Денис Коротаев

                Сборник стихов

             (часть 2)


   От Крещения до Рождества

Я Н В А Р Ь

Косматых лет угрюмая эскадра
Медлительна, и жизнь за часом час
Меняется, как фильм от кадра к кадру -
Штрихами, незаметными для глаз.

Все те же слякоть, брань и кривотолки,
Все те же толпы нищих и калек,
Засохшие юродивые елки
Повержены и выброшены в снег.

В трамвае толчея, и в мыслях - хаос.
Обычный день... Лишь, гость издалека,
Со всех витрин смеется Санта-Клаус
Над сломленной гордыней двойника...


Ф Е В Р А Л Ь

Молодая весна, мы похожи с тобой, мы похожи -
Мы приходим в дома, овдовевшие долгой зимой -
И меняется день, что с утра еще был непогожим,
И меняемся мы, расставаясь с бедой и виной.

Так наследуют слуги привычки господ и в итоге
Принимают их крест, заражаясь чужою судьбой.
Молодая весна, я встречаю тебя на пороге
И хочу рассказать, что я делал до встречи с тобой.

В эту зиму хлопот, как и водится, было в избытке -
Слишком мало снегов, слишком много холодных ночей,
Но когда в феврале солнце плавило белые слитки,
Я согрелся теплом этих робких, случайных лучей

И запел, не щадя ни размера, ни слов, ни мотива,
Заклиная тебя не остаться в далеком краю,
И уже через миг неподвижному лесу на диво
Легкий ветер унес эту вешнюю песню мою.

Возвращалась зима, обнимая до боли, до дрожи,
Но звучать и звучать этой песне без ритма и слов.
Молодая весна, мы похожи с тобой, мы похожи,
Как похожи слова вещих дум и пророческих снов...


М А Р Т

Пятое марта. Воскресная нега.
Слишится шорох, на Темзе ли, в Пензе ль...
Это лишь дворник, художник по снегу,
Ставит весне запрещающий вензель.

От океана и до океана,
От сентября и почти что до мая
Так он проходит, вальяжный и пьяный,
Странную песню под нос напевая.

В грубых портах и тулупе неярком,
Пот утирая ладонью шершавой,
Так он ступает безвестным монархом,
Старой метлой поводя, как державой.

И умолкают весенние горны,
И замирают подземные воды,
Снегом к ногам припадают покорно
Прежде проворные силы природы...


А П Р Е Л Ь

Я из дому вышел...
Что было с морозом -
Теперь и не помню.
Некрасов я, что ли?
Но только восток
Был особенно розов,
Особенно чист
И прозрачен до боли.

Я из дому вышел...
Простуженный город
Отряхивал краски
Последней метели.
На улице пахло
Землей и кагором,
И зимние птицы
По-вешнему пели.

Я из дому вышел...
Грядущее лето
Еще почивало
В березовой пуне.
В такие часы
И родятся поэты,
А я опоздал
И явился в июне,

Когда все настало,
И нечего больше
Просить у природы
На паперти жизни,
Вот только бы спала
Гнетущая боль же,
Чтоб легче дышалось
Беспутной отчизне.

Вот только бы так же
Горланили птицы,
В свой мир увлекая
Из будничной прели.
Вот только бы снова
Однажды родиться
Таким же вот утром
В начале апреля...


М А Й

Май,
безалаберный май
не торопит свой бег
В край
редких северных стай
и медлительных рек.

Век
перед сенью аллей
не склонил головы:
Снег
шелестит по шагрени
усопшей травы.

Звон...
На листве, словно кровь,
проступает роса.
Стон...
Под гипнозом ветров
засыпают леса.

Хруст
побелевших цветов
и продрогших стеблей.
Грусть
зимних сумрачных снов
о далеком тепле.

Новь
разобьется о скалы
седых облаков,
Но
в их ледовой опале
не скроется зов.

Кровь
обернется слезою
с усталых небес.
Вновь
от хмельного покоя
оправится лес.

Даль
синью горных озер
разольется окрест.
Жаль -
нам не радует взор
свет неброских чудес,

Жаль -
мы как прежде в плену
прагматических снов,
Жаль -
наша вера в весну
лишь до первых снегов,

И
в криках птиц под шатром
неземной бирюзы
Мы
ищем старческий гром
отшумевшей грозы...
гор.Остров, 1990 г.


