Главная
 
Библиотека поэзии СнегирёваЧетверг, 28.03.2024, 18:18



Приветствую Вас Гость | RSS
Главная
Авторы

                   

                  Юрий Перминов

                                                              Неотторжимый от России



Есть у каждой реки исток, маленький ключик, от которого всё начинается. И чувство Родины прорастает, как всё большое, из малого зёрнышка. Этим зёрнышком в детстве могла быть речка, текущая в ивняках по степи, зелёный косогор с берёзами и пешеходной тропинкой. Этим зёрнышком мог быть «…шалашик, где мы скрывались от дождя», и тихая роща, и рассвет, который, кажется навечно «прилажен к околице». И каждый раз, возвращаясь к истокам своим, не видишь и «малого изъяна //В родном краю, на той земле,// Где блещет радугой поляна,// И светит капелька тумана // У спящей птицы на крыле».
Близкие сердцу картины родной земли связаны у нас с самыми первыми радостями узнавания жизни, с ощущением жизни как таковой, с неосознанной ещё благодарностью за эту жизнь. Это могучая сила памяти. Она влечёт птиц из дальних краёв к месту, где они родились, она всю жизнь согревает человеческое сердце, делает его счастливым. Или несчастным, если человек почему-то потерял Родину. Разветвлённое древо чувства Родины должно иметь самый первый изначальный росток, и чем он крепче, тем быстрее дерево вырастет, тем зеленее его вершина.
Вот о чём я думаю, читая стихи Владимира Скифа – поэта, никогда не искавшего мирских утех в виде литературных премий и прочих наград. Подчас, когда мы пропускаем, пролистываем поставленные в «красной угол» творческой биографии лауреатские «отметины», выясняется, что перед нами и не Художник вовсе, но – в лучшем случае – добротный ремесленник. Мне, например, безразлично было бы знать, в каком году Владимир Скиф стал или не стал лауреатом «чего-то», потому что его творчество позволяет ощутить бессмертие русской души: «Почему так манило людей в небеса //, Где дорога души широка и бескрайна, // Их манило туда, где жила бирюза, // Где качалась лучами небесная тайна…»
К сожалению, современность со своей скоростью и цинизмом прячет от нас островки любви и мира. И не так-то легко уже, и далеко не каждому дано найти слова, чтобы воспеть Родину. Найти слова через сыновью любовь к родной земле:

И поля, и берёзки кривые,
И листвы многошумный прибой –
Это Родина, это – Россия
С горьким дымом
над отчей избой.
……………………………………..
…Мы себе своё счастье косили,
Шли домой по знакомой тропе,
Где горячее сердце России
Билось пламенем в каждой избе.


Вот и в новой книге Владимира Скифа «Все боли века я в себе ношу…» всё так же нет ни соринки наносного, чуждого. Только – русское: оплакать и помнить, и идти, клонясь, снежным путём своим…
Кто-то скажет: гипербола, не по силам такое одному – носить в себе все боли века. Многие скажут. Но не потому ли, что человек ныне так ослабел душевно, овладело им «окамененное нечувствие» и трудно ему, живущему только собственными заботами, поверить в то, что есть рядом другой человек – жалеющий, с болящим сердцем.
«Господи, избави мя всякого неведения и забвения, и малодушия, и окамененного нечувствия». Всем ли известно это знаменательное прошение великого Иоанна Златоуста из молитв «на сон грядущим»?
Увы! Наверное, очень немногим. А, между тем, оно так ярко объясняет нам очень многое из того, что происходит в современном мире. Зло современного мира развивается и углубляется всё больше и больше именно в такой последовательности: сначала «неведение», потом – «забвение», затем – «малодушие» и, наконец – ужасное состояние души – «окамененное нечувствие», в котором находится большинство современных людей, всё более погружающихся в разверзшуюся перед ними адскую бездну, где уже нет спасения.
Все эти пороки – и «неведение», и «забвение», и «малодушие», как нельзя более, процветают в наше время, даже среди людей, считающих себя «христианами», и потому естественно порождают то всеобщее «окамененное нечувствие», которое так характерно для нашего злокозненного времени.
Как это хорошо сказано: «окамененное нечувствие»!
К сожалению, человек, чувствуя душевную боль, разочарование, не перерождается, а делает наросты на сердце, делает его каменистым и от этого теряет чувство сострадания к ближнему.
Увы! В наше время большинство людей вообще ничем не трогается, если только не задеваются их личные эгоистические интересы. «Их ничем не прошибешь», как говаривали у нас прежде: «они, как камень бездушный». И даже добро другим творят только тогда, когда видят в этом какую-либо личную для себя выгоду: или прославиться, или стяжать популярность, или взамен что-нибудь для себя приобрести. Бескорыстного добра не жди от них: они на это не способны. Не способны увидеть, почувствовать, как:

