Игорь Северянин

      

    Ананасы в шампанском

                              (часть 1)

I. РОЗИРИС.

   УВЕРТЮРА

Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Удивительно вкусно, искристо и остро!
Весь я в чем-то норвежском! Весь я в чем-то испанском!
Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!

Стрекот аэропланов! Беги автомобилей!
Ветропросвист экспрессов! Крылолет буеров!
Кто-то здесь зацелован! Там кого-то побили!
Ананасы в шампанском - это пульс вечеров!

В группе девушек нервных, в остром обществе дамском
Я трагедию жизни претворю в грезофарс...
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Из Москвы - в Нагасаки! Из Нью-Йорка - на Марс!

Январь 1915. Петроград.
 

   ГРАНДИОЗ

                        Грааль-Арельскому.

Все наслажденья и все эксцессы,
Все звезды мира и все планеты
Жемчужу гордо в свои сонеты, -
Мои сонеты - колье принцессы!

Я надеваю под взрыв оркестра,
Колье сонетов (размах измерьте!)
Да, надеваю рукой маэстро
На шею Девы. Она - Беcсмертье!

Она вне мира, она без почвы,
Без окончанья и без начала:
Ничто святое ее зачало:
Кто усомнится - уйдите прочь вы!

Она безместна и повсеместна,
Она невинна и сладкогрешна,
Да, сладкогрешна, как будто бездна,
И точно бездна - она безбрежна.

Под барабаны, под кастаньеты,
Все содроганья и все эксцессы
Жемчужу гордо в колье принцессы,
Не знавшей почвы любой планеты:

1910. Июнь.
 

   В КОЛЯСКЕ ЭСКЛАРМОНДЫ.

Я еду в среброспицной коляске Эсклармонды
По липовой аллее, упавшей на курорт,
И в солнышках зеленых лучат волособлонды
Зло-спецной Эсклармонды шаплетку-фетроторт:

Мореет: шинам хрустче. Бездумно и беcцельно.
Две раковины девы впитали океан.
Он плещется дессертно, - совсем мускат-люнельно, -
Струится в мозг и в глазы, по человечьи пьян:

Взорвись, как бомба, солнце! Порвитесь, пены блонды!
Нет больше океана, умчавшегося в ту,
Кто носит имя моря и солнца - Эсклармонды,
Кто на земле любезно мне заменил мечту!

Екатеринослав.1914. Февраль.
 

   БАРБАРИСОВАЯ ПОЭЗА.

Гувернантка - барышня
Вносит в кабинет
В чашечках фарфоровых
Creme d`epine vinette.

Чашечки неполные
Девственны на вид.
В золотой печеннице
Английский бисквит.

В кабинете общество
В девять человек.
Окна в сад растворены,
В сад, где речи рек.

На березах отсветы
Неба. О, каприз! -
Волны, небо, барышня
Цвета "барбарис".

И ее сиятельство
Навела лорнет
На природу, ставшую
Creme d`epine vinette:

Мыза "Ивановка".1914. Июль.

Creme d`epine vinette: - барбарисовый ликер (фр.)
 

   ЦВЕТОК БУКЕТА ДАМ.

В букете дам Амьенскаго beau mond`a
Звучнее всех рифмует с резедой
Bronze-oxide блондинка Эсклармонда,
Цветя бальзаколетнею звездой.

Она остра, как квинт-эссенца специй,
Ее бравадам нужен резонанс,
В любовники берет "господ с трапеций"
И, так сказать, смакует mesalliance:

Условностям всегда бросает: "schoking!"
Экстравагантно выпускает лиф,
Лорнирует базарно каждый смокинг,
Но не во всяком смокинге калиф:

Как устрицу, глотает с аппетитом
Дежурнаго огейзерную дань:
При этом всем - со вкусом носит титул,
Иной щеке даря свою ладонь.

1911. Февраль.

beau mond - высший свет.(фр.)
mesalliance: - мезальянс (фр.)
schoking! - Ерунда! (англ.)
 

