Главная
 
Библиотека поэзии СнегирёваПятница, 29.03.2024, 04:13



Приветствую Вас Гость | RSS
Главная
Авторы

 

Черубина де Габриак

      Избранные стихотворения 1906-1910 годов


Слава моя не стареет,
Лук мой крепок в руке моей.
Внимали мне, и ожидали,
И безмолвствовали...
                (Книга Иова, 29; 20-21)

Смерть и Время царят на земле.
Ты владыками их не зови.
Все, кружась, исчезает во мгле.
Неподвижно лишь Солнце Любви.
                     Владимир Соловьев.

* * *

С моею царственной мечтой
Одна брожу по всей вселенной,
С моим презреньем к жизни тленной,
С моею горькой красотой.

Царицей призрачного трона
Меня поставила судьба...
Венчает гордый выгиб лба
Червонных кос моих корона.

Но спят в угаснувших веках
Все те, кто были бы любимы,
Как я, печалию томимы,
Как я, одни в своих мечтах.

И я умру в степях чужбины,
Не разомкну заклятый круг.
К чему так нежны кисти рук,
Так тонко имя Черубины?

1909-1910


* * *

С. Маковскому

Твои цветы... цветы от друга,
Моей Испании цветы.
Я их замкну чертою круга
Моей безрадостной мечты.

Заворожу печальным взглядом
Двенадцать огненных гвоздик,
Чтоб предо мною с ними рядом
Из мрака образ твой возник.

И я скажу... но нет, не надо,-
Ведь я не знаю тихих слов.
И в этот миг я только рада
Молчанью ласковых цветов.

Коктебель, 1909


* * *

Вы на полу, а я на стуле.
О, к Вам приблизится могу ли?

И если я и сяду ниже,
Скажите, буду ль я Вам ближе?

И если Вас я поцелую,
Скажите, что тем заслужу я?

И если Вас обнять посмею,
Скажите, будет ли мне в шею?

И если обниму Вас с лаской,
То не окончится ль все таской?

Вы на полу. Я все на стуле.
О, к Вам приблизится дерзнули?


ВСТРЕЧА

"Кто ты, дева?" - Зверь и птица.
"Как зовут тебя?" - Узнай!
Ходит ночью Ледяница,
С нею белый горностай.

"Ты куда идешь?" - В туманы.
"Ты откуда?" - Я с земли.
И метелей караваны
Вьюги к югу понесли.

"Ты зачем пришла?" - Хотела.
"Что несешь с собой?" - Любовь.
Гибко, радостно и смело
Поднялись метели вновь.

"Где страна твоя?" - На юге.
"Кто велел прийти?" - Сама.
И свистят, как змеи, вьюги,
В ноги стелется зима.

"Что ж ты хочешь?" - Снов и снега.
"Ты надолго ль?" - Навсегда.
Над снегами блещет Вега,
Льдисто-белая звезда.

1910


ИСПАНСКИЙ ЗНАК

Он поклонился ей приветно,
Она ж не поклонилась, — нет,
Но знак испанский незаметный
Она дала — графиня Z.

(А рядом с нею был Фернандо,
Испанский юный атташе,
Кругом амуры и гирлянды,
И в них графиня — вся cache.*

Она смотрела sin miedo,"
И как всегда был дерзок он.
Недаром же в квартире деда
Звучал нередко телефон.

Ах, голос на нее похожий!
На Черубину Габриак.
И так в партер из темной ложи
Графиня Z, что с нею схожа,
Ему дала испанский знак.

Ноябрь 1909

* Спрятанная (фр.).
** Без страха (исп.).


* * *

Ты помнишь старый сад, где ты сказал впервые
Мне про любовь свою в июльский светлый день,
И ветви нежных лип, и сосны молодые
Бросали на песок прерывистую тень.

То был лишь миг один, и скоро он промчался.
Ты руку взял мою, — мы шли с тобой вдвоем, —
И день, июльский день, нам нежно улыбался,
И были мы одни, — ты в сердце был моем.

Ты помнишь старый сад, теперь цветет он снова,
Как некогда он цвел для нас в блаженном сне, —
Но тех забытых слов, слов счастия былого
Ты не повторишь мне.


СОНЕТ

Моя любовь - трагический сонет.
В ней властный строй сонетных повторений,
Разлук и встреч и новых возвращений, -
Прибой судьбы из мрака прошлых лет.

Двух девушек незавершенный бред,
Порыв двух душ, мученье двух сомнений,
Двойной соблазн небесных искушений,
Но каждая - сказала гордо: "нет".

Вслед четных строк нечетные терцеты
Пришли ко мне возвратной чередой,
Сонетный свод сомкнулся надо мной.

Повторены вопросы и ответы:
"Приемлешь жизнь? Пойдешь за мной вослед?
Из рук моих причастье примешь?"
"Нет!"

