Главная
 
Библиотека поэзии СнегирёваЧетверг, 28.03.2024, 20:19



Приветствую Вас Гость | RSS
Главная
Авторы

 

Глеб Горбовский

 

   Раннее, разное...

           Часть 2



* * *

Все, что я хотел на свете –
это делать строчки эти.
Но пришлось колоть дрова,
латышам пасти скотину,
на вокзалах воровать
чемоданы и корзины.
Но пришлось сидеть в тюрьме,
сочинять блатные песни.
Но пришлось сидеть в дерьме,
есть буханочную плесень.
Но пришлось спасать башку
от каких-то там фашистов,
есть древесную муку
и сгнивать в болотах мшистых,
сибирячить, латышить,
сахалинить, ленинградить...
Жить в тайге, в Москве, на даче.
А вообще – хотелось жить...
Ну не мог я жить иначе.



НА ЦЕЛИНУ

Музейный город Ленинград,
движенья нет – сплошной парад!
Здесь обыватели толкутся,
как бы верша исход судеб.
Здесь пищи разные жуются,
как будто мысли, а не хлеб.
Здесь ходят гоголем горбуньи,
и маразмический поэт
того гляди, от злости клюнет
или отправит на тот свет.
... Я уезжаю... На вокзале,
как баба голая, часы...
Носильщик в денежном накале
мой хлам возносит на весы.
А я молюсь впервые Богу
за то, что он меня понес
из рая гнусного – в дорогу,
и, да святится паровоз!



* * *

Вот, когда меня отгонят от вагона,
стану я больным
на пять минут.
Травмочки...
Депрессии,
законы
человечка нынешнего
мнут.
Поезд отправляется во столько.
Что же, я не волен изменить
ничего...
И даже злые столики
не хотят нетрезвого кормить...
Элемент я...
Наведу румянец,
водочкой шарахну по скуле!
Поезд, голубой, как иностранец,
побежит по дымчатой земле...



* * *

С тобою мороз ночевал на земле.
И, если погибнешь, родная разиня,
ты будешь лежать у меня на столе,
одетая сморщенной кожею синей.
Мне двадцать и девять
разбросанных лет,
мне жалко тебя
и смешно за тебя.
Ты бродишь вокруг
геиальных планет,
которые в смысле
и вроде тебя.
Какая любимая!
Даже молчу.
Я только тебя возношу в поднебесье.
... А люди по-прежнему ходят к врачу,
а надо ходить не туда,
а где весело.



СЛЕЗЫ ЖЕНСКИЕ

                     Л. Г [ладкой]

Защитный рюкзак за спиной,
и ноги в сапожной резине...
Любимая женщина мной –
завязла в болотной трясине...
В округе – души не найдёшь...
Вода в сапогах –
леденела...
Клешнями
сграбастала дрожь
красивое женское тело.
... А в небе –
летел самолёт,
двукрылый летел кукурузник.
Не знал, вероятно, пилот,
что ниже –
в Советском Союзе,
в болоте,
с душой, с рюкзаком,
с железною банкой консервов,
с раскусанным в кровь языком,
с разорванной пряжею нервов,
в зловонном болоте,
жива,
еще бесподобна и зряча –
торчала, крича, голова...
впервые –
естественно плача!..Сахалин, 1959.


БЫВШИЕ ЛЮДИ

                     "Геофизики кочуют в будках."

На тряских нарах нашей будки
учителя, офицерьё.
У них испорчены желудки,
анкеты, нижнее бельё...
Влетает будка в хлам таежный,
все глубже в глушь, в антиуют...
И алкоголики тревожно
договорятся и запьют.
На нарах ёмкостей бездонность,
посудный звон спиртных оков.
На нарах боль и беспардонность,
сплошная пляска кадыков!
Учителя читают матом
историю страны труда;
офицерье ушло в солдаты,
чтоб не вернуться никогда.
Чины опали, званья стёрлись.
Остался труд – рукой на горле.
И тонет будка в звездной чаще,
как бывшее
в происходящем...

Сахалин, 1958



Из цикла "ЯКУТСКИЕ СЕМИСТИШИЯ"

1.

На Колымском тракте – трактир.
Пьет проезжий преступный мир.
Пролетают с воплем машины,
тянут бешеный свой пунктир...
А в трактире – преют плешины.
... Вышла девушка на крыльцо, –
кровью вымазано лицо...

16 августа 1962


2. В БАРАКЕ

Ведро вина. Бок-о-бок кружки.
Дружки гуляют и подружки.
В углу кого-то вяло режут.
Окольцевал иных картеж.
Сверкают зубы, блещет нож!
... И всё загадочней и реже
смеётся наша молодёжь.

15 августа 1962

3.

