Главная
 
Библиотека поэзии СнегирёваЧетверг, 28.03.2024, 18:22



Приветствую Вас Гость | RSS
Главная
Авторы

 

Даниил Андреев
 

Рух


Симфония о великом Смутном времени

Глава тринадцатая поэтического ансамбля «Русские боги»


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Меж четырех морей-урманов хмурых море,
Забрала городов... Звонницы на юру...
Вдруг - розовая мгла от мальв на крутогоре,
И вновь дремучий лад болот и мхов в бору.

Меж шелестящих трав, в пологих, влажных долах,
Над кручами холмов, над тыном деревень,
Разносит ветер на крылах тяжелых
Полдневную медлительную лень.

Где принимал Перун дым жертв, костры и пенье,
Где месяц-ятаган червонел ввечеру,
Где половецких стрел цветные оперенья
Над грудью павшего дрожали на ветру -

Крутые крепости бугрятся в хмаре знойной,
Все чаще ест глаза трущоб сводимых дым, -
Отхлынул бранный шум татарских дней нестройных
И в пышных горницах тучнеет Третий Рим.

Притворов полумрак и усыпальниц слава,
Воителей, князей могущественный прах...
В тени монастырей, по благолепным лаврам
Прокимнов и стихир благоговейный страх.

Звон
мирный...
Звон
мерный...
Глас
клирный,
Час
первый,
Зык
мерный,
Зык
мощный,
Зов
медный
К Всенощной
Бесплотным
гудящим
столбом
В воздухе встал голубом.

Не о Милостивом,
не о Прощающем,
не о Царствующем
на небеси,
Но о властвующем
над народами
все суровее,
О величественнейшем,
христолюбивейшем,
самодержавнейшем
всея Руси
Перекатываются
золотокованые
славословия.
Ектинье высокоторжественной
многолетием вторит клир,
И возносятся
над пятиглавиями
да над палатами
Лишь моления о великодержавии, обнимающем целый мир,
О победах
и о ликовании
над супостатами.

И звон пурпурный,
Гулко-серебряный,
В простор безбурный,
Седыми дебрями,
По тихим плесам,
пустынным изволокам
Волною бронзовой
уходит вширь,
В поля, в суземья,
где сойки с иволгами
Да труд отшельников
в глухой глуши.

Но чуть умолкнет стройный благовест -
И, коль дух твой чист и скорбен,
Землю черную, сырую
Слушай, спешившись с коня:
То не боры дышат влагою,
Не в тальцах лепечут струи,
Не к младенческому корню
Льнет глубинный ключ, звеня, -

Это шепчет темный Муром,
Это молятся смольчане,
Это бают Псков и Туров,
Мглин и Пермь:
Это рдеет цветом хмурым
Скорбь народная в молчаньи,
Это чают смерд и схимник,
Знать и чернь.

- Ох, тяжка шуйца Борисова!
Ох, десница тяжела!
Грузом страшным тянут вниз его
Непрощенные дела.

Бают старцы, боль Руси' леча:
- Благодати в царстве - нет;
Тем, кто знал Иван Василича,
Ясен корень смут и бед!
Явен ход закона адского:
Взявший власть - прислужник злу;

Вторьем горя цареградского
Русь нисходит в мрак и мглу.

Над неправедным и правым
Меч повис
Кто безумствует? Кто правит?
Он, Борис.
Кто выходит в византийском
Блеске риз,
Зло - узорным скрыв витийством?
Он, Борис.

Только нет благословенья;
Только чей-то темный шорох
В самых недрах, у истоков
Дел царя:
Светлым думам нет свершенья,
Нету слуг мечте огромной,
И года в пустых просторах
Гаснут зря.

Слушай, люд! Народ в Архангельске
Видел, видел ясным днем:
Рдели стяги рати ангельской
В тучах сполохом-огнем.
Зрел ли кто при дедах-прадедах
Сих знамений и чудес,
Как ладья с Синклитом праведных,
Отходящих в глубь небес;
Слезы их - о неизведанной
Буре завтрашних годин,
О России, свыше преданной
Свисту вьюг и звону льдин?..

