Муса Джалиль

 

      Мои песни

 

ПРОСТИ, РОДИНА!

Прости меня, твоего рядового,
Самую малую часть твою.
Прости за то, что я не умер
Смертью солдата в жарком бою.

Кто посмеет сказать, что я тебя предал?
Кто хоть в чем-нибудь бросит упрек?
Волхов - свидетель: я не струсил,
Пылинку жизни моей не берег.

В содрогающемся под бомбами,
Обреченном на гибель кольце,
Видя раны и смерть товарищей,
Я не изменился в лице.

Слезинки не выронил, понимая:
Дороги отрезаны. Слышал я:
Беспощадная смерть считала
Секунды моего бытия.

Я не ждал ни спасенья, ни чуда.
К смерти взывал: - Приди! Добей!..-
Просил: - Избавь от жестокого рабства! -
Молил медлительную: - Скорей!..

. . . . . . . . . . . . . . . .

Судьба посмеялась надо мной:
Смерть обошла - прошла стороной.
Последний миг - и выстрела нет!
Мне изменил мой пистолет...

Скорпион себя убивает жалом,
Орел разбивается о скалу.
Разве орлом я не был, чтобы
Умереть, как подобает орлу?

Поверь мне, Родина, был орлом я,-
Горела во мне орлиная страсть!
Уж я и крылья сложил, готовый
Камнем в бездну смерти упасть.

Что делать? Отказался от слова,
От последнего слова друг-пистолет.
Враг мне сковал полумертвые руки,
Пыль занесла мой кровавый след...

...Я вижу зарю над колючим забором.
Я жив, и поэзия не умерла:
Пламенем ненависти исходит
Раненое сердце орла.

Вновь заря над колючим забором,
Будто подняли знамя друзья!
Кровавой ненавистью рдеет
Душа полоненная моя!

Только одна у меня надежда:
Будет август. Во мгле ночной
Гнев мой к врагу и любовь к Отчизне
Выйдут из плена вместе со мной.

Есть одна у меня надежда -
Сердце стремится к одному:
В ваших рядах идти на битву.
Дайте, товарищи, место ему!

Июль 1942

 

СЛЕД

Пламя жадно полыхает.
Сожжено дотла село.
Детский трупик у дороги
Черным пеплом занесло.

И солдат глядит, и скупо
Катится его слеза,
Поднял девочку, целует
Несмотрящие глаза.

Вот он выпрямился тихо,
Тронул орден на груди,
Стиснул зубы: -- Ладно, сволочь!
Все припомним, погоди!

И по следу крови детской,
Сквозь туманы и снега
Он уносит гнев народа,
Он спешит догнать врага.

1942

 

ВАРВАРСТВО

Они с детьми погнали матерей
И яму рыть заставили, а сами
Они стояли, кучка дикарей,
И хриплыми смеялись голосами.
У края бездны выстроили в ряд
Бессильных женщин, худеньких ребят.
Пришел хмельной майор и медными глазами
Окинул обреченных... Мутный дождь
Гудел в листве соседних рощ
И на полях, одетых мглою,
И тучи опустились над землею,
Друг друга с бешенством гоня...
Нет, этого я не забуду дня,
Я не забуду никогда, вовеки!
Я видел: плакали, как дети, реки,
И в ярости рыдала мать-земля.
Своими видел я глазами,
Как солнце скорбное, омытое слезами,
Сквозь тучу вышло на поля,
В последний раз детей поцеловало,
В последний раз...
Шумел осенний лес. Казалось, что сейчас
Он обезумел. Гневно бушевала
Его листва. Сгущалась мгла вокруг.
Я слышал: мощный дуб свалился вдруг,
Он падал, издавая вздох тяжелый.
Детей внезапно охватил испуг, —
Прижались к матерям, цепляясь за подолы.

