Михаил Дудин 

     На старом рубеже

О ЧЕМ НЕ ЗАБЫВАЕТСЯ

Лежала женщина. Лежала
В снегу на взятой высоте.
Торчала рукоять кинжала
В ее округлом животе.

Мела метель под Старой Руссой
Вдоль укрепленной полосы
И шевелила космы русой,
В морозном инее косы.

Лежала женщина. Лежала
У бездны бреда на краю.
И мертвой мукою рожала
Живую ненависть мою.

1967 

НАС ОЖИДАЕТ НОВЫЙ БОЙ

Вот это поле в рытвинах и ямах
И оглушительная тишина.
Сорви пилотку с головы упрямой,
Друзей своих припомни имена.

Здесь наша дружба, крепкая, надолго,
Навек соединившая сердца.
Здесь что-то. выше верности и долга,
Самопожертвованья до конца.

Во имя нашей Родины, во имя
Великой жизни шли они на смерть.
Сравни ее, поставь ее с другими,
Попробуй оцени ее, измерь.

Ты бился рядом. Ты, конечно, вправе
Быть гордым и друзьями и собой.
Но не сегодня говорить о славе -
Нас завтра новый ожидает бой.

Война для нас единое призванье.
Нам в руки судьбы Родины даны.
Вложи всю силу, все свое дерзанье
В отчаянное ремесло войны.

Ты поклянись перед могилой этой
И памяти друзей не омрачи.
...Взлетела в небо красная ракета.
Прожектора скрестились, как мечи.

Сентябрь 1942 

СОЛДАТКА

Сырой туман висит над морем.
И над землею едкий дым.
Пока мы о грядущем спорим
И о сегодняшнем молчим,

Пока не в силах дать ответы,
Но, в позу встав, наверняка
Славянофильствуют поэты
О судьбах Родины. Пока

Я, неприкаянный и жесткий,
Ищу печальные слова,
Стоит одна на перекрестке
Россия, женщина, вдова.

Скрипят тягучие обозы
Из леса в лес, и целый день
Грустят окольные березы
Над серым пеплом деревень,

Собаки где-то лают глухо,
Горят багровые снега,
И молча крестится старуха
На черный остов очага.

Глядит бесцветными глазами
На обнаженные холмы,
Где, опаленные боями,
В воронках умирали мы.

Придет сюда походкой шаткой
Неумирающая жизнь.
Россия, женщина, солдатка...
Но ты попробуй подступись!

Обворожи ее, сосватай,
Заморской сказкой заморочь,
Любого хахаля ухватом
С порога в шею гонит прочь.

1943 

ЗЕМЛЯНКА

Под снегом был песок и камень.
Не грунт — железный колчедан.
Киркой, лопатой и руками
Мы углубили котлован.

Стесали стенки прямо, ровно,
Досок, соломы нанесли.
Рубили лес, тащили бревна,
На крышу сыпали земли.

И вот окончена работа.
Морозный воздух в грудь вдыхай.
Сотри шинелью капли пота,
Входи, ложись и отдыхай.

Здесь пахнет потом и овчиной,
Землянка вся заселена.
И печь из бочки керосинной
До белизны раскалена.

Я спал на лавке, на кровати,
На сеновале, на траве,
В вагоне тряском, на полатях,
Я жил в гостинице «Москве».

Но здесь, где мрак, где воздух спертый,
Без простыней, без одеял
Я спал так крепко, словно мертвый,
Как никогда еще не спал.

1940 

СОЛОВЬИ

О мертвых мы поговорим потом.
Смерть на войне обычна и сурова.
И все-таки мы воздух ловим ртом
При гибели товарищей. Ни слова

Не говорим. Не поднимая глаз,
В сырой земле выкапываем яму.
Мир груб и прост. Сердца сгорели. В нас
Остался только пепел, да упрямо

Обветренные скулы сведены.
Тристапятидесятый день войны.

Еще рассвет по листьям не дрожал,
И для острастки били пулеметы...
Вот это место. Здесь он умирал -
Товарищ мой из пулеметной роты.

Тут бесполезно было звать врачей,
Не дотянул бы он и до рассвета.
Он не нуждался в помощи ничьей.
Он умирал. И, понимая это,

Смотрел на нас и молча ждал конца,
И как-то улыбался неумело.
Загар сначала отошел с лица,
Потом оно, темнея, каменело.

Ну, стой и жди. Застынь. Оцепеней
Запри все чувства сразу на защелку.
Вот тут и появился соловей,
Несмело и томительно защелкал.