   В БЛЕСТКОЙ ТЬМЕ

В смокингах, в шик опроборенные, великосветские олухи
В княжьей гостиной наструнились, лица свои оглупив:
Я улыбнулся натянуто, вспомнив сарказмно о порохе.
Скуку взорвал неожиданно нео-поэзный мотив.

Каждая строчка - пощечина. Голос мой - сплошь издевательство.
Рифмы слагаются в кукиши. Кажет язык ассонанс.
Я презираю вас пламенно, тусклые Ваши Сиятельства,
И, презирая, рассчитываю на мировой резонанс!

Блесткая аудитория, блеском ты зло отуманена!
Скрыт от тебя, недостойная, будущего горизонт!
Тусклые Ваши Сиятельства! Во времена Северянина
Следует знать, что за Пушкиным были и Блок, и Бальмонт!

1913
 

   В ЛИМУЗИНЕ

Она вошла в моторный лимузин,
Эскизя страсть в корректном кавалере,
И в хрупоте танцующих резин
Восстановила голос Кавальери.

Кто звал ее на лестнице: "Manon?"
И ножки ей в прохладном вестибюле,
Хотя она и бросила: "mais non!" -
Чьи руки властно мехово обули?

Да все же он, пустой как шантеклер,
Проборчатый, офраченный картавец,
Желательный для многих кавалер,
Использованный многими красавец,

О, женщина! Зови его в турне,
Бери его, пожалуй, в будуары...
Но не води с собою на Масснэ:
Письмо Масснэ... Оно не для гитары!..

1910.Июль.

mais non! - Но нет (фр.)
 

   НА ОСТРОВАХ.

В ландо моторном, в ландо шикарном
Я проезжаю по островам,
Пьянея встречным лицом вульгарным
Среди дам просто и "этих" дам.

Ах, в каждой "фее" искал я фею
Когда-то раньше. Теперь не то.
Но отчего же я огневею,
Когда мелькает вблизи манто?

Как безответно! как безвопросно!
Как гривуазно! но всюду - боль!
В аллеях сорно, в куртинах росно,
И в каждом франте жив Рокамболь.

И что тут прелесть? и что тут мерзость?
Бесстыж и скорбен ночной пуант.
Кому бы бросить наглее дерзость?
Кому бы нежно поправить бант?

1911. Май.
 

   ВАЛЕНТИНА

Валентина, сколько счастья! Валентина, сколько жути!
Сколько чары! Валентина, отчего же ты грустишь?
Это было на концерте в медицинском институте,
Ты сидела в вестибюле за продажею афиш.

Выскочив из ландолета, девушками окруженный,
Я стремился на эстраду, но, меня остановив,
Предложила мне программу, и, тобой завороженный,
На мгновенье задержался, созерцая твой извив.

Ты зашла ко мне в антракт (не зови его пробелом)
С тайной розой, с красной грезой, с бирюзовою грозой
Глаз восторженных и наглых. Ты была в простом и белом,
Говорила очень быстро и казалась стрекозой.

Этот день! С него - начало. Телефоны и открытки.
К начинаньям поэтессы я был очень милосерд,
И когда уже ты стала кандидаткой в фаворитки,
Ты меня сопровождала ежедневно на концерт.

А потом: Купе. Деревня. Много снега, леса. Святки.
Замороженные ночи и крещенская луна.
Домик. Нежно и уютно. Упоенье без оглядки.
Валентина безрассудна! Валентина влюблена!

Все прошло, как все проходит. И простились мы неловко:
Я "обманщик", ты сердита, т.е. просто трафарет.
Валентина, плутоглазка! остроумная чертовка!
Ты чаруйную поэму превратила в жалкий бред!

1914. Март.
 

   ТЕБЕ, МОЯ КРАСАВИЦА! 