И Ю Н Ь

Городская жара. Закипают мозги.
Я иду по Москве и не вижу ни зги.
Я не то, чтоб дурак, но я чувствую, как
Я глупею.
Нет, уж лучше сентябрь с бесконечным дождем,
Чей нескорый финал мы уже и не ждем,
Но идем торопясь через холод и грязь
По аллеям.

Нет, уж лучше - зима с этой волчьей тоской,
Что грозит по ночам то крестом, то доской,
То плитой гробовой, хоть ты вой, хоть не вой
До рассвета.
Нет, уж лучше - весна, позабывшая стыд,
Что бездомным котом за окошком вопит
И, карая тела, прогорает дотла
Ради лета.

Как мы любим все то, что не здесь, не сейчас,
То, что там, далеко, не при нас, не про нас,
Как всегда подавай нам тропический рай
Без исхода.
И на эту мольбу управдомы земли
Дали столько тепла, сколько только могли.
Отчего ж это мы захотели зимы
В центре года?


И Ю Л Ь

В то огневое лето боги
Забыли землю, и она,
Теряя разум в этом смоге,
Страдала больше от изжоги,
Хирела, сохла, и в итоге
Была почти обречена.

А облака, всегда докучны,
Нечасто баловали свод
И были немощны и штучны,
А не решительны и тучны,
И все твердили ненаучно:
"Такой уж год, Такой уж год..."

И вот одно из этих редких
Небесных зданий за рекой
То растревожит громом ветки,
То подметет листву в беседке,
То постучит в окно к соседке
Корявой яблочной рукой.

Который час без толку длится
Сухая, нервная гроза,
И туча скалится и злится,
А ей излиться бы, излиться,
Чтоб с неба падала водица,
И пили колос и лоза.

Но за рекою стало тише,
Гроза уходит на восток,
Недвижный лес почти не дышит,
Слегка потрескивают крыши,
И только радугу колышет
Сухое марево дорог...


А В Г У С Т

Вот и выпит океан, полный зелени и света.
Снова росы по утрам, снова небо далеко.
Вот и скисло молоко остывающего лета,
Это пахнущее сеном молоко.

Вот и ночи посвежей, вот и стали дни короче,
Но зато - какой рассвет, но зато - какой закат!
Это август-вертопрах всем бессонным счастье прочит,
Промотавши то, чем прежде был богат.

Вот и вымыт небосвод тихим ливнем звездопада,
Вот и яблоко и мед развенчали под орех.
А что скисло молоко - так и надо, так и надо,
Но зато - хватило творога на всех.

Вот и сказочке конец, и у шулера рукав пуст.
Остывает до поры обесцветившийся сад.
Что же горе горевать, если жизнь - такой же август,
Где цветенье, урожай и листопад?..


С Е Н Т Я Б Р Ь

То ли дыбится земля,
То ли небо бьется оземь.
Это, бесов веселя,
Бродит осень, бродит осень.

Это лес, на краски щедр,
Снова листьями кружится,
И несет их дале ветр,
Словно спятивший возница,

Что не ведает и сам,
Где исход его скитаний.
И воздеты к небесам
Деревов согбенных длани;

И гуляет по лесам,
Палисадникам и скверам
Суетливый балаган
Беспокойного трувера;

И вода бежит, звеня,
Из расколотого свода...
Это снова на три дня -
Непогода, непогода...

Право, Родина, тебе ль
Да не ведать в час ненастный,
Что сулит ночная трель
Птицы, таинства причастной?

И не надо лишних слов!
Мне и то уже награда -
Купола твоих холмов
В позолоте листопада.

И не надо лишних фраз!
Мне и то уже довольно -
Заболеть вдали от глаз
Этой грустью колокольной,

И, уняв земную дрожь
О распятие березы,
Принимать осенний дождь
За Господни горьки слезы...


О К Т Я Б Р Ь

Дождь усталый льет за ворот.
Ветер дремлет под кустами.
Осень вновь целует город
Необсохшими устами.

Из хмельных ее объятий
Можно вырваться едва ли:
Ни ослабить, ни разъять их -
Лишь гореть в ее мангале,

Лишь внимать ее раскатам,
Превращая в дым минуты,
И неспешнее муската
Пить до дна ее цикуту.