Снова снег, упавший с неба,
Принакрыл тоску и боль
Русским душам на потребу…
Или он – на раны соль?
Этот снег, объявший землю,
Словно белый-белый пух,
Видно, чьим-то стонам внемля,
Как Святой явился Дух.
На деревья и ограды
Опустил свою красу,
Как Господние лампады
Засветил в густом лесу.
Застелил луга и долы,
Рваный космос сшил по швам,
Выткал снежные подолы
Чёрным избам и церквам.
Посреди полей широких
Видел я, присев к огню,
Как Архангел светлоокий
В небеса торил лыжню.

Поэту Владимиру Скифу ведомо многое из того, что утишает земные печали, помогает нам выжить, выстоять. И он напоминает, не позволяет нам забыть о том, что не уныние правит миром:

Распахни, человек, и судьбу и глаза,
И не стой среди падшей эпохи нелепо.
Надо только взглянуть широко в небеса
И во всём походить на высокое небо.

Но зачастую происходит совсем другое:

Молчит икона Богоматери,
Лишь слёзы льёт –
страшна примета.
И открестился сын от матери,
Как отслоилась тень от света.
Сын крал страну и зло отращивал,
Мать по нему заголосила.
Он продал мать свою скорбящую,
А матерью была – Россия.

Что же случилось? Изменилась жизнь? Изменились мы? Может, это то самое «окамененное нечувствие», избавления от которого мы жаждем? Рискну предположить, что не только. Вернее, окамененное нечувствие вырастает не на пустом месте. Я обсуждал эту тему со многими людьми, и оказалось, что у многих так. Сострадательные, добрые люди в итоге черствеют.
Да, конечно, нельзя оправдываться известной формулой «не мы такие — жизнь такая». Да, если мы черствеем, если закрываем свои сердца от чужой боли – это происходит по нашей воле, это наши грехи, и нам за них отвечать перед Господом, а спасти может только молитва:

Спаси меня, Господи, неотторжимый
От сердца России, от русской души.
Какие бы нас ни глушили режимы,
Какие б ни путали нас миражи,
Мы молим единого Господа Бога
О нашем народе, чтоб выстоял он.
Верши свою проповедь,
Господи, строго.
Тебе мы несём за поклоном поклон.
Спаси меня, Господи, верный и правый,
От зла, от болезней, от смуты в душе.
Не надо мне злата и ветреной славы,
А надо Всевышнего чуда уже.