                                       Ариадниной мамочке

Вуаль светло-зеленая с сиреневыми мушками
Была слегка приподнята над розовыми ушками.
Вуаль была чуть влажная, она была чуть теплая,
И ты мне улыбалася, красивая и добрая:
Смотрела в очи ласково, смотрела в очи грезово,
Тревожила уснувшее и улыбалась розово.
И я не слышал улицы со звонами и гамами,
И сердце откликалося взволнованными гаммами.
Шла ночь, шурша кокетливо и шлейфами, и тканями,
Мы бархатною сказкою сердца друг другу ранили.
Атласные пожатия: рождения и гибели:
Отливы: содрогания: кружения и прибыли:
Да разве тут до улицы со звонами и шумами?!.
Да разве тут до города с пытающими думами?!.
Кумирню строил в сердце я, я строил в сердце пагоды...
Ах, губки эти алые и сочные, как ягоды!
Расстались: для чего, спроси: я долго грезил в комнате:
О, глазки в слезках-капельках, мои глаза вы помните?
Вы помните? вы верите? вы ждете! вы, кудесные!
Оне неповторяемы мгновенности чудесные!..
Я требую настойчиво, приказываю пламенно:
Исчезни, все мне чуждое! исчезни, город каменный!
Исчезни все, гнетущее! исчезни, вся вселенная!
Все краткое! все хрупкое! все мелкое! все тленное!
А мы, моя красавица, утопимся в забвении,
Очаровав порывностью бесстрасное мгновение!..

1910. Январь.
 

   ПОЭЗА О ТЫСЯЧА ПЕРВОМ ЗНАКОМСТВЕ

Лакей и сен-бернар - ах, оба баритоны! -
Встречали нас в дверях ответом на звонок.
Камелии. Ковры. Гостиной сребротоны.
Два пуфа и диван. И шесть безшумных ног.

Мы двое к ней пришли. Она была чужою.
Он знал ее, но я представлен в этот раз.
Мне сдержанный привет, и сен-бернару Джою
Уйти куда-нибудь и не мешать - приказ.

Салонный разговор, удобный для аббата,
Для доблестной ханжи и столь же для гетер.
И мы уже не мы: Альфред и Травиата.
И вот уже оркестр. И вот уже партер.

Так: входим в роли мы совсем непроизвольно.
Но режет сердце мне точеный комплимент.
Как больно говорить! Как нестерпимо больно,
Когда предвидишь вот любой, любой момент!

Все знаем наперед: и будет то, что смято
Когда-то, кем-то, как и где - не все равно ль?
И в ужасе, в тоске, - Альфред и Травиата, -
Мы шутим - как тогда! Лелея нашу боль:

1914. Осень.
 

   РОДНИК

Восемь лет эту местность я знаю.
Уходил, приходил, - но всегда
В этой местности бьет ледяная
Неисчерпываемая вода.

Полноструйный родник, полнозвучный,
Мой родной, мой природный родник,
Вновь к тебе (ты не можешь наскучить)
Неотбрасываемо я приник.

И светло мне глаза оросили
Слезы гордого счастья, и я
Восклицаю: ты - символ России,
Изнедривающаяся струя!

Мыза "Ивановка".1914. Июль.
 

   К ЧЕРТЕ ЧЕРТА.

Какою нежностью неизъяснимою, какой сердечностью
Осветозарено и олазорено лицо твое,
Лицо незримое, отожествленное всечертно с Вечностью,
Твое, - но чье?

В вагоне поезда, на каждой улице и в сновидении,
В театре ль, в роще ли, - везде приложится к черте черта,
Неуловимая, но ощутимая, - черта - мгновение,
Черта - мечта!

И больно-сладостно, и вешне-радостно! Жить - изумительно
Чудесно все-таки! Ах, сразу нескольких - одну любить!
Невоплощенная! Невоплотимая! тебя пленительно
Ждать - это жить!

1914. Ноябрь.
 

   ПОЭЗА СПИЧЕЧНАГО КОРОБКА.

Что это? - спичек коробок? -
Лучинок из берез?
И ты их не заметить мог? -
Ведь это ж грандиоз!

Бери же, чиркай и грози,
Восторжен, нагл и яр!
Ползет огонь на все стези:
В твоей руке - пожар!

Огонь! огонь, природоцап,
Высовывай язык!
Ликуй, холоп! Оцарься, раб!
Ничтожный, ты велик!