Тому улыбнется, другого обнимет,
обрежет для третьего стройные косы...
Сменяет по просьбе фамилию, имя,
горит, догорает, пощады не просит...
Заласкана всеми. В объятьях, как в дыме
пылает, хохочет, бросается сыном...
Как будто ей душу облили бензином!..

24 августа 1962

4.

Какое страшное лицо...
Глаза ночные без просвета,
а губы вылились свинцом...
... Кому-то станет он отцом?
Чьё тело будет им согрето?...
Он громко пьёт из кружки пиво,
и жмется очередь тоскливо...

15 августа 1962

5.

Руке – лежать на поручнях.
Волне – играть с волной...
... Я скверный, я испорченный,
я не живу с женой...
Лежу в каюте, скорченный...
Поймаю муху спящую –
и мучаю, кричащую...


18 августа 1962


Из цикла "ВОЛЬНЫЕ СОНЕТЫ ДЛЯ АНЮТЫ"

1.

Человек застрелился... В плаще и в очках...
Он лежит у палатки на хвойной постели.
Переваривал пищу, стоял на ногах,
и никто не заметил, что он – на пределе.
Иногда улыбался куда-то туда –
в голубую зовущую сторону юга...
Может в той стороне, где дымят города,
разлюбила его... погубила подруга.
... Мы его положили, в плаще, в мерзлоту,
мы его пожалели, известно...
А потом навалили потолще плиту
и ушли торопливо на новое место.
... И осталась река, да гора... да луна.
Человеку нужна тишина.

20.6.64


2. ЕДОКИ

Поедаю торжественно звёзды.
Попиваю восторженно воздух.
Я живу аппетитно и просто
океана ледового возле.
... Гей, писатели, мозга прорабы,
нынче пьёте в каком ресторане?
На закуску вам крысы и жабы,
на прекрасное – кустик герани...
... Извините, ребята, собрата:
опьянел он от солнечных пуншей...
Нам не бросит ни слова в награду
генерал от поэзии – Пушкин...
Он посмотрит на сытых людей
и уйдёт навсегда с площадей...

24.5.64


3.

Тупо топать по болоту,
воду мутную мутя...
Что ты лаешь на работу,
двухметровое дитя?
Выше носик, дядя Ваня,
на конфетку – пососи...
... Мы шагаем в дыме брани
по Ивановой Руси.
Комарами, как бронёю,
глухо засран Ванин лик.
Я иду и песни ною:
непролазный путь велик.
... Два Ивана, два болвана,
два болотных великана...

26.5.1964


4.

Была у Эрнеста яхта,
на ней догонял он ветры.
Сам заступал на вахту,
сам обнимал планету.
Рыбу ловил и зверя,
море любил и сушу...
Только земле и верил,
только ее и слушал...
Плечистый был, не плешивый,
мудрый, еще не старый...
Был он седой вершиной,
спящей Килиманджарой;
копошился внизу народ...
И все-таки... из ружья... в рот...

9-10.6.1964


5. ЭПИЛОГ К СОНЕТАМ

Только – проекты...
И только – воздушные замки...
Каждой весной зарастает надеждою сад...
Разве пристойно поэту
сонетами шамкать –
в ржавые, в злые свои шестьдесят?...
Надо – сейчас! – до звонка, до отъезда
выпить все соки, все мысли земли!...
Только красивым и сильным –
в поэзии место.
Только горячие –
грели холодных и жгли...
... Режу, калечу себя,
истязаю
и – уступаю другим...
Исчезаю...


БАЛЛАДА О ДВУХ ГЕОЛОГАХ

                    ... памяти Н. Терешенкова

Горы. Палатка. Сумрак дрожит.
Пусто в жадном желудке.
Рядом на шкуре товарищ лежит,
мертвый вторые сутки...

Рация плачет,
мелким дождем –
в небе – тире и точки...
Нас не услышали.
Мы подождем.
Это еще – цветочки...
Маминой ниткой локоть зашит
на серой спортивной куртке,
в которой
парень тихо лежит,
мертвый третьи сутки...

Просто – камень,
подлый кругляк,
вылез из-под подошвы,
и вот человек полетел так,
словно он
всеми
брошенный...
Другой другому –
/уже не спешит/ –
на грудь кладет
незабудки...
Их было двое.
Один – лежит,
мертвый
четвертые сутки...

... Быть может, это было давно:
горы, небо, палатка...
еще ни радио, ни кино,
еще – другие порядки...
еще – пещеры, не этажи...
еще человеку
не жутко,
когда товарищ рядом лежит,
мертвый
пятые сутки...

