Михаил Зенкевич 

         Сквозь грозы лет

 
551-МУ АРТПОЛКУ

Товарищи артиллеристы,
Что прочитать я вам могу?
Орудий ваших гул басистый —
Гроза смертельная врагу.

Кто здесь в землянке заночует,
Тот теплоту родной земли
Всем костяком своим почует,
Как вы почувствовать могли.

Под взрывы мин у вас веселье,
И шутки острые, и смех,
Как будто справить новоселье
В лесок стрельба созвала всех.

Танк ни один здесь не проскочит,
И если ас невдалеке
Пикировать на вас захочет,
Он рухнет в смертное пике.

Здесь, у передовых позиций
Среди защитников таких,
В бой штыковой с врагом сразиться
Неудержимо рвется стих.

Пускай мой стих, как тост заздравный,
Снарядом врезавшись в зенит,
Поздравив вас с победой славной,
Раскатом грозным зазвенит!

Мы все сражаемся в надежде,
Что будет наша жизнь светла
И так же радостна, как прежде,
И даже лучше, чем была.

Ведь час свиданья неминуем,
Когда любимая одна
Нам губы свяжет поцелуем —
Невеста, мать или жена.

И снова детские ручонки
Нам шею нежно обовьют,
И скажет «папа» голос звонкий,
И дома встретит нас уют.

Так будет! Но гангреной лапа
Фашистской свастики черна,
И нам в боях идти на Запад,
И к подвигам зовет война.

Заданье выполним любое.
Крошись, фашистская броня!
Команда: «Все расчеты к бою!
Огонь!»
И не жалеть огня.

1942

 

РАССТАВАНИЕ

Стал прощаться, и в выцветших скорбных глазах,
В напряжённости всех морщин
Затаился у матери старческий страх,
Что умрет она позже, чем сын.

И губами прильнула жена, светла
Необычным сиянием глаз,
Словно тело и душу свою отдала
В поцелуе в последний раз.

Тяжело — обнимая, поддерживать мать,
Обреченность ее пожалей.
Тяжело пред разлукой жену целовать,
Но ребенка всего тяжелей!

Смотрит взглядом большим, ничего не поняв,
Но тревожно прижался к груди
И, ручонками цепко за шею обняв,
Просит: «Папа, не уходи!»

В этом детском призыве и в детской слезе
Больше правды и доброты,
Чем в рычании сотен речей и газет,
Но его не послушаешь ты.

И пойдешь, умирать по приказу готов,
Распрощавшись с семьею своей,
Как ушли миллионы таких же отцов
И таких же мужей, сыновей.

Если б цепкая петелька детских рук
Удержала отцовский шаг,—
Все фронты перестали б работать вдруг
Мясорубками, нас не кроша.

Прозвенело б заклятьем над пулей шальной:
«Папа, папа, не уходи!»
Разом пушки замолкли б,— все до одной,
Больше б не было войн впереди!

16 июня 1942

 

ПРОЩАНИЕ

Не забыть нам, как когда-то
Против здания тюрьмы
У ворот военкомата
Целый день прощались мы.

В Чистополе в поле чистом
Целый день белым-бела
Злым порсканьем, гиком, свистом
В путь метелица звала.

От озноба грела водка,
Спиртом кровь воспламеня.
Как солдатская молодка,
Провожала ты меня.

К ночи день крепчал морозом
И закат над Камой гас,
И на розвальнях обозом
Повезли по тракту нас.

На соломенной подстилке
Сидя рядышком со мной,
Ты из горлышка бутылки
Выпила глоток хмельной.

Обнялись на повороте:
Ну, пора... Прости... Слезай...
В темно-карей позолоте
Зажемчужилась слеза.

Вот и дом знакомый, старый,
Забежать бы мне туда...
Наши возчики-татары
Дико гикнули: «Айда!»

Покатился вниз с пригорка
Утлых розвальней размах.
Поцелуй последний горько
Индевеет на губах.

Знаю: ты со мной пошла бы,
Если б не было детей,
Чрез сугробы и ухабы
В ухающий гул смертей.

И не знаю, как случилось
Или кто устроил так,
Что звезда любви лучилась
Впереди сквозь снежный мрак.

В сердце бил сияньем колким,
Серебром лучистых струй,—
Звездным голубым осколком
Твой замерзший поцелуй!

1942

 

ЮЖНАЯ КРАСАВИЦА

Ночь такая, как будто на лодке
Золотистым сияньем весла
Одесситка, южанка в пилотке,
К Ланжерону меня довезла.

И встает ураганной завесой,
Чтоб насильник его не прорвал,
Над красавицей южной — Одессой
Заградительный огненный вал.

