Глеб Горбовский
Новое лето
Стихи 1969 – 1971
* * *
И вдруг улыбнулся старик на углу.
Он ловко достал из кулька
пастилу.
И белый брусочек своей пастилы
засунул в улыбку
до самой скулы.
...А после я делал из дерева стул.
Позднее на чай огнедышащий дул.
Затем я затаскивал
нитку в иглу.
А в памяти плавал — старик на углу.
Я мчался по ягоды за город, в лес,
старик улыбался лукаво, как бес.
Я медленно ел килограмм
пастилы,
но дед улыбался
улыбкой пилы.
...Мне снятся ночами
не люди теперь,
а снится улыбка,
большая, как дверь.
Я делаю то же,
что делал всегда.
Седеет уже и моя борода.
Но я бы отдал кошелек и пальто,
когда бы узнал
сокровенное, то:
какому такому
веселому злу
тогда улыбался
старик на углу?..1969
* * *
В Парке Победы,
где есть парашютная вышка,
в небе висел
обожающий прыгать
мальчишка.
Видимо, что-то у мастера там
в механизме
заело...
Мальчик висел на веревке.
И это ему надоело.
Где-то внизу,
на утоптанной, лысой поляне,
тыкали пальцем в него
нетактичные дети
и няни.
Даже машины,
которые шли по дороге,
так и тряслись,
умирая от смеха,
в итоге.
...Только собрался заплакать
с досады мальчишка,
вдруг заработала снова
капризная вышка.
С неба,
которое было до дна
голубое,
мальчик вернулся на землю,
смешался с толпою.
...Стало обидно:
обычно.
И даже печально.
Глупые няни забыли его
моментально.
И не смеется машина — то звякает кузов.
И перестали его замечать
карапузы.
...Снова,
хватая у кассы билет в нетерпеньи,
лезет мальчишка на вышку,
глотает ступени.1969
* * *
Летчик на пенсии.
Ходит на лекции.
Перышки птиц собирает --
коллекцию.
Чинит в квартире
электропроводку.
Пьет простоквашу из рюмки,
как водку.
И не летает... Совсем не летает.
Старую молча кожанку
латает.
Выйдет,
бодая квартирные двери,
сядет на лавочку
где-нибудь в сквере;
смотрит на круглое небо
украдкой.
Небо,
извечное небо --
в порядке.
А на душе неуютно, нелетно
и беспросветно.
И все, что угодно.
...Чем отравить!
Не любовью, не славой --
небом...
Такою роскошной1969
МОЯ ОКРАИНА
Последний дом.
Дороги кончились.
Вздыхает город за спиной.
Кусты,
охваченные корчами.
Февраль танцует с тишиной...
И -- поезда
(люблю до ужаса!)
сквозят, грохочут, мельтешат.
И самолеты робко кружатся,
аэродромы во-он лежат.Моя окраина
овеяна
ветрами жизни.
Кровь в крыле!
...А что! --
неплохо мы затеяли:
почеловечить на Земле!1969
* * *
На дворе играют дети
в ту
прошедшую войну.
Чью-то бабушку
в берете
клонит медленно
ко сну.
Дети в небо бьют
из пушек,
дети с воздуха
бомбят, --
много сделали игрушек
папы-мамы
для ребят.
Поливает двор машина.
Дяди бьются
в домино...
Дети станут все
большими,
сходят вечером
в кино.
У детей родятся дети,
будет больше их
вдвойне.
...А у бабушки в берете
дети там...
На той войне.1969
* * *
Послушайте, дядя,
ведь кто-то поет.
Как будто сквозь садик
пушинка плывет.
Плывет, огибая
седые стволы,
подкопы копая
в глухие углы.
Так солнце восходит.
Так движется мед.
Послушайте, тетя,
ведь кто-то поет.
Откуда-то с крыши,
с того чердака.
А может, и свыше,
где мчат облака.
И — чу, по гитаре
мизинчиком бьет...
Послушай-ка, парень,
ведь кто-то поет.
Как будто воробышек
пьет у крыльца...
Непрочная, робкая
нить
без конца.1969
* * *
Тревога позже родилась,
когда уже уплыл автобус.
Ночь навалилась, точно власть,
дождь по асфальту
так и хлопал!
Землетрясение души —
тревога...
Где твои начала?
Не в зарожденьи робкой лжи,
а в том, как женщина — молчала...
Как безучастно, а не зло
с лица она сгоняла воду.