Потом сильней, входя в горячий пыл,
Как будто сразу вырвавшись из плена,
Как будто сразу обо всем забыл,
Высвистывая тонкие колена.

Мир раскрывался. Набухал росой.
Как будто бы еще едва означась,
Здесь рядом с нами возникал другой
В каком-то новом сочетанье качеств.

Как время, по траншеям тек песок.
К воде тянулись корни у обрыва,
И ландыш, приподнявшись на носок,
Заглядывал в воронку от разрыва.

Еще минута - задымит сирень
Клубами фиолетового дыма.
Она пришла обескуражить день.
Она везде. Она непроходима.

Еще мгновенье - перекосит рот
От сердце раздирающего крика.
Но успокойся, посмотри: цветет,
Цветет на минном поле земляника!

Лесная яблонь осыпает цвет,
Пропитан воздух ландышем и мятой...
А соловей свистит. Ему в ответ
Еще - второй, еще - четвертый, пятый.

Звенят стрижи. Малиновки поют.
И где-то возле, где-то рядом, рядом
Раскидан настороженный уют
Тяжелым громыхающим снарядом.

А мир гремит на сотни верст окрест,
Как будто смерти не бывало места,
Шумит неумолкающий оркестр,
И нет преград для этого оркестра.

Весь этот лес листом и корнем каждым,
Ни капли не сочувствуя беде,
С невероятной, яростною жаждой
Тянулся к солнцу, к жизни и к воде.

Да, это жизнь. Ее живые звенья,
Ее крутой, бурлящий водоем.
Мы, кажется, забыли на мгновенье
О друге умирающем своем.

Горячий луч последнего рассвета
Едва коснулся острого лица.
Он умирал. И, понимая это,
Смотрел на нас и молча ждал конца.

Нелепа смерть. Она глупа. Тем боле
Когда он, руки разбросав свои,
Сказал: "Ребята, напишите Поле -
У нас сегодня пели соловьи".

И сразу канул в омут тишины
Тристяпятидесятый день войны.

Он не дожил, не долюбил, не допил,
Не доучился, книг не дочитал.
Я был с ним рядом. Я в одном окопе,
Как он о Поле, о тебе мечтал.

И, может быть, в песке, в размытой глине,
Захлебываясь в собственной крови,
Скажу: "Ребята, дайте знать Ирине -
У нас сегодня пели соловьи".

И полетит письмо из этих мест
Туда, в Москву, на Зубовский проезд.

Пусть даже так. Потом просохнут слезы,
И не со мной, так с кем-нибудь вдвоем
У той поджигородовской березы
Ты всмотришься в зеленый водоем.

Пусть даже так. Потом родятся дети
Для подвигов, для песен, для любви.
Пусть их разбудят рано на рассвете
Томительные наши соловьи.

Пусть им навстречу солнце зноем брызнет
И облака потянутся гуртом.
Я славлю смерть во имя нашей жизни.
О мертвых мы поговорим потом.

1942 

И НЕТ БЕЗЫМЯННЫХ СОЛДАТ

Гремят над землею раскаты.
Идет за раскатом раскат.
Лежат под землею солдаты.
И нет безымянных солдат.

Солдаты в окопах шалели
И падали в смертном бою,
Но жизни своей не жалели
За горькую землю свою.

В родимую землю зарыты,
Там самые храбрые спят.
Глаза их Победой закрыты,
Их подвиг прекрасен и свят.

Зарница вечерняя меркнет.
В казарме стоит тишина.
Солдат по вечерней поверке
В лицо узнает старшина.

У каждого личное имя,
Какое с рожденья дают.
Равняясь незримо с живыми,
Погибшие рядом встают.

Одна у нас в жизни Присяга,
И Родина тоже одна.
Солдатского сердца отвага
И верность любви отдана.

Летят из далекого края,
Как ласточки, письма любви.
Ты вспомни меня, дорогая,
Ты имя мое назови.

Играют горнисты тревогу.
Тревогу горнисты трубят.
Уходят солдаты в дорогу.
И нет безымянных солдат.

1969 

ПЕСНЯ НЕЗНАКОМОЙ ДЕВОЧКЕ

                     О. Ф. Берггольц

Я нес ее в госпиталь. Пела
Сирена в потемках отбой,
И зарево после обстрела
Горело над черной Невой.

Была она, словно пушинка,
Безвольна, легка и слаба.
Сползла на затылок косынка
С прозрачного детского лба.

И мука бесцветные губы
Смертельным огнем запекла.
Сквозь белые сжатые зубы
Багровая струйка текла.