И выстрела раздался резкий звук,
Прервав проклятье,
Что вырвалось у женщины одной,
Ребенок, мальчуган больной,
Головку спрятал в складках платья
Еще не старой женщины. Она
Смотрела, ужаса полна.
Как не лишиться ей рассудка!
Все понял, понял все малютка.
— Спрячь, мамочка, меня! Не надо умирать! —
Он плачет и, как лист, сдержать не может дрожи.
Дитя, что ей всего дороже,
Нагнувшись, подняла двумя руками мать,
Прижала к сердцу, против дула прямо...
— Я, мама, жить хочу. Не надо, мама!
Пусти меня, пусти! Чего ты ждешь~-
И хочет вырваться из рук ребенок,
И страшен плач, и голос тонок,
И в сердце он вонзается, как нож.
— Не бойся, мальчик мой. Сейчас
вздохнешь ты вольно.
Закрой глаза, но голову не прячь,
Чтобы тебя живым не закопал палач.
Терпи, сынок, терпи. Сейчас не будет больно. —
И он закрыл глаза. И заалела кровь,
По шее лентой красной извиваясь.
Две жизни наземь падают, сливаясь,
Две жизни и одна любовь!
Гром грянул. Ветер свистнул в тучах.
Заплакала земля в тоске глухой.
О, сколько слез, горячих и горючих!
Земля моя, скажи мне, что с тобой1
Ты часто горе видела людское,
Ты миллионы лет цвела для нас,

Но испытала ль ты хотя бы раз
Такой позор и варварство такое?
Страна моя, враги тебе грозят,
Но выше подними великой правды знамя,
Омой его земли кровавыми слезами,
И пусть его лучи пронзят,
Пусть уничтожат беспощадно
Тех варваров, тех дикарей,
Что кровь детей глотают жадно,
Кровь наших матерей...

1943

 

В СТРАНЕ АЛМАН

Ты — великого Маркса земля?!
Ты — мятежного Шиллера дом?!
Взяв в оковы и гибель суля,
Здесь назвал меня немец — «рабом»!

Отчего, полный сил и огня,
Звонкий голос «Рот-Фронта» затих?!
Отчего внука Цеткин — меня —
Избивают в застенках твоих?!

Бредя Гете, свободой, борьбой,
Разве это тебя я узнал?!
Что ж Бетховен, зовущий на бой,
Не звучит среди мраморных зал?

Всех, кто вольного Гейне любил,
Твой хозяин забил в кандалы,
Кровью Розы и Карла омыл,
Бросив на ледяные полы...

Застит лик твой багровая пыль.
Но, ржавея без солнца, тяжки,
Рассказали про Тельмана быль
Мне кровавых подвалов замки.

Неужели средь белого дня
Псы несытые с пеной у рта,
Словно Розу и Карла, меня,
Задушив, сбросят в Шпрее с моста?!

Где же вы, кто запоем читал
Маркса, Гейне,их сада цветы,
Телли, Энгели, все, кто мечтал,
Люди чести, любви, доброты?!

Вы, в ком Тельман неистовый жив,
Цеткин смелые ученики,
Слыша воли железной призыв,
С наших тюрем сорвите замки!

Вы, в ком, как бы ни злобствовал враг,
Девятнадцатый год не умрет,
Воздевая в салюте кулак,
Маршируйте рядами — Рот-Фронт!

Чтобы солнце расправилось с тьмой,
Чтоб низвергся стервятник-орел,
Маркс и Гейне вернулись домой,
Тельман вновь на трибуну взошел,—

Вы, в ком Тельман неистовый жив,
Цеткин смелые ученики,
Слыша правды великой призыв,
С наших тюрем сорвите замки!

1943

 

ТВОЯ ДОЛЯ

Мы наступаем. Всюду груды лома,
Винтовок, пушек — признаки разгрома.
Вот каска, неказистая на вид,
С кокардой на боку в траве лежит.

Заржавела. Владелец сгнил... Могила
На перекрестке высится уныло.
Слепили крест, сломав какой-то шест,
И каску нахлобучили на крест,

Стервятники и тощие вороны
Над ним ясин читают похоронный...

Тот, кто зарыт здесь, будучи живым,
Был множеством желаний одержим:
На этих землях властвовать хотел он
Помещиком, сатрапом оголтелым.
В его воображении тупом
Народ наш гордый жалким был рабом.
Но горьким был фашист застигнут крахом —
Он сам под землю лег холодным прахом.

Да, так, фашист, задумал ты хитро,
Но не тебе делить страны добро!
Аршин земли да крест дубовый в поле —
Вот,— как гласит присловье,— серебро,
Которое пришлось тебе на долю!

Март 1942

 

ВОЛКИ

Люди кровь проливают в боях:
Сколько тысяч за сутки умрет!
Чуя запах добычи, вблизи
Рыщут волки всю ночь напролет.