Далеко в черноземные пашни
Громобойною вспашкой весны
С черноморских судов бронебашни
Ударяют огнем навесным.

Рассыпают ракеты зенитки,
И початки сечет пулемет...
Не стрельба — темный взгляд одесситки
В эту ночь мне уснуть не дает.

Что-то мучит в его укоризне:
Через ложу назад в полутьму
Так смотрела на Пушкина Ризнич
И упрек посылала ему.

Иль под свист каватины фугасной,
Вдруг затменьем зрачков потемнев,
Тот упрек непонятный безгласный
Обращается также ко мне?

Сколько срублено белых акаций,
И по Пушкинской нет мне пути.
Неужели всю ночь спотыкаться
И к театру никак не пройти.

Даже камни откликнуться рады,
И брусчатка, взлетев с мостовых,
Улеглась в штабеля баррикады
Для защиты бойцов постовых.

И я чувствую с Черного моря
Через тысячеверстный размах
Долетевшую терпкую горечь
Поцелуя ее на устах.

И ревную ее, и зову я,
И упрек понимаю ясней:
Почему в эту ночь грозовую
Не с красавицей южной, не с ней?

1941

 

* * *

Вот она, Татарская Россия,
Сверху — коммунизм, чуть поскобли...
Скулы-желваки, глаза косые,
Ширь исколесованной земли.

Лучше бы ордой передвигаться,
Лучше бы кибитки и гурты,
Чем такая грязь эвакуации,
Мерзость голода и нищеты.

Плач детей, придавленных мешками.
Груди матерей без молока.
Лучше б в воду и на шею камень,
Места хватит — Волга глубока.

Над водой нависший смрадный нужник
Весь загажен, некуда ступить,
И под ним еще кому-то нужно
Горстью из реки так жадно пить.

Над такой рекой в воде нехватка,
И глотка напиться не найдешь...
Ринулись мешки, узлы... Посадка!
Давка, ругань, вопли, вой, галдеж.

Грудь в тисках... Вздохнуть бы посвободней...
Лишь верблюд снесет такую кладь.
Что-то в воду шлепнулось со сходней,
Груз иль человек? Не разобрать.

Горевать, что ль, над чужой бедою!
Сам спасай, спасайся. Все одно
Волжскою разбойною водою
Унесет и засосет на дно.

Как поладить песне тут с кручиной?
Как тягло тягот перебороть?
Резать правду-матку с матерщиной?
Всем претит ее крутой ломоть.

Как тут Правду отличить от Кривды,
Как нащупать в бездорожье путь,
Если и клочка газетной «Правды»
Для цигарки горькой не свернуть?

9 ноября 1941, Чистополь

 

* * *

Начитавшись сообщений о боевых действиях,
Я проснулся ночью в поту от ужаса:
Мне снилось, что я потерял хлебную карточку.

3 апреля 1942

 

ВОЛЖСКАЯ

Ну-ка дружным взмахом взрежем
гладь раздольной ширины,
Грянем эхом побережий,
волжской волею пьяны:
«Из-за острова на стрежень,
на простор речной волны...»

Повелось уж так издавна:
Волга — русская река,
И от всех земель исправно
помощь ей издалека
Полноводно, полноправно
шлет и Кама и Ока.

Издавна так повелося —
в море Каспий на привал
Вниз от плеса и до плеса
катится широкий вал
Мимо хмурого утеса,
где грозой Степан вставал.

И на Волге и на Каме
столбовой поставлен знак.
Разгулявшись беляками,
белогривых волн косяк
Омывает белый камень,
где причаливал Ермак.

Воля волжская манила
наш народ во все века,
Налегала на кормило
в бурю крепкая рука.
Сколько вольных душ вскормила
ты, великая река!

И недаром на причале
в те горячие деньки
К волжским пристаням сзывали
пароходные гудки,
Чтоб Царицын выручали
краснозвездные полки.

Береги наш край советский,
волю вольную крепи!
От Котельникова, Клетской
лезут танки по степи.
Всех их силой молодецкой
в Волге-матушки топи!

Волны плещутся тугие,
словно шепчет старина:
«Были были не такие,
были хуже времена.
Разве может быть Россия
кем-нибудь покорена!»

1942

 

ФРОНТОВАЯ КУКУШКА

Вповалку на полу уснули
Под орудийный гневный гром.
Проснулись рано в том же гуле
Раскатно-взрывчатом, тугом.

Я из землянки утром вышел
Навстречу серому деньку
И в грозном грохоте услышал
Певучее «ку-ку, ку-ку...»

Еще чернели ветви голо,
Не высох половодья ил,
И фронт гремел, а дальний голос
Настойчиво свое твердил.