И капала тонко и мелко
На кафель капелью огня.
В приемном покое сиделка
Взяла эту жизнь у меня.

И жизнь приоткрыла ресницы,
Сверкнула подобно лучу,
Сказала мне голосом птицы: —
А я умирать не хочу...

И слабенький голос заполнил
Мое существо, как обвал.
Я памятью сердца запомнил
Лица воскового овал.

Жизнь хлещет метелью. И с краю
Летят верстовые столбы.
И я никогда не узнаю
Блокадной девчонки судьбы.

Осталась в живых она, нет ли?
Не видно в тумане лица.
Дороги запутаны. Петли
На петли легли без конца.

Но дело не в этом, не в этом.
Я с новой заботой лечу.
И слышу откуда-то, где-то:
— А я умирать не хочу...

И мне не уйти, не забыться.
Не сбросить тревоги кольцо.
Мне видится четко на лицах
Ее восковое лицо.

Как будто бы в дымке рассвета,
В неведомых мне округах,
Тревожная наша планета
Лежит у меня на руках.

И сердце пульсирует мелко,
Дрожит под моею рукой.
Я сам ее врач, и сиделка,
И тихий приемный покой.

И мне начинать перевязку,
Всю ночь в изголовье сидеть,
Рассказывать старую сказку,
С январской метелью седеть.

Глядеть на созвездья иные
Глазами земными в века.
И слушать всю ночь позывные
Бессменного сердца. Пока,

Пока она глаз не покажет,
И не улыбнется в тени,
И мне благодарно не скажет:
— Довольно. Иди отдохни.

 

СЧИТАЙТЕ МЕНЯ КОММУНИСТОМ!

Январский мороз разгорался лютей.
Стекались бессчетные толпы людей.
Всю ночь до рассвета, тревожно-остры,
На площади Красной горели костры.
Над ленинским гробом под медленный гул
Рабочий с винтовкой вставал в караул.
И твердо стоял. И летели к нему
Слова, согревавшие колкую тьму:
"Считайте
                меня
                         коммунистом!"

В неравном бою у Валдайских высот
Смертельно подбитый дымил самолет.
Под ним каруселью крутилась земля.
Вцепился в штурвал командир корабля.
Машину, подвластную крепкой руке,
Он бросил на танки фашистов в пике.
В дыму задыхаясь, кричал командир
В оглохший от гулких разрывов эфир:
"Считайте
               меня
                      коммунистом!"

Хозяин земли, трудовой человек -
Французский горняк, героический грек,
И негр из Техаса, и рурский шахтер,
За правду смертельный ведущие спор,
Всё чаще и чаще врагам говорят -
Слова эти громче разрывов гремят,
Сквозь дробь пулеметов и пенье свинца,
К великой борьбе окрыляя сердца:
"Считайте
              меня
                     коммунистом!"

Мне в жизни даны золотые права
На самые светлые в мире слова.
Я песней народу обязан служить!
Веселые песни о счастье сложить!
Я лучшие чувства словам передам,
Чтоб птицей летели слова по рядам,
Чтоб в сердце входила, чиста и строга,
На радость друзей, боевая строка,
Чтоб честные люди на светлой земле
Считали
           меня
                  коммунистом!

1949

 

ПУШКОВ

Нависло небо сизой глыбой,
Багровый дым, и рев, и стон.
Четвертый день пылает Выборг,
Со всех окраин подожжен.

А у меня из Армавира,
И, может, нужные весьма,
Лежат на имя командира
Четыре свежие письма.

Он их вернул мне, не читая:
«Ответь, мне некогда сейчас».
И я сажусь и отвечаю,
Как отвечал немало раз.

А что теперь,— когда, бушуя,
Замолк салют, растаял свет,—
Что этой ночью напишу я,
Когда Пушкова больше нет?

Когда остался холмик мерзлой,
Со снегом смешанной земли,
Откуда виден Выборг грозный,
Огнем подернутый вдали.

Я знаю, есть закон такой,
Мы все за одного в ответе:
Убьют меня — придет другой,
Убьют другого — встанет третий!

Но как об этом написать,
Как матери сказать про это?
Не шлите писем больше, мать,—
Вы не получите ответа.

1940

 

МОЙ ПОХОДНЫЙ КОТЕЛОК

Поднималась пыль густая
Вдоль проселочных дорог,
И стучал, не уставая,
Мой походный котелок.

Пела пуля в непогоду,
Смерти кровная сестра,
Я с тобой ходил в походы,
Спал и мерзнул у костра.

