Анна Радлова

Избранное

АНГЕЛ ПЕСНОПЕНИЯ.

А. А. Смирнову.

Спокойное и страстное лицо
Опалено неслабым здешним солнцем,
И острых крыл неслышен был полет,
Он подходил и руки холодели,
И хмельная кружилась голова.
И, как дитя, что родила я в муках,
Так в муках вырывалась наша песня,
Моя, его, - не знаю, но касанье
С усталостью блаженной вспоминала.
В постели по утрам лежала дольше,
Читала другу новые стихи.
Вечернего не называла гостя
И глаз его не знала о ту пору.
Теперь, не оттого ли, что любовь
Я оттолкнула, как толкают камень,
Что по дороге пыльной, жаркой, белой,
Вонзаясь, ранит странниковы ноги,
А может быть, лишь оттого, что солнце
Здесь ближе к ласковой моей земле,
И птицы есть с коронами, и гордый,
И злой растет здесь кактус, Ангел Песни,
Мой строгий и единый ныне Друг
Так ясен стал и нежен, как бывает
С любимою сестрою старший брат.
Мы долго на песке лежим у моря,
Когда ж полуденный спадает жар,
В камнях змеиные мы гнезда ищем,
Студеную пьем воду ключевую,
А ночью поздно по саду мы бродим
И головой к прохладному крылу
Я прижимаюсь, и в глазах мы видим
Созвездья милые, - тогда меня
По новому слагать он учит песни.

1917 Лето

* * *

Тот день прошел, и очень много дней
Его не смоют скучным повтореньем,
Любовь пустым покажется волненьем,
Бессильной - весть о гибели твоей.

Но злая память будет жечь и мучить
И в лунный виноградник приведет,
Увижу острый, неживой полет
Гомеровой любимицы певучей,

И небо млечное, моих врагов,
Сообщиков безрадостной Любови,
И час, когда твоей послушна крови,
Я четких не замедлила шагов.

* * *

Мы из города слепого
Долго, долго ждем вестей.
Каждый день приносит снова -
Нет ни вести, ни гостей.

Может быть, наш город темный
В темном море потонул,
Спит печальный, спит огромный
И к родному дну прильнул.

Александрова колонна
Выше всех земных колонн,
И дворец, пустой и сонный,
В сонных водах отражен.

Все, как прежде. Только ныне
Птицу царскую не бьют,
Не тоскует мать о сыне,
Лихолетья не клянут.

Спят любимые безбольно,
Им не надо ждать и жить,
Говорить о них довольно -
Панихиду б отслужить.

1917 Декабрь

* * *

Полынь-звезда взошла над нашим градом,
Губительны зеленые лучи.
Из-за решетки утреннего сада
Уж никогда не вылетят грачи.

О, не для слабой, не для робкой груди
Грозовый воздух солнц и мятежей,
И голову все ниже клонят люди,
И ветер с моря горше и свежей.

Родимым будет ветер сей поэту,
И улыбнется молодая мать -
- О, милый ветер, не шуми, не сетуй,
Ты сыну моему мешаешь спать.

Весна 1919

* * *

Под знаком Стрельца, огненной медью
Расцветал единый Октябрь.
Вышел огромный корабль
И тенью покрыл столетья.
Стало игрушкой взятье Бастилии,
Рим, твои державные камни - пылью.
В жилах победителей волчья кровь.
С молоком волчицы всосали волчью любовь.
И в России моей, окровавленной, победной
или пленной,
Бьется трепетное сердце вселенной.

Весна 1920

* * *

Т. М. Персиц.

Не нужен нам покой тысячелетний,
Афинский мрамор, Дантовы слова,
На площадях, политых кровью, дети
Играют, и растет плакун-трава.
Пожрало пламя книги, боль и радость,
Веселая гроза, кружись и пой!
Из рук твоих мы пьем забвенья сладость,
Бездумный и единственный покой.

Весна 1920

ПОТОМКИ.

Валериану Чудовскому.

И вот на смену нам, разорванным и пьяным,
От горького вина разлук и мятежей,
Придете твердо вы, чужие нашим ранам,
С непонимающей улыбкою своей.
И будут на земле расти дубы и розы,
И укрощенными зверьми уснут бунты,
И весны будут цвесть и наступать морозы
Чредой спокойною спокойной простоты.
Неумолимая душа твоя, потомок,
Осудит горькую торжественную быль,
И будет голос юн и шаг твой будет звонок
И пальцы жесткие повергнут лавры в пыль,
Эпический покой расстелет над вселенной,
Забвения верней, громадные крыла,
Эпический поэт о нашей доле пленной
Расскажет, что она была слепа и зла.
Но, может быть, один из этой стаи славной
Вдруг задрожит слегка, услышав слово кровь,
И вспомнит, что навек связал язык державный
С великой кровию великую любовь.

