Анатолий Жигулин
Стихи 1966 - 1969
ПАМЯТИ ДРУГА
В.Радкевичу
1
Ушел навсегда...
А не верю, не верю!
Все кажется мне,
Что исполнится срок -
И вдруг распахнутся
Веселые двери,
И ты, как бывало,
Шагнешь на порог...
Мой друг беспокойный!
Наивный и мудрый,
Подкошенный давней
Нежданной бедой,
Ушедший однажды
В зеленое утро,
Холодной двустволкой
Взмахнув за спиной.
Я думаю даже,
Что это не слабость -
Уйти,
Если нет ни надежды,
Ни сил,
Оставив друзьям
Невеселую радость,
Что рядом когда-то
Ты все-таки жил...
А солнце над лесом
Взорвется и брызнет
Лучами на мир,
Что прозрачен и бел...
Прости меня, друг мой,
За то, что при жизни
Стихов я тебе
Посвятить не успел.
Вольны мы спускаться
Любою тропою.
Но я не пойму
До конца своих дней,
Как смог унести ты
В могилу с собою
Так много святого
Из жизни моей.
2
Холодное сонное желтое утро.
Летят паутинки в сентябрьскую высь.
И с первых минут пробуждается смутно
Упругой струною звенящая мысль.
Тебя вспоминать на рассвете не буду.
Уйду на озера, восход торопя.
Я все переплачу
И все позабуду,
И в сердце как будто не будет тебя.
Останется только щемящая странность
От мокрой лозы на песчаном бугре.
Поющая тонкая боль,
Что осталась
В березовом свете на стылой заре.
1966
ПРАВДА
Кто додумался правду
На части делить
И от имени правды
Неправду творить?
Это тело живое -
Не сладкий пирог,
Чтобы резать и брать
Подходящий кусок.
Только полная правда
Жива и права.
А неполная правда -
Пустые слова.
1966
* * *
Вспоминаются черные дни.
Вспоминаются белые ночи.
И дорога в те дали - короче,
Удивительно близки они.
Вспоминается мутный залив.
На воде нефтяные разводы.
И кричат,
И кричат пароходы,
Груз печали на плечи взвалив.
Снова видится дым вдалеке.
Снова ветер упругий и жесткий.
И тяжелые желтые блестки
На моей загрубевшей руке.
Я вернулся домой без гроша...
Только в памяти билось и пело
И березы дрожащее тело,
И костра золотая душа.
Я и нынче тебя не забыл.
Это с той нависающей тропки,
Словно даль с голубеющей сопки,
Жизнь открылась
До самых глубин.
Магадан, Магадан, Магадан!
Давний символ беды и ненастья.
Может быть, не на горе -
На счастье
Ты однажды судьбою мне дан?..
1966
УТИНЫЕ ДВОРИКИ
Утиные Дворики — это деревня.
Одиннадцать мокрых соломенных крыш.
Утиные Дворики — это деревья,
Полынная горечь и желтый камыш.
Холодный сентябрь сорок пятого года.
Победа гремит по великой Руси.
Намокла ботва на пустых огородах.
Увяз «студебекер» в тяжелой грязи.
Утиные Дворики...
Именем странным
Навек очарована тихая весь.
Утиные дворики...
Там, за курганом,
Еще и Гусиные, кажется, есть.
Малыш хворостиной играет у хаты.
Утиные Дворики...
Вдовья беда...
Всё мимо
И мимо проходят солдаты.
Сюда не вернется никто никогда...
Корявые вербы качают руками.
Шуршит под копной одинокая мышь,
И медленно тают в белесом тумане
Одиннадцать мокрых
Соломенных крыш.
1966
ПОЛЫНЬ
Ю. Киселеву
О, замри, мое сердце!
Застынь,
Слышишь,
Ветер качает полынь?..
Занимается свет.
Умирает роса.
И росинки блестят,
Словно чьи-то глаза.
Слышу будто бы плач,
Слышу будто бы стон.
Это тонкий полынный
Серебряный звон.
Это все, что когда-то
Случилось со мной,
Тихо шепчет полынь
У дороги степной.
Горьковатая,
Близкая сердцу трава
На холодную землю
Роняет слова...
Все, что в жизни узнать
И увидеть пришлось,
Все на этом рассвете
Сошлось:
И печаль, и тревога,
И зябкая стынь —
Всё — как эта дорога,
Как эта полынь.
