовущий свет, -
В улыбке розовых жемчужин
Найдешь ты радостный ответ.
А если выбраны печали
И путь намечен роковой, -
Есть черный жемчуг цвета стали
Иль облака перед грозой.
Во всех цветах сокрыта тайна...
Запомни: каждый выбор свят,
И жемчуг, взятый не случайно,
Неси, как драгоценный клад,
Без колебаний, без уступок,
Глядя без злобы на других...
Во всех руках он так же хрупок
И так же нежен, как в твоих.
31.VII.1921
* * *
Божья матерь на иконе.
Не спокоен темный лик.
И, зажатая в ладони,
Свечка гаснет каждый миг.
В сердце нет уж отголоска.
Все молитвы расточа,
Сердце тает, как из воска,
Воска желтого свеча.
Сердце тает, в сердце жалость, -
Может быть, к себе самой.
И последняя усталость
Опустилась надо мной.
Только слышу чей-то голос...
На иконе, словно мгла:
«Колосится Божий колос...
Разве ты не поняла?
Я тебя послала жницей.
Только тот, кто нерадив,
Может плакать и томиться,
Ничего не завершив.
Если ты боишься муки,
Я сама свершу твой путь».
И тогда, ломая руки,
Я шепчу ей: «Позабудь...
Позабудь мой грех невольный,
Отпусти мой тяжкий грех -
Сердцу стало слишком больно
За себя, за нас, за всех...
Я не буду малодушной,
Только снова улыбнись!..»
Пахнет воском воздух душный.
Вечереет в окнах высь...
В мягких отблесках заката
Умирают скорби дня...
Ангел грустный и крылатый
Тихо смотрит на меня.
Екатеринодар, 1921
* * *
Где б нашей встречи ни было начало,
Ее конец — не здесь.
Ты от души моей берешь так мало,
Горишь еще не весь.
И я с тобой все тише, все безмолвней..
Ужель идем к истокам той же тьмы?
О, если мы не будем ярче молний,
То что с тобою мы?
А если мы два пламени, две чаши, -
С какой тоской глядит на нас Творец..
Где б ни было начало встречи нашей,
Не здесь — ее конец.
23.IV.192l
* * *
Душа жива — она другая,
И после долгих скорбных лет,
Земную меру отвергая,
Она земли приемлет свет.
Идя неторными путями,
Не зная трепета крови,
Душа нашла иное пламя
Испепеляющей любви.
Тревожа снежные высоты,
Земная близится гроза...
И надо мной склонился кто-то
И заглянул в мои глаза.
И в отраженьи вырастая,
Встает земли слепая власть...
Душа! Душа! Она святая!
И невозможно ей упасть.
28 августа 1921
СОН ЭРНЫ
1.
Ветер и солнце. Палящее солнце...
Вьется по улице пыль...
Автомобиль
вырос, промчался и скрылся от взора.
Сколько цветов продают у собора!
Желтые розы — оттенки червонца...
Алые розы, как кровь...
Сколько цветов в запыленных корзинах!
Что же в них ищет она?
Ищет до дна
в белых левкоях, душистых жасминах
бледная девушка в белой косынке,
что она ищет в замшенной корзинке,
перебирая цветы?
Белые розы! Ах, нет, — желтоватых
вовсе не надо ей роз...
Кто же привез
только бы веточку белых, несмятых
роз ароматных, ей нужных до боли?!
Что там белеет? То ветка магнолий,
белых, холодных цветов.
Если бы можно о чуде молиться!
Белые розы пошли,
Боже, внемли!
О, наклонись! Здесь душистые розы,
белые, белые... Чьи это слезы
дали желанному чуду свершиться,
дали возникнуть цветам?
И поднялись, словно гибкая серна,
белые розы в руках...
В темных глазах
видно в улыбке звенящую душу...
Девушки странной ты имя послушай,
имя не русское, звонкое: Эрна!
Словно душистый цветок...
2.
В храме шаткие ступени,
Черный с белым аналой...
Опустилась на колени...
«Со святыми упокой...»
Кто-то умер, кто-то близкий
У последней стал черты.
И на траурный, на низкий
Аналой кладет цветы.
Для умерших нет возврата,
Воды смерти глубоки...
Но зачем в лучах заката
Так краснеют лепестки?
Что опять случилось злое?
Побледнев, подходит вновь —
И лежат на аналое
Розы, красные как кровь.