1909


НАШ ГЕРБ

Червленый щит в моем гербе,
И знака нет на светлом поле.
Но вверен он моей судьбе,
Последней - в роде дерзких волей...

Есть необманный путь к тому,
Кто спит в стенах Иерусалима,
Кто верен роду моему,
Кем я звана, кем я любима.

И - путь безумья всех надежд,
Неотвратимый путь гордыни;
В нем - пламя огненных одежд
И скорбь отвергнутой пустыни...

Но что дано мне в щит вписать?
Датуры тьмы иль розы храма?
Тубала медную печать
Или акацию Хирама?


* * *

Ветви тонких берез так упруги и гибки
В ноябре, когда лес без одежд!..
Ты к нему приходи без весенней улыбки,
Без ненужных весенних надежд.

Много желтых и ярко-пурпуровых пятен
Создала, облетая, листва...
Шорох ветра в ветвях обнаженных не внятен,
И, желтея, угасла трава.

Но осенние яркие перья заката
Мне дороже, чем лес в серебре...
Почему мое сердце бывает крылато
Лишь в холодном и злом ноябре?

Финляндия, 1908, октябрь.


* * *

В глубоких бороздах ладони
Читаю жизни письмена:
В них путь к Мистической Короне
И плоти мертвой глубина.

В кольце зловещего Сатурна
С моей судьбой сплелась любовь...
Какой уронит жребий урна?
Какой стрелой зажжется кровь?

Падет ли алою росою,
Земным огнем спалив уста?
Иль ляжет белой полосою
Под знаком Розы и Креста?

Коктебель, 1909


* * *
              Ego vox ejus!

В слепые ночи новолунья,
Глухой тревогою полна,
Завороженная колдунья,
Стою у темного окна.

Стеклом удвоенные свечи
И предо мною, и за мной,
И облик комнаты иной
Грозит возможностями встречи.

В темно-зеленых зеркалах
Обледенелых ветхих окон
Не мой, а чей-то бледный локон
Чуть отражен, и смутный страх

Мне сердце алой нитью вяжет.
Что, если дальняя гроза
В стекле мне близкий лик покажет
И отразит ее глаза?

Что, если я сейчас увижу
Углы опущенные рта
И предо мною встанет та,
Кого так сладко ненавижу?

Но окон темная вода
В своей безгласности застыла,
И с той, что душу истомила,
Не повстречаюсь никогда.

1909-1910


* * *

В очаге под грудой пепла
Пляшут огоньки...
Ты от горьких слез ослепла,
Дыма и тоски.

За окном холодной кухни
Плачет серый лес...
Пламя синее, не тухни!
Близок час чудес!

Старой феи, доброй крестной,
Вечна ворожба —
Разгадается несносной
Жизни злой судьба.

В замке снова блещут залы, —
Принц вернется вновь!
Губы — красные кораллы,
А в глазах — любовь.

Этой ночью — все надежды
Ты сожги дотла!
Утром — рваные одежды,
В очаге — зола...

Вместо белых коней — мыши,
Мокрый, серый лес...
Но сейчас — не надо, тише!
Близок час чудес!

1909


Г. ФОН ГЮНТЕРУ

Дымом в сердце расстелился ладан,
И вручили обруча мне два.
Ах, пока жива,
будет ли запрет их мной разгадан?
Обручем одним из двух старинным
Я сковала левой кисть руки.
Темные венки
суждены избранным, но безвинным.
Кто несет осенние опалы
На руке, как золотистый луч, -
Тот отдаст мне ключ.
тот введет под гулкие порталы.
Обруч мой серебряный, зловещий, -
Мой второй, запретный, — дам ему...
Скоро ли пойму,
был ли ему слышен голос вещий?
Близок ли тот день, когда мы снова
Наши обручи звено в звено замкнем
И когда огнем
напишу я радостное слово?

Петербург, 1909


* * *

Горький и дикий запах земли:
Темной гвоздикой поля поросли!
В травы одежду скинув с плеча,
В поле вечернем горю, как свеча.

Вдаль убегая, влажны следы,
Нежно нагая, цвету у воды.
Белым кораллом в зарослях лоз,
Алая в алом, от алых волос.

1909


* * *

Ты в зеркало смотри,
смотри, не отрываясь,
там не твои черты,
там в зеркале живая,
другая ты.
...Молчи, не говори...
Смотри, смотри, частицы зла и страха,
сверкающая ложь
твой образ создали из праха,
и ты живешь.
И ты живешь, не шевелись и слушай:
там в зеркале, на дне —
подводный сад, жемчужные цветы...
О, не гляди назад,
здесь дни твои пусты,
здесь все твое разрушат,
ты в зеркале живи.

Здесь только ложь, здесь только
призрак плоти,
на миг зажжет алмазы в водомете
случайный луч...