Ноябрь 1920

* * *

Безумным табуном неслись года -
Они зачтутся Богом за столетья -
Нагая смерть гуляла без стыда,
И разучились улыбаться дети.
И мы узнали меру всех вещей,
И стала смерть единственным мерилом
Любови окрыленной иль бескрылой
И о любови суетных речей.
А сердце - горестный «Титаник» новый
В Атлантовых почиет глубинах,
И корабли над ним плывут в оковах,
В бронях тяжелых и тяжелых снах.
Земля, нежнейшая звезда господня,
Забвенья нет в твоих морях глухих,
Покоя нет в твоих садах густых,
В червонных зорях, - но в ночи бесплодной
Взлетает стих, как лезвие, холодный.

Лето 1920

* * *

Черным голосом кричала земля,
Меченосный ангел говорил поэту о чуде,
Били и бились, убивали и падали люди,
И на земле не осталось ни одного стебля.
От голода, от ветра ли закружились звезды,
Люди, звери, птицы, деревья и фонари,
И не стало ни утренней, ни вечерней зари,
Только черный, свистящий и режущий воздух.
Сердце кружилось, как гудящий волчок,
Оторвалась звезда и навстречу летела,
Острым алмазным краем мне сердце задела,
Брызнула кровь и тысячедневный исполнился срок.
От головокруженья дрожат ноги,
Я снова на пыльной, на белой дороге,
Верстовые столбы, пастухи и стада,
И к тверди прибита восточная звезда.

Май 1921

* * *

Страдать умеет терпеливо тело,
Телесной скорби веселится дух.
Ты подошел, но преклонить свой слух
К речам любовным я не захотела,
И раненая радость отлетела.

Тогда в пресветлых, преблагих глазах
Я увидала неба свод горящий,
Горящий столб на дремлющих водах,
И паруса на легких кораблях,
И тонкий воздух гор, едва дрожащий.

Ты все принес, и приняла я в дар
Твою любовь и солнечный пожар.

1917

* * *

К молчанию привыкнуть можно,
Подругой станет тишина.
Как наши тайны осторожно
И чутко слушает она.

Ее, докучную пестунью,
Я прежде от себя гнала
И как-то летом в полнолунье
Врага за друга приняла.

Он о любви мне говорил
С таким взволнованным уменьем,
А после щедро одарил
Предательством и осужденьем.

1917

* * *

Не голубиной чистотой,
Не мудростью змеиной,
Любовью покорил простой
Да песней соловьиной.

Мы радовались той весне,
Без умолку болтали,
Но никогда в тревожном сне
Друг друга не видали.

И я не помню цвета глаз,
А губы помню ясно,
Когда в вечерний клялся час
Он о любви напрасной.

Ну, а когда пришла пора
Расстаться, мы узнали:
Бывают белые утра
Острее острой стали.

1917

* * *

"Звезды падут, люди падут,
Все вострепещет пред ним,
Люди к любимым пути не найдут,
К мертвым и к бедным живым.

Наземь падите, кайтесь, моля,
И не скрывайте лица".
Жалобе черная внемлет земля.
Улица. Песня слепца.

Голос его, как звенящий бич,
Помню слова наизусть.
Катится по миру острый клич.
Плачь, покаянная Русь.

1917

* * *

"Человек человеку - бревно"
А. Ремизов

Крепче гор между людьми стена,
Непоправима, как смерть, разлука.
Бейся головою и в предельной муке
Руки ломай - не станет тоньше стена.
Не докричать, не докричать до человека,
Даже если рот - Везувий, а слова - лава, камни и кровь.
Проклинай, плачь, славословь!
Любовь не долетит до человека.
За стеною широкая терпкая солёная степь,
Где ни дождя, ни ветра, ни птицы, ни зверя.
Отмеренной бесслёзной солью падала каждая потеря
И сердце живое моё разъедала, как солончак - черноземную степь.
Только над степью семисвечником пылают Стожары,
Семью струнами протянут с неба до земли их текучий огонь.
Звон тугой, стон глухой, только сухою рукою тронь
Лиры моей семизвёздной Стожары.

1920