Значит, Бог не хочет чуда,
Бог не хочет белых роз?!
Нет ответа ниоткуда...
На ресницах капли слез...
И с улыбкой безотрадной
Розы вновь берет она,
И прильнула к сердцу жадно
Роз алеющих волна...
Все умрут в порыве смелом,
Белых роз на свете нет!
Ах, не верьте розам белым!..
В сердце только алый цвет...
3.
Вышла из храма, не хочет молиться,
красные розы в руках...
Мимо собора идет вереницей
девушек в белом трепещущий ряд.
Свечи высокие тихо горят
в поднятых к небу руках...
Нет, то не свечи, то веточки лилий,
белых небесных свечей,
нежных прообразов ангельских крылий.
Боже, куда же идет
крестный торжественный ход
благоуханных свечей?
Тихо спросила: «Куда вы? Куда Вы?»
И услыхала ответ:
«Только на кладбище горькие травы
сладки для нас...
Милая, с нами пойдешь ли сейчас?
Только на кладбище вечный ответ».
И, трепеща, им ответила Эрна:
«Розы, как алая кровь...
Небо не приняло жертвы вечерней...»
Но прозвучали слова:
«Жертва иная жива,
небо приемлет любовь...»
Тихо сошла и пошла в веренице,
не понимая вполне,
как ей на землю теперь возвратится,
не нарушая того, что ей снится
в радостном сне.
8 августа 1921
* * *
Не говори, — в ночной дремоте
К веленью вечного ты глух...
Поверь: в касаньях тленной плоти
Горит отображенья дух.
Идя во тьме, идя до края,
Сжимая бледную ладонь,
Ты вместе с плотью не сгорая,
Приемлешь творческий огонь...
И ты ль поймешь, какие грани
Переступать не нужно нам?
Кто может положить заране
Предел и сердцу и устам?
28 августа 1921
* * *
Не говори и не думай.
Послано это судьбой, —
даже когда на краю мы,
сердце с тобой.
Сердце израненной птицей
бьется в твоих же руках,
только оно не боится:
нужен ли страх.
В страхе теряется, плача,
сердца живая стезя...
Я не умею иначе.
Милый, иначе нельзя.
Все, в чем душа, вырастая,
хочет себя обнажить,
та же всё нить золотая,
та же небесная нить.
Предуготованный жребий,
Воли Господней следы.
Вижу в полуночном небе
блеск небывалой звезды.
Все принимаю, как пламя.
Ненарушима любовь...
Милость Господня над нами, —
не прекословь.
7 сентября 1921
* * *
Уж много кто разглядывал,
Смотрел мою ладонь...
В церквах не пахнет ладаном,
По всей земле — огонь...
Не ангельскими грозами
Пылают алтари,
А в сердце — воздух розовый
Невидимой зари...
А сердце, что орешина,
Глядится в высоту...
Была я неутешная,
А вот опять цвету...
И церкви все затворены,
Пойдешь — проходишь зря...
Моя — нерукотворная,
Закрыть ее нельзя...
Ходи по ней, как по саду,
Один или вдвоем...
Из сердца прямо к Господу
Возносится псалом.
Пускай и дым, и полымя
По всем земным церквам...
Нашла я друга-голубя,
А прилетел-то сам...
К Успенью Богородицы...
Не знала, не ждала...
Теперь и радость спорится,
Два сердца — два крыла...
Чужим-то уж не верится,
Гадать уж недосуг...
Цветет весною деревце,
А в сердце — милый друг...
8.IХ.1921
* * *
Как горько понимать, что стали мы чужими,
Не перейдя мучительной черты.
Зачем перед концом ты спрашиваешь имя
Того, кем не был ты?
Он был совсем другой и звал меня иначе, —
Так ласково меня никто уж не зовет...
Вот видишь, у тебя кривится больно рот,
Когда о нем я плачу.
Ты знаешь все давно, мой несчастливый друг.
Лишь повторенья мук ты ждешь в моем ответе.
А имя милого — оно умерший звук:
Его уж нет на свете.
1l.IX.l92l
* * *
И не уйдешь. И не пойдешь навстречу
своей судьбе...
Что я скажу, что я теперь отвечу
такому горькому и слабому — тебе.
Года прошли и сердце оскудело
в своей тщете.
О, не скорби. Я также не сумела
подняться ввысь к последней высоте.
Обоим нам испить от чаши страсти
не дал Господь...