Любовь. — Здесь нет любви,
не мучь себя, не мучь,
смотри не отрываясь,
ты в зеркале — живая,
не здесь...


Lumen coeli, sancta rosa!*

Иерихонская роза цветет только раз,
Но не все ее видят цветенье:
Ее чудо открыто для набожных глаз,
Для сердец, перешедших сомненье.

Когда сделал Господь человека земли
Сопричастником жизни всемирной,
Эту розу волхвы в Вифлеем принесли
Вместе с ладаном, златом и смирной.

С той поры в декабре, когда ночь зажжена
Немерцающим светом Христовым,
Распускается пламенным цветом она,
Но молитвенным цветом-лиловым...

И с утра неотступная радость во мне:
Если б чудо свершилось сегодня!
Если б сердце сгорело в нетленном огне
До конца, словно роза Господня!

До 1910

* Свет небес, святая роза! (лат.)


ДОМ № 47

              посвящ. Майе

Вы не знали, не знали, куда Вы ходили,
Для чего Вы иззябли, измокли.
Вас не даром по улицам долго водили,
И не даром здесь пестрые стекла.

И не даром у матери черные очи,
И на плечи вуаль ниспадает,
И не даром так сумрачен дом до полночи,
А потом в нем огни зажигают.

Не случайно у дочери серое платье,
Ее шея гола не случайно,
И не даром в ее разметавшись кровати,
Непонятные видятся тайны.

У другой не случайно расчесаны косы
И надменна закрытая шея.
Белым днем пусть молчат огневые вопрос!
Ночью ты к ней приди пламенея.

Вы не знали, не знали, что может случиться,
Чистоты Вы не ждали потери.
Скоро, скоро зловещий огонь загорится
И закроют тяжелые двери.

1907-1908


СОНЕТ

         Графу А. Н. Толстому

Сияли облака оттенка роз и чая,
Спустилась мягко шаль с усталого плеча
На влажный шелк травы, склонившись у ключа,
Всю нить моей мечты до боли истончая,

Читала я одна, часов не замечая.
А солнце пламенем последнего луча
Огнисто-яркий сноп рубинов расточа,
Спустилось, заревом осенний день венчая.

И пела нежные и тонкие слова
Мне снова каждая поблекшая страница,
В тумане вечера воссоздавая лица
Тех, чьих венков уж нет, но чья любовь жива...

И для меня одной звучали и старом парке
Сонеты строгие Ронсара и Петрарки.


* * *

Душа, как инфанты
Поблекший портрет...
В короне брильянты,
А счастья все нет!

Склоненные гранды,
Почтительный свет...
Огни и гирлянды,
А принца все нет!

Шлют сватов с Востока,
И нужен ответ...
А сердце далеко,
А принца все нет!..

Душа, как инфанта
Изысканных лет...
Есть капля таланта,
А счастья все нет!..

1906


* * *

Замкнули дверь в мою обитель
навек утерянным ключом,
и черный Ангел, мой хранитель,
стоит с пылающим мечом.

Но блеск венца и пурпур трона
не увидать моей тоске,
и на девической руке -
ненужный перстень Соломона1.

Не осветит мой темный мрак
великой гордости рубины...
Я приняла наш древний знак
святое имя Черубины.

1909


ИСПОВЕДЬ

В быстро сдернутых перчатках
Сохранился оттиск рук,
Черный креп в негибких складках
Очертил на плитах круг.

В тихой мгле исповедален
Робкий шепот, чья-то речь.
Строгий профиль мой печален
От лучей дрожащих свеч.

Я смотрю игру мерцаний
По чекану темных бронз
И не слышу увещаний,
Что мне шепчет старый ксендз.

Поправляя гребень в косах,
Я слежу мои мечты,-
Все грехи в его вопросах
Так наивны и просты.

Ад теряет обаянье,
Жизнь становится тиха,-
Но как сладостно сознанье
Первородного греха...

1909


* * *

В нежданно рассказанной сказке
Вдруг вспыхнула розами даль.
Но сердце при первой же ласке
Разбилось, как хрупкий хрусталь.

И бедного сердца осколки
Такими колючими стали,
Как будто от острой иголки,
От каждой печали

Сочатся по капелькам кровью,
И все вспоминается вновь...
Зовут это люди любовью...
Какая смешная любовь!

Париж, 1907


ЗЕРКАЛО

Давно ты дал в порыве суеверном
Мне зеркало в оправе из свинца,
И призрак твоего лица
Я удержала в зеркале неверном.

И с этих пор, когда мне сердце жжет
Тоска, как капли теплой алой крови,
Я вижу в зеркале изогнутые брови
И бледный ненавистный рот.

Мне сладко видеть наши лица вместе
И знать, что в этот мертвый час
Моя тоска твоих коснется глаз
И вздрогнешь ты под острой лаской мести.

1909-1910


* * *
          Lumen coeli, sancta rosa!