Из тебя в метель ночную —
Помнишь пушечный набат?—
Пил водицу снеговую
Насмерть раненый комбат.

И однажды на опушке —
Густы ели, снег глубок —
Недобитая «кукушка»
Мой пробила котелок,

После боя раным-рано,
Как умел я и как знал,
Боевые его раны
Красной медью заклепал.

И опять пошел в дорогу,
Дует ветер, путь далек.
И подсчитывает ногу
Мой походный котелок.

1940

 

* * *

Весь лагерь спит. Песок прохладой дышит.
И ночь плывет, торжественно тиха.
Она не замечает и не слышит
Походки легкой моего стиха.

Лишь на заливе, тину подминая,
Во всех своих желаниях вольна,
Упругий ритм стиха напоминая,
Ворочается сонная волна.

Восходит солнце, и ложатся тени,
Шиповник раскрывает лепестки,
И вздрагивают головы растений,
И к солнцу продираются ростки.

У финских сосен сизые верхушки
Совсем горят в лазоревом огне.
По-русски настоящая кукушка
Прожить два века обещает мне.

1940

 

СТИХИ О ШАЛАШЕ

Мелкий лес да болото. В лиловом огне горизонт.
Грохот взрывов, и дыма тяжелая грива;
Через два километра уже начинается фронт.
Облака раздробились в чешуйчатой ряби Разлива.

Нас мороз леденил, к нам в землянки врывалась вода.
Снег крутил, заметал переходы и щели,
Пели пули во тьме, и свистели в ночи провода,
Прорывались враги, и прорваться они не сумели.

Это воинов долг. Это подвиг решительный наш.
Это наше единство, горячая сила порыва.
Это видевший виды из веток сосновых шалаш.
Это Ленин здесь жил, в шалаше у скупого Разлива.

Разжигая костер, он, прищурясь, смотрел в темноту.
В лунном свете вода отливала холодною сталью.
Сквозь застенки и ссылки он нес золотую мечту,
И мечту эту вместе мы сделали крепкою явью.

Мы стоим на часах. Тишина. Из густой темноты
Только звезды сквозь тучи, и ветер, летящий над миром.
...Он обходит расчеты и, проверяя посты,
Подбодряет бойцов, наставленья дает командирам.

Мы не слышали слов, но мы чувствуем наверняка,
Что вот именно так, что иначе никак не бывает,—
Этот голос, и жест, и на запад простерта рука,
Непременно вперед, непременно вперед призывает!

Он приходит — победы решительный час.
Трубы грянут тревогу. Дорога крута и открыта.
Ленин вышел и встал. И, прищурившись, смотрит на нас.
Мелкий лес да болото. Бессмертный шалаш из гранита.

1942

 

* * *
                   Б. И. Пророкову

В моей душе живут два крика
И душу мне на части рвут.
Я встретил день войны великой
На полуострове Гангут.

Я жил в редакции под башней
И слушать каждый день привык
Непрекращающийся, страшный
Войны грохочущий язык.

Но под безумие тротила,
Сшибающего наповал,
Ко мне поэзия сходила
В покрытый плесенью подвал.

Я убегал за ней по следу,
Ее душой горяч и смел.
Ее глазами зрел Победу
И пел об этом, как умел.

Она вселяла веру в душу
И выводила из огня.
Война, каменья оглоушив,
Не оглоушила меня.

И я запомнил, как дрожала
Земля тревогою иной.
В подвале женщина рожала
И надрывалась за стеной.

Сквозь свист бризантного снаряда
Я уловил в какой-то миг
В огне, в войне, с войною рядом
Крик человека, первый крик.

Он был сильнее всех орудий,
Как будто камни и вода,
Как будто все земные люди
Его услышали тогда.

Он рос, как в чистом поле колос.
Он был, как белый свет, велик,
Тот, беззащитный, слабый голос,
Тот вечной жизни первый крик.

Года идут, и ветер дует
По-новому из-за морей.
А он живет, а он ликует
В душе моей, в судьбе моей.

Его я слышу в новом гуде
И сам кричу в туман и снег:
- Внимание, земные люди!
Сейчас родился Человек!

1959

 

* * *

Январь пришел, и снова в спину
Метет косматая пурга,
Седую русскую равнину,
Как в шубу, кутает в снега.

Ночь. Тишина. Крутая стужа.
И над родною стороной
Еще висит немецкий ужас
И ставит волосы копной.