...Жгучей засухой, порошею, росой,
Бродит в ветошке бездомный да босой,
Слышит смехи в завихрившейся пыли,
Ловит хохоты во рвах из-под земли -

Вот, поймал: качает Велга
Чей-то облик неживой:

- Царевал ты, Ваня, долго
Над Москвой -
Поцарюй теперь со мной,
Поцарюй,
В снежуре моей шальной
Погорюй,
Повертись со мной кругом,
Полети,
Загляни-ка в новый дом
По пути!

...Ветер мечется ли, дождик ли косой -
Все юродствует на папертях босой,
Для ярыжек все одно и для старух -
Про пожары буйно рыжие да рух, -
Но лихие второсмыслы - не для всех,
И темно в косноязычных словесех,
И он сам лишь тихомолком повторит,
Что гасительница - Велга говорит:

- Хоть весь мир догорит -
Не умрем.
Хочешь, Ваня, - говорит, -
Вновь царем?
Понатужься! не робей!
Что нам суд?
Приготовила тебе я
Сосуд
Недородов да разрух
Круговой:
Плоть - приблудная, а дух
Будет твой.

Непотребное бормочут бесоблудные уста!
Прощелыгу дождик мочит -
ни молитвы, ни поста,
Лишь монах, дорогой в келью
Услыхав да рассудив -
Призадумывается,
Пригорюнивается, -
"Видно, Русь, крутое зелье
Нам заваривает див!"

Слышу тайну самозванца
Через бред кудес и хроник -
Тайну, хищную, как грай
Воронья:
То вились, не умирая,
Вкруг безвестного младенца,
Как свистящие воронки,
Сонмы "я", -

Проникали в ум и волю
Дымно-сумрачные клочья,
Волглым, теплым средоточьем
Плоть избрав,
И поверил отрок вольный,
Будто бьется в юном сердце
Кровь великих самодержцев,
Право прав.

Сам собой, непостижимо,
Вспоминался душный Углич,
Лица мамок - ожерелье -
Двор, клинок -
Взор, сверкнувший точно угли,
Смертный ужас - вихрь видений -
Годы в затхлой, скрытой келье
С псом у ног.

А потом - по ветрогону -
Путь, рубеж, Литва, блужданья, -
С каждым днем другой, безмерный,
Вихревой,
В оны дни причастный трону,
В ум вжигал воспоминанья,
В утлом сердце холил веру
В жребий свой.

Чует Русь, как волю, разум
Бьет озноб.
Нечисть выпрыгнула сразу
Вдоль всех троп.
Кычет, манит в яр да в топи,
В тряс и колч пустых арайн, -
По ночам - возня и топот
Вдоль посадов и окраин -
В дымы кутается,
В ногах путается,
Будто хляби меришь вброд, -
И приглядывается,
И прислушивается
К ее пОсулам народ.

Давит судьбы гнет острожный
На плечах.
От подмены невозможной
Зыбь в очах:
Он ли то - за рубежами
Ляшских рек
Уже плещется как пламя,
Уж полощется как знамя,
В склики бьет над городами, -
Демон? призрак? человек?

С каждым днем он шире, больше,
Он ползет в степи, как пал,
Он грядет из вражьей Польши -
Северск пал -
Годунову кровь из горла
Обагрянила парчу -
Кто-то тьму, как плащ, простерло,
Тихо дунув на свечу -
И развертывается,
И распахивается
Для пришельца вся страна,
До нехоженых
Тундр немереных
Вся насквозь врагу видна.

Вся!..
С царьградскими венцами,
С закомарами соборов,
С синим ладаном вечерень
Над Москвой,
С тихоструйными тальцами,
С непрохожим буйным бором -
Мхом дремучей сыроери
Вековой;
Мхом, русалочьим туманом,
С шумной песней своеволья,
С облаками, как святые
Души гор,
С травным плеском но курганам,
С синим, синим дикопольем, -
Всею ширью, обреченной
На разор.

