Александр Твардовский

 

        Василий Тёркин

              Часть 8 - 14
 

   8. Гармонь

По дороге прифронто?вой,
Запоясан, как в строю,
Шёл боец в шинели новой,
Догонял свой полк стрелковый,
Роту первую свою.


Шёл легко и даже браво
По причине по такой,
Что махал своею правой,
Как и левою рукой.


Отлежался. Да к тому же
Щёлкал по лесу мороз,
Защемлял в пути всё туже,
Подгонял, под мышки нёс.


Вдруг – сигнал за поворотом,
Дверцу выбросил шофёр,
Тормозит:
– Садись, пехота,
Щёки снегом бы натёр.


Далёко ль?
– На фронт обратно.
Руку вылечил.
– Понятно.
Не герой?
– Покамест нет.
– Доставай тогда кисет.


Курят, едут. Гроб – дорога.
Меж сугробами – туннель.
Чуть ли что, свернёшь немного,
Как свернул – снимай шинель.


– Хорошо – как есть лопата.
– Хорошо, а то беда.
– Хорошо – свои ребята.
– Хорошо, да как когда.


Грузовик гремит трёхтонный,
Вдруг колонна впереди.
Будь ты пеший или конный,
А с машиной – стой и жди.


С толком пользуйся стоянкой.
Разговор – не разговор.
Наклонился над баранкой, —
Смолк шофёр,
Заснул шофёр.


Сколько суток полусонных,
Сколько вёрст в пурге слепой
На дорогах занесённых
Он оставил за гобой…


От глухой лесной опушки
До невидимой реки —
Встали танки, кухни, пушки,
Тягачи, грузовики,
Легковые – криво, косо,
В ряд, не вряд, вперёд-назад,
Гусеницы и колёса
На снегу ещё визжат.


На просторе ветер резок,
Зол мороз вблизи железа,
Дует в душу, входит в грудь —
Не дотронься как-нибудь.


– Вот беда: во всей колонне
Завалящей нет гармони,
А мороз – ни стать, ни сесть…


Снял перчатки, трёт ладони,
Слышит вдруг:
– Гармонь-то есть.


Уминая снег зернистый,
Впеременку – пляс не пляс —
Возле танка два танкиста
Греют ноги про запас.


– У кого гармонь, ребята?
– Да она-то здесь, браток… —
Оглянулся виновато
На водителя стрелок.


– Так сыграть бы на дорожку?
– Да сыграть – оно не вред.
– В чём же дело? Чья гармошка?
– Чья была, того, брат, нет…


И сказал уже водитель
Вместо друга своего:
– Командир наш был любитель…
Схоронили мы его.


– Так… – С неловкою улыбкой
Поглядел боец вокруг,
Словно он кого ошибкой,
Нехотя обидел вдруг.


Поясняет осторожно,
Чтоб на том покончить речь:
– Я считал, сыграть-то можно,
Думал, что ж её беречь.


А стрелок:
– Вот в этой башне
Он сидел в бою вчерашнем…
Трое – были мы друзья.


– Да нельзя так уж нельзя.
Я ведь сам понять умею,
Я вторую, брат, войну…
И ранение имею,
И контузию одну.
И опять же – посудите —
Может, завтра – с места в бой…


– Знаешь что, – сказал водитель, —
Ну, сыграй ты, шут с тобой.


Только взял боец трёхрядку,
Сразу видно – гармонист.
Для началу, для порядку
Кинул пальцы сверху вниз.


Позабытый деревенский
Вдруг завёл, глаза закрыв,
Стороны родной смоленской
Грустный памятный мотив,


И от той гармошки старой,
Что осталась сиротой,
Как-то вдруг теплее стало
На дороге фронтовой.


От машин заиндевелых
Шёл народ, как на огонь.
И кому какое дело,
Кто играет, чья гармонь.


Только двое тех танкистов,
Тот водитель и стрелок,
Все глядят на гармониста —
Словно что-то невдомёк.


Что-то чудится ребятам,
В снежной крутится пыли.
Будто виделись когда-то,
Словно где-то подвезли…


И, сменивши пальцы быстро,
Он, как будто на заказ,
Здесь повёл о трёх танкистах,
Трёх товарищах рассказ.


Не про них ли слово в слово,
Не о том ли песня вся.
И потупились сурово
В шлемах кожаных друзья.


А боец зовёт куда-то,
Далеко, легко ведёт.
– Ах, какой вы все, ребята,
Молодой ещё народ.


Я не то ещё сказал бы, —
Про себя поберегу.
Я не так ещё сыграл бы, —
Жаль, что лучше не могу.