Осень, осень, ты ли властна
Над душою обветшалой?
Ты ли пастырь? Я ли паства
С головой повинно-шалой?

Отчего же я так скоро,
Словно пасынок усердный,
Принимаю без укора
Твой устав немилосердный.

Осень, осень, ты ли вечна?
Отчего же мне так любо
Целовать тебя беспечно
В остывающие губы?..


Н О Я Б Р Ь

Ноябрь - природный неудачник:
Ворчит сердечник, ноет дачник,
Политик тщетно бунта ждет...
Не наделен теплом и светом,
Обхаян немощным поэтом,
Он - словно челядь для господ.

Но только вспомните, карая,
Как, юной силою играя,
Он смел становится и строг,
Как, начиная выть и снежить,
Ноябрь лютует, словно нежить,
И валит нежащихся с ног.

То дерева повалит грубо,
То разорвет морозом трубы,
Творя сугробы на крыльце.
Да, он - мужик, он - деревенщик,
Но тот, кто им однажды венчан,
И вечно будет при венце.

Так пой, ноябрь! Твоя ли воля -
Сходить на стынущее поле
Снопом холодного огня,
И в неприкаянные пашни
Ронять без меры день вчерашний,
Как озимь завтрашнего дня?..


Д Е К А Б Р Ь

... И был декабрь - как междометие,
Как малый вздох
В конце тифозного столетия,
В дыму эпох.

И ветер пел стоглавой фистулой,
И пять недель
Неутоленно и неистово
Мела метель.

И были вылизаны улицы,
И сер восток,
И тех, кто брезговал сутулиться,
Валило с ног.

И, над манерами холопьими
Взахлеб смеясь,
Швырял декабрь слепыми хлопьями
В лицо и в грязь.

И ночь несла не избавление,
А только сон,
И стыли тени и видения
Со всех сторон.

И город, тот, что был до ночи нем,
Лелеял вздох,
И плыл декабрь седым отточием
Иных эпох...


И С Н О В А - Я Н В А Р Ь

Крещенье. Гаданье. Прощенье. Желанье.
Приметы. Надежды... Ну где ты? Ну где ж ты -
То чудо, что ждется, покуда живется;
То диво, что жаждем увидеть однажды?
За сферой стеклянной и серо, и странно.
Не слышно веселья. Затишье. Похмелье.
Все ново? Едва ли. Иного - не ждали.
Эпохи, столетья - все вздохи да плети.
А годы готовы к походу по новой -
То сонно, то спешно, то конно, то пеше;
Избыв все калибры от крысы до тигра.
Рожденный намедни, спасенный, последний,
По кладбищу века влачится калекой,
Столетье итожа, а в свете - все то же.
Доселе, отныне - веселье, унынье.
Гитары, гетеры - и стары, и серы.
Гримасы убоги, да массы не строги.
Разбитый уклад, но обидят - и ладно.
Подставят - забудем, раздавят - Бог будь им
Судья и утеха чутья и успеха.
Некстати слова тут, что хватит когда-то:
Горбатым - их ноши, богатым - их дрожи,
Ничтожным - запоя, на что ж нам такое?
Все поздно? Не верю! Наш возраст - три зверя.
Бог с нами, и нам ли - крылами о камни?
Мы живы, и нас ли - в могилу, как в ясли?
Мы в сини отыщем: "Россия - 2000."
И снова сквозь вьюгу за зовом, по кругу...



А жизнь, как бутылка, почата на треть...


* * *

Изменили мне
амулеты.
Обереги мои
бастуют.
Помечтаешь о чем -
да где там!
Погадаешь на что -
впустую.

Не достанешь рукой
до неба,
Не нырнешь нагишом
с причала,
Не пойдешь под дождем,
а мне бы
Стать таким, как тогда,
сначала:

На иконы глядеть
со страхом,
В кабинеты входить
без дрожи,
И не верить, что в тридцать
с гаком
Я взгляну на себя -
и что же?

Я живу не легко,
не криво,
Рассуждаю вполне
пространно,
И жена у меня
красива,
И ведь любит меня,
что странно.

Да и сам я высок,
спортивен,
Не безбожен, не бого-
молен,
И себе я почти
противен
Тем, что жизнью своей
доволен...


