Главная
 
Библиотека поэзии СнегирёваПятница, 29.03.2024, 03:56



Приветствую Вас Гость | RSS
Главная
Авторы

 

Пётр Орешин

 

   Стихи 1913 - 1922



ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ

Полон воз хозяйства скудного:
От стола до чугуна.
День, другой пути нетрудного —
И счастливая страна.

Через силу тянет сивая
По селу скрипучий воз.
— Но-о, кобылка, но-о, ленивая,
Помоги тебе Христос!

По бокам лачуги бедные,
Кто-то смотрит из окон.
Нарядился в брони медные
За погостом небосклон.

Вот и церковку проехали,
Проползла по телу дрожь.
— На тоску ли, на утеху ли
Ты нас, сивушка, везешь?

Топчет сивая копытами,
Звонок скрип сухих колес.
Чуть ползет полями взрытыми
По дороге низкий воз.

Где-то наша жизнь счастливая,
Жизнь без скорби и без слез?
— Но-о, кобылка, но-о, ленивая,
Помоги тебе Христос!

1913



 В ХАТЕ

В хате темно и уныло,
Вечер струится в окно.
Прялка у печки застыла,
Прялка скучает давно.

В окнах разбитые стёкла,
Пахнет весенним теплом.
Кто-то с надеждой поблёклой
Вечно сидит за столом.

Кудри, седые, седые,
Руки в зеленых узлах.
Будут ли дни золотые
В наших родимых полях?

Кто же поспорит с судьбою,
Кто погорюет за нас?
Нищенство наше откроет
В тяжкий нерадостный час?

Вечер закрасил оконце,
Дышит весной и теплом.
Вздрогнуло желтое солнце, —
Кто-то стоит под окном.

Тихо всхрапнула лежанка,
Бредит запечная сонь.
В сенцах седая цыганка
Смотрит девичью ладонь.

1914



 МОЛОТЬБА

Только пыль летит с соломы,
Пляшет в воздухе зерно...
Никого не встретишь дома,
Все столпились на гумно.

Солнце, солнце, жарь нам спины,
Выгоняй девятый пот...
В стороне растут овины,
К небу высится омёт.

В бороде торчат колючки,
Под рубахой пот да пыль...
Здесь — и бабушки, и внучки,
Старый дедка и костыль.

Раз, два, три... Солома пляшет,
Горы золота растут...
Не в скирдах ли — счастье наше
И не счастье ль — этот труд?

<1914>



 * * *

Кто любит Родину,
Русскую землю с худыми избами,
Чахлое поле,
Тяжкими днями и горем убитое?

Кто любит пашню,
Соху двужильную, соху-матушку?
Выйдь только в поле —
Во слезах упадешь перед Господом.

Сила измызгана,
Потом и кровью исходит силушка,
А избы старые
И по селу опять ходят нищие.

Никола-батюшка,
В серой сермяге, с ликом невиданным,
Плачет над Русью
Каждое утро слезами горькими.

Кто любит Родину?
Ветер-бродяга ответил Господу:
— Кто плачет осенью
Над нивой скошенной и снова радостно

Под вешним солнцем
В поле, босой и без шапки,
Идет за сохой, —
Он, Господи, больше всех любит Родину.

Ведь кровью и потом
Полил он, кормилец, каждую глыбу,
И каждый рыхлый
И теплый ломоть скорбной земли своей!

1915



 * * *

Я оборвал струну-певунью,
Но все звенит, звенит она;
В высоком небе тишина,
Я слышу вновь струну-певунью.
В душе иному новолунью
Иная песня сложена.
Я оборвал струну-певунью,
Но все звенит, звенит она.

1916



 ТЯТЬКА

Тятька вернётся на зорьке,
Весело будет в избе.
Будет с усмешкою горькой
Он говорить о себе.

Выставит ногу, обрубок,
Жаркому дню напоказ.
В хате берёзовой любо
Слушать диковинный сказ.

Будет охотно дивиться
Жутким рассказам народ.
Только жены белолицей
Грусти никто не поймёт!

1916



 ПИСЬМО С ПОЗИЦИЙ

Если умру я, усну навсегда,
Кто пожалеет?
Может быть солнце могилу мою
В полдень согреет?