1966
* * *
Гулко эхо от ранних шагов.
Треск мороза — как стук карабина.
И сквозь белую марлю снегов
Просочилась,
Пробилась рябина.
А вдали, где серебряный дым,—
Красноклювые краны, как гуси.
И столбов телеграфные гусли
Всё тоскуют над полем седым.
У дороги, у елок густых,
Если в зыбкую чащу вглядеться,
Вдруг кольнет задрожавшее сердце
Обелиска синеющий штык.
А простор —
Величав и открыт,
Словно не было крови и грусти.
И над белой сверкающей Русью
Красно солнышко
В небе горит.
1966
* * *
Земля необычная здесь,
В Подмосковье.
Над бурым суглинком
Туман невесом...
И вдруг осенило
Забытой любовью
К тебе,
Мой далекий
Степной чернозем.
Там черные комья
Блестели как уголь,
И в них, как солома,
Ломались лучи.
И в яростном солнце
Скакали за плугом
Такого же черного цвета
Грачи.
Там осенью сердце
Сжималось в тревоге
И давняя память
Стучала в виски.
И, как золотинки,
На черной дороге
Желтели
Потерянные
Колоски.
1966
* * *
Воронеж!.. Родина. Любовь.
Все это здесь соединилось.
В мой краткий век,
Что так суров,
Я принимаю, словно милость,
Твоей листвы звенящий кров.
Согрей меня скупою лаской,
Загладь печальные следы.
И приведи на мост Чернавский,
К раскатам солнечной воды.
И как навязчивая морочь,
Как синих чаек дальний плач,
Растает вдруг пустая горечь
Московских бед и неудач.
И что ты там, судьба, городишь?!
Тебе вовек не сдамся я,
Пока на свете
Есть Воронеж —
Любовь и родина моя.
1966
ДИРИЖАБЛЬ
Один и тот же незабытый
Я вижу полдень вдалеке:
Бегу босой по теплым плитам
К нагретой солнечной реке.
Туда, где лодки пахнут краской,
Где на лугу стоит яхт-клуб,
Где довоенный мост Чернавский
С перилами из старых труб.
Бегу с бугра тропой полынной
В дремучей чаще лебеды.
В моей руке пятак старинный,
Позеленевший от воды.
И все доступно,
Все открыто,
И ничего еще не жаль.
И надо мной плывет, как рыба,
Огромный сонный дирижабль.
Куда он плыл светло и прямо —
На дальний полюс, на парад,—
Забытый, вымерший, как мамонт,
Несовершенный аппарат?
Канатов черные обрывки
Под ним чертили высоту.
И было видно на обшивке
Ряды заклепок
И звезду.
Он пролетел над лугом желтым,
Где в лужах светится вода,
И утонул за горизонтом
В дрожащей дымке —
Навсегда.
А я его так ясно помню.
А я всю жизнь за ним бегу.
В мир непонятный
И огромный
С былинкой тонкой на лугу.
1966
КОРШЕВО
Ничего в нем вроде хорошего,
Просто так, большое село.
Облака плывут — мимо Коршева,
Журавли летят — мимо Коршева,
И Битюг блестит как стекло.
А с горы удивляет далями
Неоглядный лесной простор.
Утки дикие кружат стаями,
Отражаясь в воде озер.
И, живя не в ладу с законами,
Рыбаки испокон веков
Острогою бьют щуку сонную
У обрывистых берегов.
И ночами летними странными
В каждом спящем пустом дворе
Лопухи, от росы стеклянные,
Тихо светятся на заре.
1966
* * *
О, мои счастливые предки,
Как завидую нынче вам!
Вашим вербным пушистым веткам,
Вашим сильным добрым рукам.
Слышу дальний звон колокольный.
Это солнце гудит весной.
Вижу белые колокольни,
Вознесенные над землей.
Как легко уходить вам было,
Покидать этот белый свет!
Одуванчики на могилах
Говорили, что смерти нет.
Знали вы, что земные звуки
Будут слышать, назло судьбе,
Ваши дети и ваши внуки,
Вашу жизнь пронося в себе,
Будут помнить о вас и плакать,
Будут вечно хранить, беречь
Ваших яблок сочную мякоть,
Вашей нивы тихую речь...
Как уйду я, кому оставлю
Этот мир, где роса чиста,
Эту полную солнца каплю,
Что вот-вот упадет с листа?
После огненной круговерти
Что их ждет, потомков моих?
