Новая русская литература

 

Приход к власти в 1985 М.С.Горбачева и последовавшая эпоха «гласности» в советской печати радикально преобразили русскую литературу. Первыми из ранее запрещенных произведений проникли в печать написанные «в стол» сочинения официально «приемлемых» советских писателей. Довольно заметным был роман А.Рыбакова Дети Арбата (1987), который затрагивал болезненную тему связи между убийством С.М.Кирова в 1934 и началом сталинских репрессий. Публикация Доктора Живаго Пастернака в 1988 открыла путь в печать другим, ранее «неприемлемым» произведениям, например Е.И.Замятина, чей роман-антиутопия Мы был опубликован также в 1988. Лишь в 1989 рухнули последние барьеры, пропуская в печать сочинения живых эмигрантов и писателей-диссидентов, в том числе выдержки из Архипелага ГУЛАГа Солженицына.

К концу 1980-х годов в литературе нарастает идеологическое противостояние, выраженное открыто в литературно-критических и публицистических статьях, публикуемых в литературной периодике. Широко обсуждается публицистика Николая Шмелева, Игоря Клямкина, Василия Селюнина, Юрия Буртина, Вадима Кожинова, литературно-критические статьи Юрия Карякина, Натальи Ивановой, Владимира Лакшина, Аллы Латыниной, Станислава Рассадина, Бенедикта Сарнова, Станислава Куняева и др. Происходит размежевание периодических изданий на два направления: либерально-демократическое («Знамя», «Новый мир», «Октябрь», «Дружба народов», «Звезда», «Нева», «Литературная газета», «Волга», «Урал», а также «Московские новости», «Огонек») и национал-патриотическое («Наш современник», «Москва», «Литературная Россия», «Московский литератор»). Полемика приобретает ожесточенный характер. Газета «Правда» выступает с примирительной статьей О культуре дискуссий (1987), но литературно-идеологическая ситуация выходит из-под партийного контроля. На встрече с деятелями науки и искусства М.С.Горбачев осуждает враждебность дискуссий и пытается остановить раскол.

Литература остается значительной общественно-политической силой. Кандидатами в народные депутаты выдвинуты писатели Виктор Астафьев, Василь Быков, Юрий Воронов, Олесь Гончар, Сергей Залыгин и др. Создается комитет «Писатели в поддержку перестройки» («Апрель»). В его рабочий совет входят А.Гербер, И.Дуэль, А.Злобин, С.Каледин, В.Корнилов, А.Курчаткин, А.Латынина, Ю.Мориц, Н.Панченко, А.Приставкин.

Продолжается рост тиражей периодических изданий. Тираж «Нового мира» к началу 1989 достигает 1595 тыс. экз.; тираж «Дружбы народов» 1170 тыс.; «Знамени» – 980 тыс.; «Невы» – 675 тыс., «Звезды» – 210 тыс., «Литературной газеты» – 6267 тыс.

Продолжаются публикации запретных ранее текстов – Железной женщины Н.Берберовой, Красного дерева Б.Пильняка, дневников И.Бабеля и Г.Иванова, повестей В.Тендрякова, В.Войновича, С.Липкина, писем М.Булгакова, рассказов В.Шаламова, документов, связанных с судьбой А.Ахматовой («Дружба народов»); воспоминаний Н.С.Хрущева, Вяч. Вс. Иванова, писем Н.А.Заболоцкого, стихов И.Бродского, Л.Лосева, повестей Г.Владимова и Ан.Марченко, рассказов и эссе В.Гроссмана («Знамя»); Архипелага ГУЛАГа А.Солженицына, Розы мира Д.Андреева, Русской революции Б.Пастернака, Антисексуса А.Платонова, стихотворений И.Чиннова, В.Перелешина, Н.Моршена, Новой прозы В.Шаламова («Новый мир»), стихотворений А.Галича и А.Введенского, рассказов В.Набокова, дневников Е.Шварца, прозы С.Довлатова и В.Некрасова («Звезда»), романа-эпопеи В.Гроссмана Жизнь и судьба («Октябрь»).