Пожары гаснут на рассвете,
Земля бесправна и бела,
На виселицах тихий ветер
Качает стылые тела.

Вглядись - и ты узнаешь брата.
Еще вглядись - узнаешь мать.
Приходит грозная расплата.
Мы много ждали. Хватит ждать!

5 января 1943 года

 

СТИХИ ПОД НОВЫЙ, 1944 ГОД

1

Снег идет, и дождик косит,
Полусвет и полутьма.
Затянувшаяся осень,
Запоздалая зима.

В темной слякоти дороги,
У природы хмурый вид.
И меня редактор строгий
В пессимизме обвинит.

Скажет: трудишься напрасно
И разводишь, в свой черед,
Грусть-тоску на постном масле,
Да еще под Новый год.

В блиндаже, при тусклом свете,
Набок голову склоня,
Ты сидишь на табурете
У трескучего огня.

Спят товарищи на нарах,
И на тыщи верст кругом
В оглушительных ударах
Над землею ходит гром.

Над землею дымный чад,
Птицы вороны кричат.
Птицы вороны летают
Во Владимир, в Арзамас.
Там сегодня вспоминают,
Ждут и думают о нас.

Может, девка затужила,
Может, волос теребя,
Девка карты разложила
И гадает про тебя.

Мать приходит не для виду
К .позабытому попу.
Служит батя панихиду
За картошку и крупу.

Мы с тобой видали виды,
Все добудем, все возьмем!
Без попа и панихиды
Живы будем - не умрем!

Я одно тебе желаю,
Дорогой товарищ мой,
Кончить бой в средине мая,
В декабре - прийти домой.

Снег идет, и дождик косит,
Полусвет и полутьма.
Затянувшаяся осень,
Запоздалая зима.

 

2

Новый год идет равниной,
Белым инеем пыля,
Мима сломанной рябины,
Мимо выжженной калины,
Мимо взрытой луговины
Через минные поля.

Трубят трубы января.
От крутых предгорий Крыма,
В синем ветре, в клочьях дыма
Начинается заря.

Босиком идет по снегу,
Через белую Онегу,
Через топкие болота
Прямо к Мурманску идет.
На посту стоит пехота,
Наступает Новый год!

Новый год! От боя к бою
Мы сквозь гром идем с тобою,
Третий год его встречаем
В ожидании атак,
Спирту нет, так крепким чаем,
Чаю нет, так просто так.

Нам вперед идти, ребята.
Слава русского солдата -
Через дымные снега
Гнать равниною истертой
И добить в сорок четвертом
Окаянного врага.

Видишь, Родина за нами,
Впереди бушует пламя,
Горизонт в густой крови.
На последний бой кровавый,
Нас с надеждою и славой,
Мать-земля, благослови!

 

СОЛДАТСКИЙ РАЗГОВОР

Мы вновь собрались в тесный круг
У светлого огня.
Присядь поближе, старый друг,
И выслушай меня.

За днями дни - четвертый год -
Солдатский путь немал.
Пять суток бой, три дня поход,
На два часа привал.

Мы позабыли тишину,
Спокойный ход минут.
Смотри, а кажется, войну
Мы начинали тут.

Вот здесь мы приняли впервой
Отчаянный удар.
Шел на восток кровавый бой,
По ветру плыл пожар.

Мы шли от Риги сквозь туман,
Сквозь рытвины и рвы.
Мы навзничь падали от ран
В зеленый сон травы.

Тяжелый горизонт на треть-
В густой свинцовой мгле.
Как было тяжело смотреть
В лицо родной земле.

Она травинкою любой
Звала тебя, мой брат.
Мы встали огненной стеной,
За нами - Ленинград!

Там смерть ходила по пятам,
По рытвинам и рвам.
И если сам ты не был там,
То позавидуй нам.

Что мы тогда могли не спать
По пять ночей подряд,
Что мы сумели отстоять
Любимый Ленинград.

Мы ждали боя. Грянул бой!
Нас вихрем понесло.
Мы немцу всыпали с лихвой
По первое число.

Потом под Пулковом и Мгой
Прорвали злую тьму, -
И по второму, во второй
Мы всыпали ему.

Потом в метели и во мгле
Подряд и ночь и день
Мы шли по розовой золе, .
По пеплу деревень.

Летел по ветру, чист и свеж,
Скрип траков и подков.
Мы снова вышли на рубеж
Под Нарву и под Псков.

Душа солдатская чиста,
Готова в бой идти.
Ведут на старые места
Обратные пути.