* * *

Не осуждай меня, Господь,
За то, что в жизненном смиреньи
Я не пытался побороть
Свое земное назначенье,

Не предавал лишеньям плоть,
И не скитался по Отчизне...
Не осуждай меня, Господь!
Не ты ли вел меня по жизни?

Я сам собой сполна казним
За узость, ставшую виною, -
За то, что именем твоим
Я называл совсем иное,

За то, что сослепу внимал
Чужим посулам и обетам...
Я так давно тебя искал,
Что позабыл твои приметы.

Не внемля глас, не видя лик,
Ничтожа метрику сомненьем,
Я только знал, что ты велик,
Да погнушался поклоненьем.

Благословив тропу к стихам,
Не осуждай меня, о, Боже,
За то, что я по пустякам
Тебя молитвой не тревожил,

А ныне здесь, у алтаря,
Стою с протянутой душою,
Чтоб, милосердие даря,
Ты принял жертву от изгоя.

Во мраке жизненных дорог
Храня неясное обличье,
Не осуждай меня, мой Бог,
Не дай забыть твое величье!

Но дай на огненном витке
Взамен бездумного покоя
Надежду слышать вдалеке:
"Господь с тобой,
Господь с тобою..."


* * *

Мы покупаем новый год
По курсу "год - за пять",
Надеясь, если повезет,
Его перепродать.

Товар неплох. Цена растет.
Пляши и пой, торгаш!
Мы все придем к тебе вот-вот,
И ты еще продашь.

А нам отныне жить в тоске,
Смиренно славить рок
И умереть на сундуке
Накупленного впрок...


* * *

Ах, да что ж это?
Ах, да как же так?
Много прожито -
Мало нажито.

Нарочито ли,
Неожиданно,
Много читано -
Мало видано.

Необузданы
Жизни кони-то:
Много узнано -
Мало понято.

Тропы вышние
Не заказаны.
Много слышано -
Мало сказано.

Птица-вестница
Не видна давно.
Много грезится -
Мало надобно:

Лишь бы утро нам
Напророчило
Много мудрого,
Мало прочего...


* * *

Я, верно, разучился понимать
Все то, чему меня давно учили.
Вот крикнет мне прохожий "Твою мать!",
А я... Что я могу ему сказать,
Когда она уже давно в могиле?

Ну вздрогну я и стану зол и дик,
Ну гаркну на него, закрой, мой, рот свой,
Ну положу таблетку под язык,
Но пять минут - и чей-то новый крик
Не даст забыть мне о моем сиротстве...


* * *

Мне хочется верить,
Мне хочется петь,
Не видя порока в вине,
А жизнь, как бутылка,
Почата на треть,
И черен осадок на дне,

И градус уходит,
И дрожжи кислят,
И уксус марает букет,
И вещи, что ранее
Тешили, - злят,
А злым - и сочтения нет.

И дух отвергает
Безвинную твердь,
И Все переходит в Ничто,
И вряд ли что можно
Вполне разуметь,
Но только я ведаю, что

Мне тысячу раз
Суждено умереть
И разом лишь меньше - спастись,
А жизнь, как бутылка,
Почата на треть,
И все же - да здравствует жизнь!

Да здравствует этот
Нелепый настой,
С годами теряющий цвет:
Вначале - медвяный,
Вначале - густой,
В итоге - сходящий на нет.

И тот, кто пригубит
Его от и до,
Пребудет едва ли не рад
Допить эту жизнь,
Как бутылку бордо,
Открытую сто лет назад,

Допить и мезгу,
И осадок на дне,
Не чувствуя тающий груз
Настоя, чья капля
Тем выше в цене,
Чем менее выражен вкус...


* * *

Не мне по нраву
Покой и леность...
О, Боже правый,
Прости мне левость!

При свете здешнем
Мы так несхожи:
Я - вечный грешник,
Ты - Бог, но все же,

Игрой расцвечен,
Наполнен страстью,
Мой путь отмечен
Твоею властью;

То меркой свыше,
То высшей мерой,
То верой в чудо,
То чудной верой,

В иную долю,
В приход мессии
Не вне России,
Но в не России...


* * *

Уж лучше бы я пропил свой талант,
Чем так его растрачивал по слову,
Разменивал на премии и снова
Строчил, как озабоченный педант.

Чем истиною душу убивать
И множить то, что немощно и тленно,
Уж лучше знать на паперти вселенной,
Что было, черт возьми, что пропивать...