И в тиши - победоносец -
Он идет.
Он - здесь!..
Со смиреньем дароносиц
Никнут грады, села, весь, -
Вот по лесу он идет
Темноствольному,
Вот проходит сквозь народ
К граду стольному, -

День безоблачный, - сверканье, - синева -
Закружилась у безумца голова.

Но свернулся град драконий,
Грудь кольчужную крестя, -
Казней, узней, беззаконий
И святых молитв дитя.
Одесную и ошую
Злыми зубьями возрос,
Расцветил вдоль стен чешуи,
Башни зоркие вознес,
И алмазы белых храмов
В самом сердце затаив,
Длит сторожко и упрямо
Свой, уму невнятный, миф.

Сам собою - польских конниц
Тише топ,
И невольно незнакомец
Обнажил высокий лоб.

- Гневный град, соперник Рима,
Вероломная Москва!
Кровью жертв ненасытима!
Верой двойственной жива!

Персть визжит от гнева-боли
Под конем.
Даже вихрь: невесть отколе,
Ясным днем,
Прах, осколки, щебень кинул,
Весть понес о пришлеце,
В Китай-городе низринул
Купол Спаса-на-Крестце...

Гневный город! грозный город!
С жалом аспида во рту!
Он змеей вползает в ворот,
Жалит исподволь в пяту...

Грозный город... Страшный город!
Он по гульбищам, мостам,
Губит первенцев, как Ирод,
Как Иуда, льнет к устам!..
Но тебе открыты настежь
Полукружья всех ворот -
Ты, что дивной сказкой застишь
Адских волн круговорот,
Человек, подобный тени,
С искрой Грозного в груди, -
Вверх! на тронные ступени
Мерной поступью всходи.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Предоставлен демиургом
Силам собственной гордыни,
В страхе ищет дух державы,
Кем возглавить сверхнарод.
Но сердца открыты пургам,
Пусты древние святыни;
Дряблы волей, мыслью ржавы.
Копят гнев - на брата брат.

Затаил - и бит, и порот -
Смерд надежду - мзду за муки;
В думных кельях ум России
Дряхл и бел;
Гладят масляные руки
Душмы сивых, пышных бород,
И, как башни крепостные,
Мозг дремотный обомшел.

Не сойдет к мужам совета
Укрепить их мудрость даймон,
Не вручит сан родомысла
Никому!
Давний враг с латинской Вислы
Уж не шарит по окраинам:
Им протоптана дорога
К сердцу русских самому.

Шаркнет стихшей слободой,
Шайкой панскою;
Глянет бритой бородой,
Шапкой бусурманскою;
Вдруг блеснет из царских глаз
Сметкою
зоркою;
Двор царицын бросит в пляс
Звонкою
мазуркою;
Гордость княжью в рог согнет -
Шуйскую,
Бельскую...
Православных полоснет
Плеткой польскою.

- А засуха ширится...
- А степи-то хмарятся?..
- А тучи-то тОурятся...
- А солнце-то хмурится! -

Жди, Москва, раскатов грома,
Тьму да гарь:
Небывалые хоромы
Строит царь!
С рогом чудище на кровле
Щерит пасть...
Зверь такой, по вере древлей,
Должен царствовать и пасть.

А уж сам-то: по посадам
Бродит пеш;
Ухо клонит к пересудам,
Смотрит - спишь ты или ешь;
Холит, холит думу злую...
Он ли то?
Царь ли то?
Кем проверено былое,
Сказом лживым залито?

Но пришлец не слышал подозрений.
Он был храбр: он шел по лезвею;
Но не даймон вел его, не гений
В злом краю.
Лишь порой, обуздывая тело,
Как захватчик утлого жилья,
Над беспечной волей тяготело
Непонятно-царственное "я".

Он был ветрен, добр и беспечален.
Жил для счастья, для потех дышал.
Никогда надгробья усыпален
Он о мудрости не вопрошал.
Что постиг он в царстве Мономаха?
Чем сумел упрочить торжество?
Он не знал спасительного страха
И не понял смысла своего.