Надо, жизненно необходимо, хотя «Ещё не выболел, полощется // Моих печалей горький дым». Но помимо личного греха, собственных печалей, есть и нечто общее, присущее, как мне кажется, именно нашему времени, нашему продвинутому, высокотехнологичному веку. Причём я даже не про интернет, интернет – это частность. Главное же – это огромный поток информации, в котором волей-неволей приходится барахтаться современному человеку. Информация льётся отовсюду – с телеэкранов и из газет, из радио в машине и, конечно, из интернета. Есть, правда, отдельные счастливцы, которые живут как на необитаемом острове — без телевизора, без компьютера, без прессы. Но это путь немногих. А большинство – во всяком случае, жители крупных городов с развитой информационной структурой – ежедневно смотрят, слушают и читают о том, что вот здесь произошла катастрофа и погибли тысячи людей, вот тут случилось наводнение и жители остались без крова, вон тут издеваются над беззащитными малышами в детдоме или беззащитными стариками в больнице, вон здесь крадут, вон там грабят, вот эта маленькая девочка нуждается в огромной сумме на операцию, и ещё вон тот мальчик, и та тётенька, и ещё сотни, тысячи. Огромный поток чужого несчастья захлёстывает нас, и…
И что? Дело ведь не только в том, что улицу не натопишь, что всем не поможешь, даже если по два рубля посылать. Главное – если помогаешь, так ведь непроизвольно впускаешь в свою душу чужую боль, сопереживаешь… но когда боли становится слишком много, твоя душа с ней уже не справляется. Можно вообще сойти с ума (и такие примеры известны). Вот потому и срабатывают защитные психологические механизмы, люди перестают сочувствовать столь же глубоко, как они делали это раньше. В душе вырастают некие стенки, человек начинает избегать каких-то тем, каких-то мест, каких-то людей (например, ещё не очерствевших, перед которыми становится стыдно за свою чёрствость), и человек уже не замечает, что «Тьма кромешная настала, // Небесам зашила рот, // Будто бы не рассветало // И вовек не рассветёт. // Тьма всё глуше, всё кромешней, // Стала каменною мгла…»
За такой мглой – проще укрыться, а с угрызениями совести у нас есть стандартные способы борьбы. Например, убедить себя, что всё вообще-то нормально, что переживать просто не из-за чего. Например, собирают деньги на операцию ребёнку — ну так это, наверное, жулики, неизвестно ещё, есть ли в природе этот ребёнок, действительно ли он болен, действительно ли нельзя обойтись без сбора пожертвований? Бывают же случаи мошенничества? Бывают, да ещё как! Вот и здесь наверняка оно, мошенничество. Или читаем про то, как органы опеки отобрали ребёнка у бедной семьи — и тут же начинаем себя уговаривать, что наверняка не всё так просто, наверняка семья неидеальная, наверняка есть какие-то неприятные факты… так что лучше погодить, не подписывать петиций, не поднимать голос в защиту… вообще не брать в голову. То же самое, когда какие-то преступления, какое-то насилие, какой-то полицейский или судебный беспредел. Кто знает, как оно на самом деле было, кто там прав, а кто виноват… лучше вообще об этом не думать.
Такими вот рациональными и, в общем, вполне разумными соображениями мы нередко успокаиваем свою ноющую совесть. Да, действительно, и мошенники случаются, и журналисты сплошь и рядом врут, и концов в мутных историях не найти… только это ведь не подлинная причина нашего равнодушия. Подлинная – страх перед чужой болью, узость души, в которой для ещё одной чужой беды уже не остаётся места.
Опять же – тут можно сколько угодно морализировать, обличать узость чужих душ (да хоть бы и своей!), но факт остаётся фактом: обычный человек неспособен вместить в себя всю боль мира. Ни раньше, в прежние века не был способен, ни сейчас. Но если в прежние века люди сталкивались с чужой бедой непосредственно в жизни, и количество таких столкновений, как правило, было соразмерно силам души, то современный человек благодаря информационным технологиям соприкасается с невозможным для него объёмом несчастья. И черствеет просто, чтобы не сломаться, чтобы не сойти с ума. Святой человек на его месте выдержал бы, великие святые могли молиться за весь мир, а мы – обычные, грешные люди…
Так-то оно так, но Поэт говорит нам:

Иду по жизни, словно по ножу,
Разломы бед людских переживаю.
Все боли века я в себе ношу
И из кусочков Родину сшиваю.