И как смотрела
сквозь стекло
не на меня —
на непогоду.1969
Е. С. ВИШНЕВСКОЙ
Октябрь был.
И дождь, и стынь.
И наш с детьми автобус.
...Граница скорби ты,
Хатынь.
И только сердце -- пропуск.
Колокола --
как птичий крик.
Не хруст,
а грусть металла.
Экскурсовод румяный сник.
Притих. Его не стало.
И взмыли трубы
к тучам...
Прах --
на месте хат
спаленных...
Я -- победитель,
я -- не раб,
но дождь с лица --
соленый.
Не уцелел ни кот, ни пес,
не говоря о людях.
И лишь
шеренга из берез
шатается в простуде.
Старик из камня.
На руках
у старика ребенок.
Им
под дождем
стоять века
у пней своих избенок.
...Клюют печать колокола.
И плачут иностранцы.
Война и впрямь давно была.
Вот на асфальте глянцы:
уже сюда шоссе
сквозь гнев
пришло
в Хатынь,
сквозь дали...
Но дыбом сучья
у дерев,
как волосы,
стояли.1970
* * *
Иду коридором сосновым.
То хутор мелькнет, то село.
А наше родное Горбово
фугасное время смело.
Спросил у попутной старухи:
мол, где тут деревня была?
Но бабка пошарила в ухе
и медленно дальше пошла...
Порою потери приятны:
вокзальны...
Живешь -- впопыхах...
Но гибель всегда непонятна:
где юность гуляла -- там прах.
Вот чья-то судьба -- как жилище,
где надобно окна забить...
Еще не одно пепелище
душе предстоит посетить.1970
* * *
Какой заморыш
этот гитарист,
но как рокочет,
как перебирает.
Как переходит с ощупи на риск
и — вдребезги!
И нет, не умирает.
Отдышится, и снова:
ах ты, ах...
И прядь на голове его
как птица.
И зрители терзаются впотьмах,
на время разучившись
шевелиться.
Шаляпину играл еще...
И то: его гитаре
больше ста годочков.
Хотел было
подать ему пальто,
ан — нет! Не разрешает.
Сам. И точка.
И снежною Москвою с ним вдвоем
в гостиницу,
что в здании высоком...
А было так, что Блок ему: споем!
И пели с Блоком.
Все равно что с богом.
1970
* * *
Ко мне опять вернулось
лето!
Сколь постоянны небеса...
И с обветшалого портрета
порой - безумствуют глаза.
Не мне учить угрюмых чуду,
ввергать в метели встреч,
разлук.
Мы носим счастье,
как простуду,
и выздоравливаем вдруг.1970
* * *
Мне, наверное,
не спится
оттого, что
спят дороги,
что в кустах уснули
птицы,
птичьи песни и тревоги,
что в полях уснули
травы,
а в траву легли
букашки,
что уснул железный
трактор
на краю уснувшей
пашни.
Это плохо,
даже очень, --
все уснули...
Вот беспечность!
Кто-то должен
этой ночью
караулить время?
Вечность?1970
НОВОЕ ЛЕТО
Начинается новое лето.
Полоса незакатного света.
Все живые деревья и травы
горделивы,
нарядны,
кудрявы.
Только где вы, мои непогоды?
Где горбуньи-березы уроды?
Где промерзшие, мертвые лужи?
Стало солнечно? Празднично? Хуже?
Карнавальное солнце, ты -- маска?
Начинается новая пляска:
пляшут маски лесов и букашек,
все красиво, все смертно, все пляшет!
Где вы, ночи мои со свечою,
чтобы дождь за окном. Чтобы...
Что я?
Что я плачу -- пылинка, планета?
Начинается новое лето!1970
* * *
Ночь. Тропа.
Луна в разгаре.
Ветки шарят по лицу.
Улеглись лесные твари,
травы сбросили
трясцу.
В речке будущие шпроты
притушили рыбий глаз.
На меня,
царя природы,
наплевать им в этот час.
В сапоге скулит печально,
ноет
старая мозоль.
Никакой я
не начальник,
пуп земли,
а также -- соль...
Меж камней
и меж орясин
пробираюсь молча я,
словно старый
тарантасик
на ухабах бытия.1970
* * *
Попробуй опиши усталость,
когда осталось впереди
хороших слов такая малость,
а страшных слов
поди сочти!
Была любимая...
Что утро,
она дарила мудрый свет.
Но и она устала --
утлый,
уплывший в прошлое
предмет.
