Дмитрий Цензор

 

        Стихи разных лет

ИЗ ЦИКЛА "СТАРОЕ ГЕТТО"

* * *

Нависли сумерки. Таинственны и строги
Пустые улицы. Им снится даль времен.
И только иногда, смущая мутный сон,
Спешит по ним евреи - дитя земной тревоги.

Брожу у ветхих стен угрюмой синагоги-
И слышу пение унылое, как стон...
Здесь тени скорбные глядят со всех сторон, -
О, как бледны они, измучены, убогий

Здесь реют призраки кровавых темных лет
И молят жалобно и гонятся вослед
Испуганной мечте... Сгустилась тьма ночная.

И гетто старое мне шепчет, засыпая:
"Возьми моих детей... Им нужен вольный свет...
Им душно, душно здесь... Темна их доля злая..."

В безмолвии старинного квартала
Проходит жизнь, туманная, как бред.
Сменился день. Глухая ночь настала
И зажелтел из окон тусклый свет.

И в поздний час у мрачного портала
Я жду ее-хранящую обет...
Она глядит печально и устало,
И призрачно звучит ее привет.

и бродим мы, тоскуя и любя,
Безмолвные, безропотно скорбя,
Мы ничего не ждем и безнадежны

Часы любви. Над нами ночь и тьма.
Вокруг молчат потухшие дома.
И грезы их, как старость, безмятежны.


9

В садах мечты я выстроил чертог...
Ведут к нему воздушные ступени,
Хрустальный свод прозрачен и высок,
Везде цветы, цветы и блеск весенний.

В чертог любви и чистых наслаждений
Я ухожу от скорби и тревог
И вижу сны... Я в них всесильный гений,
Восторженный и радостный, как бог.

Когда же день бросает алчный зов,-
Мои мечты-испуганные птицы
Умчатся вдаль... и снова, бледнолицый,

Блуждаю я меж стонущих рабов.
И жизнь моя тоскливее темницы,
Не знающей ни солнца, ни цветов.


НА КОРАБЛЕ

1

Струится зной по дремлющим волнам,
И медленно проходит без возврата
Глубокий день. Горит пожар заката,
И алый свет скользит по облакам.

Равнина вод молчанием объята.
И облака спешат, как в дальний храм,
К пурпурной мгле, в пустыню небоската,
И, замерев, стоят недвижно там.

Корабль устал. Качаясь, тихо дремлет.
Мертвеет зыбь, и виснут паруса.
И я один в слепые небеса

Гляжу с тоской... Мой дух затишью внем
И жаждет бурь. Закатный меркнет свет.
Уж ночь близка. Уж поздно. Бури нет...


II

Медлительно сходились туч ряды,
Бросая в тьму гудящие зарницы,
И прыгали, как яростные львицы,
Соленых волн вспененные гряды.

Корабль стонал в предчувствии беды...
Но ликовал я, смелый, бледнолицый.
Я пел. И крик морской полночной птицы
Мне отвечал из неба и воды.

А на заре настала тишина.
Лениво нас баюкала волна.
Но день пылал. И, бурей утомленный,

Благословлял я солнечный восход
И синеву золотопенных вод,
И край мечты, безвестный, отдаленный.


У МОРЯ

Полночь. У моря стою на скале.
Ветер прохладный и влажно-соленый
Трепетно обнял меня, как влюбленный,
Пряди волос разметал на челе.

Шумно разбилась на камни волна-
Брызнула пеной в лицо мне обильно...
О, как вздымается грудь моя сильно,
В этом раздолье предбурного сна!

Я одинок и свободен. Стою
Полный желаний и думы широкой.
Море рокочет мне песню свою...

В гавани темной, затихшей, далекой
Красное пламя на мачте высокой
В черную полночь вонзает струю.


РИМ И ВАРВАРЫ

Восстали варвары на исступленный Рим.
Безумный цезарь пьян средь ужаса и стона,
Рабы-сенаторы трепещут перед ним,
И кровь народная дошла к ступеням трона.

Продажный дух льстецов бессильно-недвижим
Позор и ложь царят под сводом Пантеона.
О, родина богов!-твое величье-дым...
И бойся грозного дыхания циклона.

Спеши ! Из пьяных урн кровавый сок допей!
Уж Варвары идут от солнечной равнины
С душою мощною, как веянье степей.

Свободный, новый храм воздвигнут исполины
И сокрушат они гниющие руины
Разврата, казней и цепей.


ВСАДНИК ЗЛА

К картине Ф. Штука

Кровавый ураган затих над мертвой нивой.
Холодная, как сталь, над ней синеет мгла.
И ворон чертит круг зловеще-прихотливый,
И страшен взмах его тяжелого крыла.