* * *

Я не создан для жизни семейной.
Я не создан для чарки питейной.
Я не создан для творческих мук,
Перешедших в недуг.

Все, что было со мною доселе -
Это пляски души в бренном теле,
Это страх научиться терпеть
И желание петь.

А в душе, не ученной молиться,
Без раздора сумели ужиться,
Соревнуясь в звучании струн,
И Христос, и Перун.

Да, я создан упругим, как колос,
Но частенько мой внутренний голос
Говорит - "Не валяй дурака:
Ты не создан пока..."


* * *

Всякий народ тогда прекращает свое
существование, когда вбивается
последний гвоздь в стену его храма,
и нет на ней места для новых гвоздей.
Это русское поверье
Покуда не иссяк
Запас былых надежд,
Покуда не угас
Огонь забытой драмы,
Я боле не спешу,
Как некогда допрежь,
Вбивать последний гвоздь
По горло в стену храма.

Когда-нибудь потом,
За тридевять эпох,
Я буду прорицать,
Верша суды и бунты,
А ныне я молю:
Храни меня, мой Бог,
Оставь сей тяжкий грех
Для хунты или Бунда.

Я твой, о, русский Бог,
Не раб, не рух, не прах,
Не праведник на час,
Но ратник и оратай.
Когда бы слышал мир
Глагол в твоих устах,
И сын бы чтил отца,
И брат бы обнял брата.

Но ты как прежде нем,
Но люд как прежде сир
И молится вотще
В своем земном поклоне,
Что именем твоим
Затеявшийся мир
Молчанием твоим
Не будет похоронен...


* * *

Мой легкий шаг едва ли тронет снег.
Мой тихий голос вам едва ли слышен.
Он рвется вверх - все выше, выше, выше,
За семь небес, за тень упавших век.

Мой плавный слог не станет докучать.
Мой шелест рифм скорее успокоит.
И мы простим все то, что нас не стоит,
Возвысив то, что стоит величать.

И, сложенный из тысяч голосов,
Принявший их величье и увечность,
Мой голос прост и будничен, как вечность,
Ожившая в молчании часов...


* * *

На что мне памятник? Не надо...
Когда уйду за окоем -
Мне пригодится лишь ограда,
А в ней - лишь узенький проем.

И ни скандала, ни раздрая -
Лишь дерева в лесу и ты,
Травою ставши, отдыхаешь
От пережитой суеты.

И нет ни дыма, ни мотора -
Лишь отсвет млечного пути
И та тропинка, по которой
Ко мне вы сможете прийти

Без приглашенья, на неделе,
Вне всяких дней календаря,
И я кивну вам еле-еле,
За ваш приход благодаря...


* * *

Я много ел и мало пил:
Ни то, ни то не шло мне впрок.
Господь не дал достаток сил,
Но разум был излишне строг.

Я много смел и мало ждал,
Не слишком чтил свою судьбу.
Но Кронос редко потакал
Гробовщикам его табу.

Я много жег, а строил - чуть,
Не говорил, но прорицал.
И вот итог - земную суть
И не постиг, и не познал.

Но если что и не успел -
Не властна ночь, не страшен мрак:
Я много жил и мало тлел.
Дай, Бог, Вам - так!..


* * *

Живи, не попрекая духом плоть,
Живи, не угнетая плотью дух,
Живи, как заповедовал Господь,
Живи, покуда пламень не потух.

Люби - и этот люд, и этот мир,
Люби - и ради них, и просто так,
Люби того, кто искреннен и сир,
Люби, пока источник не иссяк.

Живи, любя - умен, но не хитер,
Живи, любя, не думая о том,
Источник ли потушит твой костер,
Иль твой родник иссушится костром...



       Обреченным на жизнь


* * *

Деля награды и чины,
О мимолетность опершись,
Мы все давно обречены,
Но кто - на смерть, а кто - на жизнь.

Теряя нервы и года
В бесплодных спорах о пути,
Мы все равно придем туда,
Куда нам следует прийти.

В обычный час, в некруглый год,
Без позументов и речей
Нас кто-то встретит у ворот,
Бряцая связкою ключей

И, как заправский конвоир
Определяя путь рукой,
Покажет нам наш новый мир,
Кому - какой...


