Главная
 
Библиотека поэзии СнегирёваПятница, 29.03.2024, 04:04



Приветствую Вас Гость | RSS
Главная
Авторы

 

Владислав Ходасевич

                                                
 
                        О последних книгах К. Бальмонта


Бранить Бальмонта за его последние книги ("Злые чары", "Жар-Птица", "Птицы в воздухе") стало уже считаться у критиков чем-то вроде "хорошего тона". Чем критик "левее" в искусстве -- тем он неистовее, и в неистовстве своем, быть может, всего больше этот самый "хороший тон" попирает. По отношению к Бальмонту мы обязаны какой-то глубокой и почтительной благодарностью. Он подарил нас книгами "Будем как солнце" и "Только любовь", и для этих самых критиков и судей когда-то, задолго до нынешнего "признания", в дни свистков и самой постыдной брани -- его имя было боевым возгласом. Теперь, когда эти критики получили признание, потому что публика сочла своевременным признать тех, кого они когда-то отстаивали так безуспешно, -- и прежде всего -- Бальмонта, -- кто не почел своим долгом его лягнуть, не за стихи, так за статьи, за переводы?

И лягаются так легко, так небрежно -- мимоходом. Мол, все-таки "пускай мое копыто знает", хоть и не стоит с ним долго возиться. Для острастки.

А между тем, то, с чем разделываются "тонкие" критики так модно и так жалко, -- есть глубокая, больная и печальная трагедия, -- и да будет стыдно тем, кто тащит на площадь бедную душу поэта. Может быть, Бальмонт в жизни своей -- в сердце своем, -- поэт больше, чем все поэты, и то, что он делает сейчас, -- самая последняя, кровавая жертва его богу.

Никогда Бальмонт не останавливался на половине пути, и быть не цельным, идти не до конца -- было для него самым страшным. И теперь, когда он пленился народным творчеством (ибо он всегда в плену -- У Любви, у Солнца, у "Четверогласия Стихий") -- он не смог понять границы плена и отдался весь, отдал снова всю душу, стал, или, вернее, захотел стать, певцом там, где другой поэт сумел бы остаться литератором.

Предположим, -- Валерий Брюсов обратился бы, как Бальмонт, к народному русскому эпосу. Конечно, он решил бы свою задачу чисто литературно, -- и мы бы получили ряд блестящих подделок, стилизаций, где собственное лицо Брюсова сказалось бы в выборе мотивов, в том, что именно более всего привлекло его внимание в подлинном народном творчестве.

Бальмонт поступил иначе. С чисто бальмонтовской внезапностью он решил: народ -- солнечность, я -- солнечность, народ -- как я, и я, как народ, народ и я -- величины одного порядка, одного наименования, и соединением, синтезом народного творчества и моего будет простое сложение -- плюс. Стал складывать яблоки с апельсинами только потому, что и те и другие -- круглые. И вот, пользуясь такой аргументацией, и всего более боясь остановок на половине пути, он стал громоздить глыбу на глыбу, обломок на обломок, не сравнивая, не пригоняя друг к другу, а глыбы падали и падали, падая, разбивались, -- и Бальмонт уже стоял среди груды камешков, рассыпавшихся вокруг него, -- а он все больше неистовствовал, все строил и ронял... После "Злых чар", где он еще как-то удерживался на ногах, -- "Жар-Птица", и Бальмонт почти раздавлен непосильной тяжестью своего труда.

 
Подвиг Бальмонта не удался, но, совершая его, он снова и снова, в который уже раз, сжег душу; совершая его, обрел опять новый мир, который мы никак не можем постигнуть, не можем вычислить его законов, мир, из которого слова еле долетают до нас. Бальмонт, кажется, понял это и сам. Теперь он уже заявляет ("Птицы в воздухе"):

...Я прыг с корабля их, и вот утонул.
О, счастливый прыжок. Ты навеки избавил
Человека Земли, но с морскою душой.
В тесноте корабля я своих там оставил,
И с тобой я, Морская царевна, я твой.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я вам честно солгал, не зовите изменным,
Но настолько все странно в морской глубине... --

что его слова мы почти уже не понимаем.
Последние годы и последние книги Бальмонт пережил в такой отъединенное?, что множество его слов, имен, понятий, образов -- стало намеками, понятными только ему. Он совсем отошел в сторону, в свой новый мир, и так хочет во что бы то ни стало пройти его "до конца", что ему приходится сказать теперь своим то, что когда-то сказал он чужим: "Мы говорим на разных языках". И, кажется, то стихотворение, где радуется он своему освобождению от тех, кому "честно солгал", написано позже другого, появившегося тому назад два года.