Безмолвие и смерть. Толпою молчаливой,
Сплетенные борьбой, разбросаны тела...
Но вот встает из мглы великий Всадник Зла
На призрачном коне, в осанке горделивой.

Свинцовый, тяжкий взор вперяет в землю он.
Ступает черный конь по трупам искаженным,
И слышен в тишине последней муки стон...

И всадник смотрит вдаль: потоком озлобленных
Ползут его рабы, гудит железный звон...
Хохочет великан над миром исступленным.


БЕССМЕРТИЕ

Кто из нас станет богом?
               Альфред Мюссе

О, если ты пророк,-твой час настал. Пора!
Зажги во тьме сердец пылающее слово.
Ты должен умереть на пламени костра
Среди безумия и ужаса земного...

Не бойся умереть. Бессмертен луч добра.
Ты в сумраке веков стократно вспыхнешь снова.
Для песни нет преград,-она, как меч, остра;
И нет оков словам, карающим сурово...

И тусклые года томлений и тревог,
Как факел, озарит, страдалец и пророк,
Негаснущий костер твоей красивой смерти.

Из пламени его голодных языков
Не смолкнет никогда мятежно яркий зов:
"Да будет истина1 Да будет правда!-Верьте!"


ЖЕНЩИНЫ

Печальные, с бездонными глазами,
Горевшие непонятой мечтой,
Беспечные, как ветер над полями,
Пленявшие капризной красотой...

О, сколько их прошло передо мной!
О, сколько их искало между нами
Поэзии и страсти неземной!

И каждая томилась и ждала
Красивых мук, невысказанной неги.
И каждая безгрешно отдала
Своей весны зеленые побеги...

О, ландыши, грустящие о снеге,-
О, женщины! У вас душа светла
И горестна, как музыка элегий...


ИЗ ЦИКЛА "СТАРЫЙ ГОРОД"

2

Есть грустная поэзия молчанья
Покинутых старинных городов.
В них смутныи бред забытого преданья,
Безмолвие кварталов и дворцов.

Сон площадей. Седые изваянья
В тени аркад. Забвение садов.
А дни идут без шума и названья,
И по ночам протяжен бой часов.

И по ночам, когда луна дозором
Над городом колдует и плывет,-
В нем призрачно минувшее живет.

И женщины с наивно-грустным взором
Чего-то ждут в балконах, при луне...
А ночь молчит и грезит в тишине.


ИЗ ЦИКЛА "ОСЕНЬ"

4. ШЕЛЕСТ ОСЕНИ

Я вижу из окна: гирлянды облаков
Из слитков золотых плывут по синеве.
Идет их поздний блеск желтеющей листве,
Печально-праздничной гармонии цветов.

Приходят сумерки. Ложатся по траве
И веют холодом покинутых углов.
Деревьям жаль тепла. Небрежен их покров,
Поблекший, шелковый, в причудливой канве.

И прошлого не жаль. И помнит старый сад
Больную девушку в тени густых ветвей.
Был нежен и глубок ее печальный взгляд.

Пустынно и мертво тоскует глушь аллеи.
И в золоте вершин дрожит последний свет,
Как память о былом, чему возврата нет.


ДЕВСТВЕННИЦЫ

Расцветших девственниц безгрешные постели,-
Их свежесть, белизна, их утренний наряд,-
Они весенние, святые колыбели,
Где грезы о любви томятся и грустят.

Упругие черты стыдливо опьянели
И молят о грехе томительных услад.
К ним никнут юноши в невысказанной цели,
Но гонит их душа смущенная назад.

И сон девический неопытен и тих.
И бродят ангелы, задумавшись о них,
На ложе чистое роняя снежность лилий.

Невинные сердца тоску и жажду слили.
Когда же бледный день, целуя, будит их,-
С улыбкой девушки припомнят,-что любили.


В ТОЛПЕ

Люблю искать случайность приближений,
Среди людей затерянным бродить.
Мы чужды все, но призрачная нить
Связала нас для жизни и мгновений.

И я иду намеки дня следить,
Вникая в гул разрозненных движений.
Одни таят безумье преступлений,
Другим дано великое творить.

И нет границ меж красотой и злом.
Печаль везде томится беспредельно,
В улыбке глаз, в признании родном..

И сладко мне отдаться ей бесцельно.
Я всех люблю и каждого отдельно,
Живу душой в ничтожном и святом.