В Его руках, в Его предвечной власти
нетленный дух и жаждущая плоть.
И я прошу — так близко к час разлуки —
прошу — не плачь.
Не отводи протянутые руки.
Не говори: «Я жертва, ты — палач».
Кто прав из нас. О нет, мы не ответим.
Ни ты, ни я…
Хотел Господь. Испуганные дети,
мы мучились. Он Сам за нас в ответе.
Он судия.
11 сентября 1921
ПАМЯТИ АНАТОЛИЯ ГРАНТА
Памяти 25 августа 1921 года
Как-то странно во мне преломилась
Пустота неоплаканных дней.
Пусть Господня последняя милость
Над могилой пребудет твоей!
Все, что было холодного, злого,
Это не было ликом твоим.
Я держу тебе данное слово
И тебя вспоминаю иным.
Помню вечер в холодном Париже,
Новый Мост, утонувший во мгле...
Двое русских, мы сделались ближе,
Вспоминая о Царском Селе.
В Петербург мы вернулись — на север.
Снова встреча. Торжественный зал.
Черепаховый бабушкин веер
Ты, читая стихи мне, сломал.
После в «Башне» привычные встречи,
Разговоры всегда о стихах,
Неуступчивость вкрадчивой речи
И змеиная цепкость в словах.
Строгих метров мы чтили законы
И смеялись над вольным стихом,
Мы прилежно писали канцоны,
И сонеты писали вдвоем.
Я ведь помню, как в первом сонете
Ты нашел разрешающий ключ...
Расходились мы лишь на рассвете,
Солнце вяло вставало меж туч.
Как любили мы город наш серый,
Как гордились мы русским стихом...
Так не будем обычною мерой
Измерять необычный излом.
Мне пустынная помнится дамба, -
Сколько раз, проезжая по ней,
Восхищались мы гибкостью ямба
Или тем, как напевен хорей.
Накануне мучительной драмы...
Трудно вспомнить... Был вечер... И вскачь
Над канавкой из Пиковой Дамы
Пролетел петербургский лихач.
Было сказано слово неверно...
Помню ясно сияние звезд...
Под копытами гулко и мерно
Простучал Николаевский мост.
Разошлись... Не пришлось мне у гроба
Помолиться о вечном пути,
Но я верю — ни гордость, ни злоба
Не мешали тебе отойти.
В землю темную брошены зерна,
В белых розах они расцветут...
Наклонившись над пропастью черной,
Ты отвел человеческий суд.
И откроются очи для света!
В небесах он совсем голубой.
И звезда твоя — имя поэта -
Неотступно и верно с тобой.
16.IX.1921
* * *
Бесповоротною грозою
Небес закрыта бирюза.
И черный образ за тобою,
И мне не уклонить глаза...
Безумья образ в бурном небе,
Как в бездне зыбкая звезда!
И в бездне жизни злобный жребий,
Воспламененный навсегда!
Ужель не пронесется мимо
Молниеносная стрела?..
Молись! Душа — неопалима
И, умиленная, светла.
25 сентября 1921
* * *
Воздух такой ароматный, что даже
В сердце пролился елей.
Около церкви недремлющей стражей
Плеть золотых тополей.
Небо высокое — в розовой пряже...
И, улыбаясь, земля
Тихо отходит к ночному покою...
Как пятисвечник, горят тополя.
Господи! Сделай мне душу такою,
Чтоб не роптала она!
В небо глядят тополя, пламенея,
В небе встает тишина...
Влагой вечерней святого елея
В мире омоется грех...
Господи! Пусть, о себе не жалея,
Молится сердце за всех.
26.Х.1921
* * *
Я не забуду голос строгий.
Но ты пойми мою мечту
Уйти по огненной дороге
В сияющую высоту!
Уйти туда, где только пламя!
Где, в духе все преобразив,
Живой овладевает нами
Неиссякающий порыв.
Где власти нет земным потерям,
Где смерти нет, где мудро вновь
Восторгу творчества мы верим
И отверзается любовь!
Где все в ее нетленной власти!
Где дух и плоть всегда огонь,
Где вся душа — дыханье страсти...
О, нет, мечты моей не тронь...
В осеннем холоде заката
Слепые призраки пришли...
И нет конца моим утратам,
И я устала от земли...
В тени случайного порога
Мне больно провожать зарю.
И лучше сердца ты не трогай.
Не все тебе я говорю.
27.V.1921
АГАРЬ
Ты Господу служила тоже.