Иерихонская роза цветет только раз,
Но не все ее видят цветенье:
Ее чудо открыто для набожных глаз,
Для сердец, перешедших сомненье.

Когда сделал Господь человека земли
Сопричастником жизни всемирной,
Эту розу волхвы в Вифлеем принесли
Вместе с ладаном, златом и смирной.

С той поры в декабре, когда ночь зажжена
Немерцающим светом Христовым,
Распускается пламенным цветом она,
Но молитвенным цветом — лиловым...

И с утра неотступная радость во мне:
Если б чудо свершилось сегодня!
Если б сердце сгорело в нетленном огне
До конца, словно роза Господня!

До 1910


КАНЦОНА

Ах, лик вернейшего из рыцарей Амура
Не создали мне ни певцы Прованса,
Ни Франции бароны,
И голос трубадура
Не рассказал в мелодии романса,
Кто бога стрел всех строже чтил законы,
Кто знал любви уклоны!

Ах, все почти грешили перед богом,
Прося его о многом,
Ища наград своей любви за что-то...

Но был один — он, страстью пламенея,
Сам создал сновиденья,
Он никогда не ведал искушенья!

И лик любви — есть образ Дон Кихота,
И лик мечты — есть образ Дульцинеи.

Петербург, 1910


ОТВЕТ НА СОНЕТ Н. ГУМИЛЕВА

Закрыли путь к некошенным лугам
Темничные, незыблемые стены;
Не видеть мне морских опалов пены,
Не мять полей моим больным ногам.

За окнами не слышать птичий гам,
Как мелкий дождь все дни без перемены,
Моя душа израненной гиены
Тоскует по нездешним вечерам.

По вечерам, когда поет Жар-птица
Сиянием весь воздух распаля,
Когда душа от счастия томится,

Когда во мгле сквозь темные поля,
Как дикая степная кобылица,
От радости вздыхает вся земля...

Петербург, 1909, апрель.


* * *

Когда томилась я от жажды,
Ты воду претворил в вино, —
Но чудо, бывшее однажды,
Опять свершить нам не дано.

Твое вино не опьяняло,
Но горечь мук таилась в нем,
И цвет его был цвет опала —
Ты напоил меня огнем!

1909


КРАСНЫЙ ПЛАЩ

Кто-то мне сказал: твой милый
Будет в огненном плаще...
Камень, сжатый в чьей праще,
Загремел с безумной силой?

Чья кремнистая стрела
У ключа в песок зарыта?
Чье летучее копыто
Отчеканила скала?

Чье блестящее забрало
Промелькнуло там, средь чащ?
В небе вьется красный плащ...
Я лица не увидала.

1909-1910


* * *

Крест на белом перекрестке
Сказочных дорог.
Рассыпает иней блестки
У Христовых ног.
Смотрит ласково Распятый
На сугроб, где белый Пан
Лижет, грустный и мохнатый,
Язвы Божьих ран.

Петербург, 1908


* * *

Лишь раз один, как папоротник, я
цвету огнем весенней, пьяной ночью...
Приди за мной к лесному средоточью,
в заклятый круг, приди, сорви меня.

Люби меня. Я всем тебе близка.
О, уступи моей любовной порче.
Я, как миндаль, смертельна и горька,
нежней чем смерть, обманчивей и горче.

1909


* * *

Мое сердце — словно чаша
Горького вина,
Оттого, что встреча наша
Не полна.

Я на всех путях сбирала
Для тебя цветы,
Но цветы мои так мало
Видишь ты.

И венок, венок мой бедный
Ты уж сам порви!
Посмотри, какой он бледный
Без любви.

Надломилось, полно кровью
Сердце, как стекло.
Все оно одной любовью
Истекло.

Париж, 1907


* * *

Ищу защиты в преддверьи храма
Пред Богоматерью Всех Сокровищ,
Пусть орифламма
Твоя укроет от всех чудовищ...

Я прибежала из улиц шумных,
Где бьют во мраке слепые крылья,
Где ждут безумных
Соблазны мира и вся Севилья.

Но я слагаю Тебе к подножью
Кинжал и веер, цветы, камеи —
Во славу Божью...
O Mater Dei, memento mei!

1909


* * *

"Когда выпадет снег", — ты сказал и коснулся тревожно
Моих губ, заглушив поцелуем слова.
Значит, счастье — не сон. Оно здесь. Оно будет возможно,
Когда выпадет снег.

Когда выпадет снег. А пока пусть во взоре томящем
Затаится, замолкнет ненужный порыв.
Мой любимый! Все будет жемчужно-блестящим,
Когда выпадет снег.

Когда выпадет снег, и как будто опустятся ниже
Голубые края голубых облаков, —
И я стану тебе, может быть, и дороже, и ближе,
Когда выпадет снег.