Может быть, ветер в могильных кустах
Ночью заплачет?
Может быть, месяц, как по полю конь,
Мимо проскачет?

Все позабудут! Напрасно себя
Памятью тешим.
Время закроет дороги-пути
Конным и пешим.

Как я любил! Лишь родная моя
Это оценит.
Или и ей, как и всем на земле,
Память изменит?

1916



 АЛЫЙ ХРАМ

Несу по хлебным перекатам
В веселом сердце Алый Храм.
— Свободу хижинам и хатам,
Свободу нищим и рабам!

Весенней молнией объята,
Не Русь ли, алая до дна,
Громами красного набата
Со всех сторон потрясена?

Легка мужицкая сермяга,
Просторны вешние поля.
Под знаком огненного стяга
Горит российская земля.

В груди мечтам не стало места,
Душа — на крыльях золотых.
Ржаная Русь — моя невеста,
Я — очарованный жених!

Долой же скорбные морщины,
Отныне весел я и смел.
Через поля, луга, равнины
Свободы ангел пролетел.

Над каждой хатой — радость-птица.
Над каждым полем — жар-мечта,
И ветер ночи бледнолицей
Целует алые уста.

Светлы пути полям крылатым,
Зарею вспаханным полям,
Несу по хлебным перекатам
В веселом сердце Алый Храм!

1917



 ВОЛЮ НАДО ЛЮБИТЬ

Ковыли серебрят синеву земель,
Златокудрая рожь преклонилась ниц.
Наша воля — в полях белопенный хмель,
Наша воля пьянит даже вольных птиц.

Проползла по уму огневица-дрожь:
Волю диким умом нелегко понять.
Волю можно легко на кресте распять,
В сердце брата вонзить беспощадный нож.

Пусть свобода моя — золотой обман,
Немигающий свет из нетленных книг.
Волю я люблю, и, как в поле кулик,
Звездным солнцем и светом навеки пьян!

Волю свято люблю только я один, —
Все ли радость мою на земле поймут?
Кто-то поднял опять над свободой кнут,
Над толпой многоцветной рабочих спин.

Кто? На них я лицом совсем непохож.
Волю надо любить и до дна понять.
Волю можно легко на кресте распять, —
Кто захочет, любя, окровавить нож?

1917



 КРОВАВЫЕ СЛЕДЫ

Кровавые следы остались на полях.
Следы великого державного разбоя.
Под гнётом виселиц и грозных царских плах
Стонало горько ты, отечество родное.

Изношен по полю батрацкий мой кафтан,
Но гневу нашему нет, кажется, износу.
Горят рубцы глубоких старых ран,
Как будто прямо в грудь вонзил мне ворог косу.

Как будто бы вчера меня под крик и свист
Пороли на скамье по барскому приказу
За то, что молод я, и буен и речист,
За то, что барину не кланялся ни разу.

Как будто бы вчера наш неуёмный поп
На буйное село шёл к приставу с доносом.
Клеймом позорным — раб! — клеймили каждый лоб,
И плакался народ набатом безголосым.

Как будто бы вчера по всей родной земле
С улыбкой дьявольской расхаживал Иуда.
Но пала власть царя. И в солнечном селе
Увидел я невиданное чудо.

Свобода полная! Долой нелепый страх!
Но ум встревоженный совсем твердил иное.
Уму всё чудятся ряды кровавых плах,
Под палкой и кнутом отечество родное.

1917



 ЖУРАВЛИ

Полюбил я заоблачный лёт
Легкокрылых степных журавлей.
Над ухлюпами русских болот,
Над безмолвием русских полей.

Полюбил я заоблачный шум
Над землею тоскующих птиц;
Красоту неисполненных дум
И печаль человеческих лиц.

Полюбил я осеннюю мглу
И раздолье плывущих полей.
Этот крик по родному селу
Золотых, как мечта, журавлей.

Пусть осенние ночи темны,
Над полями — зеленая мгла.
Выплывает из злой тишины
Светлый звон золотого крыла.

Полюбил я заоблачный лёт,
Вечный зов журавлей над селом.
Скоро, скоро от синих болот
Поднимусь золотым журавлем.