Еще девическую плоть
отдать на старческое ложе
благословил тебя Господь.
Познать любовь в объятьи строгом,
не поднимая даже глаз,
затем, чтоб род, избранный Богом,
в стране изгнанья не угас...
Но злую ревность — Божья кара, —
не в силах сердце превозмочь,
и вот завистливая Сара
рабыню гневно гонит прочь...
Она одна идет в пустыне,
жжет солнце — огненный янтарь.
Она душой одна отныне,
неутоленная Агарь.
Воды глоток последний выпит,
заснуть в пустыне навсегда.
И снится ей во сне Египет
и Нила синяя вода.
Но Бог всегда к избранным строже.
Его любовь — тяжелый гром.
Ей надо жить. И Ангел Божий
ее касается крылом.
«Ты будешь жить в любимом сыне.
Он возрастет, тебя храня»...
И голос прозвучал рабыни:
«Господь, Ты — видящий меня.
Я — лишь сосуд Господней клятвы,
кому, кому себя отдам?
Я только — колос Божьей жатвы,
да будет по твоим словам»...
Слова Господни — чаша гнева,
в рабыне робкой воли нет,
но вот придет другая Дева
свершить божественный завет...
И плоть отдаст небесной власти
не в унижении, как ты,
а вся в огне нетленной страсти —
своей последней высоты.
И ангелы в отверстом небе
ей путь укажут голубой...
Агарь. Агарь. Не твой ли жребий
здесь завершается судьбой?
Твоей сестре, тебе и каждой
открыт отныне вечный путь,
чтоб не томилась темной жаждой
твоя трепещущая грудь.
И ты любви нерукотворной
Воздвигнешь жертвенный алтарь..
Взойдет звезда в пустыне черной,
где древле плакала Агарь.
* * *
Ты свой не любишь сад. За каменной оградой
Хотел ты утаить сверкающий простор...
Но разве можно скрыть осенний пурпур сада
И многоцветных роз пылающий ковер?
И грозди спелые, как красные кораллы,
И теплым золотом созревшие плоды...
О, полюби свой сад! Земной он весь и алый,
И в нем твоих путей горящие следы.
Твоих земных путей в нем тайный смысл угадан,
Тревога темная неповторимых слов...
И грустно в сумерки струится синий ладан
На яркую парчу алеющих листов...
И в вечере твоем все ярче дышит пламя,
И весь твой сад цветет в дыханьи огневом.
И звезды крупные осенними ночами,
Как слезы, падают в твой полный водоем.
Осенний звездный дождь! Больней и безысходней
От падающих звезд горит земная плоть...
О, полюби свой сад! Он сад живой, Господний...
В него придет Господь!
28.Х.1921
* * *
Нет, не моя весна, нет, не мои желанья
Во мне теперь горят.
Расплавленный огонь воспоминанья
Меня зовет назад.
Назад меня зовет неизжитой разлуки
Забытая стезя!
И снова ждет душа, но даже прежней муки
Ей пережить нельзя.
Как в зеркале, в мучительном соблазне
Душа отражена...
И ждет, и снова ждет, и снова страшной казни
Не избежит она.
Неотвратимый час! Последняя расплата,
Последний час стыда.
Нет, не моя весна! Моя весна когда-то
Угасла навсегда.
29.XI.1921
* * *
Там ветер сквозной и колючий,
Там стынет в каналах вода,
Там темные, сизые тучи
На небе, как траур, всегда.
Там лица и хмуры, и серы,
Там скупы чужие слова.
О, город жестокий без меры,
С тобой и в тебе я жива.
Я вижу соборов колонны,
Я слышу дыханье реки,
И ветер твой, ветер соленый,
Касается влажной щеки.
Отходит обида глухая,
Смолкает застывшая кровь,
И плачет душа, отдыхая,
И хочется, хочется вновь
Туда, вместе с ветром осенним
Прижаться, припасть головой
К знакомым холодным ступеням,
К ступеням над темной Невой.
Декабрь 1921
* * *
О, нет, я не могу в душе моей бескрылой
смириться, онемев...
Пусть в ней горит неудержимой силой
неотвратимый гнев....
В размеренных словах, в размеренных движеньях
зачем ее беречь.
Ей в гневе злом, в отравленных сомненьях
дана другая речь.
Как острая стрела, пути не уступая,
вся, как один порыв,
душа встает, правдивая, слепая,
себя до дна раскрыв...