11-12.7.1964


* * *

Бездомная лошадь
сдыхать не хотела:
копалась в помойках,
шаталась без дела...
Придет и молчит
у крыльца магазина.
На морде отвиснет губа,
как резина...
Накроет туманом глаза ей
дремота...
Бывает, и пряник
протянет ей кто-то...
Бывает и хуже:
к несчастному носу –
приставят горящую вдруг
папиросу...
В рабочем поселке
работали люди.
Они пребывали в заботах,
в простуде,
они пребывали
в любви и печали,
и лошадь, как правило –
не замечали...
... Обычно,
в отхожем помойном овраге –
ее окружали худые собаки.
Вели себя мирно:
не выли, не грызлись.
Совместно делили мгновения жизни...
... И было смешно,
и печально,
и странно –
увидеть,
когда еще сыро и рано,
увидеть,
как в сером тумане рассвета –
куда-то тащилась
компания эта...

20 сентября 1967


* * *

Молчим,
не набирая в рот воды.
А на собраньях –
пузырятся речи...
Гудят бахвалы в трубочные рты,
горят сердца,
как доменныя печи.

А мы – молчим...
В нас – безголосье птиц...
Но мы – летаем,
всё еще – ЛЕТАЕМ!
Пусть –
по ночам,
когда не видно лиц...
Благословенна все же –
наша стая!...

Порою –
наши косточки
дробят...
Но и тогда над нами –
вечность виснет!

... Двадцатый век! –
поэт
ушел в себя...
Но не настолько,
чтоб уйти –
из жизни...

21 октября 1967


* * *

На меня порою злятся:
пишет – грустные стихи!..
... Разве я нарочно,
братцы?!
Разве я –
не прочь "хи-хи"?!
Вы им – /критикам/ –
не верьте:
не мозги у них,
а – жир!...
... Иногда
стихи о смерти –
веселей
стихов за Мир!...

19 сентября 1968


* * *

                   Б. Тайгину

На лихой тачанке
я не колесил.
Не горел я в танке,
ромбы не носил.
Не взлетал в ракете,
утром,
по росе...
Просто –
жил на свете,
мучился, как все...


* * *

Пишу начальству заявление –
не от себя,
от поколения:
Вы разрешите нам, Высочество,
уйти из пьянства –
в царство Творчества...
Уйти в лесные поликлиники,
из меланхоликов –
в сангвиники...
Сбежать из имени-фамилии –
в ребёнки,
в дождики и в лилии,
в ночные волчьи завывания...
Рвануть из должности и звания,
из качества,
из толп количества –
в свое Высочество,
Величество!.. .

29 мая 1968


* * *

             Ребятам по эпохе –
             Уфлянду, Ерёмину и Виноградову.


По проспектам
ходили парни,
расхолаживали друг друга...
Большинство из парней –
бездарные,
каждый третий –
пёс или сука...
А меж них – сновали неведомые,
неразгаданные,
другие...
И – почти что все
были преданы...
Хорошо,
что были –
такие!
Эти люди – вежливо мучились...
Эти люди – эпоху строили...
... Эти люди были,
как случаи,
и пожалуй –
были героями!

7-8 декабря 1969


КАКОВО?...

Каково на свете птицам
без орудий производства
строить гнёзда

и кормиться
без основ животноводства?
Каково зверью на свете
убивать без револьверов,
не читать,

как чтут в газете
твой грабёж больших размеров?
Каково ползучим гадам,
вечно – лёжа

и ни разу,
ковыряя носом падаль,
не надеть противогаза?


... Каково на свете людям,
мы и спрашивать не будем.


* * *

В час есенинский и синий –
я повешусь
на осине...
Не Иуда,
не предатель, –
на осине,
в Ленинграде,
под окном у Комитета...
Что мне сделают
за это?!

9 июня 1968


ЗЕЛЁНЫЙ ГАЛСТУК

Я куплю себе галстук
зеленый, как травка,
Щегольну по бульвару –
бульварный поэт...
Будет ценной и модной
моя бородавка
под округлой скулою –
коричневый цвет...
Будут старые девы бубнить о поэте:
– Утром пьёт он какао...
– Водку пьёт он в обед... –
Рассуждая порой обо мне,
как о странном предмете,
будут мне убавлять по ошибке
количество лет.
Будет весело тем
наблюдать меня в этакой роли,
будет больно друзьям –
если будут друзья...
Я куплю себе галстук,
зелёный, как поле...
Будь он проклят –
разумный и будущий Я!


ПРОСЬБА

Когда я буду стар для песен
и для тебя,
а это будет;
когда виски покроет плесень,
а голос станет хил и нуден,
тогда не нужно в богадельню:
свези меня, как в сказке, –
в лес.
То будет утро,
будет ельник,
и что-то будет лить
с небес...