- Ха-ха-ха!.. - От брызжущего смеха
Дребезжит булат его доспеха.

Кто его берег бы? Хитрый
Уицраор чванной Польши?
Но далек зубчатый Краков,
Замки Вислы и Двины.
Велга? Но исчадью мрака
Он давно не нужен больше:
Ведь теперь он - царь Димитрий,
Страж страны.

Но и демону державы -
Не опора, не орудье
Это перекати-поле,
Царь на час,
Сей безродный рыцарь славы,
Чьи немереные судьбы -
Точно праздных вьюг на воле
Бражный пляс.

А старуха-то столица -
Сто-рука, сто-лица,
Распластанна, огромна,
Сто-храмна,
сто-домна,
Сто-зуба, сто-брова,
Вся в шубах
бобровых,
В игре-голосиста,
Звончей,
чем монисто,
Бренчит бубенцами,
Ларцами, словцами,
Жемчужна, сапфирна...
В недужьи -
стихирна,
Келейна, иконна,
Елейна,
стозвонна...
В разбое ж да в бУести -
Клеймо ей на лбу нести!

Вот, в Кремле еще роятся до поры
Свадьбы, игры, состязания, пиры;
Малой пташкою со шляхтой щебеча,
Разрумянилась царица сгоряча -
Полонезом проплывает вдоль палат...
А на кровле, неподвижен и крылат,
Чудо-юдо с человеческим лицом
Щурит очи над дворцом.

Ночь. В царевом опокое -
Духота.
У царя душа тоскою
Залита.
Душат пышные перины,
Ковш у изголовья - сух...

Беспокоен сон Марины,
Зыбок, глух.

Еле-еле брезжит утро.
За окошком - взвизги ветра
Да багровый плат восхода.

Он очнулся. Худо! худо!
Чу:
Вон -
кажется -
Чуть
звон
слышится?

Бомм...
Бомм...
рушится...
Иль
сброд
тешится?.

Из заречных слобод дальних -
Медь трезвонов колокольных:
От Чертолья, от Кожевник,
С Разгуляя, с Рымн, с Хамовник -
Иль пожар?..
бунт?..
Где?
Не в Стрелецкой слободе?!

Но уже неразличимы
Голоса церквей, соборов,
Улиц, спавших вероломно
Час назад,
Нор, дрожащею лучиной
Озарившихся спросонья, -
Все в единый гул огромный
Слил набат.

Рух!
Рух!
Всей Руси
Глас, о Господи, спаси!..

Глас
Тьмы
Вздыбливающейся!
В штурм
стен
Взлизывающейся!
Час
свор
вламывающихся,
В паз
створ
Вваливающихся!..

А, мятеж?.. Ну, это рано!
Здесь - не Федор Годунов!

Он вскочил. В очах Марины -
Темень, ужас, блики снов...
Он - к окошку. Там - багрово,
За рекой - восход. Внизу -
Пухнет черная орава,
Плещет озером в грозу.

Вниз! во двор!.. Он колет, рубит
На крыльце орущий сброд -
Поздно! Меч как щепка выбит,
Ход по лестнице открыт.

Грозный город!.. страшный город!
С жалом аспида во рту!
Если он не может в ворот -
Жалит исподволь в пяту!..

Царь бросается от двери
К окнам внутренней стены:
Со двора под самый терем
Там леса подведены.
Тщетно! поздно!.. Рок разъемлет
Скрепы досок, связь углов,
Тес подламывается,
Мост проваливается -
И беглец на злую землю
Пять сажон летит стремглав.

На коне въезжает Шуйский
В Кремль, сарынью окружен:
Крест горит в подъятой шуйце,
Меч - в деснице, без ножон.

Топот толп по доскам пола,
Будто всплески полых вод:
- Бей! ищи!!
иль все пропало!!
- Где он? где он?
- Вот! вот!
- Он, угретый в папском Риме!
Слатель бед!..
- Кто ты, падаль? Имя! имя! -
И в ответ
Из предсмертного тумана
Шепот, слышимый едва:

- Я - от рода Иоанна...
Твой законный царь, Москва!