ДРЕВНЯЯ ПЛИТА

На храмине, в раскопках древних Фин
Был найден стих безвестного поэта-
Начертанный для вечного завета
На каменной плите иероглиф:

"Благословляйте илистый разлив,
"Плоды земли, рожденье тьмы и света,
И сладкий труд на лоне зрелых нив,
И благость Ра, и справедливость Сета",

Давно лежит затертая плита
В хранилище старинного музея,
Глася о том, как жизнь была проста.

И человек с глазами чародея
Над ней поник, от мудрости седея.
И горький смех кривит его уста.


ИСТУКАН

У древних берегов пустынно тихих рек,
На голом выступе потухшего вулкана
Есть изваяние кумира-великана,-
Творенье грубое, как первобытный век.

Здесь некогда стоял без лука и колчана
С кремневым топором пещерный человек
И в диком творчестве огромный камень сек.
И высек из скалы урода-истукана.

И долго в ужасе лежал простертый ниц,
Молясь на мертвый лик, закатом обагренный.
И век за веком гас, как гаснет свет зарниц.

Вулкан ручьями лав спалил живые склоны.
И только истукан для мировых страниц
Остался навсегда-немой и непреклонный.


ПУСТЫНЯ

В пустыне солнечной, песком заметены,
Стоят, покорные тысячелетним думам,-
Старинный обелиск, изъеденный самумом,
И камни желтые разрушенной стены.

Недвижен тяжкий зной. А ночью с долгим шумом
Встает песчаный вихрь. Белеет лик луны.
Пустыня зыблется, вздымает валуны.
И спят развалины видением угрюмым.

Блуждает возле них голодный ягуар
И царственно взойдя на светлые ступени,
Ложится и следит отчетливые тени.

Молчит пустынный мир. И смотрит лунный шар
На пыль его надежд, на смерть его творений.
И думает о том,- как бледен он и стар.


ОТЧИЗНА

Есть призрачность неведомых миров,
В людской душе неясно отраженных,
Есть марево исчезнувших веков
И вихри дней расцветших и сожженных.

И музыка невыразимых снов,
И боль, и скорбь, раздробленная в стонах,
Лишь вечного приподнятый покров,
Лучи небес в мгновенность превращенных...

И если мы скитаемся и ждем
С раскрытыми от ужаса глазами
И орошаем кровью и слезами
Пустыню тьмы, как благостным дождем,-

Мы ищем путь к отчизне, ставшей сном,
К родным дверям, давно забытым нами.


В ЗЕНИТЕ

Звенит мой крик тоскливо-запоздалый.
Уже давно осыпались цветы.
Безмолвно ждет в зените полдень алый,
Как бы страшась преддверья пустоты.

Зову любовь... Святая, где же ты?
Как пилигрим, израненный о скалы,
Я дни влачу, поникший и усталый.
О, где же ты, источник чистоты?

Меня сожгла печаль неверных встреч...
Душа огни хотела уберечь,
Цвела тоской по женщине далекой.

И каждая мне тело отдала...
Но душу вдаль загадочно несла,
Томясь, как я, мечтою одинокой.


ИЗ ЦИКЛА "БЕЛЫЙ ДУХ"

2

Разгульный крик борьбы и разрушенья,
Зловещий лязг заржавленных оков,
Протяжный стон на пламени костров,
И подвиги любви и вдохновенья,-

В моей душе смятенье всех веков
Заключено в таинственные звенья.
Добро и зло минувших дел и слов
Живут во мне для грез и песнопенья.

Но я стою в печали смутных дней
На рубеже туманного предела.
Я угадал намеки всех теней.

Гляжу вперед пытливо и несмело...
Я вижу свет неведомых огней,-
Но им в душе молитва не созрела.


ПАРИЖУ

Живя стремительно, касаясь хмельных чаш
Губами жадными, веселый горожанин,
Гамен и гражданин, ученый и апат,-
Ты обольстительно и ярко многогранен.

Похожа жизнь твоя на красочный мираж.
Твой взгляд изнеженный любовью затуманен.
Но кликнет Родина, и-пылкий парижанин-
Ты жизнь любимую беспечно ей отдашь.

Для дерзостной мечты, не знающей преграды,
Ты рушишь прошлое и строишь баррикады.
Велит отечество и-доблестная рать

В походы грозные выходит спозаранок,
Любовниц превратив в отважных маркитанок.
Народ, умевший жить, умеет умирать.


КРАСНАЯ ГВОЗДИКА

Осени хмурой пригрезился май,
Празднество улиц и флаги, и клики.
Кто нас увлек в этот солнечный край,
Дал нам букетики красной гвоздики?

Девушка с нимбом волос золотых,
Шли мы к одной ослепительной цели.
Знал я твой голос. Теперь он затих.
Речи твои навсегда отзвенели.