(«Классическая лира»)

Отворачиваясь же от непосильной беды, мы нередко отворачиваемся вообще от любой. Скажем, если в наших силах откликнуться на проблемы трёх человек, без ущерба для нашей психики, а на нас сваливаются проблемы трёх тысяч, то мы не помогаем вообще никому. Наши защитные механизмы работают слишком активно – отсекают вообще всякое участие, всякое сострадание. Так вот и возникает окамененное нечувствие – настоящее, бетонной твёрдости, касающееся уже не виртуальности, а самой что ни на есть реальной жизни.
Что-то, конечно, с этим надо делать. Конечно, есть абсолютно правильный и очевидный рецепт. Жить по-христиански, соблюдать заповеди, бороться со своими грехами, участвовать в жизни Церкви, исповедоваться и причащаться. Тогда душа расширится, тогда в неё можно многих вместить. Словом, «стяжи Дух Святой – и тысячи вокруг тебя спасутся».
Но это дорога на всю жизнь, и духовные плоды вырастают очень нескоро. Что же делать, пока они не выросли? Как не окаменеть душой, живя здесь и сейчас, когда вокруг столько «вороватых, бегающих душ»:

Они с подгаром, — злы и тороваты,
Но им везде играют славы туш…
По всей стране — горелый запах ваты
Прожжённых, хитрых, бегающих душ.

(«Бегающие души»)

Может быть, для начала, помочь двум-трём – и не считать себя при этом последней сволочью, что не помогаешь двум-трём тысячам? Одной грудью можно кинуться только на одну амбразуру.
Может, сталкиваясь с какой-то чудовищной историей и не чувствуя в себе сил провести самостоятельное расследование, нужно не выбрасывать её из сознания, а коротко, но искренне помолиться за всех её участников?
А может, не забывать о том, что мир хоть и лежит во зле, но злом не исчерпывается? Что в мире есть глаза близких, музыка и звёзды, что «Природа ещё спит, но солнце острым плугом // Распахивает снег, толкается плечом…», и все же:

Как хорошо гулять по набережной с внуком
И жизнь свою листать под солнечным лучом.
Влюбляться и страдать, срываться в бездну века
И подниматься вспять сквозь годы и кресты,
Ломать свой чёрствый хлеб, прихлёбывая млеко
Из вымытых сосцов небесной высоты.
В поэзии – себя – отдать сердечным мукам
И в слове не искать особенных затей…
Мне хорошо гулять по набережной с внуком,
Как будто вновь своих выпестывать детей…

(«На набережной»)

Потому что если забыть об этом, наш век действительно окаменеет. А тогда, что, уповать на исполнение надежд? Но Поэт говорит нам:

 

Отстегну, словно цепи, надежды,
Потому что надежда слаба.
Мою душу она не удержит
На краю мирового столпа.
Разобьётся душа или взмоет
До Господних,
до горних высот.
Пусть поэт себя кровью умоет,
И себя этой кровью спасёт.
Пусть душа к уготованной бездне
Привыкает – ей вечно летать.
Без надежды полёты отвесней –
Сразу небо и бездну видать.

(«Отстегну, словно цепи, надежды…»)

Апостол Павел сказал, что настанут времена, когда упразднятся вера и надежда, но останется любовь. Вера исчезнет, так как мы воочию увидим то, во что верим, надежды не будет, так как исполнится то, чего мы ожидали, а любовь останется; не только останется, но в вечной жизни будет похожа на разгорающееся пламя…
Знают об этом многие, но пока не каждому пока дано понять то, что уже понимает и видит Поэт… И пусть он выставляет вперед не разум, а свое сердце, но если он увидел и воспринял сердцем страдание человека, происходящее от другого человека, страдания своего народа, происходящие от власть имущих, если эта боль коснулась его души, то уже по одной ответственности перед своим талантом, перед своим творческим состоянием, происходящим от сострадания, он обязан выразить эту боль:

Раскачалось гнездо на берёзе
И рассеяло прутья во тьму.
Так и мы в нашем русском народе
Разметались в чаду и дыму
Догорающей нашей Отчизны,
Где тлетворная, злобная тварь
Покусала народные жизни
И проела «Псалтырь» и «Букварь».
Пой, печали лужёная глотка,
Над извечным российским ярмом,
Где, как песня, палёная водка
Правит русским несчастным умом.
Свистну я, осушу свои слёзы
Посреди обгорелого дня.
Не качайся, гнездо у берёзы!
Русь моя, будем злы и тверёзы.
Русь моя, начинайся с меня!