А в сердце только боль... Ты слов моих не слушай,
безумной не зови.
Гнев опаляющий, он открывает душу, —
жестокий брат любви.
17 декабря 1921
* * *
В глубоком озере, под влагой голубою,
Сокрыт от жадных глаз Господний вечный храм.
И вот моя мечта: туда придем с тобою
И вместе будем там...
Там теплятся для нас нетающие свечи,
В нетленном золоте — резной иконостас.
И только там придет обетованной встречи
Благословенный час.
Над нами в воздухе такой неторопливый,
Такой знакомый колокольный звон...
И ясно для тебя в душе моей счастливой
Твой образ отражен...
Над нами в куполе простерты Херувимы,
Над нами в куполе — горящая звезда...
Вдвоем у Царских Врат — любовь неугасима -
Мы рядом навсегда.
Тогда, тогда прильну к душе родной и милой,
Душой переступлю последнюю межу...
О, сколько я тебе еще не говорила,
О, сколько я скажу!
21.XII.1921
К ГОДОВЩИНЕ ПТИЧНИКА
Они горят и пахнут медом свечи,
А наверху — блестящая звезда...
Сегодня год от нашей первой встречи,
И пусть ведет в грядущие года.
Но кто из нас язык высокой речи
Запечатлеть сумеет навсегда?
Кто пронесет сквозь мглу противоречий
Заветный дар и твердо скажет: «Да»?
Мы все идем. Наш путь суров и труден.
В дыму тоски, в пыли растущих буден
Грядущий год и холоден и нем...
Но знаем мы, как три волхва в пустыне
Шли за звездой в далекой Палестине,
Неся дары и в сердце Вифлеем.
25 декабря 1921
* * *
Опять безжалостно и грозно
Заговорил со мной Господь, —
О, как нерадостно, как поздно
Она глаза открыла — плоть.
Она глаза свои открыла, —
И дух окован, дух мой — нем...
Какая творческая сила,
Неутоленная никем!
Блажен, кто благостно и смело
Берет тяжелую печать!
Господь, Господь! Я не умела,
Я не могла тебя понять.
Я не узнала голос Божий
И плоть гнала, не покорив, —
Зато теперь больней и строже
Ее мучительный порыв.
Сама в себе, не ждя ответа,
Она встает, дыша огнем...
Так раскаленная комета
Летит невидимым путем.
Декабрь 1921
* * *
Е. Николаевой
В невидимой господней книге
рукой карающей написаны слова...
На всех, на всех — тяжелые вериги,
у каждого душа — мертва...
Мы все идем, не помня и не зная,
знакомых не встречая глаз...
Тоска. Тоска. Она всегда иная
для каждого из нас.
Лишь иногда в любви или обиде
душа засветится огнем,
и вот тогда, любя иль ненавидя,
мы дышим и живем.
Живем и ждем, и молим, молим чуда,
глядя наверх, на миллионы звезд,
и кажется порой, что к нам на миг оттуда
спустился легкий мост.
Пускай душа горит неукротимей;
здесь на земле, все силы расточа,
в небесном горном Иерусалиме
за нас пред образом поставлена свеча.
1921
ИЗ «КНИГИ МЕРТВЫХ»
Горус, светлый сын Изиды,
просветленная душа.
Ты пришел в поля Аменти, —
барка Ра плывет по небу, —
ты достигнул барки Ра.
Ра, плывущий в барке света,
многопламенный владыка,
обрати к нему свой светлый взор.
Как зерно, что Нил питает,
вырастает в тучный колос,
так душа, приявши Бога,
Богоматерью зовется,
из себя рождая Сына —
отпрыск Солнца и Земли.
Ра, плывущий в барке света,
многопламенный владыка,
Нас, земных, благослови.
* * *
Душа разве может быть грубой.
Никто не пришел помочь...
Как запекаются губы
В бессонную ночь.
Становятся слабыми руки,
Становишься вся бледна...
Ах, горче не будет муки,
Как ночь без сна.
Дневные стираются грани,
И в темноте не поймешь,
Где злая правда страданий,
Где только ложь...
В висках, до утра не смолкая,
Горячая кровь стучит.
Зачем я стала такая?
Зачем этот стыд?
Когда же исполнятся сроки,
И есть ли предел судьбе?
Как хочется быть жестокой
К самой себе.
Черубина де Габриак. Стихи 1920 - 1921