Не наверстать
ни на курорте,
ни в долгом, обморочном сне,
что потерял, или испортил,
или изжарил на огне.
Меня все тянет в лес,
однако.
Забиться в глушь.
Последний раз.
Причал у смертных
одинаков,
не одинаков смертный час.
Вулканы щупал,
море трогал,
ласкал леса и города.
Не заросла тоской дорога,
не оборвалась навсегда.
Еще иду.
И мчатся мимо
столбы, железные мосты.
Но вот усталость...
От любимой
остался след,
как от звезды.1970
* * *
Построил дом,
как прадед, топором
у берега, где шастает паром.
Теперь живу роскошно.
При свечах.
В иных, чем прежде,
утрах и ночах.
Со мною пес — не более кота.
Но злой и умный —
сущая мечта.
Копаюсь в грядках,
словно Лев Толстой.
Чуть отощал.
Разжился бородой.
Играю в шашки с местным
лесником.
Он был когда-то
с Дуровым знаком.
Ругает все:
погоду, лес, вино,
месторожденье — тихий город
Дно.
Так и живу.
Рыбачу окуней.
Пишу стихи осенние — о Ней...
А если в дом заявится тоска,
стреляю из двустволки —
в облака.1970
РОЖЬ
Мы каждый вечер
в эту рожь
с тобой ходили.
Каждый вечер...
Ты колоски ее берешь,
перебираешь,
не калеча.
А там, вдали, аэродром,
за рожью той
и вой, и грохот.
И дед грибной идет с ведром,
и наши с дедом слились
тропы.
Вот солнце село на бугор.
Чуть посидело
и скатилось...
И я все вижу до сих пор,
как ты
взамен его
светилась.1970
* * *
Ты рождена ночною птицей —
глазастой,
храброй,
смуглолицей.
Над лесом каменных строений
зигзаг твоих
возникновений.
Ты рождена ночною рыбой.
На дне.
Под сумрачною глыбой.
Ты в море пляшешь полосою,
как сталь,
как лезвие косое.
Ты рождена от света — светом,
от тьмы — таинственным предметом.
Поэтом — от вселенских мук.
Ты — луч.
Все остальное — круг.1970
* * *
Ходит луна по уснувшим вулканам.
Взглядом накрою ее,
что стаканом.
Молча и плавно летучие мыши
делают ночь
и темнее, и тише.
В нашей избушке
как солнышко — свечка.
Топится бочка,
нехитрая печка.
Радио вылило вздохи рояля.
...Дали клубятся,
российские дали.
Книга закрыта,
уснули страницы.
Мне моя женщина
больше не снится.
Снится Земля —
голубая, как детство.
Бездна пространства.
И — некуда деться.1970
* * *
Я лежу под кустом,
не убитый, не раненый.
Куст ракитовый —
дом,
только формы неправильной.
В дырьях — между листвы —
облака белокожие.
И куски синевы
как веселые рожицы.Завтра осень.
Вот-вот
занесет меня листьями.
Я встаю. Я живой.
Это все еще
истина.
Паучок на скуле
что-то делает вежливо.Все на этой земле
симпатично по-прежнему.1970
* * *
Я сяду в поезд
электрический,
уеду в загородный лес.
И отвернет соседка
личико,
ко мне теряя интерес.
Закрывшись мятою газетою,
как за кулисами актер,
я "зал" сквозь дырочку
исследую
не потому, что я
хитер,
не то чтобы
озорничая так
или скрываясь,
как злодей,
а потому, что
в час отчаянья
я не хотел пугать
людей.1970
* * *
Всю ночь барабанило в крышу.
Был дождь современен насквозь!
Казалось, что двигатель дышит,
вращая гигантскую ось.Мой он разметало, что волны!
Лежал я, как крейсер на дне.
И сочные стебли из молний
всю ночь колыхались в окне!1971
* * *
За рекой
остатки песенки
жмурят сонные глаза.
Все уснуло.
Смотрит весело
в воду
лунная краса.
Выходу один
в поддевочке,
ухмыляюсь сам себе.
Дохнет рыбка на веревочке,
засыпает дым в трубе.
Говорили до сударили
вещуны да шептуны,
будто стал я -- брюхом,
барином!
Про юдоль забыл страны.
Что пишу свои побасенки
о себе -- не о стране.
И растет себе напраслина,
так и ползает по мне.
Человек рожден с головушкой
не для склок.
Для светлых дум.
Только что уж там,
чего уж там --
поднимать по-бабьи шум.
Снова буду жарким почерком
выводить стихи рукой.