Разгораются волчьи глаза:
Сколько мяса людей и коней!
Вот одной перестрелки цена!
Вот ночной урожай батарей!

Волчьей стаи вожак матерый,
Предвкушением пира хмелен, —
Так и замер: его пригвоздил
Чуть не рядом раздавшийся стон.

То, к березе припав головой,
Бредил раненый, болью томим,
И береза качалась над ним,
Словно мать убивалась над ним.

Все жалеючи, плачет вокруг,
И со всех стебельков и листков
Оседает в траве не роса,
А невинные слезы цветов.

Старый волк постоял над бойцом,
Осмотрел и обнюхал его,
Для чего-то в глаза заглянул,
Но не сделал ему ничего...

На рассвете и люди пришли;
Видят: раненый дышит чуть-чуть.
А надежда-то все-таки есть
Эту искорку жизни раздуть.

Люди в тело загнали сперва
Раскаленные шомпола,
А потом на березе, в петле,
Эта слабая жизнь умерла...

Люди кровь проливают в боях:
Сколько тысяч за сутки умрет!
Чуя запах добычи вблизи,
Рыщут волки всю ночь напролет.

Что там волки! Ужасней и злей —
Стаи хищных двуногих зверей.

1943

 

ЧЕТЫРЕ ЦВЕТКА

Путь преградив тяжелым вражьим танкам,
Лежат в канаве пять орлов-солдат:
Гранаты и бутылки разложили —
Проклятых «тигров» заклевать хотят.

Вот первый из чудовищ бронегрудых
Ползет, уставив смертоносный рог,
Но бьет стальной кулак джигитов наших,
И дрогнул гад, и отползает вбок.

Все ближе «тигры» — дыбятся, грохочут,
Выхаркивают гибельный металл.
Не выдержал один из пехотинцев:
«Сдаюсь!» — воскликнул, руки поднял, встал.

Тогда рванулся друг, лежавший рядом,
С размаху в спину дал ему штыком.
Погиб изменник — жизнь его сломалась,
Как ржавый гвоздь под крепким молотком.

Прорваться не сумели вражьи танки —
В кювет свалились, взорваны, молчат,
И сном последним, сладким, беспробудным
Уснули здесь и четверо солдат.

Четыре мака пламенных, как в сказке,
Из четырех могил взойдут весной,
Но лишь репейник вырастет на пятой,
Где похоронен трус, а не герой.

Придите, девушки, к пяти могилам,
Сухой репейник вырвите скорей,
А свет сердец влюбленных подарите
Цветам багряным Родины своей.

Декабрь 1943

 

О ГЕРОИЗМЕ

Знаю, в песне есть твоей, джигит,
Пламя и любовь к родной стране.
Но боец не песней знаменит:
Что, скажи, ты сделал на войне?

Встал ли ты за Родину свою
В час, когда пылал великий бой?
Смелых узнают всегда в бою,
В горе проверяется герой.

Бой отваги требует, джигит,
В бой с надеждою идет, кто храбр.
С мужеством свобода что гранит,
Кто не знает мужества — тот раб.

Не спастись мольбою, если враг
Нас возьмет в железный плен оков.
Но не быть оковам на руках,
Саблей поражающих врагов.

Если жизнь проходит без седла,
В низости, а неволе — что за честь?
Лишь в свободе жизни красота!
Лишь в отважном сердце вечность есть!

Если кровь твоя за Родину лилась,
Ты в народе не умрешь, джигит.
Кровь предателя струится в грязь,
Кровь отважного в сердцах горит.

Умирая, не умрет герой —
Мужество останется в веках.
Имя прославляй свое борьбой,
Чтоб оно не молкло на устах!

 

НА ПАМЯТЬ ДРУГУ

Ты ушел в наряд, и сразу стало
Как-то очень грустно без тебя.
Ну, а ты взгрустнешь ли так о друге,
Коль наступит очередь моя?

Мы ведь столько пережили вместе,
Связанные дружбой фронтовой!
До конца бы нам не разлучаться,
До конца пройти бы нам с тобой!

А когда вернемся мы с победой
В наш родимый город — я и ты,
Сколько ждет нас радости и ласки,
Как нас встретят!.. Эх, мечты, мечты!

Были между жизнью мы и смертью
Столько дней!.. А сколько впереди?!
Станем ли о прошлом вспоминать мы?
Упадем ли с пулею в груди?