Париж, 1907


МОЕЙ ОДНОЙ

             Л. П. Брюлловой

Есть два креста-то два креста печали,
Из семигранных горных хрусталей.
Один из них и ярче, и алей,
А на другом лучи гореть устали.

Один из них в оправе темной стали,
И в серебре — другой. О, если можешь, слей
Два голоса в душе твоей смелей,
Пока еще они не отзвучали.

Пусть бледные лучи приимут страсть,
И алый блеск коснется белых лилий;
Пусть на твоем пути не будет вех.

Когда берем, как тяжкий подвиг, грех,
Мы от него отымем этим власть, —
Мы два креста в один чудесно слили.

Петербург, День "Всех мертвых",

2 ноября 1910


* * *

              Л. П. Брюлловой

Оделся Аден весь зелеными ветвями.
Для милой Франции окончена печаль;
Сегодня отдала ей голубая даль
Любимых сыновей, не сломленных врагами.

Суровые идут, закованные в сталь,
Бароны Франции блестящими рядами,
И помнят их сердца за медными щитами
И пьяный бред побед, и грустный Ронсеваль.

Средь радостной толпы у светлого дворца
Стоит красавица близ мраморного входа,
То-гордость Франции — задумчивая Ода.

Но алый сок гранат сбежал с ее лица,
Упала на песок зеленая гирлянда...
Меж пэров Франции нет рыцаря Роланда.

Петербург, 1910


* * *

Она ступает без усилья,
Она неслышна, как гроза,
У ней серебряные крылья
И темно-серые глаза.

Ее любовь неотвратима,
В ее касаньях — свежесть сна,
И, проходя с другими мимо,
Меня отметила она.

Не преступлю и не забуду!
Я буду неотступно ждать,
Чтоб смерти радостному чуду
Цветы сладчайшие отдать.

Петербург, 1909


* * *

Ты помнишь высокое небо из звезд?
Ты помнишь, ты знаешь, откуда, —
Ты помнишь, как мы прочитали средь звезд
Закон нашей встречи, как чудо?

И шли века... С другими рядом
Я шла в пыли слепых дорог,
Я не смотрела на Восток
И не искала в небе взглядом
Звезду, твою звезду.
И шли века... Ты был далеко, —
Глаза не видели от слез, —
Но в сердце вместе с болью рос
Завет любви, завет Востока.
Иду к тебе, иду!
Не бойся земли, утонувшей в снегу, —
То белый узор на невесте!
И белые звезды кружатся в снегу,
И звезды спустились. Мы вместе!

1908


ПАРОДИИ

Май

Здесь по камням стучат извозчики,
В окошке женщины поют.
В квартирах спрятались разносчики,
По небу облака плывут...

И в этот вечер серо-матовый,
Когда часы на школе бьют,
В окне блистает глаз агатовый,
И дико женщины поют.

О страсти и плаще разорванном,
О поцелуях красных уст.
И песней начатой, оборванной
Так странен крик, а вечер пуст.

8 мая 1907


М. Кузмину

I

Шуршали сестры...
Облака так пестры.
На рояли — братья,
Открой для них объятья.

Мышь скрипит под полом.
Ты мне дорог и в виде голом.

II

Что Вы предпочитаете: шабли
Или сан-жюльен или нюи.
Войдут лакеи —
Рубь не жалею,
И дам швейцару
Пятачков с пару.
В тихий вечер марта
Пойдем слушать Моцарта.
Дома сестры и братья.
Открой же мне объятья!

Октябрь, 1907


Из Сологуба

Целуйте без мамаши
Вы милых дев,
Широкие гамаши
На них надев.

Целуйте без супруга
Вы милых жен, —
Почетный титул друга
Вам заслужен.

Целуйте осторожно
Вы матерей...
И, ежели возможно,
То без детей.

1907


Из А. Блока

Я насадил свой светлый рай
И оградил высоким тыном,
И за ограду невзначай
Приходит мать за керосином.

«Сын милый, где ты?» Тишина.
Над частым тыном солнце греет.
— «Меня никто не пожалеет,
Я с керосином здесь одна».

И медленно обходит мать
Мои сады, мои заветы.
— «Ведь пережарятся котлеты.
Пора белье мне выжимать!»

Все тихо. Знает ли она,
Что сердце зреет за оградой,
И что котлет тому не надо,
Кто выпил райского вина.

1907


ПОЛЯ ПОБЕДЫ

Над полем грустным и победным
Простерт червленый щит зари.
По скатам гор, в тумане медном,
Дымят и гаснут алтари.

На мир пролив огонь и беды,
По нивам вытоптав посев,
Проходят скорбные Победы,
И темен глаз девичьих гнев.

За ними — дальние пожары,
И меч заката ал и строг;
Звучат безрадостно фанфары,
Гудит в полях призывный рог.