Мыза "Ивановка". 1914. Начало июля.
 

   РОНДО. 
                                    Л. Рындиной

Читать тебе себя в лимонном будуаре,
Как яхту грезь, его приняв и полюбя:
Взамен неверных слов, взамен шаблонных арий,
Читать тебе себя.

Прочувствовать тебя в лиловом пеньюаре,
Дробя грядущее и прошлое, дробя
Второстепенное, и сильным быть в ударе.

Увериться, что мир сосредоточен в паре:
Лишь в нас с тобой, лишь в нас! И только для тебя,
И только о тебе, венчая взор твой царий,
Читать тебе себя!

1914. Февраль.
 

   BERCEUSE. 

                    (На мотив Мирры Лохвицкой)

Ты так светла в клубящемся покрове.
Твое лицо - восходный Уротал.
В твоем дремучем чернобровье
Мой ум устало заплутал.

Ты вся - мечта коралловых уловов.
Твои уста - факирская печать.
В твоих очах, в очах лиловых,
Хотел бы сердце закачать.

А где-то плачь и грохоты орудий:
Так было встарь, так вечно будет впредь
Дай погрузиться в белогрудьи
И упоенно умереть!

1910. Сентябрь.

BERCEUSE - колыбельная песня (фр.)
 

   В ГОСТИНИЦЕ.

В большом и неуютном номере провинциальной гостиницы
Я лежу в беcсоннице холодноватыми вечерами.
Жутко мне, жутко, что сердце скорбью навеки вынется
Из своего гнездышка - разбитое стекло в раме:

Из ресторана доносится то тихая, грустная музыка -
Какая-нибудь затасканная лунная соната,
То такая помпезная, - правда, часто кургузая, -
- Лилию оскорбляющее полнокровье граната:

И слышатся в этой музыке души всех женщин и девушек,
Когда-либо в жизни встретившихся и возможных еще в пути.
И плачется, беcслезно плачется в номерной тиши кромешной
О музыке, о девушках, обо всем, что способно цвести:

Симферополь. 1914. Январь.
 

   КУЗИНА ЛИДА

Лида, ты - беззвучная Липковская. Лида, ты - хорошенькая девушка.
Стройная, высокая, изящная, ты - сплошная хрупь, ты вся - улыбь.
Только отчего же ты недолгая? Только отчего твое во льду ушко?
Только для чего так много жемчуга? Милая, скорей его рассыпь!

Русая и белая кузиночка, не идут тебе, поверь мне ландыши;
Не идут тебе, поверь мне, лилии, - слишком ты для белаго - бела:
Маки, розы нагло - оскорбительны, а лианы вьются, как змееныши; -
Трудно обукетить лиф твой девичий, чтобы ты сама собой была.

: Папоротник в блестках изумрудовых, снег фиольно-белый и оискренный,
Пихтовые иглы эластичные - вот тебе единственный убор,
Девушке со старческой улыбкою, замкнутой, но, точно солнце, искренней,
Незаметно как-то умирающей, - как по ягоды идущей в бор:

1912. Февраль.
 

   НИКЧЕМНАЯ

Ты меня совсем измучила может быть, сама не ведая;
Может быть, вполне сознательно; может быть, перестрадав;
Вижусь я с тобой урывками: разве вместе пообедаю
На глазах у всех и каждого, - и опять тоска - удав.

О, безжалостница добрая! Ты, штрихующая профили
Мне чужие, но знакомые, с носом мертвенно-прямым!
Целомудренную чувственность мы зломозгло объутопили
Чем-то вечно ожидаемым и литаврово-немым:

Слушай, чуждая мне ближница! обреченная далечница!
Оскорбить меня хотящая для немыслимых услад!
Подавив негодование, мне в тебя так просто хочется,
Как орлу - в лазорь сияльную, как теченью - в водопад!

Одесса.1914. Февраль.
 

   ЖУТКАЯ ПОЭЗА.