1917



 * * *

Если есть на этом белом свете
В небесах негаснущих Господь,
Пусть Он скажет: «Не воюйте, дети,
Вы — моя возлюбленная плоть!

Отдаю вам все мои богатства,
Всё, что было и пребудет вновь...
Да святится в жизни вашей братство
И в сердцах — великая любовь!»

Он сказал. А мы из-за богатства
Льём свою бунтующую кровь...
Где ж оно, святое наше братство,
Где ж она, великая любовь!

[1917]



 * * *

Свой крестный путь превозмогая,
Крутой свершая поворот,
К ржаным колосьям Русь святая
Непобедимая идёт.

Изба — душистое кадило,
Поля — заиндевелый храм.
Святая Мати через силу
Идёт к Исусу по горам.

Глаза — лазоревые реки,
Уста — расцветшие холмы.
Нетленны в русском человеке
Отцов и прадедов псалмы.

Мечта — несказанное Слово,
Душа — нечитанный Псалтырь.
Шумит под колоколом новым
В снегах таёжная Сибирь.

Со всех сторон на Русь святую
Бросают петли, но вовек
От Бога в сторону другую
Не мыслил русский человек.

Ни войны, выдумки царёвы,
Ни кровь, ни козни тяжких смут, —
В душе народной Божье Слово
И волю Божью не убьют.

[1917]



 МИКУЛА

Мы верим: Вселенную сдвинем!
Уж мчится сквозь бурю и гром
В распахнутой настежь ряднине
Микула на шаре земном.

Микула — широкой дорогой
С дубиной на красный пожар,
Чтоб вышибить вон из-под Бога
Земли загоревшийся шар!

И вольно Микуле отныне
Златым кистенем на ходу
С высокой небесной твердыни
Сшибать за звездою звезду!

Недаром Земля всколыхнула
Просторов и дней глубину.
Недаром селянин-Микула
Снял с неба кошелку-Луну.

И бросил ее через плечи
С рядниной своей заодно,
Чтоб красному ветру навстречу
Горстями рассыпать зерно!

Глядите, вы, спящие ныне:
Уж мчится сквозь бурю и гром
В распахнутой настежь ряднине
Микула на шаре земном!

1918



 ОСЕНЬ

Белым березовым звоном
Падает мудрый голос.
Льнет к голубым иконам
В поле усатый колос.

Сходит вечерним светом
С плеч кровяных сермяга.
Песням, дулейкой напетым,
Внемлет певцов ватага.

Голосом красного грома
Радость подходит ближе.
Колосу зреть золотому
Любо на пашнях рыжих.

Песен неслыханных кольца
Нижет на пальцы ветер.
Много за сельской околицей
Нищих я в поле встретил.

Очи — пустые бреши,
Сердце — без снов и веры.
Высыпал щедро на плеши
Им я зерна три меры.

Рожь перекошена к часу,
Вытекло слез немало.
Яблоком в бороду Спасу
Осень моя упала.

1918



 МЫ

Мы — волны грядущего счастья,
Мы — гребни могучих вершин.
Мы — лес многоцветный и частый,
Мы — ширь и морей и долин.

Мы — глубь и простор океанов,
Мы — разум Вселенной, и мы
Шагами железных титанов
Спокойно выходим из тьмы!

Мы — люди железа и стали,
Мы — в жизни железная мощь.
Мы — числа, мы — мера, мы — дали,
Мы — светлый, живительный дождь.

Мы — медные руки и спины,
Мы — мускулы, плечи, ступни.
Мы — в тяжком труде Исполины,
Мы — знойному Солнцу сродни!

Мы все — Музыканты, Артисты,
Поэты, Трибуны, Певцы,
Художники мы, Публицисты,
Нам — кисти, слова и резцы!

Мы — мускулы мысли и плоти,
Мы — трубы оркестров Труда.
Мы — в творческом радостном взлете,
Мы — сила везде и всегда.

Мы — сила! Нам этого будет.
Мы — жизни прекрасной творцы.
Мы — вечно рабочие люди,
Грядущих веков кузнецы!