1909-1910


ПРОРОК

I. Он раскрывает

Он пришел сюда от Востока,
Запыленным плащом одет,
Опираясь на жезл пророка,
А мне было тринадцать лет.

Он, как весть о моей победе,
Показал со скалистых круч
Город, отлитый весь из меди
На пожарище рдяных туч.

Там — к железным дверям собора
Шел Один — красив и высок.
Его взгляд — торжество позора,
А лицо — золотой цветок.

На камнях, под его ногами,
Разгорался огненный след,
Поднимал он черное знамя...
А мне было тринадцать лет...

II. Он улыбается

Он долго говорил и вдруг умолк...
Мерцали нам со стен сияньем бледным
Инфант Веласкеса1 тяжелый шелк
И русый Тициан2 с отливом медным.

Во мраке тлел камин; огнем цвели
Тисненых кож и чернь и позолота;
Умолкшие слова в тиши росли,
И ждал развернутый том Дон Кихота.

Душа, убитая тоской отрав,
Во власти рук его была, как скрипка,
И увидала я, глаза подняв,
Что на его губах зажглась улыбка.

III. Он упрекает

Волей Ведущих призвана в мир
К делу великой страсти,
Ты ли, царица, бросишь наш пир,
Ты ль отойдешь от власти?

Ты ли нарушишь стройный чертеж
Миру сокрытых братий?
Ты ли, царица, вновь не сольешь,
Силой своих заклятий,—

С мрачною кровью падших богов
Светлую кровь героев?
Ты ли, царица, жаждешь оков,
Дух свой постом успокоив?

Ты ли, святую тайну храня,
Ключ золотой Востока,
Ты ли, ребенок, бросишь меня?
Ты ли сильней пророка?

IV. Он насмехается

Ваш золотисто-медный локон
Ласкает черные меха.
Вы — образ древнего греха
В шелку дымящихся волокон.

Ваш рот не скроет Вашу страсть
Под едкой горечью сарказма,
И сердце алчущего спазма
Сильней, чем Вашей воли власть.

Я в лабиринтах безысходных
Сумел Ваш гордый дух пленить,
Я знаю, где порвется нить,
И как, отвергнув путь свободных,

Смирив «святую» плоть постом,
Вы — исступленная Химера —
Падете в прах перед Христом,—
Пред слабым братом Люцифера.3

1909-1910


ДВОЙНИК

Есть на дне геральдических снов
Перерывы сверкающей ткани;
В глубине анфилад и дворцов,
На последней таинственной грани,
Повторяется сон между снов.

В нем все смутно, но с жизнию схоже...
Вижу девушки бледной лицо,—
Как мое, но иное,— и то же,
И мое на мизинце кольцо.
Это — я, и все так не похоже.

Никогда среди грязных дворов,
Среди улиц глухого квартала,
Переулков и пыльных садов —
Никогда я еще не бывала
В низких комнатах старых домов.

Но Она от томительных будней,
От слепых паутин вечеров —
Хочет только заснуть непробудней,
Чтоб уйти от неверных оков,
Горьких грез и томительных будней.

Я так знаю черты ее рук,
И, во время моих новолуний,
Обнимающий сердце испуг,
И походку крылатых вещуний,
И речей ее вкрадчивый звук.

И мое на устах ее имя,
Обо мне ее скорбь и мечты,
И с печальной каймою листы,
Что она называет своими,
Затаили мои же мечты.

И мой дух ее мукой волнуем...
Если б встретить ее наяву
И сказать ей: «Мы обе тоскуем,
Как и ты, я вне жизни живу»,—
И обжечь ей глаза поцелуем.

1909-1910


ПОРТРЕТ ГРАФИНИ С. ТОЛСТОЙ

Она задумалась. За парусом фелуки
Следят ее глаза сквозь завесы ресниц.
И подняты наверх сверкающие руки,
Как крылья легких птиц.

Она пришла из моря, где кораллы
Раскинулись на дне, как пламя от костра.
И губы у нес еще так влажно-алы,
И пеною морской пропитана чадра.

И цвет ее одежд синее цвета моря,
В ее чертах сокрыт его глубин родник.
Она сейчас уйдет, волнам мечтою вторя,
Она пришла на миг.

Коктебель, 1909


РАСПЯТЬЕ

Жалит лоб твой из острого терния
Как венец заплетенный венок,
И у глаз твоих темные тени.
Пред тобою склоняя колени,
Я стою, словно жертва вечерняя,
И на платье мое с твоих ног
Капли крови стекают гранатами...

Но никем до сих пор не угадано,
Почему так тревожен мой взгляд,
Почему от воскресной обедни
Я давно возвращаюсь последней,
Почему мои губы дрожат,
Когда стелется облако ладана
Кружевами едва синеватыми.

Пусть монахи бормочут проклятия,
Пусть костер соблазнившихся ждет,—
Я пред Пасхой, весной, в новолунье,
У знакомой купила колдуньи
Горький камень любви — астарот.
И сегодня сойдешь ты с распятия
В час, горящий земными закатами.

