Даниил Андреев

 

        Лунные камни

Стихотворный цикл (1923 - 1936)

                                    Г.Р.[1]

1.

Пламенея над городом белым
Через стёкла морозного льда,
Её лампа вдали голубела
Над судьбою моей, как звезда.

В убелённом метелью просторе
Дремлет дальняя цепь фонарей, -
О былое, безгрешное горе
Лишь о ней, незабвенной, о ней!

Плавный вальс, и напевы, и пары,
А на стуже, за сонным драпри -
Облечённые в иней бульвары,
Без конца, без конца фонари,

Незабвенной и горькой святыней
Будешь ты до конца моих дней,
Ты, мерцавший над городом иней,[2]
Ты, сверкавшая цепь фонарей.

И казались таинственным даром
Каждый угол, урочище, сад,
Ветви белые над тротуаром,
Нависавшие из-за оград.

И далёко внизу, под балконом,[3]
Я едва различал, как во сне,
Что идёшь ты под снегом влюблённым
Не со мной, – не за мной, – не ко мне.

1929-1933

2.

В каких морях рождённая волнами,
Ты смотришь вниз, строга и холодна,
Держащая мой дух и правящая снами,
Моих высот верховная луна?

Я звал тебя в неутолимом горе,
Я милый снег, я иней целовал,
А город проплывал в серебряном уборе,
Прозрачно-чист, как ледяной кристалл.

И пробил час восстанья, тьмы и гнева,
Он миновал – и снова звёзды те,
Моих легенд и сказок королева,
Бесстрастный герб на рыцарском щите.

3. ЭЛЕГИЯ

Сквозь годы скитанья опять зазвучавшие речи,
Сквозь годы забвенья щемящая душу тоска...
Опять обнимаю знакомые некогда плечи
И розовой гаванью тают в заре облака.

Пути наши разны, Хранители наши печальны,
И Вяжущий судьбы снопом золотым в вышине
Никогда не сомкнет наши жизни кольцом обручальным,
Никогда не скрестит наших грустных дорог на земле.

Но верь: необъятны небес распростёртые крылья,
С моею надеждой своё упованье скрести.
Ведь наши свиданья рассыпаны млечною пылью
У будущих солнц, на ещё не пройденном пути.

И бродим мы в небе, где звёзды как лилии дремлют,
Залитые в славе прохладой нездешней волны,[4]
И ищем друг друга, сходя на горячую землю,
И кличем друг друга в пучинах мирской глубины.

1923-1929

4.

Ещё не брезжило. В лесу шуршала осень,
Когда, всё зачеркнув, я вышел на крыльцо
И капли тёмные с качающихся сосен
Мне ночь бездомная плеснула на лицо.

Ты выбежала вслед. Я обернулся. Пламя
Всех наших страстных дней язвило дух и жгло,
Я взял твою ладонь, я осязал губами
Её знакомый вкус и сонное тепло.

Я уходил – зачем? В ночь, по размытой глине,
По лужам, в бурелом хотел спешить – куда?
Ведь солнца ясного, садов и мирных лилий
В бушующей судьбе не будет никогда.

Я вырвался. Я шёл. О плечи бились сучья.
Я лоб прижал к стволу; ствол – в ледяной росе...
Кем для меня закрыт покой благополучья?
Зачем я осужден любить не так, как все?

1936

5.

Берег скалистый высок.
Холоден мертвый песок.

За разрушенными амбразурами,[5]
В вечереющей мгле – никого.
Брожу я, заброшенный бурями,
Потомок себя самого.

Постылая грусть терпка мне,
И, влажные лозы клоня,
Читаю надгробные камни
На долгом исходе дня.

И буквы людских наречий
На плитах разных времён
Твердят о Любимой вечно,
Одной в зеркалах имён.

И, в леденящем горе,
Не в силах утишить печаль,
Сажусь у гранитного взморья,
Долго гляжу – вдаль.

Купол небесный высок.
Холоден мёртвый песок.

1931

6.

Над зыбью стольких лет незыблемо одна,
Чьё имя я шептал на городских окраинах,
Ты, юности моей священная луна
Вся в инее, в поверьях, в тайнах.

Я дерзок был и горд: я рвался, уходил,
Я пел и странствовал, томимый непокоем,
Я возвращался от обманчивых светил
В твои душистые покои.

Опять твоих волос прохладная волна
Шептала про ладью, летящую над пеной,
Что мимо островов несётся, пленена
Неотвратимою изменой.

Ты обучала вновь меня моей судьбе -
Круговращению ночей и дней счастливых,
И жизни плавный ритм я постигал в тебе -
Приливы моря и отливы.

Союзу нашему, привольному, как степь,
Нет имени ещё на языке народном.
Мы не твердили клятв. Нам незнакома цепь,
Нам, одиноким и свободным.

Кто наши судьбы сплёл? когда? в каком краю?
Туман пред-бытия непроницаем взору,
Но верность странную хранил я и храню
Несказанному договору.

Неясны до конца для нас ни одному
Ни устье, ни исток божественного чувства,
И лишь нечаянно блик озаряет тьму
Сквозь узкое окно искусства.

Да изредка в ночи пустынная тоска
Роясь, заискрится в твоем прекрасном взоре, -
Печаль старинных царств, под золотом песка
Уснувших в непробудном море.

Тогда смущенье нас и трепет обоймёт,
Мы разнимаем взор, молчим, страшась ответа,
Как будто невзначай мы приоткрыли вход
В алтарь, где спит ковчег завета.

Одна и та же мысль пронзит обоих нас,
И жизнь замедлит шаг – нежнее, чутче, строже,
И мы становимся друг другу в этот час
Ещё дороже.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Цикл посвящен Галине Сергеевне Русаковой, школьной соученице и долгой неразделенной юношеской любви Д. Л. Андреева; оба они сохранили на всю жизнь глубокие дружеские отношения.

[2] В АС вариант:
Непорочный, мерцающий иней,
Полуночная цепь фонарей!

[3] В АС вариант:
И внизу под высоким балконом
Я едва различал в глубине,

[4] В АС вариант:
Залитые нежно прохладой нездешней волны,
И ищем друг друга, сходя на туманную землю,

[5] В АС вариант:
Вечер. За амбразурами
В старом дворце – никого.