Огонь орудий, все сметая,
Не причиняет ей вреда.
Поет кукушка фронтовая,
Считая долгие года.

На майском утреннем рассвете
На гулком боевом току
Бойцам желает многолетья
Лесное звонкое «ку-ку».

1942

 

У ДВУХ ПРОТАЛИН

Пасхальной ночью
у двух проталин
Два трупа очнулись
и тихо привстали.

Двое убитых
зимою в боях,
Двое отрытых
весною в снегах.

И долго молчали
и слушали оба
В тревожной печали
остывшей злобы.

«Christ ist erstanden!» * —
сказал один,
Поняв неустанный
шорох льдин.

«Христос воскресе!» —
другой ответил,
Почуяв над лесом
апрельский ветер.

И как под обстрелом
за огоньком,
Друг к другу несмело
пробрались ползком,

И троекратно
облобызались,
И невозвратно
с весною расстались,

И вновь онемело,
как трупы, легли
На талое тело
воскресшей земли...

Металлом визжало,
взметалось пламя:
Живые сражались,
чтоб стать мертвецами.

* «Христос воскрес!» (нем.).

5 апреля 1942

 

* * *

Землю делите на части,
Кровью из свежих ран,
Въедчивой краской красьте
Карты различных стран.

Ненависть ложью взаимной
В сердце народов раздув,
Пойте свирепые гимны
В пляске военной в бреду.

Кровью пишите пакты,
Казнью скрепляйте указ...
Снимет бельмо катаракты
Мысль с ослепленных глаз.

Все сотрутся границы,
Общий найдется язык.
В друга враг превратится,
В землю воткнется штык.

Все раздоры забудет,
Свергнет войны кумир,
Вечно единым будет
Наш человеческий мир!

Не дипломатов интриги,
Не самовластье вождей,
Будет народами двигать
Правда великих идей.

И, никаким приказам
Не подчиняясь впредь,
Будет свободный разум
Солнцем над всеми гореть!

10 июня 1942

 

* * *

Просторны, как небо,
Поля хлебородные.
Всего на потребу!
А рыщут голодные
С нуждою, с бедою,
Просят все — где бы
Подали хлеба,
Хотя б с лебедою.

Равнина без края,
Такая свободная,
А всюду такая
Боль
подколодная,
Голь
безысходная,
Дань
непонятная,
Рвань
перекатная!

С добра ли, от худа ли
Гуляя, с ног валишься.
Хмелея от удали,
Силушкой хвалишься.
С вина на карачках,
Над спесью немецкою
Встаешь на кулачках
Стеной молодецкою!

Так в чем же
ты каешься?
За что же
ты маешься?
Все с места снимаешься
В просторы безбрежные,
Как прежде, не прежняя
Россия — Рассея...
Три гласных рассея,
Одно «эр» оставив,
Одно «эс» прибавив,
Ты стала родною
Другою страною:
СССР.

Март 1942

 

НАЙДЕНЫШ

Пришел солдат домой с войны,
Глядит: в печи огонь горит,
Стол чистой скатертью накрыт,
Чрез край квашни текут блины,
Да нет хозяйки, нет жены!

Он скинул вещевой мешок,
Взял для прикурки уголек
Под печкой, там, где темнота,
Глаза блеснули... Чьи? Кота?
Мышиный шорох, тихий вздох...
Нагнулся девочка лет трех.

- Ты что сидишь тут? Вылезай.-
Молчит, глядит во все глаза,
Пугливее зверенышка,
Светлей кудели волоса,
На васильках - роса - слеза.

- Как звать тебя? - "Аленушка".
- "А дочь ты чья?" - Молчит...- Ничья.
Нашла маманька у ручья
За дальнею полосонькой,
Под белою березопькой.

- "А мамка где?" - "Укрылась в рожь.
Боится, что ты нас убьешь..."

Солдат воткнул в хлеб острый нож,
Оперся кулаком о стол,
Кулак свинцом налит, тяжел
Молчит солдат, в окно глядит,
Туда, где тропка вьется вдаль.
Найденыш рядом с ним сидит,
Над сердцем теребит медаль.
Как быть?

В тумане голова.
Проходит час, а может, два.
Солдат глядит в окно и ждет:
Придет жена иль не придет?
Как тут поладишь, жди не жди...
А девочка к его груди
Прижалась бледным личиком,
Дешевым блеклым ситчиком...

Взглянул:
у притолоки жена
Стоит, потупившись, бледна...
- Входи, жена! Пеки блины.
Вернулся целым муж с войны.
Былое порастет быльем,
Как дальняя сторонушка.
По-новому мы заживем,
Вот наша дочь - Аленушка!

1945-1955