1909-1910


ПРЯЛКА

Когда Медведица в зените
Над белым городом стоит,
Я тку серебряные нити,
И прялка вещая стучит.

Мой час настал, скрипят ступени,
Запела дверь... О, кто войдет?
Кто встанет рядом на колени,
Чтоб уколоться в свой черед?

Открылась дверь, и на пороге
Слепая девочка стоит;
Ей девять лет, ресницы строги,
И лоб фиалками увит.

Войди, случайная царевна,
Садись за прялку под окно;
Пусть под рукой твоей напевно
Поет мое веретено.

...Что ж так недолго? Ты устала?
На бледных пальцах алый след...
Ах, суждено, чтоб ты узнала
Любовь и смерть в тринадцать лет.

1909-1910


САВОНАРОЛА

Его египетские губы
Замкнули древние мечты,
И повелительны и грубы
Лица жестокого черты.

И цвета синих виноградин
Огонь его тяжелых глаз,
Он в темноте глубоких впадин
Истлел, померк, но не погас.

В нем правый гнев рокочет глухо,
И жечь сердца ему дано:
На нем клеймо Святого Духа -
Тонзуры белое пятно...

Мне сладко, силой силу меря,
Заставить жить его уста
И в беспощадном лике зверя
Провидеть грозный лик Христа.


* * *

Серый сумрак бесприютней,
Сердце — горче. Я одна.
Я одна с испанской лютней
У окна.

Каплют капли, бьют куранты,
Вянут розы на столах.
Бледный лик больной инфанты
В зеркалах.

Отзвук песенки толедской
Мне поет из темноты
Голос нежный, голос детский...
Где же ты?

Книг ненужных фолианты,
Ветви парка на стекле...
Бледный лик больной инфанты
В серой мгле.

Коктебель, 1909


* * *

Схоронили сказку у прибрежья моря
В чистом, золотистом тающем песке...
Схоронили сказку у прибрежья моря
Вдалеке...
И могилу сказки скоро смоют волны
Поцелуем нежным, тихим, как во сне...
И могилу сказки скоро смоют волны
В глубине...
Больно, больно плакать над могилой сказки,
Потому что сердце умирает в ней...
Больно, больно плакать над могилой сказки,
Не своей...

1906-1909


* * *

Тихо звезды горят. Все уснуло в снегу.
Спят деревья в одежде блестящей,
В этот вечер тебя я забыть не могу
И полна я тоскою щемящей.

Не осталося грез, мне создавших весну,
Они вместе с тобою далеко,
Ты ушла, меня в горе оставив одну,
Но в душе к тебе нету упрека.

Только сердце мне давит, как камень, печаль,
И давно я тоскою томима,
Мне весны устаревшей мучительно жаль,
Жаль мне счастья, прошедшего мимо.

И в окно заглянул бледный луч серебра,
Спят деревья в блестящем уборе...
Позови же меня, дорогая сестра,
Мне одной непосильное горе.



* * *

То было раньше, было прежде...
О, не зови души моей.
Она в разорванной одежде
Стоит у запертых дверей.

Я знаю, знаю,— двери рая,
Они откроются живым...
Душа горела, не сгорая,
И вот теперь полна до края
Осенним холодом своим.

Мой милый друг! В тебе иное,
Твоей души открылся взор;
Она — как озеро лесное,
В ней небо, бледное от зноя,
И звезд дробящийся узор.

Она — как первый сад Господний,
Благоухающий дождем...
Твоя душа моей свободней,
Уже теперь, уже сегодня
Она вернется в прежний дом.

А там она, внимая тайнам,
Касаясь ризы Божества,
В своем молчаньи неслучайном
И в трепете необычайном
Услышит Божии слова.

Я буду ждать, я буду верить,
Что там, где места смертным нет,
Другие приобщатся чуду,
Увидя негасимый свет.


* * *

Уснул печальный день; там за окном — весна,
Шаги ее опять раздались в тишине;
Я слышу как она стучится у окна
И просится ко мне.

Последний нынче раз ко мне она пришла, —
Моя душа больна мучительной тоской,
А комнаты моей немая тишина
Повисла надо мной.

Она мне говорит, что я давно мертва,
Что мне не возвратить минувшие года,
И что в душе моей весенние слова
Безгласны навсегда.

И не уйдет печаль из потускневших глаз...
Тревожную рукой стучит ко мне весна, —
О, пусть она пришла уже в последний раз,
Мне не открыть окна.


* * *

Парк исполнен лени,
уронили тени
белые сирени
в бреду.

На скамье из дерна
жду тебя покорно.
Пруд дробит узорно
звезду...

Долго ждать не ново,
ты не сдержишь слова...
Все же завтра снова
приду.