1919



 ПЬЯНАЯ

Хмельна деревня наша,
Да бражка хороша.
В любой овчине пляшет
Советская душа.

Мы вышли из погона,
Советская взяла.
У нас без самогона
Какие же дела?

Мокры мужичьи губы,
Запевок смачна вязь:
И завтра будут любы
Нам бабы как вчерась.

Скажи: преступно в осень
Жрать брагу недуром.
Ковши под стол забросят
И будут пить ведром!

Таков мужик в деревне:
Упрям, как старый бык.
И от повадки древней
Нарочно не отвык.

Пьет медленно и хмуро,
Угрюмо пьет, но пьет.
Мужицкая натура,
Отчаянный народ!

Коль пить, так до отвалу,
Полюбит — сам не свой.
Да и в боях, бывало,
Ложился головой.

Товарищ, так товарищ,
Всем тягловым нутром!
Такого, брат, не свалишь
Ни чаркой, ни ведром!

1919



 СЧАСТЛИВАЯ ЗВЕЗДА

                   О. М. Орешиной

Жизни расставленный бредень
Ловит... не страшно нам.
За счастье минут последних
Полжизни тебе отдам.

Знаю: в полете не раз я
С коня невзначай сорвусь.
Где много любви и счастья,
Там, верно, таится грусть.

Можно быть очень счастливым,
Как те две большие звезды,
Над сонным речным заливом
Глядящие в синь воды.

Можно быть очень несчастным,
Но мы же счастливее той
Звезды, что совсем напрасно
Летит за своей мечтой!

1919



 МОРОКА

Ты меня задушила снегами,
И туманом упала на грудь.
Опоён беспокойными снами,
Я иду, чтоб в снегах утонуть.

Проняла меня песней унылой,
Красным звоном, присядкой лихой,
Волжским гневом, тайговою силой, —
Вечным призраком ты предо мной.

Обняла Володимиркой пыльной, —
Но с тобой куда хочешь пойду!
И недаром печально застыли,
Как глаза твои, звёзды в пруду.

Вдруг в пути замаячат в тумане
Вихорьки придорожных костров.
Так и кажется: гикнут цыгане
И — вприсядку под звон бубенцов.

Пусть летят с кистенями ватаги
Свистом по лесу, — я не боюсь!
Может быть, мне от выпитой браги
С опохмелья мерещится Русь?

1920



 ДОЖДЬ

Горохом дребезжал по жести
И бил в окно — ко мне.
А гром потом далекой вестью
Шел в синей вышине.

Весь город — крыш цветных гуденье,
Звон светлых желобов.
А ветер кинул куст сирени
В окно, — и был таков.

Промчался косо дождь. Цветисто
Дуга из края в край.
Ты крикнула: мне мокрых листьев
Сирени в косы дай!

Сад в блёстках. Ветка не шелохнет.
Дорога — глаз синей.
И славно плещется в потоке
Бесстыжий воробей.

Блеснуло солнце. Очень редко
Вздыхает темный сад.
В саду на каждой мокрой ветке
Горошины висят.

1920



 ДОМА

Лес. Туман. Озера крови.
Древних сосен вещий звон.
Лунный глаз, как глаз коровий,
Красной жилкой заведён.

Чаща. Мох. Озёр заплаты.
Куний мост. Тропа в овраг.
Месяц, леший волосатый,
Поднял нос из-под коряг.

Утро. Лес. Туман. Сурдинка.
Стены сосен, топь и глушь.
Правит сыч, как поп, поминки
Сонму зря погибших душ.

Зорь туманная опушка.
Куст малины. Листьев темь.
В чаще сонная кукушка
Спела — восемьдесят семь.

Спела в точку: год рожденья.
Может быть и смерти год.
Зорь круги и сосен тени.
Я и месяц — хоровод.

1921



 ЗОЛОТОЙ ЧЕРНОЗЕМ

По родным дорогам и просторам
Много лет бродил я с подожком,
Припадая изумленным взором
К бедной хате с крохотным окном.

Но в избе всегда я видел то же:
За столом сидела сухота.
Висла с плеч суровая рогожа,
Точно листья с желтого куста.