И смогу ли жить после смерти
В невеселой памяти их?
И приду ли к грядущим людям
Светлой капелькой на весле?
Или, может быть, их не будет
На холодной, пустой Земле?..
1966
* * *
Приход зимы в краю суровом
Я вижу ясно и сейчас:
Холодный ветер с диким ревом
Деревья грозные потряс.
Мне и сегодня снится, снится
Скупого дня последний луч;
Пурга, готовая пробиться
Из тяжело летящих туч;
Снежинок первое порханье
В оцепеневшей синеве,
Когда от моего дыханья
Растаял иней на траве.
1966
* * *
Рокуэллу Кенту
Подъемный кран раскачивает ветер —
Как будто не Москва,
А Колыма
Явилась мне сегодня на рассвете
Сквозь белый пар,
Сквозь белые дома.
И у шоссе костер горит смолисто.
Кипит в котле расплавленный гудрон.
И увлеченно спорят два таксиста,
Осыпанные жестким серебром...
О, странный мир!
Ты повторяешь краски.
Я помню, как не раз я застывал
У тех полотен с видами Аляски,
Где никогда, конечно, не бывал.
Суровый мир.
Скупое освещенье.
Холодных, чистых красок торжество...
И в каждой жилке
Зрело ощущенье
Немыслимой знакомости его!
И эту сопку в облаке тумана,
И эту тень косую на снегу
Я видел где-то
Возле Магадана.
Вот только точно вспомнить
Не могу.
1966
* * *
Вот и жизнь пошла на убыль,
Словно солнце на закат.
И серебряные трубы
В стылом воздухе звенят.
Жизнь моя! Сентябрь звенящий!
Время в прошлом торопя,
Все отчетливей и чаще
Вспоминаю я тебя.
Вспоминаю ранний-ранний
С колокольчиками луг.
На изломах белых граней —
Солнце шумное вокруг.
Вспоминаю малым-малым
Несмышленышем себя...
К тем истокам,
К тем началам
Ты зовешь меня, трубя.
1966
* * *
Все труднее, все труднее пишется -
Слишком жизнь безоблачно светла.
Хорошо то пишется,
Что выжжется
Болью раскаленной добела.
Шел по жизни.
В трудных бедах выстоял.
Были строки - память грозных лет.
Получилось что-то вроде выстрела:
Боль, как порох, вспыхнула - и нет.
Все пустое, что теперь я делаю.
Я писать, как прежде не могу.
Сердце - словно гильза обгорелая,
Лишь слегка дымится на снегу...
1966
* * *
Неуютный, невеселый,
Неприкаянный рассвет -
Словно сто веков прошел он
По пути с иных планет.
Свет измученный и странный,
Не желая умирать,
Льется в домик деревянный
На раскрытую тетрадь.
И за гранью невозможной
Наступает - хоть убей -
Сон тяжелый и тревожный,
Словно память о тебе.
А за синей кромкой леса,
Где дорога петли вьет,
Тонко-тонко и белесо
День серебряный встает...
Память, память!..
Где найду я
В лабиринте бед и гроз
Эту комнату пустую
В белом шорохе берез?
И кому потом оставлю
В веренице белых дней
Эту трепетную каплю
Краткой памяти моей?
1966
* * *
Вот и снова мне осень нужна,
Красных листьев скупое веселье,
Словно добрая стопка вина
В час тяжелого, злого похмелья.
Вот и снова готов я шагать
По хрустящим бурьянам за город,
Чтобы долго и жадно вдыхать
Этот чистый целительный холод...
Тяжелее струится вода,
Горизонт недалек и прозрачен.
И полоскою тонкого льда
Тихий берег вдали обозначен.
А вокруг ни единой души.
И обрывы от инея белы.
И в заливе дрожат камыши,
Словно в сердце вонзенные стрелы.
1967
ИРИНЕ
В тумане плавают осины,
И холм маячит впереди.
Неудивленно и несильно
Дрожит душа в моей груди.
Вот так, наверно, и застыну,
И примет мой последний взгляд
Морозом схваченную глину
И чей-то вырубленный сад.
Издалека, из тьмы безгласной,
Где свет качается в окне,
Твой лик печальный и неясный
На миг приблизится ко мне.
Уже без вздоха и без мысли
Увижу я сквозь боль и смерть
Лицо, которое при жизни
Так и не смог я рассмотреть.