...Братья мыслей, вновь я с вами, я, проплывший океаны,
Я, прошедший срывы, скаты голых скал и снежных гор.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Слыша северных метелей стоны, бреды, вскрики, шумы
В час радений наших зимних, при мерцании свечей,
Я вас вброшу в дождь цветочный из владений Монтезумы,
Из страны Кветцалькоатля, из страны крылатых змей.

Сам Бальмонт всех лучше должен знать, что слишком далеки стали от него "братья мыслей", и Кветцалькоатль его для них -- пустой звук, слово, заворожившее "брата".

Заглушаемой горечью, кажется мне, полны страницы его последней книги -- "Птицы в воздухе". Бальмонт переживает трагедию, созданную его замкнутостью. Каждый возглас его о солнце -- горек и темен. И если по этому пути он будет "идти, не отступая" -- слова его будут нам все более и более чужды. Но память о прежнем Бальмонте, зажигавшем наши первые огни, сохраним почтительно, благоговейно, нежно

 
 
 
КОММЕНТАРИИ

О последних книгах К. Бальмонта. -- Южный край (Харьков). 1907. 23 декабря. Подпись: Георгий Р-н.

Ходасевич восторженно встретил первые стихи К. Бальмонта, писал о кн. "Литургия красоты", где предсказывал ему особую роль в создании "всемирной поэзии, поэзии Космоса и всеобъемлемости" и спорил с В. Брюсовым, пытавшимся вернуть поэта к "нежным напевам" (Искусство. 1905. No 5/7. С. 164--165).

Заметка "О последних книгах К. Бальмонта" -- продолжение спора с В. Брюсовым. Возмущенная тирада о "тонких" критиках множеством деталей прямо указывает на В. Брюсова. В 1907 г. В. Брюсов посвятил разбору книг К. Бальмонта две рецензии в журнале "Весы". В No 1 он писал о сб. "Злые чары": "В течение десятилетий К. Бальмонт нераздельно царил над русской поэзией. Другие поэты или покорно следовали за ним, или с большими усилиями отстаивали свою самостоятельность от его подавляющего влияния. Но расцвет творчества Бальмонта уже в прошлом. <...> Бальмонт повторяет сам себя, свои образы, свои размеры, свои приемы, свои мысли. <...>

Совершенно неудачны почти все попытки Бальмонта подделаться под склад русской народной поэзии, все его "заговоры", "ворожбы", "сказания". Русской стихии в его душе нет, и ее не заменят трафаретные словечки: "Солнце красно", "море-Океан", "чисто поле" и т. подоб." (С. 69--70).

Рец. Брюсова в No 10 была еще резче. Он упрекал Бальмонта в "посягательстве на чужую личность, на великую "соборную" личность народа", в подмене его духа, его языка "бальмонтизмами".

"По-видимому, находя, что наши русские былины, песни, сказания недостаточно хороши, он всячески прихорашивает их, приспособляет к требованиям современного вкуса. Он одевает их в одежду рифмованного стиха, выбрасывает из них подробности, которые кажутся ему выходками дурного тона, вставляет изречения современной мудрости, генеалогию которых надо вести от Фридриха Ницше. Но как Ахилл и Гектор были смешны в кафтане XVIII века, так смешны и жалки Илья Муромец и Садко Новгородский в сюртуке декадента" (С. 45--46).

По сути соглашаясь с тем, что К. Бальмонт не передал и не мог передать духа поэзии народной, Ходасевич протестовал против пафоса обличения, исходящего от литературного соратника, "брата", как В. Брюсов называл Бальмонта. В очерке "Брюсов" (1924) Ходасевич напишет: "Он любил называть Бальмонта братом. М. Волошин однажды сказал, что традиция этих братских чувств восходит к глубокой древности: к самому Каину" (см. т. 4 наст. изд.).

С. 380. "...Я прыг с корабля их, и вот утонул..." -- Ст-ние "Не вернувшийся" (Бальмонт К. Птицы в воздухе. Строки напевные. СПб.: Шиповник, 1908. С. 100--101).
С. 381. "Мы говорим на разных языках". -- Строчка из ст-ния "На разных языках" (Бальмонт К. Будем как солнце. М.: Скорпион, 1903). Кн. открывалась посвящением друзьям, среди которых первым назван Брюсов: "Брату моих мечтаний, поэту и волхву Валерию Брюсову..."
"...Братья мыслей, вновь я с вами, я, проплывший океаны..." -- Ст-ние "Из страны Кветцалькоатля" (сб. "Птицы в воздухе", с. 185--186).

Произведения

Статьи

друзья сайта

разное

статистика

Поиск


Snegirev Corp © 2024