О, нестерпимо-больные места,
Где женщины, утерянные мною,
Навек во всем: в дрожании листа,
В порыве травном к солнечному зною,

В брусничных и осиновых лесах,
Во всхлипах мха - их жалобные плачи:
Как скорбно там скрипенье колеса!
Как трогательно блеянье телячье!

На севере и рощи, и луга,
И лады душ, и пьяненькие сельца -
Однообразны только для пришельца:
Для северян несхожесть их легка.

Когда-нибудь я встречу - это так! -
В таком лесу унылую старуху,
И к моему она приблизит уху
Лукавый рот. Потом за четвертак

Раcскажет мне пророчная шарманка
И их судьбе, всех жертв моих. Потом
Я лес приму, как свой последний дом:
Ты - смерть моя, случайная цыганка!

Одесса.1914. Февраль.
 

   ЕВГЕНИЯ.

Это имя мне было знакомо -
Чуть истлевшее пряное имя,
И в щекочущем чувственность дыме
Сердце было к блаженству влекомо.

Как волна - броненосцу за пену,
Как за плен - бег свободный потока,
Это имя мне мстило жестоко
За забвенье, позор, за измену:

Месть швырнула в лицо мне два кома,
Кома грязи - разврат и бескрылье.
Я кончаюсь в неясном усилье:
Это имя мне жутко-знакомо!..

1909
 

   КОГДА НОЧЕЛО.

Уже ночело. Я был около
Монастыря. Сквозила просека.
Окрест отгуживал от колокола.
Как вдруг собака, в роде мопсика,
Зло и неистово залаяла.
Послышались осечки хвороста,
И кто-то голосом хозяина
"Тубо!" пробаритонил просто.
Лес заветрел и вновь отгуживал
Глухую всенощную, охая.
Мне стало жутко, стало нужно
Людей, их слова. Очень плохо я
Себя почувствовал. Оглушенный,
Напуганный, я сел у озера.
Мне оставалось верст одиннадцать.
Решительность меня вдруг бросила, -
От страха я не мог подвинуться:

"Дылицы". 1911. Июль.
 

   РЕГИНА.

Когда поблекнут георгины
Под ало-желчный лесосон,
Идите к домику Регины
Во все концы, со всех сторон.

Идите к домику Регины
По всем дорогам и тропам,
Бросайте на пути рябины,
Дабы назад вернуться вам.

Бросайте на пути рябины:
Все ваши скрестятся пути,
И вам, искателям Регины,
Назад дороги не найти.

1913. Лето.Веймарн.
 

   ЛИРОБАСНЯ.

Бело лиловеет шорох колокольчий -
Веселится летоветр;
Мы проходим полем, мило полумолча.
На твоей головке - фетр,
А на теле шелк зеленый, и - босая.
Обрываешь тихо листик и, бросая
Мелкие кусочки,
Смеешься, осолнечив лоб.
Стада голубых антилоп
Покрыли травы, покрыли кочки:
Но дьяконья падчерица,
Изгибаясь, как ящерица,
Нарушает иллюзию:
Какое беззаконье!
- Если хочешь в Андалузию,
Не езди в Пошехонье:
-------
Улыбаясь, мы идем на рельсы;
Телеграфная проволока
Загудела;
Грозовеет облако, -
К буре дело.
-------
Попробуй тут, рассвирелься!..

1911.
 

   ТЕНЬ АПЕЛЬСИННОЙ ВЕТКИ. 

                                 Из Тинь-Тунь-Линг

Одиночила в комнате девушка.
Взволновали ее звуки флейты, -
Голос юноши в них: Голос, чей ты?
О, застынь в напряженной мечте ушко!

Чья-то тень на колени к ней падает, -
Из окна апельсинная ветка.
"Разорвал кто-то платье мне метко",
Грезит девушка с тайной отрадою:

Веймарн, мыза "Пустомержа".1912. Август.
 

   ШАНТАЖИСТКА.

Так Вы изволите надеяться, что Вам меня удастся встретить
Уж если не в гостиной шелковой, так в жесткой камере судьи?
Какая все же Вы наивная! Считаю долгом Вам заметить:
Боюсь, Вы дело проиграете, и что же ждет Вас впереди?..