1967
* * *
Ах, речка, речка Тебердинка!
Меня напрасно не зови.
В тебе растаял,
Словно льдинка,
Последний след моей любви.
Любви случайной, ненадежной
И сердце тронувшей слегка,
Но светлой, звонкой и тревожной,
Как эта горная река.
Она ушла куда-то в небыль,
Как тонкий луч за край земли,
И стала соснами, и небом,
И пылью солнечной вдали.
И только в памяти небыстрой
Она осталась навсегда
Незамерзающей и чистой,
Как эта синяя вода.
1967
* * *
Все в этом мире ново, все здесь вечно.
Восходит солнце,
Словно жизнь моя,
Чтобы опять светло и быстротечно
Сгореть над вечным ходом бытия.
И краткий миг судьбы моей тревожной
И нов и вечен в этой чуткой мгле,
Как нов и вечен
Смятый подорожник
На влажной и суглинистой земле.
1967
* * *
Заколоченные дачи.
Дятел будит тишину.
Талым снегом сосны плачут.
Чуют близкую весну.
И идет со мной Татьяна
И о чем-то говорит.
Это весело и странно
Называется - "кадрит".
Эх, Татьяна! Хвостик рыжий,
Челка лисьего огня.
Ни черта не закадришь ты
Волка старого - меня.
Это все когда-то было:
И ресницы и глаза.
Это все, как прежде, мило.
Жаль, что вечно так нельзя.
Жаль березу, ту, чье семя
Пало в снежную постель.
Жаль, что время, время, время
Разбивается в капель.
1967
* * *
Закончилось наше прекрасное лето.
Закончилась наша прекрасная осень.
Холодного чистого зимнего света
Полна тишина
Над вершинами сосен.
И замерла флюгера чёрная стрелка.
И в дюнах пустынных -
Раздолье воронам...
И наша любовь,
Как озябшая белка,
Ушла, ускакала
По розовым кронам...
1967
* * *
Как сердце устало!
Как нужно покоя.
Хотя бы на несколько ранних минут,
Чтоб выйти в осеннее чистое поле
И знать, что тебя не зовут и не ждут.
Чтоб лес вдалеке.
Хорошо, если сосны.
Чтоб просто идти, никого не виня.
Чтоб было прозрачно, легко и морозно.
Чтоб тихо у ног шелестела стерня.
Как сердце устало!
Как нужно минуту:
Уйти, раствориться в туманной заре,
В чернеющем поле, ветрами продутом,
В просторном, холодном, седом ноябре.
1967
* * *
О, Родина! В неярком блеске
Я взором трепетным ловлю
Твои пролески, перелески -
Все, что без памяти люблю:
И шорох рощи белоствольной,
И синий дым в дали пустой,
И ржавый крест над колокольней,
И низкий холмик со звездой...
Мои обиды и прощенья
Сгорят, как старое жнивье.
В тебе одной - и утешенье
И исцеление мое.
1967
САНИ
И снова вижу: мимо озими,
Где вьюги землю замели,
Скрипит веселыми полозьями
Дорога санная вдали.
Ах, сани легкие, крылатые!
Куда летите вы, куда?
Туда, где белый дым над хатою
Как хвост сибирского кота.
Где пахнет сеном и овчинами,
Где старый ворон на суку.
Где солнце тонкими лучинами
Зажгло зальделую реку.
Ах, сани, сани!
Отзвук прошлого.
Возьмите, милые, меня
Из неуютного
И тошного,
Бензином пахнущего дня.
Возьмите, древние и быстрые, -
Ведь вам не стоит ничего -
От горьких дум,
Друзей неискренних
И от меня
От самого.
1967
* * *
Наконец пришло спокойствие.
Листья падают, шурша.
И рябиновыми гроздьями
Наслаждается душа.
Спит ручей за тонкой наледью,
Сонно, медленно струясь.
Между ним и давней памятью
Есть таинственная связь.
Сердце чувствует согласие
Свежих ран и дальних вех...
Снегири сидят на ясене,
Сыплют семечки на снег.
1968
* * *
А.Твардовскому
Осень, опять начинается осень.
Листья плывут, чуть касаясь воды.
И за деревней на свежем покосе
Чисто и нежно желтеют скирды.
Град налетел. Налетел и растаял
Легким туманом в лесной полосе.
Жалобным криком гусиная стая
Вдруг всполошила домашних гусей.
Что-то печальное есть в этом часе.