* * *

Что вспомнится мне в тот неведомый день,
Когда я по небу проследую тенью? -
Лишь поезд, пропахший мочой и сиренью,
Лищь алое солнце с венком набекрень.

Что вспомнится мне на далеком пути? -
Нездешние лица, случайные фразы,
Красоты миров, где я не был ни разу,
И все же - куда я старался дойти.

Что вспомнится мне у последних ворот
Под шелест челесты и щебет виолы? -
Удушливый запах ночной маттиолы
И взгляда прекрасного водоворот.

Что вспомнится мне в том, незримом дому,
Где белы одежды и крылья по ГОСТУ? -
Лишь эта земля, где чужие погосты -
Привычный бордюр на пути к твоему...


* * *

Я летел день и ночь к небесам и, едва ли не ведая,
Что творю, я творил, не считая потери и вот
Кто бы мне рассказал, что мне делать с моею победою
И дано ли списать боль утрат на какой-либо счет.

Но я все-таки жил во дворце своего одиночества,
Но я все-таки пел, а хотелось до боли, как встарь,
Помолившись богам, или Богу, кому как захочется,
Положить втихаря свою жизнь на забытый алтарь.

Только нет алтарей в этом мире, без меры изменчивом,
И давно уж не Бог, а жрецы принимают дары,
А нужна моя жизнь лишь одной удивительной женщине,
Что сполна поняла все премудрости этой игры,

Где расчислено все - от последней дешевой сенсации
До паденья звезды, до крушенья земного дворца,
И где нам суждено лишь менять и менять декорации,
Каждой ролью своей прославляя сценарий творца.

Значит, все-таки - прочь, вон из этого сонного города,
Что приятен и мил, но клещами берет за плечо,
И лететь день и ночь, не страшась ни жары и ни холода,
И лететь день и ночь - к небесам иль куда-то еще...


* * *

Слова любви неслышно падают с пера ль,
Поэт ли ходит полунебом-полудном,
А мир прямит свою незримую спираль
В двуострый меч со змеевидным полотном.

Перед лицом его неведомых расправ,
Под острием его невидимых секир
Я буду прав, я буду тысячу раз прав,
Когда скажу: "Господь с тобой, безумный мир!"

Когда пойму, что он был просто обойден
Лучами света во младенчестве своем,
Мы в эту осень, словно равные, войдем
И, как погодки, побеседуем вдвоем.

Мой бедный мир! Ты был из хаоса рожден
И в этот мрак еще вернешься вдругорядь.
Всего семь ден, но семь каких прекрасных ден
Ты смог забыть, а был не волен забывать!

Мой бедный мир! Ты был тогда и чист, и нов,
Но суесловен и по-детскому жесток,
Ты не щадил своих восторженных сынов,
И слишком рано стал и сир, и одинок.

Сей миг отпрянут палаши и топоры,
И дрогнет меч в красиво поднятой руке,
И мир забудет одержимость до поры
И, как ребенок, залопочет в уголке...


* * *

Ивовый короб, качающий хлеб и свирель,
Синий венок - как веками растрепанный нимб...
Где ты теперь, мой забытый и брошенный Лель?
Где же ты ходишь, и кем ты сегодня храним?

Босые стопы ласкает ли сонмище трав?
Ветер докучливый помнит ли имя твое?
Столько веков ты смирял его бешеный нрав,
Что не заметил, как сам угодил в забытье.

Ты не один в этом стане забытых божеств:
Несть им числа в этом танце отринутых душ.
Каждый их шаг,или слог, или взор, или жест
Значит полет или мрак, или высь, или куш.

Только пенять на постылую долю тебе ль?
Все возвратится на дантовы круги своя.
Где ж ты теперь, мой забытый и брошенный Лель?
Разве услышу теперь в тишине - "Вот он - я!"

Разве увижу тебя меж унылых племен?
Разве узнаю твой голос меж тысяч иных
В мире, кричащем и плачущем, где испокон
Тропы земные кометами иссечены?

Если на углях оставленных Богом земель
Я не найду твоего заревого следа -
Стану тобой, мой забытый и брошенный Лель,
Стану тобою до светлого часа, когда

Песней моею разбуженный, выйдешь на зов
И самозванца одаришь приветом своим,
И полетит над остудной громадой лесов
Синий венок, как веками растрепанный нимб...