Назревает новое противостояние: традиционной и постмодернистской поэтики. Новую литературу на страницах «ЛГ» обсуждают критики. В центре дискуссий о «другой» литературе Леонид Габышев (Одлян), Зуфар Гареев (Чужие птицы), Сергей Каледин (Стройбат), Людмила Петрушевская (Новые Робинзоны), Александр Кабаков (Невозвращенец), Евгений Попов (рассказы), Вячеслав Пьецух (Новая московская философия). Активно вторгается в официальный литературный контекст литературный андеграунд, начинается его литературно-критическое осмысление. В альманахе «Весть» выходит полный авторский текст повести Венедикта Ерофеева Москва – Петушки.

Литературная ситуация, представленная в ведущих литературных журналах, эклектична. Цинковые мальчики Светланы Алексиевич печатаются в «Дружбе народов» рядом с Плавающей Евразией Тимура Пулатова, Синие тюльпаны Юрия Давыдова – со Страхом Анатолия Рыбакова, Виктор Кривулин – с Юлием Кимом и Вадимом Делоне; повесть Владимира Корнилова Девочки и дамочки рядом с повестью Юрия Карабчиевского Жизнь Александра Зильбера. В «Новом мире» – «поздняя проза» Руслана Киреева и Песни восточных славян Людмилы Петрушевской, Дочери света Ирины Емельяновой и стихи Владимира Соколова – на фоне Номенклатуры М.Восленского, статей Мариэтты Чудаковой, Александра Ципко, Ксении Мяло и публикаций неизвестной прозы Бориса Пастернака; в «Вопросах литературы» – полностью (после публикации фрагмента в «Октябре») печатаются Прогулки с Пушкиным Абрама Терца.

Значительны колебания читательского интереса. По результатам подписки на 1990 год «Дружба народов» теряет более 30% подписчиков, «Октябрь» – 12%, «Нева» – 6%, «Знамя» незначительно прибавляет (2%). «Новый мир» приумножает количество подписчиков на 70%, «Наш современник» – на 97%, «Звезда» – на 89%. Рост тиражей отдельных изданий был стимулирован анонсом прозы и публицистики Александра Солженицына. Кроме публикаций В круге первом и Ракового корпуса («Новый мир»), Августа четырнадцатого («Звезда»), журналы помещают статьи, эссе, комментарии, непосредственно связанные с именем и деятельностью писателя. Солженицын печатает одновременно в «Литературной газете» и в «Комсомольской правде» статью Как нам обустроить Россию (1990).

В произведениях писателей новых поколений (Виктор Ерофеев, Зуфар Гареев, Валерия Нарбикова, Тимур Кибиров, Лев Рубинштейн) происходит смена репертуара, жанров, отторжение пафоса «искренности» и «правды», попытка отмены «советской литературы» (в ее официозной, деревенской и либеральной ипостасях) именно в «год Солженицына» (статья Вик.Ерофеева Поминки по советской литературе). «Другая» литература не монолитна, «первородство» Вик.Ерофеева, Дм.А.Пригова не признается Л.Петрушевской, Вс.Некрасовым.

Продолжается идеологическая борьба вокруг понятий «русские» и «русскоязычные» писатели: «Молодая гвардия» публикует юдофобские материалы, «Наш современник» – положительные отклики на Русофобию Игоря Шафаревича, Вячеслав Вс.Иванов публично разрывает дружеские отношения с ее автором, а «Новый мир» печатает статью Шафаревича Две дороги к одному обрыву – поступок неожиданный, если учитывать репутацию автора как ксенофоба (умноженную его же призывом со страниц «Литературной России» к активным действиям против А.Синявского после публикации фрагмента Прогулок с Пушкиным в «Октябре»).