Сосны вдали зеленей и видней.
Сколько еще остается в запасе
Этих прозрачных стремительных дней?
Солнце на миг осветило деревья,
Мостик, плотину, лозу у пруда.
Словно мое уходящее время,
Тихо в затворе струится вода.
1969
* * *
Ржавые елки
На старом кургане стоят.
Это винтовки
Когда-то погибших солдат.
Ласточки кружат
И тают за далью лесной.
Это их души
Тревожно летят надо мной.
1969
* * *
За вербным перелеском
Куски речного льда
Несет с веселым плеском
Весенняя вода.
Стоит дымок в березах,
И солнце вдоль реки
Горит на красных лозах
Пушистой шелюги.
И от глухой обиды,
От всех моих забот
Остался только битый
Голубоватый след.
Изломанный и острый,
С подтаявших низин
Его вода уносит
До следующих весен,
До следующих зим.
1969
* * *
Загорелась листва на березах.
Засветился в низинах туман.
И в предчувствии первых морозов
Помрачнел придорожный бурьян.
И за ветками черных осинок,
За сырым и холодным жнивьем
Пробивается зелень озимых,
Словно память о детстве моем.
Вспоминается звон у колодца
На далекой-далекой заре,
Безымянная речка, болотце,
Голубая трава в серебре...
И в предчувствии вечной разлуки
На краю убывающих дней
Вспоминаются нежные руки,
Руки матери милой моей.
1969
* * *
Капустная синяя свежесть.
И красные клены вдали.
Последняя кроткая нежность
Притихшей осенней земли.
И сердцу легко и тревожно.
И в речке густеет вода.
Неужто когда-нибудь можно
Все это забыть навсегда?
И эти намокшие колья,
И стадо на том берегу,
И зелень свекольного поля
На сизом остывшем лугу?
И эти кусты, и осинки,
И берег с холодной травой,
И женщину в красной косынке
Над свежей зеленой ботвой?
1969
КОЛОМЕНСКОЕ
А за окошком - родина:
Подъемный кран да глина.
Да желтая болотина,
Да красная калина.
А поправей немного,
В серебряной росе -
Веселая дорога -
Каширское шоссе.
И листья кружат в танце,
И ветки - словно сеть.
И едут иностранцы
На церковь поглазеть.
Летящая, как слава,
Из глубины веков,
Для них она - забава,
А для меня - любовь.
И вдалеке за горкою -
Поля, поля, поля...
Полыни ветка горькая
Она - как жизнь моя.
Привет родному краю!
Я весь навеки твой,
Я медленно сгораю
С березовой листвой.
1969
* * *
Кукует поздняя кукушка.
Клубится пар грибных дождей.
Дубы качают на верхушках
Пучки зеленых желудей.
И я иду тропинкой хвойной,
Травинку горькую грызу.
И так чудесно, так спокойно
В согретом солнечном лесу!
Но не могу переупрямить
Ту боль, что сердце мне свела, -
Моя измученная память
Гудит во все колокола.
Гудит во мне глухим набатом
О днях ошибок и потерь,
О том, что сделано когда-то
Не так, как сделал бы теперь...
А лес шумит на косогоре...
Скажи, кукушка, сколько дней
Еще мне жить,
Еще мне спорить
С жестокой памятью моей?
1969
* * *
Невыразимы сладкой тишью
Полны осенние луга.
И с высоты следит за мышью
Проворный сокол пустельга.
То на высокий провод сядет,
То снова вьет свои круги...
А у болота ветер гладит
Сухие заросли куги.
И ничего не надо больше:
Смотреть на чистые поля,
На облетающие рощи
Желтеющего сентября.
Смотреть бездумно и беспечно,
С ребячьей радостью вокруг -
Как будто жизнь чиста и вечна,
Как этот золоченый луг.
Как будто может повториться
На том печальном рубеже
И эта даль,
И эта птица,
И этот лютик на меже.
1969
* * *
Приехала мать из Воронежа,
Из милой моей стороны.
И мысли притихли тревожные,
И вспомнились детские сны.
Сидим, говорим про забытую,
Седую почти старину,
Про давние годы несытые,
Про дом, про родню, про войну...
И теплым дыханием родины
Согрет мой нерадостный быт...
Да, много нелегкого пройдено,
И много еще предстоит.
Но все же какие хорошие
Нам в жизни минуты даны!..