Если, послужив своей отчизне,
Вечным сном засну в могиле я,
Загрустишь ли о поэте-друге,
По казанским улицам бродя?

Нам скрепили дружбу кровь и пламя.
Оттого так и крепка она!
Насмерть постоим мы друг за друга,
Если нам разлука суждена.

На своих солдат глядит отчизна,
Как огонь крушат они огнем...
Поклялись мы воинскою клятвой,
Что назад с победою придем.

1941

 

ВОЛЯ

И в час, когда мне сон глаза смыкает,
И в час, когда зовет меня восход,
Мне кажется, чего-то не хватает,
Чего-то остро мне недостает.

Есть руки, ноги -- все как будто цело,
Есть у меня и тело и душа.
И только нет свободы! Вот в чем дело!
Мне тяжко жить, неволею дыша.

Когда в темнице речь твоя немеет,
Нет жизни в теле -- отняли ее,
Какое там значение имеет
Небытие твое иль бытие?

Что мне с того, что не без ног я вроде:
Они -- что есть, что нету у меня,
Ведь не ступить мне шагу на свободе,
Раскованными песнями звеня.

Я вырос без родителей. И все же
Не чувствовал себя я сиротой.
Но то, что было для меня дороже,
Я потерял: отчизну, край родной!

В стране врагов я раб, тут я невольник,
Без родины, без воли -- сирота.
Но для врагов я все равно -- крамольник,
И жизнь моя в бетоне заперта.

Моя свобода, воля золотая,
Ты птицей улетела навсегда.
Взяла б меня с собою, улетая,
Зачем я сразу не погиб тогда?

Не передать, не высказать всей боли,
Свобода невозвратная моя.
Я разве знал на воле цену воле!
Узнал в неволе цену воли я!

Но коль судьба разрушит эти своды
И здесь найдет меня еще в живых,--
Святой борьбе за волю, за свободу
Я посвящу остаток дней своих.

Июль 1942

 

СЛАВА

На рассвете прорван заслон фашистский,
Половину врагов истребил наш гнев.
Мы в деревню вошли,
нашим пылом победным
Уцелевших жителей отогрев.

В покосившихся избах радость воскресла,
В очаги возвратилось тепло огня.
А старушка дряхлая,
плача-плача,
Повторяя: «Сынок!..» — обняла меня.

И душа переполнилась.
Слезы счастья
На мгновение взор затуманили мой.
В ту минуту счастливейшим из джигитов
Я себя ощутил на земле родной.

Сколько славы великой—
Штыком каленым
Мерзость Гитлера с нашей земли смести
И на звездном шлеме
Искры свободы
Людям, в рабстве томившимся, принести!

Февраль 1942, Волховский фронт

 

ДРУГУ

Не огорчайся, друг, что рано умираем, -
Мы жизнью купленной не согласились жить.
Иль не по-своему мы наши дни прожили
И не по-своему хотим их завершить?

И разве мерится длина прожитой жизни
Приходом старости, числом ушедших лет?
Быть может, эта смерть, нависшая над нами,
Подарит нам бессмертья вечный свет?

Поклялся я, что жизнь в бою не пожалею,
Чтоб защитить народ, чтоб Родину спасти,
И разве ты, мой друг, имея сотню жизней,
Их все не отдал бы на этом же пути?

Как сердцу радостно при каждой новой вести,
Что продолжаем мы врагов на фронте бить,
И сколько силы в том, чтоб даже на чужбине
Одними чувствами с родным народом жить!

А если злую смерть я подкупить сумею
И шкуру сберегу, но стану подлецом,
Проклятым каином Отчизна-мать с презреньем
Пусть назовет меня и плюнет мне в лицо.

Не стану никогда желать такого «счастья»,
Всем сердцем чувствую: страшнее нет беды.
Что стоит человек, отвергнутый Отчизной?
Ему на всей земле нет и глотка воды!

Нет, не печалься, друг, что гибнут наши жизни,
Пред жизнью Родины лишь искорки они,
И пусть погаснем мы, от гордой смерти нашей
Ее грядущие светлее станут дни.

Любовь к родной стране, и мужество, и верность
Геройской гибелью мы доказать должны,—
Скажи, не этими ли чувствами святыми
Мы с юности полны, мы до сих пор сильны?