По деревне гомон босоногих
Златокудрых озорных ребят.
Понял я кручину изб убогих,
Весь позор налепленных заплат.

Полюбил соломенные крыши
И поля и солнце за плетнем.
Видел сам я: шепчется и дышит
Золотой весенний чернозем.

Нет просторов необъятней русских,
Нет народа терпеливей нас.
Звёзды в поле — слез живые бусы
Из широких деревенских глаз.

Исходил я Дон и Украину
И тайгу сибирскую пешком.
Про тоску, про тяжкую кручину
Золотой шептал мне чернозем.

Если я подохну где бродягой,
То наверно — под окном избы,
Опоённый, как осенней брагой,
Пойлом русской проклятой судьбы!

1921



 ВЕЛИКОРОСС

В полях, в степи, по мокрым балкам,
Средь рощ, лесов, озер и рек,
В избе с котом, с лежанкой, с прялкой, —
Понятен русский человек.

Мужик: поля, леса и степи,
Запашка, сев, страда, покос.
Как дуб в лесу, растет и крепнет
В снопах ржаной великоросс.

Душа — скирды седой соломы,
Заря в степи да рожь в мошне.
Растут и пухнут исполкомы
Скирдами в русской стороне.

Весной — соха, возня с загоном,
Хлеб в осень, пузо в кушаке.
И тянет сытым самогоном
Изба в родном березняке.

Но крепок на ноги сохатый,
Как лес, как пашня, как загон.
И тешится с землей брюхатой
По вёснам, точно с бабой, он.

За урожай какого бога
Благодарить? — ведь так привык.
И вкруг навьюченного стога
Зеленый ходит лесовик.

А завтра, с первою метелью
За неотесанным столом,
Отпившись квасом от похмелья,
На суд собрался исполком.

Сопит, ведёт такую тягу,
Вовек такой не подымал.
И языком, язык-коряга,
Скоблит: ... ин-тер-на-цио-нал.

Нерусский дух! И вдруг решает:
Какой там бог! — махнул рукой.
И тяжко дышит грудь ржаная
Снегами, волей и тоской.

Глухая степь. Летят метели.
Но день в заре и в голубом.
За шорохом сосны и ели
Шумит сермяжный исполком.

Он — сила страшная, ржаная.
Ржаной мужик — сама земля.
Недаром в годы урожая
Снопами пахнет от Кремля!

1922



 ДЕТСТВО

Качайся, поднимайся, месяц,
Как акробат, на синий шест,
Никто не кинет доброй вести
Мне, пришлецу из дальних мест.

Я вырос, как репейник хмурый
На дне оврага, и ручей
Блестел густой и мутной шкурой
В душе заброшенной моей.

Качались пристани, и долго
Не мог понять я одного:
Чем краше парусная Волга
Ручья родного моего?

Глаза в повязке. Я не вижу.
Весь Мир — овчина. И домой,
Врагом невидимым обижен,
Я шел, всему и всем чужой!

Мой дом — лохмотья и заплаты,
Косая дверь, окно — как щель,
И сыпалась лоскутной ватой
В углу из ящиков постель.

И целый день одно и то же:
Вино да брань, да топот ног.
И дивно: как я жил и прожил
И душу в теле уберег?

Отец был пьян. Мать ладит с пьяным,
А я, укрывшись на мосту,
Гляжу, как месяц над туманом
Скользит по синему шесту!

1922



 ПЕГАСУ НА ТВЕРСКОЙ

Поэты, подставляйте полы
И вашей смекалки ковши.
Много у вас образов веселых,
Но нет и не будет души.

С Богом! Валяйте тройкой:
Шершеневич, Есенин, Мариенгоф!
Если Мир стал просто помойкой,
То у вас нет стихов!

Вы думаете: поэт — разбойник?
Но у вас ведь засучены рукава? —
Оттого, что давно вы — покойники
И мертвы в вашем сердце слова!

Ну, скажите, кого вы любите,
Если женой вам овца?
Клянусь, в ненависти погубите
Вы даже родного отца!

Но не будем же спорить! Торгуйте
Вывернутой наизнанку душой.
Мотайтесь, как по ветру прутья
На этой дороге большой!