Расчет гвардейский: жизнь за жизнь
Тройная кровь за кровь!
Мы снова в Таллин ворвались
И входим в Ригу вновь!

И вот опять на сотни лет
Знакомые места.
Все тот же мир. Все тот же свет
Походного костра.

Пусть вся земля лежит в крови,
Заря побед светла!
Живи, Эстония! Живи,
Свободная Литва!

И мой товарищ говорит
Заветное одно:
Раз в Ленинграде свет горит,
В Германии темно!

Октябрь 1944


* * *

Мы вглядывались молча в синеву,
Суровому дивясь великолепью.
Мы хлынули в упор через Неву.
За Ленинград! И с ходу, цепь за цепью,
Пуская в дело, крючья и багры,
Через колючку дьявольской работы,
Сквозь рытвины, воронки и бугры,
Сквозь брустверы мы хлынули на дзоты.

В дыму, в пыли мы видели лицо,
Мы голос слышали, что вечно неизменен.
И разлеталось вдребезги кольцо,
Блокада разворочена...
И Ленин
Встает перед глазами вдалеке,
Где облака по-северному седы,
Как у вокзала на броневике
Зовет вперед на новые победы.

21 января 1943 года

 

СОЛДАТСКАЯ ПЕСНЯ

Путь далек у нас с тобою,
Веселей, солдат, гляди!
Вьется знамя полковое,
Командиры впереди.

Солдаты, в путь, в путь, в путь!
А для тебя, родная,
Есть почта полевая.
Прощай! Труба зовет,
Солдаты — в поход!

Каждый воин, парень бравый,
Смотрит соколом в строю.
Породнились мы со славой,
Славу добыли в бою.

Пусть враги запомнят это:
Не грозим, а говорим.
Мы прошли с тобой полсвета.
Если надо — повторим.

Солдаты, в путь, в путь, в путь!
А для тебя, родная,
Есть почта полевая.
Прощай! Труба зовет,
Солдаты — в поход!

1954

 

АЛЕКСАНДР КОСТРУБО

Два взрыва слева. Восемь справа.
Столбы земли. Столбы огня.
Горят деревья. Никнут травы,
И глухо ухает броня.

А он врывается, неистов,
Через траншеи и кусты,
Ошеломляюще и быстро,
Передовые смяв посты.

Вперед в пробитые пролеты,
Настойчив и неукротим.
И части приданной пехоты
Сквозь грохот движутся за ним.

Гремит "ура". Рубеж за нами,
Враги бегут. И вновь уже
Фигура крепкая сквозь пламя
Зовет на новом рубеже.

Враги отходят, пятясь, пятясь,
За новый ров, за косогор.
Еще стремительнее натиск,
Еще стремительней напор.

Земля в клочки, и крови сгустки.
Чадит пороховой угар.
Вот это наш! Вот это русский
Ошеломляющий удар!

Еще дымится поле брани.
Входя, пошатываясь, в штаб,
Он понял, видимо, что ранен,
Что удивительно ослаб.

От боли стискивая зубы,
Он у стола штабного встал.
- Умеешь воевать, Кострубо! -
Сказал навстречу генерал.

Октябрь 1942

 

НАШИ ПЕСНИ СПЕТЫ НА ВОЙНЕ

Седина отсчитывает даты,
И сквозит тревогою уют.
В одиночку старые солдаты
Песни позабытые поют.

Может, так, а может, к непогоде
Ноют раны у седых солдат.
Песни тоже вроде бы не в моде,
Вроде устарели, говорят.

Может быть, и мы и песни стары.
Высохла кровавая роса.
Новое под перебор гитары
Новые выводят голоса.

Легкие и свежие. Обиде
Не копиться, не кипеть во мне.
Наши песни спеты в лучшем виде,
Наши песни спеты на войне.

Там, где переходы и завалы,
Рваная колючка на столбах,
Умирали наши запевалы
С недопетой песней на губах.

С недопетой песней умирали,
Улыбаясь солнцу и весне.
И ко мне из неоглядной дали
Песня выплывает в полусне.

Песне что - звенеть на вольной воле,
До звезды вытягивая нить.
Только мне какой-то смутной боли,
Что ни делай, не угомонить.

И не надо! Ты меня не трогай.
У Победы тоже боль своя.
А тебе своей идти дорогой
И с девчонкой слушать соловья.

Он поет. Вовсю поет в подлеске.
Ночь тиха. Вселенная глуха.
Над ручьем пушистые подвески
Осыпает старая ольха.

Звезды затихают в хороводе,
Соловьи выводят соловьят.
Может, так, а может, к непогоде
Нынче ноют раны у солдат.