Меняется литературная парадигма: отчетливее других об этом сказал Михаил Эпштейн в статье После будущего. О новом сознании в литературе (1991). С открытым появлением литературы бывшего андеграунда складывается новое противостояние: идеологическое и стилевое одновременно. Продолжают ожесточенно противостоять друг другу либералы-западники и традиционалисты-почвенники. Становится очевидным спад публицистики, в том числе литературной критики.

Для 1991 свойственно ощущение финала литературного периода. Все более активно ведет себя «новая», «другая», «альтернативная» литература (Сорокин, Пригов, Рубинштейн, Сапгир и др.). «Другая» литература, занимающая стратегические позиции, отвечает на попытки «шестидесятников» дезавуировать ее успех, противопоставляя себя литературе истеблишмента.

Первую в России Букеровскую премию, учрежденную в 1992, получает Марк Харитонов (роман Линии судьбы, или Сундучок Милашевича). Тот же 1992 отмечен такими произведениями, как Сюжет усреднения Владимира Маканина и Юг Нины Садур, Голова Гоголя Анатолия Королева и Здравствуй, князь! Алексея Варламова, Входите узкими вратами Григория Бакланова и Омон Ра Виктора Пелевина, Просто голос Алексея Цветкова и Человек и его окрестности Фазиля Искандера, Боевые коты Беллы Улановской и Знак зверя Олега Ермакова, Время ночь Людмилы Петрушевской, Дружбы нежное волненье Михаила Кураева, Фили, платформа справа Валерия Пискунова, Прокляты и убиты Виктора Астафьева, Записки жильца Семена Липкина, Вечером после работы Валерия Золотухи, Сонечка Людмилы Улицкой, рассказы Михаила Бутова, Обманки Александра Бородыни.
Происходит передел литературного пространства. Новые публикации современных «классиков» (Искандера, Битова, Маканина) встречаются без энтузиазма, длинные статьи в толстых журналах посвящаются постмодернистской прозе. Намечаются и две стратегии (тоже альтернативные друг другу) в «новой», «другой» прозе. С одной стороны – постмодернистская литература, в которую входят соц-арт и концептуализм (Д.Галковский, А.Королев, А.Бородыня, З.Гареев). С другой стороны, внутри того же поколения оживает и крепнет эстетика традиционализма (А.Дмитриев, А.Варламов, А.Слаповский, О.Ермаков, П.Алешковский, М.Бутов, В.Яницкий и др.). «Проектом 1992 года» можно назвать идею Феликса Розинера создать Энциклопедию советской цивилизации, задача которой – зафиксировать «фактологию и мифологию исчезающего мира» (о проекте объявлено в «ЛГ», № 37).

Октябрьское противостояние исполнительной и законодательной власти в октябре 1993 спровоцировало новую вспышку гражданской активности литераторов. Двусмысленное положение, в котором оказалась значительная часть творческой интеллигенции (призывать власть к решительным действиям – значило бы оправдать насилие), подвело черту в «романе» писателей с властью. Почти двухвековой сюжет, в котором действовали две силы – власть и властители дум, завершается. Начало процесса профессиональной дифференциации обозначают возникшие накануне и в течение 1993 журналы нового типа – «Новое литературное обозрение», «De Visu».

Из позиционных высказываний критиков разных поколений можно составить целый спектр «притяжения – отталкивания», «принятия – неприятия» общей ситуации – того, что одним представляется «крушением культурного контекста» (И.Роднянская), а другим – захватывающим строительством контекста нового (Н.Климонтович).