Осенью нам улыбнулась весна
И на окошке моем позабыла
Эти цветы, что дарила она
Юным и смелым, в ком жажда и сила.

Стал окрыленным твой друг и поэт
Сумрачных будней, больного напева.
В душу он принял от молнии свет,
Сердце открыл для восторга и гнева.

Где же надежды и что же сбылось?
Только ночами пустынными снится
Девушка с нимбом лучистых волос,
Голос, как песня, и взгляд, как зарница...

Нет ни единого в небе луча.
Вихри ненастные мечутся дико.
В темных стенах, на груди, у плеча,
Красная, красная сохнет гвоздика.

1906


ПЕТЕРБУРГСКИЕ СУМЕРКИ

Сегодня звуки и движенья
Заворожил упавший снег,
И нежностью изнеможенья
Овеян уличный разбег.

Беззвучно движется трамваи,
Шипя на мерзлых проводах.
Скользят полозья, развевая
На поворотах снежный прах.

Деревья, выступы, решетки
Светло одеты в белый пух.
Весь город стал такой нечеткий,
Притих, задумался, потух.

И ждет, когда над ним сомкнется
Вечерний сумрак не спеша.
И с этим сумраком сольется
Его холодная душа.

На площадях, во мгле простертых,
Пока не вспыхнул рой огней,
Встают забытые когорты
Неуспокоенных коней.

1911


РОДНОЙ ГОРОДОК

Я часто тебя вспоминаю,
Мой бедный родной городок,
Безвестный, затерянный с краю,
Вдали от широких дорог.

Когда мне тоскливо и больно
Под шелест осенних ветвей, —
Мне слышится звон колокольный
Твоих сиротливых церквей.

Черемухой пахнешь весною.
На маленьких окнах герань.
И зноем и влагой лесною
Полна предзакатная рань.

Вот вечер обходит дозором
Домишек обиженных ряд.
Прижавшись к дощатым заборам,
Немые березы грустят.

Иду за кривую ограду
Навстречу наивным глазам.
Бродить по весеннему саду
Так жутко и радостно нам.

На площади пробило десять.
Затих изнывающий звон.
Восходит задумчивый месяц,
И это похоже на сон.

И все, что прекрасно и свято,
Что долго я в сердце берег, —
В тебе расцветало когда-то,
Мой бедный родной городок.

1912


МЕСЯЦ И ПОЭТ

Выходит месяц на дорогу.
Он тих. Печаль его стара.
Мы подружились понемногу
И вместе бродим до утра.

Кто на свиданье вышел первым,
Тот ждет, пока придет другой.
Сегодня он прижался к вербам
И сторожит ночной покой.

Мне стало чуждо все дневное,
Моей тоске исхода нет.
Забвенье ночи любят двое —
Наивный месяц и поэт.

Один плетет лучи и тени,
Рядит в алмазы лес и луг.
Другой в кругу своих видений —
Бесплотных, ласковых подруг.

И безутешный, и безмолвный,
Я до утра брожу один,
Когда его скрывают волны
Прозрачно-облачных равнин.

Никто не видел и не слышал,
Как плакала душа моя.
Прощай. Ты нынче первым вышел,
А завтра первым буду я.

1914


СНЕГ

Целый день не перестанут падать
Хлопья снега, легкие, как пух.
Мне сегодня доброй ласки надо,
Перед кем-то жаловаться вслух.

Рассказать мне хочется, как много
Растерял я силы и огня,
Как длинна была моя дорога,
Как настигли сумерки меня.

Эти хлопья медленного снега
Все покроют белой пеленой.
Словно путник, жаждущий ночлега,
Убаюкан буду тишиной.

Мне дана последняя отрада
Тихих жалоб, сиротливых нег...
Целый день устало будет падать,
Все покроет легкий чистый снег.

1913


* * *

В провинциальной тишине,
В уснувшем доме, по привычке,
Ты заплетаешь на окне
Свои червонные косички.

Побудь со мною. Не ложись.
Я загрустил невыразимо.
Ведь я искал большую жизнь,
А жизнь прошла куда-то мимо.

Прохладна ночь. Трава влажна.
Гудят жуки над майской грядкой.
Серебро-желтая луна
Из-за угла глядит украдкой,

Дивясь тому, что ты не спишь,
Что ей светить пришлось так рано
Среди берез и серых крыш,
Как на пейзаже Левитана.

1915


* * *

Он твои весенние цветы
Грубо смял и бросил, не любя.
Я заметил, как смотрела ты
На врага, убившего тебя.