Пусть оборвется жизнь, не думай, что бесследно
Угаснут наши дни, достойно гибель встреть,
Чтоб, услыхав про нас, сказали молодые:
— Так надо жить, так надо умереть!

Октябрь 1943

 

ЛЮБОВЬ

Любовь так долго юношу томила,
Что как-то раз, дыханье затая,
«Люблю» шепнул он робко. Но от милой
Капризницы не услыхал: «И я!»

Была ли то уловка страсти скрытой,
Иль вправду был он безразличен ей,—
Не все ль равно! Любовь в душе джигита
Все ярче разгоралась, все сильней.

Пришла война и увела нежданно
Джигита в пламя и водоворот.
Любовь жила, и заживляла раны,
И за руку вела его вперед.

Сражался на переднем крае воин
За дом родной, за девушку свою.
Ведь имени джигита недостоин
Тот, кто не дышит мужеством в бою.

Любовь была и силой и опорой,—
Со страстной верой в битву шел боец.
Когда зажглась заря победы скорой,
Свалил джигита вражеский свинец.

Последнее дыханье в нем боролось
С угаром смерти. Бредил он, хрипя.
— Люблю...— сказал он и услышал голос
Своей возлюбленной: — И я!

30 ноября 1943

 

ПРОЩАЙ, МОЯ УМНИЦА

Амине

Прощай, моя умница. Этот привет
Я с ветром тебе посылаю,
Я сердце тебе посылаю свое,
Где пламя не меркнет, пылая.

Я видел тебя, покидая Казань,
Кремлевские белые стены,
Казалось — с балкона ты машешь платком,
И облик твой гас постепенно.

Казалось, ты долго мне смотришь в лицо
Блестящим взволнованным взглядом,
И я, утешая тебя, целовал,
Как будто со мною ты рядом.

Родной мой дружок, я покинул тебя
С надеждой горячей и страстной.
Так буду сражаться, чтоб смело в глаза
Смотреть нашей родине ясной.

Спокоен и радостен будет мой сон,
Коль жизнь подарю я отчизне,
А сердце бессмертное в сердце твоем
Забьется, как билось при жизни.

Прощай, моя умница. Этот привет
Я с ветром тебе посылаю,
Я сердце тебе посылаю свое,
Где пламя не меркнет, пылая.

1941

 

СЛЕЗА

Покидая город в тихий час,
Долго я глядел в твои глаза.
Помню, как из этих черных глаз
Покатилась светлая слеза.

И любви и ненависти в ней
Был неиссякаемый родник.
Но к щеке зардевшейся твоей
Я губами жаркими приник.

Я приник к святому роднику,
Чтобы грусть слезы твоей испить
И за все жестокому врагу
Полной мерой гнева отомстить.

И отныне светлая слеза
Стала для врага страшнее гроз,
Чтобы никогда твои глаза
Больше не туманились от слез.

Февраль 1942, Волховский фронт

 

НОЧЬ. ТЮРЬМА...

Ночь. Тюрьма. Неподвижная тишина.
В одиночке моей ни звука, ни зги..
Лишь порой за холодной толстой стеной
Часового ночного слышны шаги.

Не могу уснуть, муча мысли меня,
Вот опять вижу мать, дочурку, сестер,
И последние строчки моей любимой
Я читаю мысленно до сих пор:

«Получила я письма твои, мой джан,—
Не забыл ты подруги верной своей,
Без конца тебя жду, все тоскую-тоскую,
Доживу ли до встречи, до светлых дней?..»

Я бы рад вернуться к тебе, к друзьям,
Если б выход из этой темницы найти,
Если б в руку мне острый клинок вложили
Да рассвет багрянел на моем пути.

Но ударил жгучий ветер судьбы,—
Ни клинка у меня в руке, ни ружья,
А ведь сердце в груди еще бьется, бьется,
Хоть и тьма, и молчанье, но жив еще я!..

Ночь. Тюрьма. Гнетущая тишина.
В одиночке моей ни звука, ни зги.
Лишь порой за холодной глухой стеной
Часового слышны шаги.

1943—1944

 

СОН В ТЮРЬМЕ

Дочурка мне привиделась во сне.
Пришла, пригладила мне чуб ручонкой.
— Ой, долго ты ходил!— сказала мне,
И прямо в душу глянул взор ребенка.