Насчёт зла – спорно. Философ Иван Ильин писал: «…ни добро, ни зло не имеют в жизни людей «чисто личного» или «частного» характера. Всякий добрый – независимо даже от своих внешних поступков – добр не только «про себя», но и для других; всякий злой – даже если он злится «про себя» – зол, и вреден, и ядовит для всего человечества». Но поэт и сам понимает это, не случайно же в другом стихотворении – «В вечности» – он пишет о том, что зло «душит горницу души». Речь у Скифа, наверное, идёт о решимости, о твёрдости веры. Преподобный Серафим Саровский говорил: «Если б решимость имели, то и жили бы так, как отцы, в древности просиявшие». Иначе говоря, между человеком погибающим и человеком спасающимся одна только разница – решимость. Владимир Скиф спасает, по крайней мере, пытается спасти своим словом, примером своим, погибающих – выброшенных из жизни, сейчас спившихся, превратившихся в тех, кого окружающие уже и за людей не считают. Но и они Россия, Русь, Родина. Не просто земля, бывшая когда-то никем не заселенной и дикой пустыней, а земля, в которую Бог вселяет народ – вселенная народа. И в призыве: «Русь моя, начинайся с меня!» – обращение к ближним…
Но найдутся и те, кто спросит: «А ты сам из каких, чтобы в пример себя ставить?» Как ни банально звучит, мы все в одной лодке. Уже во многом разочарованные, не доверяющие рулевым. Но каждый думает: «Ничего, выплыву». А тот, другой, выплывет? И станет ли мир лучше, если думать только о себе и безучастно наблюдать чужую беду? Ведь каждый в ответе за всех и все – за каждого. Но изврат творится прямо среди бела дня, здесь и сейчас. Человек ко всему привыкает, а правители еще подтолкнут, мол, стерпится-слюбится. Что стерпеть и возлюбить? Страну, закон и власть люби, остальное – неважно. «Остальное» – родина, память и народ, не говоря о чести и порядочности. Прямо не скажут, но в рыночный механизм добродетель не всунешь.
Не мне одному кажется, что наступила «цивилизация душевной лени», морально-этической опустошённости, что мы уже живём в эпоху тотальной «дебилизации», что это конец истории, духовный апокалипсис. Либерал-культурники считают себя равными олигархам, которым они расчищали дорогу в общественном сознании. И перед ними, столь исправно десятилетиями проклинавшими советское равенство и братство – обязаны расступаться те, кто был советским народом, но стал быдлом.
Так что пусть тот, кто пожелает спросить у поэта, пусть и себе вопрос задаст: чего же сам молчу?.. И пусть Родина – Русь, Россия – начнётся с каждого из нас, ибо она есть образ и символ Божественного поприща народа, его вселенского призвания… Но есть еще и молитва Поэта:

Нетронутые белые листы
И тишина, и в небесах перила.
И напугалось сердце немоты,
И с Господом в тиши заговорило:
Прости, Господь,
удел наш роковой
И снизойди до существа земного,
Где о России с думой вековой
Я пред тобою на коленях снова.
Молюсь о горькой Родине своей –
Истерзанной, обманутой, несытой,
Где сгинули напевы косарей
И спит народ, как богатырь убитый…

(«Молитва»)

И этот сон – окамененное нечувствие.
В жизни мы все можем наблюдать духовный закон: «Ничто не проходит бесследно». Всё, что мы делаем, говорим или даже просто желаем и думаем – отпечатлевается в нашем сердце. Ум сохраняет лишь малую долю встречаемого. Рассудочная память, подобно ситу, задерживает только самое крупное. Но сердце хранит письмена всего, что прошло через душу:

Мы строили и храмы, и мосты,
Чтоб нам идти к Сиялищу Пророка,
Но нас бросали в бездну темноты
Всемирные служители порока.