Так владелец части Грозного в груди
Исповедовался, Бог его суди;
Так, в загробное страдалище влеком,
Еле вымолвил косневшим языком.

Потащили его - по горючим
Злым кремлевским камням,
По кровавым, по мстительным, жгучим
Сорока ступеням.
Одолел он весь путь без усилий -
Все царево крыльцо;
В зубы втиснули дудку; укрыли
Черной маской лицо;
Жгут стянули на горле... И прямо
У порогов Кремля
Распростерли, для горшего срама
Белый труп оголя.

Над развенчанным призраком в маске
Измывался народ
Целый день - меж Никольских и Спасских,
Двух великих ворот.
И вершитель безумств и насилий,
Новый призрак кромешных времен,
Был у Лобного места Василий
В тяжесть барм облачен.

Вот, смеркается. Отблески зарев
Кремль и Красную тускло багрят,
Кровеня белый столп государев
И церквей беззащитный наряд.
Над качнувшейся русской твердыней
Уицраор вчерашних годин
Битву с хищной сестрой и врагиней
Начинает - один на один.

И над трупом ночные дозоры
Ставит царский указ:
"Не сводить с богохульника-вора
Зорких глаз!"

Сумрак площади пуст.
Голк бУнта
Смолк в посадах. Ночной
град -
нем.
Поздний отсвет зари
лег
лентой...
Чу, вверху-голоса...
кто?
с кем?..
Взад-вперед, взад-вперед
бдит
стража,
Чуть белеет в сырой
мгле
труп...
Синеватый огонь -
знак
вражий
Вдруг под маской мелькнул,
у губ.
И откуда невесть -
гром
рога
Разметал
будкий сон
Москвы,
Будто с ветром ночным
рать Гога
И Магога пришла,
Как львы.
Зарыдала сопель,
взвыл
бубен,
Чей-то, выше крестов,
взмыл
визг...
Разухабистый пляс -
дик,
дробен -
Вверх и вниз загудел,
Вверх-вниз.

Понеслись, гогоча,
вскачь
бесы
Через площадь -
из ям,
из рвов,
И на миг разошлась
завеса
Вековая
меж двух
миров.

И, подхвачен смерчем
в край
Велги,
В край гасительницы
Всех душ.
Он понесся к ней вдаль,
в дождь
мелкий,
В дождь нездешний,
вдоль ям
и луж.

Но такой
Мрак
веял оттуда,
Что, завыв, закричав, моля,
Вновь рванулось
в мертвую груду
И забилось к ней в щели
"я".

Пусть его, приказом царевым,
На туманной, мутной заре
Волны черни
с похмельным ревом
Провлачили к смрадной дыре.
Но едва
царь утром из храма
Шаг ступил - уж гремела весть,
Что, ожив,
труп вышел из ямы
И что синих огней - не счесть!

Доводя до безумств
немилость,
Свирепея, как дух чумы,
Жгучим гневом воспламенилось
В уицраоре
семя тьмы.
Страхом, ненавистью и злобой,
Той, что всё сокрушает зря,
Преисполнил он
узколобый,
Едко-мстительный
ум царя.

Еще рдел меж зубцов
край
солнца,
Еще издали в Кремль
шла
ночь,
А приказ уж был - самозванца
Сжечь,
кромсать,
истерзать,
толочь.
И когда многоногий топот,
Довершив это дело, стих -
Пушка ухнула в мрак
на запад,
У ворот
у Серпуховских.

Залп развеялся, пепел сея,
Лжевоскресшего,
лжецаря...
Залп развеялся.
Плачь, Россия,
Плачь, безумную казнь творя!

И под лунным знаком двурогим
Он понесся,
быстрей совы,
По дорогам,
хмурым дорогам,
На безмолвный
рубеж
Литвы.

 

Произведения

Статьи

друзья сайта

разное

статистика

Поиск


Snegirev Corp © 2024