От радости кружилась голова,
Я крошку обнимал, и сердце пело.
И думал я: так вот ты какова,
Любовь, тоска, достигшая предела!

Потом мы с ней цветочные моря
Переплывали, по лугам блуждая;
Светло и вольно разлилась заря,
И сладость жизни вновь познал тогда я.

Проснулся я. Как прежде, я в тюрьме,
И камера угрюмая все та же,
И те же кандалы, и в полутьме
Все то же горе ждет, стоит на страже.

Зачем я жизнью сны свои зову?
Зачем так мир уродует темница,
Что боль и горе мучат наяву,
А радость только снится?

Сентябрь 1943

 

НЕ ВЕРЬ!

Коль обо мне тебе весть принесут,
Скажут: «Изменник он! Родину предал», —
Не верь, дорогая! Слово такое
Не скажут друзья, если любят меня.

Я взял автомат и пошел воевать,
В бой за тебя и за родину — мать.
Тебе изменить? И отчизне моей?
Да что же останется в жизни моей?

1943

 

ПОБЕДА (Этюд)

С земли встает туман голубоватый,
Грохочут танки, вытянувшись в ряд.
Как соколы отважные, крылаты,
Над крышей флаги красные парят.

Старушка обняла бойца за шею,
От радости заплакала она,
И, улыбаясь, свежие трофеи
Подсчитывает строгий старшина.

Как тень судьбы Германии фашистской,
На всех путях, куда ни кинешь взгляд,
На глцне развороченной и склизкой
Чернеют трупы вражеских солдат.

Февраль 1942

 

ПТАШКА

Бараков цепи и песок сыпучий
Колючкой огорожены кругом.
Как будто мы жуки в навозной куче:
Здесь копошимся. Здесь мы и живем.

Чужое солнце всходит над холмами,
Но почему нахмурилось оно?
Не греет, не ласкает нас лучами,—
Безжизненное, бледное пятно...

За лагерем простерлось к лесу поле,
Отбивка кос там по утрам слышна.
Вчера с забора, залетев в неволю,
Нам пела пташка добрая одна.

Ты, пташка, не на этом пой заборе.
Ведь в лагерь наш опасно залетать.
Ты видела сама — тут кровь и горе,
Тут слезызы заставляют нас глотать.

Ой, гостья легкокрылая, скорее
Мне отвечай: когда в мою страну
Ты снова полетишь, свободно рея?
ХОЧУ и просьбу высказать одну.

В душе непокоренной просьба эта
Жилищею была немало дней.
Мой быстрокрылый друг! Как песнь поэта
Мчись на простор моих родных полей.

По крыльям-стрелам и по звонким песням
Тебя легко узнает мой народ.
И пусть он скажет:— О поэте весть нам
Вот эта пташка издали несет.

Враги надели на него оковы,
Но не сумели волю в нем сломить,
Пусть в заточенье он, поэта слово
Никто не в силах заковать, убить...

Свободной песней пленного поэта
Спеши, моя крылатая, домой.
Коль сам погибну на чужбине где-то,
То будет песня жить в стране родной!

Август 1942

 

ПУТЬ ДЖИГИТА

Повернул бы парень, ведь дорога
Огибает горы, как дуга...
Где ж преграда? За горбом отрога
Ждут героя полчища врага.

Встал джигит на камень, саблю точит,
Слыша на поляне храп коня...
Словно что сказать джигиту хочет,
Ржет скакун, уздечкою звеня:

«Торопись, ведь скоро солнце канет,
Скроет скалы голубой туман.
Потеряем путь, а тьма настанет —
Попадемся недругу в капкан!»

— Не тревожься, друже, поскачу я
Мраком, как попутчиком, храним.
Скоро бой! Пусть дремлет враг, не чуя,
Что скачу я по пятам за ним.

Путь прямой победа нам укажет,
Скроется туман, росой осев,
Путь домой без следа нам подскажет
Суженой тоскующий напев...

Сентябрь 1943

 

МОИ ПЕСНИ

(из «Моабитской тетради»)

Сердце с последним дыханием жизни
Выполнит твёрдую клятву свою:
Песни всегда посвящал я отчизне,
Ныне отчизне я жизнь отдаю.

Песня меня научила свободе,
Песня борцом умереть мне велит.
Жизнь моя песней звенела в народе,
Смерть моя песней борьбы прозвучит.

1943