* * *

Итак, все сложено - от Торы до Таро;
Не столь уж сложно, сколь уныло и старо.

И только вечный алкоголик-стадион
Почти беспечно тешит голь и кстати он

Оглох от шума и горит огнями глаз...
Ну кто придумал, что коррида - не для нас?

Да каждый рад бы заиметь успех и куш,
Когда парад в его лишь честь играет туш!

Но как же странен мира лик-то с неких пор!
И на заклании не бык - тореодор.

И, стар ли, молод ты, бедняк или делец -
К арене золотом прижмет тебя телец.

Один упал - бери меч ты и не перечь.
Не говори - Мечты, мечты... О них ли речь,

Когда с огнем ищи святого по ночам,
И крик о помощи не слышен палачам?

Земля проделала дорогу до конца
От агнца белого до желтого тельца.

А тот наив, что ненароком поднял меч,
Настигнут Роком и испив свою картечь,

Лежит, как камень в окровавленной золе,
Где вместо "Амен" разливается "Оле!.."


* * *

...А небо ушло погостить на денек.
На темную сторону, что ли...
И снова и сер, и печален восток:
Ни вести, ни мысли, ни боли.

И снова за тучами тучи бегут,
И нету погоды остудней,
Но выглянет солнце на десять минут
В четыре часа пополудни.

И то, что тянулось вслепую, зазря,
Мелело, ветшало, но жило,
Вечерней порою согреет заря
Своим обещанием лживым.

И, знанием тайным нетайно гордясь,
Среди одержимости людной,
Я в небе увижу старинную вязь
В четыре часа пополудни.

И первый делец, и последний простак,
Гноитель и сеятель хлеба,
Увидят судьбою завещанный знак,
Едва только глянут на небо.

И будет излечен безудержный мот,
Когда, проводя на балу дни,
Он что-то услышит и что-то поймет
В четыре часа пополудни.

И пестрые числа нестройным каре,
Упрямы, нелепы, капризны,
В планиду планеты вплетут по поре
Мою арифметику жизни.

И примет покой неуемная плоть
Под звуки невидимой лютни,
Когда мою душу приветит Господь
В четыре часа пополудни...


* * *

И пляски бешеного норда,
И краски дня
Из мира сытого комфорта
Зовут меня.

В коверной пыли не уснуть бы
На вечный срок.
Нас иногда спасают судьбы,
А может - Бог,

А может - карма или фатум.
Не все ль равно?
Провидеть траурную дату
Нам не дано.

А мир играется в бирюльки,
Роняя вниз
Кому - кирпич, кому - сосульки,
Кому - карниз.

И высшей волей осужденный
Без лишних драм
Несет свой дух непобежденный
К иным мирам...


* * *

Слабый шорох голосов.
Зеркала под паранжою.
Шевеленье неживое
Засыпающих часов.

Кухня. Черные платки.
На подносе - водка, шпроты.
Ностальгическое фото
В обрамлении тоски.

Голоса "Он был бы рад...",
Причитанья, слезы, капли...
Узнаваемо, не так ли?
Хоть бы что-то невпопад!

И охватывает дом
Арифметика ухода -
Девять, сорок дней, полгода.
А потом... А что потом?

Ряд и место. Стайка вдов,
Сострадающая маска,
И большой букет на Пасху
Из искусственных цветов.

Вот и все - порвалась нить,
Жизнь и смерть как будто в прошлом,
Но в сюжете этом пошлом
Тянет что-то изменить,

Хоть на йоту, хоть на миг,
Приходя из ниоткуда,
Уповая то на чудо,
То на светлый Божий лик.

А в итоге - скрип часов,
Зеркала под паранжою,
И звучание чужое
Прежде близких голосов...


* * *

Не верьте! Не верьте! Я знаю о смерти
Поболе речистых великих магистров
Оккультных наук.
Она вышивает крестом по планете
И ловит нас в эти незримые сети,
Как ловкий паук.

Она многолика в сознании зыбком:
То демон с крылами, то дама с улыбкой,
То бабка с косой.
Художники ищут ей новые краски,
Актеры ей ладят гримасы и маски,
Да номер пустой.

Ну полно, поэты! Не тратьте на это
Ни время, ни силы: до самой могилы
Ее не видать.
На новый некрополь кресты нашивая,
Она вездесуща и вечно живая.
Ну что тут гадать?!