...Ничего еще не кончено,
даже -- песня за рекой.1971
* * *
Запоминаю лес, где я с утра
с кошелкою грибною пропадаю.
Запоминаю птичьего пера
сияние...
И эту птичью стаю,
что на ветвях повисла, как плоды.
Запоминаю жалобы лягушки,
и самолет, ворчащий с высоты,
и древний ситец
встреченной старушки.
Запоминаю бешеный изгиб
веселой речки -- озорная влага!
Что может быть таинственнее рыб?
Запоминай же их, моя бумага.
И рыжую дорогу в гуще трав,
и девушку, шагающую спешно...
Запоминаю. Истово. Стремглав!
Поскольку расставанье -- неизбежно.1971
* * *
Не писем жду,
а жду предчувствий.
Я верю в их подспудный
зуд.
...Уходит молодость.
И чуть ли
не наступает
Высший суд!
Ну, сколько сдвинул гор,
сыночек?
Смотри в глаза и говори.
...А где там -- горы!
Даже кочки
и те на месте,
хоть умри.
Вот, правда, есть одно победа
(досталась маленьком бою):
глядят глаза
родного цвета
все еще
в сторону мою...1971
* * *
Он
клок деревенского лета
приклеил руками
к холсту.
Две ложечки света и цвета,
и на тебе --
ешь красоту!
Умеют же, черти...
И право:
вот поле, дорога и лес.
И чистая рядом канава --
ну взял бы в нее
и залез!
Все правильно, честно и вкусно.
Одно лишь: дотронься --
стена!
И нет без пространства
искусства,
без вечности,
бездны
и сна.1971
* * *
Пей сейчас
густую мудрость книг.
Слушай птиц,
их пение и крик.
Запах звезд небесных
услови.
Тронь рукой сияние любви.
Ухвати безумие
за хвост!
Но -- сегодня!
Завтра -- не до звезд.Лишь сегодня радуйся и верь!
Барабань в любую
душу-дверь.
Выключай сегодня в сердце зло.
Бей сегодня
хищника в мурло!
Выноси сейчас
себя на суд.
Никакие "завтра"
не спасут.1971
* * *
По ночам хрустят суставы
у больной,
холодной дачи.
И мне слышится:
усталый,
запоздалый всадник скачет.
Ежедневно. Неизменно.
Кто он?
Призрак или -- фельдшер?
Председатель всей вселенной
или кто-нибудь
помельче?
Агроном? Колхозный сторож?
Мне он стал за лето близок.
Скоро вечер.
Значит, скоро
люди влезут в телевизор.
Кто-нибудь разломит книгу,
кто-нибудь погладит друга.
Ветер давится от крика.
Дождь лохматый,
точно вьюга.
Вот и ночь деревья прячет.
Где же всадник?
Любопытно,
почему же он не скачет,
почему молчат копыта?
Я не сплю вторые сутки.
Что-то там стряслось в природе.
Стало скверно. Стало жутко
в нашем дачном огороде.
Поплывет, наверно, скоро
сонный свет вокруг избушки...
Не пора ли, дети, в город?
Собирайте-ка игрушки.1971
* * *
Посмотрите на эту березу,
на ее безобразную позу.
Как стоит она лихо,
дурнушка!
Рядом с ней процветает избушка.
Точно хлебец румяный —
строенье.
А береза само неуменье
красоваться.
И шея кривая.
А на фоне того каравая
ей и вовсе, сопливой,
не место.
Но береза
бывает невестой.
Нет ей дела
до пышной халупы,
что пропахла гороховым супом,
что трещит от тепла и картошки...
Не береза, а радость
на ножке!1971
* * *
Тише, дети, тише, взрослые,
на закате вечер розовый.
И событие великое:
чья-то скрипочка
пиликает.
Так, бывает, птица вечером
не поет,
а светит свечкою.
Так порою радость
тайная
тихоструйно в сердце таяла.
Распахнем окошки-ставенки,
чью-то скрипку
слушать станем мы.
пусть уронит в душу
песенку.
Песня -- капелька.
А -- весело.1971
* * *
Утро голубое,
вечер фиолетов.
Как зеленый поезд,
промелькнуло лето.Рыжие осины,
ржавые канавы.
Дождик из резины
тянется на травы.Речка мутной злобой
рвется из оврага.
На шоссе автобус
мокрый, как собака.Солнце в дырку тучи
глянуло, встряхнулось.
И в груди — колючее
сердце улыбнулось.1971