Мы обращались к светлым небесам
И снова путь окольный начинали,
Но бесы нас кружили по лесам
И чёрной мглою души начиняли.

(«Молитва»)

Малодушничали – потому и начиняли, потому и это пространство для бесов, прости, Господи, освобождали. Но учил же блаженный Августин: «От гнева Божия можно бежать только к Божией милости». Но бежим-то не всегда, чаще – ждём, но… милости или гнева?

Мы чуда ждём с небесной высоты,
Мы молча ждём последнего итога
И посреди Вселенской Немоты
Мы замираем в ожиданье Бога!

(«Молитва»)

От себя добавлю: не просто мы – истуканами – замираем, но сердца наши замирают в этом ожидании, а состояние сердца – зеркало внутреннего мира человека, того, чем он живёт на самом деле. В сердце суммируется всё, что мы помышляем и чувствуем. От этого оно либо сияет как солнце, подавая свет и тепло окружающим, либо уподобляется чёрной дыре, способной только поглощать на своем пути всё .
И вспомним Тютчева:

…Пускай страдальческую грудь
Волнуют страсти роковые –
Душа готова, как Мария,
К ногам Христа навек прильнуть.

(О, вещая душа моя…», 1855)

И – прислушаемся к нашему современнику, поэту Владимиру Скифу:

…Мерцает сумрак звёздною слюдою,
Взирает с неба Всемогущий Бог,
А на земле, засеянной бедою,
Уносит время почву из-под ног.
Но всё ещё не умирают нивы,
Цветут сады и зеленеет лес,
И, может быть, поэтому мы живы,
И ждём прощенья Божьего с небес.

(«Смотри, как время шлюзы растворило…» Посвящение Светлане Распутиной)

Переработанные по законам стихотворного творчества поэтические отражения реальности, «лики культуры», как их называют, возникают перед нами новыми и неповторимыми явлениями духовной жизни. В одних случаях, когда, скажем, в поэзии воплощаются частные и третьестепенные стороны прошедших событий, они могут восприниматься как нечто интересное, но всё же – только как относительно интересное; тогда как в других – приобретают характер непреходящих ценностей.
К таким непреходящим ценностям относятся прежде всего христианские идеи, появляющиеся в художественных образах поэтических произведений. А книга Владимира Скифа «Все боли века я в себе ношу…» буквально дышит ими:

Спелых звёзд на гору набросала
Ночь, как будто сказочная печь.
О кремень горы – звезда-кресало
Возжигает утреннюю течь.
Раз за разом вспыхивают звёзды,
Ударяясь о верхушки гор, –
И дымится раскалённый воздух,
И кометы катятся во двор.

Где-то на востоке еле-еле
Растеплела, посерела ночь.
Оживились пасмурные ели,
Стали небо лапами толочь.

Заалела матовая бледность,
Птичий напружинился смычок.
Как знаменье сквозь ветхозаветность,
Солнечный взметнулся язычок.

И ожили ветки и былинки,
Засверкали зёрнышки росы
На траве, на камне, на суглинке,
Словно в Сотворения часы.

Просыпался, сотворялся житель
И молился на Господний кров.
В этот миг Великий Вседержитель
Шествовал по кромочке миров.

И – главное – поэзия Владимира Скифа напитана соками родной земли, потому-то и уготована ей долгая жизнь. Не говорю «вечная» просто потому, что у смертного нет права на такие эпитеты, когда разговор идёт о слове поэта, поскольку единственно «…Господь Бог есть истина; Он есть Бог живый и Царь вечный» (Иер.10:10).
Стихи Владимира Скифа – это тот духовный и нравственный багаж, ноша которого не только не тянет, но и придаёт сил.
За что, по слову Апостола, «похвала не от людей, но от Бога» (Рим. 2, 29).
Ну и от всех нас, смертных, тоже…

Произведения

Статьи

друзья сайта

разное

статистика

Поиск


Snegirev Corp © 2024