Вам Клюев противен до боли,
По мне — он превыше вас,
И песни его о русском поле
Запоются еще не раз!

Не кичитесь! Время рассудит.
Отстоитесь немного вы
И славу дешевую люди
Снимут с заносчивой головы!

Вы воплощенное мастерство строчек?
Вы месите стих втроем?
А в лесу каждый живой листочек
Высоким и чистым горит мастерством!

Бедные школяры! Сорванцы вы!
Вам Кусиков — и то величина!
Суждены вам благие порывы,
Но душевная ширь не дана!

Нет, нет, не хочу обидеть,
Это слишком для вас хорошо.
Лишь от модной, заносчивой челяди
Уйти б навсегда душой!

<1922>



 ПЕСНЯ ОСЕННЕГО ВЕТРА

Если б знать, о чем поет мне ветер,
Всех полей, дорог и воли страсть.
Пусть плывут туманами столетья,
Мне, звезде, не жалко в них пропасть!

Желтый лес, и осень на уклоне.
Ветер бьет в окно сухой листвой.
Смутно слышу в этом темном стоне
Шум души и сердца тяжкий бой.

Темь дорог, и в небе месяц узкий,
Желтых веток вынужденный гул.
В темном ветре слышу посвист русский,
Посвист красный в ветре потонул.

Осень кроет ливнем и туманом,
Ставень бьет и машет в темный круг.
Дышит поле сказкой и обманом,
В каждом дне — улыбка и испуг.

Желтый лист ссыпается, как годы.
Волос сед, и плачет гребешок.
Ночь в окне, и месяц пьяно бродит
В желтых тучах, — тусклый, как намек.

Вот она — плечей моих сутулость.
Лес морщин на лбу и на лице.
Сколько дум неясных шевельнулось
В этом вот осеннем багреце!

Даль туманна. Лихо ветер кружит.
Может быть, напрасно сердце ждет?
Если б знать, о чем в осенней стуже
Ветер мне за окнами поет!

1922



 РЖАНОЕ СОЛНЦЕ

Буду вечно тосковать по дому,
Каждый куст мне памятен и мил.
Белый свет рассыпанных черемух
Навсегда я сердцем полюбил.

Белый цвет невырубленных яблонь
Сыплет снегом мне через плетень.
Много лет душа тряслась и зябла
И хмелела хмелем деревень.

Ты сыграй мне, память, на двухрядке,
Все мы бредим и в бреду идем.
Знойный ветер в хижинном порядке
Сыплет с крыш соломенным дождем.

Каждый лик суров, как на иконе,
Странник скоро выпросил ночлег.
Но в ржаном далеком перезвоне
Утром сгинет пришлый человек:

Дедов сад плывет за переулок,
Ветви ловят каждую избу.
Много снов черемуха стряхнула
На мою суровую судьбу.

Кровли изб — сугорбость пошехонца,
В этих избах, Русь, заполовей!
Не ржаное ль дедовское солнце
Поднялось над просинью полей?

Солнце — сноп, а под снопом горячим —
Звон черемух, странник вдалеке,
И гармонь в веселых пальцах плачет
О простом, о темном мужике.

1922



 СТАЛЬНОЙ СОЛОВЕЙ

Заря взошла, не вспомнив обо мне, -
Должно быть я не нужен никому.
Стихи мои о красной стороне -
Костры мои - задохнутся в дыму.

Дулейка милая, кому сейчас
Нужна твоя подонная тоска?
Задушит нас, задушит скоро нас
В полях ржаных железная рука.

Ты скоро перестанешь петь и звать,
А я уйду от пастбищ и от нив.
Стальные соловьи идут встречать
Стальной зари чудовищный разлив.

И всё грустней и заунывней звук,
И я хриплю, и часто не пою,
Как будто бы мильён железных рук
Вцепились в глотку певчую мою!

Но грусть моя - безвременная грусть:
Конец пришёл, и в поле голубом
Я скоро тож, берёзовая Русь,
Зальюсь стальным весёлым соловьём!

1922

 
Произведения

Статьи

друзья сайта

разное

статистика

Поиск


Snegirev Corp © 2024