Критики констатируют «растерянность и вялость» романа Накануне накануне Евгения Попова, одного из первых римейков не советской, но русской классики; высоко оценивают первый роман дебютанта Михаила Шишкина Всех ожидает одна ночь, воссоздающий с несомненным блеском классический роман 19 в.; уповают на безликое эпигонство («Образцы русского реализма слишком известны и слишком высоки, чтобы писатель, ступивший на эту стезю, имел право гордиться своей самостью»), презрительно клеймят этим самым наименованием В.Пелевина и В.Шарова, Д.Галковского и Вл.Сорокина. Разноголосица критиков парадоксально свидетельствует о жизнеспособности новой литературы. В 1993 издательством «Глагол» выпущен двухтомник нарушителя не только эстетических табу Евгения Харитонова. Событием 1994 стал роман Георгия Владимова Генерал и его армия, увенчанный в следующем году Букеровскими лаврами.

Схватка реалистов с постмодернистами запечатлена на страницах газет и литературных журналов. Наиболее яркие из «шестидесятников» избирают позицию эстетического арьергарда.

После распада единой, казалось бы монолитной, системы, после пятилетки идеологического противостояния «национал-патриотов» и «демократов», последующего раздела литературного поля на две неравные части и игры на каждом поле отдельно, наконец после шокирующего выяснения отношений уже внутри своего круга наступает время, когда становится невозможно говорить о едином массиве «русской литературы» (хотя после слияния литературы эмигрантской и литературы метрополии именно это искомое единство и было обретено). Из 1995 скорее можно видеть параллельные «литературы» в русской литературе, множественность образований, каждое из которых имеет внутри себя набор необходимых для автономного существования средств. Характеризующие предыдущий этап дробление и распад, противостояние и стратегия взаимоуничтожения завершаются к 1995 настороженно-независимым сосуществованием. Мало общего между мелодрамой В.Астафьева Так хочется жить («Знамя», № 4) и фантасмагорией Последнего героя А.Кабакова («Знамя», № 9–10). Нравственно-психологической прозой Г.Бакланова (И тогда приходят мародеры – «Знамя», № 5; В месте светлом, в месте злачном, в месте покойном – «Знамя», № 10) и гротеском С.Залыгина (Однофамильцы – «Новый мир», № 4). Поэтикой общих мест Лавины В.Токаревой («Новый мир», № 10) и натужной философией Руки В.Пьецуха («Дружба народов», № 9). Между жестоким романсом Братьев А.Слаповского («Знамя», № 11) и традиционнейшим Рождением А.Варламова («Новый мир», № 4). Между развернутой метафорой Мне ли не пожалеть... В.Шарова («Знамя», № 12) и римейком Вороны Ю.Кувалдина («Новый мир», № 6). Общее только одно: в результате редакторского отбора они увидели свет в одном времени и в едином пространстве журнальной прозы.

Солженицын печатает рассказы в «Новом мире», Битов публикует главы нового романа в отечественном «Плейбое». Постепенно укрепляют свои позиции в современной литературе издательства, публикующие книги новых авторов («Вагриус», «Лимбус-пресс», «Издательство Ивана Лимбаха», «Пушкинский фонд», «Новое литературное обозрение»).

В 1995 явно лидируют записки, дневники, мемуары, «истории». Трепанация черепа Сергея Гандлевского вызывает оживленную литературную дискуссию. Коллективным героем Гандлевского становится судьба поколения. Открытость и откровенность, исповедальность и искренность – особая черта нового литературного этапа. Освобождение от иронии читается и в Двадцати сонетах к Саше Запоевой Тимура Кибирова («Знамя», № 9), в Альбоме для марок Андрея Сергеева («Дружба народов», № 7–8), отмеченном премией Букера.

В филологическом мегажанре, соединяющем комментарий с текстами цитируемыми и своею собственной прозой, выступает в 1995 Михаил Безродный («Новое литературное обозрение», № 12). К прозе faction примыкает эссеистика. Новое русское эссе персонажно – сюжет, как и полагается в эссе, составляет развитие мысли, а действия героев являются как бы экспериментом, голгофой идеи (Возвращение из ниоткуда М.Харитонова). Герои суть персонификации авторских размышлений – иногда более, иногда менее удачные. Почти всегда – скучная: это не оценка, а качество эссеистической объемной крупноформатной прозы.