1964

 

* * *

Я воевал, и, знать, недаром
Война вошла в мои глаза.
Закат мне кажется пожаром,
Артподготовкою — гроза.

На взгорье спелая брусника
Горячей кровью налилась.
Поди, попробуй, улови-ка
И объясни мне эту связь.

Года идут, и дни мелькают,
Но до сих пор в пустой ночи
Меня с постели поднимают
Страды военной трубачи.

Походным маршем дышат ямбы,
Солдатским запахом дорог,
Я от сравнений этих сам бы
Освободился, если б мог.

И позабыл, во имя мира,
Как мерз в подтаявшем снегу,
Как слушал голос командира,
Но, что поделать, — не могу!

Подходят тучи, как пехота,
От моря серою волной.
И шпарит, как из пулемета,
По крыше дождик проливной.

1955

 

* * *

Октябрь. И, ночью нарастая,
Совсем не летняя, не та,
Ползет осенняя, густая,
Обманчивая темнота.

Дожди, как обмороки. Слякоть.
Промозглая сырая мгла.
Нас ждут. О нас устали плакать.
Нас ждут, как света и тепла.

Нас ждут. Всем сердцем верят просто,
Что мы придем, что близок час.
Нас ждут и Новгород и Остров,
В Смоленске ожидают нас.

И, старенький платок кусая,
Упрямо глядя на восток,
Ждет молча девочка босая
На перекрестке трех дорог.

Нас ждут любимые и жены,
В товарный загнаны вагон.
Соединяются вагоны,
И трогается эшелон.

Нас в приступе горячей веры
Земля в золе зовет сама:
Встает над ней туманом серым,
Тяжелым пологом зима.

Вперед! Пути иного нету.
Пути к грядущему ясны.
Идите, вестники рассвета!
Завоеватели весны!

Октябрь 1942

 

* * *

Мне все здесь дорого и свято,
У черных Пулковских высот:
Могила русского солдата,
На желтом бруствере осот;

Мать-мачехой и повиликой
С боков обросший капонир;
Перевороченный и дикий,
Какой-то первозданный мир;

Кирпичная щербатая стена,
Моих друзей простые имена.
Мне хочется, чтоб девушки и дети
Пришли сюда на утреннем рассвете,

Чтоб день был светел, чтобы ветер тих,
Чтоб солнце золотилось на дороге.
...Забудь свои печали и тревоги,-
Здесь мертвые спокойны за живых.

1945

 

* * *

               Посвящено Сергею Наровчатову

Еще один однополчанин
В дорогу вечности отчалил.
Ушел еще один Солдат.
К оставленному поколенью,
Туда, на сорок лет назад.

Ушел к друзьям любви и чести,
Чтоб навсегда остаться вместе
На рубежах сторожевых.
Ушел связным времен и веры,
Примером мужества без меры,
Надеждой мертвых и живых.

Он был воистину Поэтом.
Пусть жизнь печалится об этом.
И пусть не тронет никогда
Его судьбы и жизни дело,
Осуществленное умело,
Забвенья горькая вода.

 

ВДОГОНКУ УПЛЫВАЮЩЕЙ ПО НЕВЕ ЛЬДИНЕ

Был год сорок второй,
Меня шатало
От голода,
От горя,
От тоски.
Но шла весна —
Ей было горя мало
До этих бед.

Разбитый на куски,
Как рафинад сырой и ноздреватый,
Под голубой Литейного пролет,
Размеренно раскачивая латы,
Шел по Неве с Дороги жизни лед.

И где-то там
Невы посередине,
Я увидал с Литейного моста
На медленно качающейся льдине —
Отчетливо
Подобие креста.

А льдинка подплывала,
За быками
Перед мостом замедлила разбег.
Крестообразно,
В стороны руками,
Был в эту льдину впаян человек.

Нет, не солдат, убитый под Дубровкой
На окаянном «Невском пятачке»,
А мальчик,
По-мальчишески неловкий,
В ремесленном кургузном пиджачке.

Как он погиб на Ладоге,
Не знаю.
Был пулей сбит или замерз в метель.

...По всем морям,
Подтаявшая с краю,
Плывет его хрустальная постель.

Плывет под блеском всех ночных созвездий,
Как в колыбели,
На седой волне.

...Я видел мир,
Я полземли изъездил,
И время душу раскрывало мне.

Смеялись дети в Лондоне.
Плясали
В Антафагасте школьники.
А он
Все плыл и плыл в неведомые дали,
Как тихий стон
Сквозь материнский сон.