НОЧЬ. ТРОПА

Ночь. Тропа.
Луна в разгаре.
Ветки шарят по лицу.
Улеглись лесные твари,
травы сбросили
трясцу.
В речке будущие шпроты
притушили рыбий глаз.
На меня, царя природы,
наплевать им в этот час.
В сапоге скулит печально,
ноет
старая мозоль.
Никакой я
не начальник,
пуп земли,
а также – соль...
Меж камней
и меж орясин
пробираюсь молча я,
словно старый
тарантасик
на ухабах бытия.


* * *

В саду цветы полузавяли,
еще немного и – мертвы.
Меж туч светило –
как в провале,
моей не греет головы.
Боюсь осенних помрачений,
когда вот-вот
и грянет снег...
Боюсь,
как всякий злой, вечерний
и одинокий человек.


* * *
                  Е. Михнову-Войтенко *

Я тихий карлик из дупла,
лесовичок ночной.
Я никому не сделал зла,
но недовольны мной.
Я пью росу, грызу орех,
зеваю на луну.
И все же очень страшный грех
вменяют мне в вину.
Порой пою, и голос мой
не громче пенья трав.
Но часто мне грозит иной,
кричит, что я неправ!
Скрываюсь я в своем дупле,
и, в чем моя вина,
никто не знает на земле,
ни бог, ни сатана.

---------------------
* По крайней мере, так утверждает Михнов. /ККК/.
/Соснора утверждает обратное, что – о нём. – ККК/



* * *

На дива-, а на дива-не, на диване
мы лежим, художнички.
У меня, ах у меня, да и у Вани
протянулись ноженьки.

В животе, в животе снуют пельмени,
как шары бильярдные.
Дайте нам, ах дайте нам хоть рваных денег –
будем благодарные.

Уменьша-, уменьшаемся в размерах
от недоедания,
жрут сосе-, жрут соседи-Гулливеры
жирное питание.

А мы буты-, мы бутылочку пo пoпe
хлопнули б ладошкою!
А мы бы дры-, мы бы дрыгнули в галопе
вытянутой ножкою!

Закадри-, закадрили бы в кино мы
по шикарной самочке...
Мы лежим, мы лежим, малютки-гномы,
на диванной ямочке.

На дива-, ах на диване, на диване –
тишина ... раздалася.
У меня, ах у меня, да и у Вани
жизня оборвалася.


* * *
                      А. Найману

Уходят праздные друзья,
и начинается мой праздник!
Я, как степенная семья,
разогреваю чай на газе...
Я, как примерный семьянин,
ложусь на островок дивана...
... Как хорошо, что я – один,
что чай желтеет из стакана,
что я лежу и вижу сны,
и в этих снах – такая радость,
что ни любовниц, ни жены,
ни даже счастия –
не надо!...


* * *

Навеселе, на дивном веселе
я находился
в ночь под понедельник!...
Заговорили звери на Земле,
запели травы,
камни загалдели...
А человек – обугленный пенек! –
торчал трагично
и – не без сознанья...
Как фантастично был он
одинок,
заглядывая в сердце мирозданья!...
... Навеселе, на дивном веселе
я спал,
и плакал, жалуясь Земле...


СМЕРТЬ ПОЭЗИИ

                   Светлой памяти Б. Пастернака

В середине двадцатого века
на костёр возвели
Человека.
И сжигали его,
и палили,
чтоб он стал
легковеснее пыли,
чтобы понял,
какой он пустяшный...
Он стоял
бесшабашный
и страшный.
И стихи в голове Человека
стали таять
сугробами снега.
И огонь –
стихотворные строчки
загонял
ему в сердце,
и в почки.
Пламенея, трещали поленья,
и плясало вокруг
поколенье:
первобытно плясало,
пещерно,
и ритмически –
очень неверно...
А на небе Луна
помирала,
что убита ракетой
с Урала.



У ШЛАГБАУМА

                  [К. Кузьминскому]

Он уезжает из России.
Глаза, как два лохматых рта,
глядят воинственно и сыто.
Он уезжает! Всё. Черта...
"Прощай, немытая..." Пожитки
летят блудливо на весы...
Он взвесил всё. Его ужимки –
для антуража, для красы...
Шумит осенний ветер в липах...
Собака бродит у ларька...
Немые проводы. Ни всхлипа.
На злом лице – ни ветерка.
Стоит. Молчит. Спиной к востоку.
Да оглянись разок, балда!...
... Но те берёзы, те восторги
его не тронут никогда...
Не прирастал он к ним травою,
и даже льдом – не примерзал...
Ну, что ж, смывайся... Чёрт с тобою.
Россия, братец, не вокзал.
С его высокого крылечка
узнать впотьмах не мудрено.
... Но, хоть сиянье жизни вечно,
а двух рождений – не дано!

22 марта 1974
 

Произведения

Статьи

друзья сайта

разное

статистика

Поиск


Snegirev Corp © 2024