Активной жанровой площадкой в середине 1990-х годов становится и полная противоположность faction – то, что называется fiction, художественная проза в традиционном значении этого слова: романы, повести и рассказы, исполненные фантастического гротеска, – от Онлирии Анатолия Кима до Последнего героя Александра Кабакова.

Общий кризис, переживаемый отечественной словесностью в постсоветском пространстве, можно обозначить как кризис идентичности. Советская литература закончилась, антисоветская исчерпала свой пафос, а-советская литература оказалась в самом сложном положении. Особенно те литераторы, кто этнически является, скажем, абхазцем (Искандер), корейцем (Ким), киргизом (Айтматов), но, не отождествляя себя с «советским» миром, воспитывался и стал писателем внутри русской культуры. Отсюда – особая сложность их положения в литературном сегодня при всевозрастающем влиянии литераторов иных школ и групп: от неотрадиционалистов Андрея Дмитриева, с его Поворотом реки и Закрытой книгой, и Петра Алешковского, с авантюрно-историческим Василием Чигринцевым, до постмодернистов Владимира Шарова и Нины Садур. Кризис этот наиболее очевидно проявил себя в романе Тавро Кассандры Ч.Айтматова, Пшаде Фазиля Искандера, Оглашенных Андрея Битова, Поселке кентавров Анатолия Кима.

Освободившись от роли властительницы дум, литература освободилась от множества внелитературных обязанностей – к концу 1990-х годов стало ясно, сколь охотно она занялась саморефлексией. Пользуясь термином лауреата премий Букер и Антибукер (учреждена «Независимой газетой») эссеиста Александра Гольдштейна, «литература существования» воцарилась в жанровом репертуаре. Бесконечный тупик Дмитрия Галковского, Трепанация черепа Сергея Гандлевского, Азарт Андрея Битова, Заметки литературного человека Вячеслава Курицына, Б.Б. и др., а также Славный конец бесславных поколений Анатолия Наймана, книга Евгения Рейна Мне скучно без Довлатова составляют главный интерес литературы конца 1990-х годов.

Тотальная мемуаризация, музеефикация, тяготение к жанру своеобразной «телефонной книги», справочника, словаря, энциклопедии (БГА Михаила Пророкова, Анкета Алексея Слаповского) свидетельствуют о завершении этапа культурной истории, позволяющей писателю говорить с двух позиций, двух голосов: участника-свидетеля и интерпретатора. Одновременно в прозе происходит переосмысление русской истории в беллетристической форме через метафоризацию исторического процесса (Старая девочка Владимира Шарова, Борис и Глеб Юрия Буйды). Нелицеприятному социально-психологическому анализу подвергается современное общество в романе Владимира Маканина Андеграунд, или Герой нашего времени (1998), гротескное зеркало перед гримасами современности ставит Виктор Пелевин (роман Generation П, 1999). Подводить итоги уходящего десятилетия писатели пробуют в фантастических (Андрей Столяров, Жаворонок) и эсхатологических (Алексей Варламов, Купол) романах.

Падают тиражи литературных журналов, однако возникают и новые периодические издания («Postscriptum»). Издательства, за немногими исключениями, печатают массовую (Доценко, Маринина, Пушков и др.) литературу. Складываются премиальные структуры: Букер, Пушкинская премия, Антибукер, множество журнальных премий, «Северная Пальмира», с 1998 еще премия Аполлона Григорьева – так ее назвали критики, учредившие в 1998 собственную Академию русской современной словесности. Литературная критика и литературная журналистика активно печатаются в газетах («Независимая», «Общая», «Коммерсантъ», «Известия»). Теряет свои популярность и влияние «Литературная газета».

 
© 2001-2009 Онлайн Энциклопедия «Кругосвет»