Конечно, с Вашею энергией, Вы за инстанцией инстанцию:
Съезд мировой, затем суд округа, потом палата и сенат.
Но только знаете, любезная, не лучше ль съездить Вам на станцию,
И там купить билет до Гатчины, спросив в буфете лимонад.

Он охладит Ваш гнев тропический, и Вы, войдя в вагон упруго,
Быть может, проведете весело в дороге следуемый час.
И, может быть, среди чиновников Вы повстречаете экс-друга,
Который - будем же надеяться! - не поколотит вовсе Вас!..

Приехав к месту назначения, Вы с ним отправитесь в гостиницу.
Он, после шницеля с анчоусом, Вам даст: Малагу-Аликант!
Вам будет весело и радостно, Вы будете, как именинница,
Ах, при уменьи, можно выявить и в проституции талант!..

Зачем же мне Вы угрожаете и обещаете отместки?
Зачем так нагло Вы хватаетесь за правосудия набат?
Так не надейтесь же, сударыня, что я послушаюсь повестки
И деньги дам на пропитание двоякосмысленных ребят!

1912. Ноябрь.
 

   ШАНСОНЕТКА ГОРНИЧНОЙ.

Я - прислуга со всеми удобствами -
Получаю пятнадцать рублей,
Не ворую, не пью и не злобствую
И самой инженерши честней.

Дело в том, что жена инженерская
Норовит обсчитать муженька.
Я над нею труню (я, ведь, дерзкая!)
И словесно даю ей пинка.

Но со мною она хладнокровная, -
Сквозь пять пальцев глядит на меня:
Я ношу бильедушки любовные.
От нее, а потом - для нее.

Что касается мужа господского -
Очень добр господин инженер:
"Не люблю, - говорить, - ультра-скотского
Вот, супруги своей - например":
::::::::::::::::::::.
В результатах мы скоро поладили, -
Вот уж месяц, как муж и жена.

Получаю конфекты, материи
И филипповские пирожки,
И - на зависть кухарки Гликерии,
Господина Надсона стишки.

Я давно рассчитала и взвесила,
Что удобная должность, ей-ей:
Тут и сытно, и сладко, и весело,
Да вдобавок пятнадцать рублей!

Веймарн. 1913. Июль.
 

   ОЗЕРОВАЯ БАЛЛАДА.
 
                                Св. кн. О.Ф. Имеретинской

На искусственном острове крутобрегого озера
Кто видал замок с башнями? кто к нему подплывал?
Или позднею осенью, только гладь подморозило,
Кто спешил к нему ветрово, трепеща за провал?

Кто, к окну приникающий, созерцания пестрого
Не выдерживал разумом - и смеялся навзрыд?
Чей скелет содрогается в башне мертвого острова,
И под замком запущенным кто, прекрасный, зарыт?

Кто насмешливо каялся? кто возмездия требовал?
Превратился кто в филина? кто - в летучую мышь?
Полно, полно, то было ли? может быть, вовсе не было?..
Завуалилось озеро, зашептался камыш.

1910. Июнь.
 

   НА ГОЛОС ВЕСЕННЕЙ НОВЕЛЛЫ.

Обстругав ножом ольховый прутик,
Сделав из него свистящий хлыстик,
Королева встала на распутье
Двух аллей. И в девственном батисте
Белолильной феей замерла.
Вот пошла к избушке столяра,
Где лежали дети в скарлатине,
Где всегда отточенный рубанок
Для гробов, для мебели, для санок.
Вот и пруд, олунен и отинен,
Вот и дом, огрустен и отьмен.
- Кто стучит? - спросил столяр Семен.
"Королева": шепчет королева.
Прохрипели рыжие засовы.
Закричали в отдаленье совы.
Вспомнилась весенняя новелла:
В ясенях отданье столяру.
Он впустил. Взглянула - как стрелу,
Прямо в глаз любовника метнула.
И пошла к отряпенной кроватке.
Смерть и Жизнь над ней бросали ставки.
Было душно, холодно и лунно.
Столяриха билась на полу
И кричала: "дайте мне пилу"!