Ее веселят наши споры о ней же.
Она часто смотрит и долго, и нежно
На тех, кто ей мил,
И с жизнью свести не торопится счеты:
Ей страшно остаться совсем без работы -
Меж этих могил...


* * *

Шурша нарядами атласными,
Крылами белыми шурша,
Ты на плече сидишь, как ласточка, -
Моя пернатая душа.

То говорлива и всевидяща,
То близорука и тиха, -
Меня вовеки не обидишь ты
И огородишь от греха.

Порой не ведая, что станется,
Ты слишком верила судьбе.
Но даже там, где мы расстанемся,
Я не забуду о тебе.

Мне - тишина, тебе - веселие.
Мне - темнота, тебе - лучи.
Но даже наше новоселие
С тобою нас не разлучит.

И только в час, когда на атомы
Истает то, что было мной,
Ты загрустишь, моя пернатая,
Своей печалью неземной.

И, надо мной уже не властная,
И не перечащая мне,
Шурша нарядами атласными,
Взмахнешь крылами в вышине...


* * *

Возьмите мою душу на постой!
Мне ничего взамен от Вас не нужно.
Мой мир иной - убогий и простой,
И все-таки - возьмите мою душу!

Возьмите, даже если Вам солгут,
Что две души не примут двери рая.
Чужие души греют, а не жгут,
И лишь своя - горит и не сгорает.

Да, ветер в голове моей пустой!
И все же - не валяйте дурака Вы:
Возьмите мою душу на постой,
Пока ее не взял к себе лукавый,

Во имя неродившихся племен,
Во имя неслучившихся событий,
До лучших, до обещанных времен
Завещанное Богу донесите!..


* * *

Труби, труби, последний ангел!
В который раз мы - у черты...
Что будет с миром окаянным -
Не предречем ни я, ни ты.

И вновь толпа зовет мессию,
Как много лет тому назад,
И вновь копье, что ищет змия,
Ударит вдруг и невпопад.

Немой пророк, незримый ратник,
Чей тайный лик закрыт для глаз,
Лети, лети, усталый всадник,
И милуй нас, и минуй нас.

Тебе - полет дорогой звездной
По-над землей, где боль и страх,
А нам - ветра и огнь небесный
В твоих глазах...


* * *

О, сколько нас водится там, где нас водится тьма -
От мутного Стикса по ту ли, по эту ли сторону,
Несущих то крест, то державу, то лиру, то борону,
То мету проклятья, то шрам от былого ума!

О, сколько нас хает тот брег, где мы хаем его!
Хапуге Харону червонец не дашь ты на лапу ведь.
Вот так и живем, обывая последнюю заповедь
И чтя добродетель, как старую шутку Клио.

О, сколько нас знает, что мы перед Стиксом равны,
Как в жизни равны заревые и темные полосы?!
И тем, и другим трепет бриз непокорные волосы,
И в полночь мерещатся крики с другой стороны...


* * *

Что нам делать, избывшим крест?
Не ругать этот старый мир же?
Наши души давно на бирже
В ожидании лучших мест.

Наши души привыкли ждать,
К перекличке вставать в колонну
И шагать от подножья к трону,
На котором всего лишь тать.

Нашим душам привычен путь
По ступеням незримых лестниц,
Где упасть, источая лесть, ниц -
Много проще, чем шаг шагнуть.

А пока что - люби, дыши,
Бей в литавры, пока не помер,
Но проклятый чернильный номер -
Словно каторга для души.

Мы на марше... Маэстро, туш!
Много чести, да мало смысла...
И сияют земные числа
На фасадах бессмертных душ...


* * *

Ну что я видел в том краю,
Где только души,
Где пьют амброзию свою
И бьют баклуши,

Где даже грех не портит лиц
Под сенью трона,
И хают тех, кто вне границ
Их Пантеона?

Ну что я видел в том краю,
Где только черти,
Где пьют без меры и поют,
Да все о смерти,

Где грех тем более в цене,
Чем век свободней,
И ненавидят тех, кто вне
Их преисподней?

О, мой единственный маяк,
О, мудрый Боже!
Ну что я видел в тех краях? -
Одно и то же!

Не покидай, Великий Дух,
Даруй надежду
Там, где другим - одно из двух,
Остаться между...