Приехала мать из Воронежа,
Из милой моей стороны.
1969
* * *
Россия Бога не забыла.
Хоть муки крестные прошла,
Но все же свято сохранила
Частицу веры и тепла.
И от одной от малой свечки
Зажглась могучая заря.
И стало ясно: вера вечна,
Как вечны солнце и земля.
Старинной улицей московской
С названьем новым и чужим
Идем, спешим по кромке скользкой,
К своим троллейбусам бежим.
Еще февраль сгущает краски.
Еще под наледью трава.
Но близок день вселенской Пасхи,
Пора святого торжества.
И верба расцветает в банке
В лучах нежаркого тепла.
И дерзко церковь на Лубянке
Звонит во все колокола.
1969
* * *
Спит рядами теплый ельник,
А у края, на юру,
Сиротинка можжевельник
Зябко ежится к утру.
Невысокий, неказистый
Сизоватый от росы
Одинокий куст смолистый
Среднерусской полосы.
Можжевельничком зеленым
Посыпали в старину
Путь последний, похоронный,
В неуютную страну...
Вот какой обычай дальний
На холодном на ветру
Вдруг напомнил мне печальный
Можжевельник на юру.
1969
СТИХИ ИРИНЕ
Жизнь прекрасна. И коротка,
И тепла, как твоя рука.
Нынче сосны гудят в бору
Все о том, что и я умру.
Сколько лет нам дано судьбой?
Что оставим мы здесь с тобой?
Сын останется, кровь моя,
Стих останется, боль моя.
Будет ветер у трех дорог
Разметать золотистый стог
И тростиночка камыша
Будет петь, как моя душа,
И на ветке блеснет роса,
Как живая твоя слеза.
1969
* * *
Сухой красноватый бурьян на заре
И утренний тонкий серебряный холод.
И город вдали на покатой горе,
Военного детства неласковый город.
Лежит в огородах сухая ботва.
На низеньких крышах - следы пулевые.
На клеверном поле притихли «ПЕ-2»,
Блестящие, новые, двухкилевые.
И словно в насмешку над вихрем смертей,
На стенах старинных бревенчатых зданий -
Скупые таблички былых страхований
Губернских, уездных и прочих властей...
О город из древней семьи городов!
Резные ворота, крылечки косые.
Глазами твоих опечаленных вдов
Тревожно мне в сердце смотрела Россия.
Спасибо тебе за твою лебеду,
За мягкое сено в домишках сосновых,
За редкую сласть - петушков
леденцовых -
На бедном базаре в том горьком году.
1969
* * *
Черные листья осины.
Зелень кукушкина льна.
Дивной, неведомой силы
Русская осень полна.
Птицы ли вдаль улетают,
Жгут ли на поле жнивье, -
Эта пора наполняет
Нежностью сердце мое.
Как бы прошел я все муки
В той неуютной дали,
Если б не помнил в разлуке
Запах родимой земли?
Да и сегодня, пожалуй,
Жить мне трудней бы пришлось,
Если бы грудь не дышала
Светом притихших берез.
Если бы снова и снова
Не осыпал я росу
С зонтиков болиголова
В этом осеннем лесу.
1969
* * *
Я спал, обняв сырую землю...
На лесосеке, под сосной.
Осенних трав сухие стебли
Склонялись нежно надо мной,
И на мешках от аммонита
Я спал во чреве рудника.
Осколки битого гранита
Врезались больно мне в бока.
На дне глубокого карьера
Не знал я света и тепла.
Но ни одна меня холера
Тогда до срока не брала...
А нынче... Нынче только снится
Былая сила прежних лет.
Опять через окно больницы
Смотрю я в пасмурный рассвет.
Смотрю на глинистые пятна,
На лес, сверкающий бело...
Земля, земля!
Отдай обратно
Мое здоровье и тепло!
1969
* * *
Я сыну купил заводную машину.
Я в детстве когда-то мечтал о такой.
Проверил колеса,
Потрогал пружину,
Задумчиво кузов погладил рукой...
Играй на здоровье, родной человечек!
Песок нагружай и колеса крути.
А можно построить гараж из дощечек,
Дорогу от клумбы к нему провести.
А хочешь, мы вместе с тобой поиграем
В тени лопухов, где живут муравьи,
Где тихо ржавеют за старым сараем
Патронные гильзы - игрушки мои...
1969
| 
Анатолий Жигулин. Стихи 1966 - 1969