Землятресенья встряхивали суши.
Вулканы притормаживали пыл.
Ревели бомбы.
И немели души.
А он в хрустальной колыбели плыл.

Моей душе покоя больше нету.
Всегда,
Везде,
Во сне и наяву,
Пока я жив,
Я с ним плыву по свету,
Сквозь память человечеству плыву.

1966, Москва

 

САМСОН

Я в Петергофе не был никогда.
И вот сейчас брожу среди развалин,
Где красный щебень по земле развален,
Где на столбах обвисли провода;

Где голые безрукие деревья
Стоят, как привиденья из поверья;
Где старый храм с глазницами пустыми,
Где пахнет мертвым запахом пустыни,

Где дикая ночная тишина
Назойлива и смысла лишена.
Мне кажется, когда глаза закрою:
Песчаный берег, залитый волною,

Граненые хрустальные стаканы,
Прозрачное холодное вино,
До синих звезд летящие фонтаны...
В мечтах и снах нам многое дано.

Когда жива мечта, я не поверю
В ничем не поправимую потерю.

Пусть в явь земную переходит сон!
Я вижу ясно, как на поле сечи
Идет, крутые разгибая плечи,
Неистовый, разгневанный Самсон.

1944

 

* * *

По щебню пулковских расщелин
Окоп взбирался на окоп.
...Опять зениткою нацелен
В ночное небо телескоп.

Там солнца плавятся в пожарах,
И там, загадочна досель,
Как на прицеле, в окулярах
Дрожит космическая цель.

Астроном мыслью путь проделал
В необозримый мир планет,
И как вселенной нет предела,
Мечте его предела нет.

И за мечтою этой смело,
Опережая чудеса,
Ракеты трепетное тело
С земли рванется в небеса.

Оно пройдет потоком света,
Меж звезд сияя горячо.
...Снежинка — малая планета —
Ему садится на плечо.

1955

 

ВЧЕРА БЫЛА ВОЙНА

Был этот день торжественен и ярок,
И синева густа и глубока.
Литые кони триумфальных арок
Копытами взбивали облака.

Как будто солнце было заказное
На этот день. И музыка плыла.
Весь город цвел. Пылал в звенящем зное,
До облаков вздымая купола.

Он весь в цветах. Он весь в знаменах. В громе
Военных маршей. Гулок и глазаст,
Он ничего сейчас не знает, кроме
Той радости, которой не отдаст.

Гремели танки мостовой торцовой,
В движении стремительно легки.
Во всю длину на площади Дворцовой
Равняли строй гвардейские полки.

Так вот оно, прошедшее все беды,
Ни перед чем не падавшее ниц,
Суровое величие Победы.
Мельканье касок, загорелых лиц

И потных плеч. Тяжелых плеч солдата.
Колонна за колонной. Без конца.
И ни души знакомой. А когда-то
Я здесь служил. Знал каждого бойца.

Но не ищи. Но сколько б ни искал,
Здесь не найдешь. Напрасная работа.
Друзья остались у гангутских скал.
Под Марьином. В синявинских болотах.

Под Красным Бором спят друзья мои.
Под Нарвою. Под Выборгом. И в пущах
Курляндии. Окончены бои.
И мертвые спокойны за живущих.

И грустно мне. Но мысль моя чиста.
Как будто вновь я шел от боя к бою.
В дыму сражений грозные места
Сегодня развернулись предо мною...

 

* * *

Какая нива встанет на местах,
Где вся земля в могилах и крестах,
Где солнце поднимается во мгле?
Но мы живем на зависть всей земле!
И дерзости в простых сердцах у нас
Огонь неистребимый не угас.
Хочу, чтоб мысль и кровь друзей моих
Вошли в суровый откровенный стих,
Чтоб он неправдою не оскорбил
Торжественную тишину могил,
Чтоб он вошел как равный в честный круг
Моих друзей.

1945

 

СНЕГИРИ

Эта память опять от зари до зари
Беспокойно листает страницы
И мне снятся всю ночь на снегу снегири
В белом инее красные птицы

Белый полдень стоит над Вороньей горой
Где оглохла зима от обстрела
Где на рваную землю на снег голубой
Снегириная стая слетела

От переднего края раскаты гремят
Похоронки доходят до тыла
Под Вороньей горою погибших солдат
Снегириная стая накрыла

Мне все снятся военной поры пустыри
Где судьба нашей юности спета
И летят снегири и летят снегири
Через память мою до рассвета

1945