1911. Ноябрь.
 

   ПЯТИЦВЕТ II.

В двадцать лет он так нашустрил:
Проституток всех осестрил,
Астры звездил, звезды астрил,
Погреба перереестрил.
Оставалось только - выстрел.

1911.
 

   В РЕСТОРАНЕ.
 
                         Граалю Арельскому

Воробьи на дорожке шустрятся.
Зеленеют кудри кротекуса.
Привезли из Остэндэ устрицы
И стерлядей из Череповца.
- Послушайте, вы, с салфеткою,
Накройте мне стол под липою;
И еще я вам посоветую
Не стоять каменной глыбою,
А угостить меня рыбою,
Артишоками и спаржей.
Вы поняли? - "Помилуйте, даже
Очень
И буду точен".

1911. Май.
 

   ОТЧАЯНИЕ.

Я, разлоконив волосы русые,
Ухватила Петьку за ушко,
В него шепнула: "тебя я скусаю":
И выпила бокал Клико.

Успокоив его, благоматного,
Я дала ему морковки и чайку
И, закричавши: "Всего приятного!",
Махнула серной по лужку.

Муж приехал с последним автобусом -
Будничный, потертый манекен:
Я застонала, и перед образом
Молила участи Кармен!..

1912. Май.
 

   ПРЕДОСТЕРЕГАЮЩАЯ ПОЭЗА.

Художники! бойтесь "мещанок":
Они обездарят ваш дар
Своею врожденною сонью,
Своим организмом шарманок;
Они запесочат пожар
В душе, где закон - Беззаконье.

Страшитесь и дев апатичных,
С улыбкой безлучно-стальной,
С лицом, постоянным как мрамор:
Их лики, из псевдо-античных,
Душе вашей бально-больной
Грозят безпросыпным кошмаром.

Они не прощают ошибок,
Они презирают порыв,
Считают его неприличьем,
"Явленьем дурного пошиба":
А гений - в глазах их - нарыв,
Наполненный гнойным величьем!..

1912. Июль.Веймарн.
 

   ОНА КРИТИКУЕТ:

- Нет, положительно искусство измельчало,
Не смейте спорить, граф, упрямый человек!
Но пунктам разберем, и с самого начала;
Начнем с поэзии: она полна калек.
Хотя бы Фофанов: пропойца и бродяга,
А критика ему дала поэта роль:
Поэт! хорош поэт!.. ходячая малага!..
И в жилах у него не кровь, а алкоголь.
Как вы сказали, граф? до пьянства нет нам дела?
И что критиковать мы можем только труд?
Так знайте ж, книг его я даже не смотрела:
Не интересно мне!.. тем более, что тут
Навряд ли вы нашли б занятные сюжеты,
Изысканных людей привычки, нравы, вкус,
Блестящие балы, алмазы, эполеты, -
О, я убеждена, что пишет он "en russe".
Естественно, что нам, взращенным на Шекспире,
Аристократам мысли, чувства и идей,
Неинтересен он, бряцающий на лире
Руками пьяными, безвольный раб страстей.
Ах, да не спорьте вы! поэзией кабацкой
Не увлекусь я, граф, нет, тысячу раз "нет"!
Талантливым не может быть поэт
С фамилией - pardon! - такой: дурацкой.
И как одет! Mon Dieu! Он прямо хулиган!..
Вчера мы с Полем ехали по парку,
Плетется он навстречу, - грязен, пьян;
Кого же воспоет такой мужлан?.. кухарку?!..
Смазные сапоги, оборванный тулуп,
Какая-то ужасная папаха:
Сам говорит с собой: взгляд страшен, нагл и туп:
Поверите? - я чуть не умерла от страха.
Не говорите мне: "он пьет от неудач"!
Мне, право, дела нет до истинной причины.
И если плачет он, смешон мне этот плач:
Сантиментальничать ли создан мужчина
Без положенья в обществе, без чина?!. 1908.

en russe - по-русски,
Mon Dieu - мой Бог (фр.)