1910


* * *

Увеличились у Лили шансы
В Академии поэтической.
Ах, ведь раньше мечтой экзотической
Наполнял Гумилев свои стансы.

Но мелодьей теперь эротичной
Зазвучали немецки романсы, —
Ах, нашел он ее симпатичной.
И она оценила Ганса.

Не боясь, он танцует на кратере,
Посылает он ей телеграммы!
«Уезжайте ко мне Вы от матери!»
А у матери в сердце драмы.

Напоив ее «белой сиренью»,
Он пророчит ей яркую славу.
Двадцать галстухов падают тенью.
«Уезжаю сегодня в Митаву.»

29 ноября 1909


ЦВЕТЫ

Цветы живут в людских сердцах;
Читаю тайно в их страницах
О ненамеченных границах,
О нерасцветших лепестках.

Я знаю души, как лаванда,
Я знаю девушек-мимоз,
Я знаю, как из чайных роз
В душе сплетается гирлянда.

В ветвях лаврового куста
Я вижу прорезь черных крылий,
Я знаю чаши чистых лилий
И их греховные уста.

Люблю в наивных медуницах
Немую скорбь умерших фей
И лик бесстыдных орхидей
Я ненавижу в светских лицах.

Акаций белые слова
Даны ушедшим и забытым,
А у меня, по старым плитам,
В душе растет разрыв-трава.

1909-1910


ЧЕТВЕРГ

Давно, как маска восковая,
Мне на лицо легла печаль...
Среди живых я не живая,
И, мертвой, мира мне не жаль.

И мне не снять железной цепи,
В которой звенья изо лжи,
Навек одна я в темном склепе,
И свечи гаснут...
О, скажи,

Скажи, что мне солгал Учитель,
Что на костре меня сожгли...
Пусть я пойму, придя в обитель,
Что воскресить меня могли

Не кубок пламенной Изольды1,
Не кладбищ тонкая трава,
А жизни легкие герольды2 —
Твои певучие слова.

1909-1910


* * *

Я венки тебе часто плету
Из пахучей и ласковой мяты,
Из травинок, что ветром примяты,
И из каперсов в белом цвету.

Но сама я закрыла дороги,
На которых бы встретилась ты...
И в руках моих, полных тревоги,
Умирают и блекнут цветы.

Кто-то отнял любимые лики
И безумьем сдавил мне виски.
Но никто не отнимет тоски
О могиле моей Вероники.

1909-1910


RETRATO DE UNA NINA

В овальном зеркале твой вижу бледный лик.
С висков опущены каштановые кудри,
Они как будто в золотистой пудре.
И на плече чернеет кровь гвоздик.

Искривлены уста усмешкой тонкой,
Как гибкий лук, изогнут алый рот;
Глаза опущены. К твоей красе идет
И голос медленный, таинственно-незвонкий,

И набожность кощунственных речей,
И едкость дерзкая колючего упрека,
И все возможности соблазна и порока,
И все сияния мистических свечей.

Нет для других путей в твоем примере,
Нет для других ключа к твоей тоске,—
Я семь шипов сочла в твоем венке,
Моя сестра в Христе и в Люцифере.

1909-1910


БЛАГОВЕЩЕНЬЕ

О, сколько раз, в часы бессонниц,
Вставало ярче и живей
Сиянье радужных оконниц
Моих немыслимых церквей.

Горя безгрешными свечами,
Пылая славой золотой,
Там, под узорными парчами,
Стоял дубовый аналой.

И от свечей и от заката
Алела киноварь страниц,
И травной вязью было сжато
Сплетенье слов и райских птиц.

И, помню, книгу я открыла
И увидала в письменах
Безумный возглас Гавриила:
«Благословенна ты в женах».

1909-1910


* * *

Я - в истомляющей ссылке,
в этих проклятых стенах.
Синие, нежные жилки
бьются на бледных руках.

Перебираю я четки,
сердце - как горький миндаль.
За переплетом решетки
дымчатый плачет хрусталь.

Даже Ронсара сонеты
не разомкнули мне грусть.
Все, что сказали поэты,
знаю давно наизусть.

Тьмы не отгонишь печальной
знаком Святого Креста,
а у принцессы опальной
отняли даже шута.

1909


КОНЕЦ

          С. Маковскому

Милый рыцарь Дамы Черной,
Вы несли цветы учтиво,
Власти призрака покорный,
Вы склонялись молчаливо.

Храбрый рыцарь! Вы дерзнули
Приподнять вуаль мой шпагой...
Гордый мой венец согнули
Перед дерзкою отвагой.

Бедный рыцарь! Нет отгадки,
Ухожу незримой в дали-
Удержали вы в перчатке
Только край моей вуали.

Коктебель, 1909
 
Произведения

Статьи

друзья сайта

разное

статистика

Поиск


Snegirev Corp © 2024