И тогда я понял: ты сильна...
Ты сильней того, кто победил.
Есть в тебе такая глубина,
Где поют потоки светлых сил.

Есть в тебе такая благодать,
От которой легче жизни плен.
Ты умеешь только отдавать,
Ничего не требуя взамен.

1913


* * *

Все побеждая и комкая,
Движется черная ночь.
Жалоба чья-то негромкая.
И не могу я помочь.

Сбудется. Жду и не сетую.
Скорбь затаил и терплю.
Землю, в оковы одетую,
Глубже и горше люблю.

1915


* * *

Две девушки молча глядели
На улицу вниз из окна.
Карминные отблески рдели
За далью, где площадь видна.

А день уходил. И не мог он
Сказать о свободной весне,
Касаясь распахнутых окон
И бледных головок в окне.

Ушел. На вечернем соборе
Горел потухающий крест.
А снизу, в банкирской конторе,
Рожки осветили подъезд.

Потом в магазине «Адели»
В окне манекены зажглись.
И долго, мечтая, глядели
Две девушки в сумерки, вниз.

1910


* * *

Если б камень. Вместо сердца — камень.
Если б рок жестокими руками
Ослепил глаза мои туманом,
Усыпил губительным обманом.

Будто нищий полуобнаженный,
Как глупец, безумец, прокаженный, —
Я хочу быть жалким и гонимым
По стезям земным неисчислимым.

Связан я с людьми случайной связью.
В закоулках, выпачканных грязью,
В косных днях, овеянных тоскою,
В этом злом, удушливом покое.

1916


* * *

Я одинок среди людей,
Моя душа чужда для них.
И в этом горе дней моих,
Трагедия судьбы моей.

Когда бывает больно мне —
Во мне не злоба, а печаль.
Мне всех людей безмерно жаль
В их темноте, в их тусклом сне.

Но умолкаю и таюсь.
И, уходя в ночную тьму,
Несу, ненужный никому,
Никем не понятую грусть.

1904


ТЮРЕМНАЯ ПЕСНЯ

За решеткой синь разметная.
Вьется пташка у стекла.
Что ты, пташка перелетная,
Что, касатка, принесла?

Ах, не знали мы, не чаяли,
Догадаться не могли,
Что снега ручьями стаяли
С доброй матери-земли.

Мы не знали, не сказали нам,
Что проснулся край родной,
Нарядился по проталинам
Первой травкой молодой.

Рассказала пташка малая,
И заныло сердце вдруг.
Воля вспомнилась удалая,
Очи ласковых подруг.

Ах вы, силы невозвратные,
Молодые огоньки!
Вас убили казематные
Стены, цепи и замки.

Изошли вы песней-мукою,
Слезной песней над собой,
Над любовною разлукою,
Над загубленной судьбой...

1909


СОЛДАТСКАЯ ПЕСНЯ

Попрощался с деревней убогой,
Как пришел мой рекрутский черед.
Уходил чужедальней дорогой
Послужить за царя и народ.

А в деревне средь бедного поля
Убивались родные мои.
Ой ты, доля, солдатская доля,
Вдалеке от родимой семьи!

Побывать бы мне снова на месте,
Где любил, где не ведал оков.
Истомилась душа по невесте,
Захотелось обнять стариков.

И сбылось мне увидеться с ними...
Загудел, затрещал барабан.
Выходили путями глухими,
Усмиряли голодных крестьян.

Глядь, в родную деревню пригнали.
Там крестьяне на сходе мирском
Зашумели, Христом заклинали,
И народным, и божьим судом.

Как раздалась команда лихая —
Опустился невольно курок...
Повалился отец утихая
У моих подкосившихся ног...

И опять на далекой чужбине
Я в постылой казарме томлюсь...
Только понял я, понял отныне,
Как служу за царя и за Русь.

Закались, моя воля, как камень,
Жди команду, винтовку готовь.
Отомщу я своими руками
За народную кровь!

1906


ВОЙНА

Кровавый ураган затих над мертвой нивой.
Холодной синевой над ней простерта мгла.
И ворон чертит круг зловеще-прихотливый,
И страшен тяжкий взмах вороньего крыла.

Отхлынула война, как море в час отлива,
Оставила борьбой сплетенные тела...
И вот встает из мглы с осанкой горделивой
На взмыленном коне великий Всадник зла.

Свинцовые глаза вперяет в землю он.
Ступает черный конь по трупам искаженным,
И слышен в тишине последней муки стон...

И всадник смотрит вдаль: безумным легионом
Ползут его рабы, гудит железный звон...
Хохочет великан над миром исступленным.

1904