Я забылся на минутку,
Заигрался на ходу,
И давайте я на шутку
Это всё переведу.


Обогреться, потолкаться
К гармонисту все идут.
Обступают.
– Стойте, братцы,
Дайте на руки подуть.


– Отморозил парень пальцы, —
Надо помощь скорую.
– Знаешь, брось ты эти вальсы,
Дай-ка ту, которую…


И опять долой перчатку,
Оглянулся молодцом
И как будто ту трёхрядку
Повернул другим концом.


И забыто – не забыто,
Да не время вспоминать,
Где и кто лежит убитый
И кому ещё лежать.


И кому траву живому
На земле топтать потом,
До жены прийти, до дому, —
Где жена и где тот дом?


Плясуны на пару пара
С места кинулися вдруг.
Задышал морозным паром,
Разогрелся тесный круг.


– Веселей кружитесь, дамы!
На носки не наступать!


И бежит шофёр тот самый,
Опасаясь опоздать.


Чей кормилец, чей поилец,
Где пришёлся ко двору?
Крикнул так, что расступились:
– Дайте мне, а то помру!..


И пошёл, пошёл работать,
Наступая и грозя,
Да как выдумает что-то,
Что и высказать нельзя.


Словно в праздник на вечёрке
Половицы гнёт в избе,
Прибаутки, поговорки
Сыплет под ноги себе.


Подаёт за штукой штуку:
– Эх, жаль, что нету стуку,
Эх, друг,
Кабы стук,
Кабы вдруг —
Мощёный круг!
Кабы валенки отбросить,
Подковаться на каблук,
Припечатать так, чтоб сразу
Каблуку тому – каюк!


А гармонь зовёт куда-то,
Далёко, легко ведёт…


Нет, какой вы все, ребята,
Удивительный народ.


Хоть бы что ребятам этим,
С места – в воду и в огонь.
Всё, что может быть на свете,
Хоть бы что – гудит гармонь.


Выговаривает чисто,
До души доносит звук.
И сказали два танкиста
Гармонисту:
– Знаешь, друг…
Не знакомы ль мы с тобою?
Не тебя ли это, брат,
Что-то помнится, из боя
Доставляли мы в санбат?
Вся в крови была одёжа,
И просил ты пить да пить…


Приглушил гармонь:
– Ну что же,
Очень даже может быть.


– Нам теперь стоять в ремонте.
У тебя маршрут иной.
– Это точно…
– А гармонь-то,
Знаешь что, – бери с собой.


Забирай, играй в охоту,
В этом деле ты мастак,
Весели свою пехоту.
– Что вы, хлопцы, как же так?..


– Ничего, – сказал водитель, —
Так и будет. Ничего.
Командир наш был любитель,
Это – память про него…


И с опушки отдалённой
Из-за тысячи колёс
Из конца в конец колонны:
«По машинам!» – донеслось.


И опять увалы, взгорки,
Снег да ёлки с двух сторон…
Едет дальше Вася Тёркин, —
Это был, конечно, он.

   9. Два солдата

В поле вьюга-завируха,
В трёх верстах гудит война.
На печи в избе старуха,
Дед-хозяин у окна.


Рвутся мины. Звук знакомый
Отзывается в спине.
Это значит – Тёркин дома,
Тёркин снова на войне.


А старик как будто ухом
По привычке не ведёт.
– Перелёт! Лежи, старуха. —
Или скажет:
– Недолёт…


На печи, забившись в угол,
Та следит исподтишка
С уважительным испугом
За повадкой старика,


С кем жила – не уважала,
С кем бранилась на печи,
От кого вдали держала
По хозяйству все ключи.


А старик, одевшись в шубу
И в очках подсев к столу,
Как от клюквы, кривит губы —
Точит старую пилу.


– Вот не режет, точишь, точишь,
Не берёт, ну что ты хочешь!.. —
Тёркин встал:
– А может, дед,
У неё развода нет?


Сам пилу берёт:
– А ну-ка… —
И в руках его пила,
Точно поднятая щука,
Острой спинкой повела.


Повела, повисла кротко.
Тёркин щурится:
– Ну, вот.
Поищи-ка, дед, разводку,
Мы ей сделаем развод.


Посмотреть – и то отрадно:
Завалящая пила
Так-то ладно, так-то складно
У него в руках прошла.


Обернулась – и готово.
– На-ко, дед, бери, смотри.
Будет резать лучше новой,
Зря инстру?мент не кори.


И хозяин виновато
У бойца берёт пилу.
– Вот что значит мы, солдаты, —
Ставит бережно в углу.


А старуха:
– Слаб глазами.
Стар годами мой солдат.
Поглядел бы, что с часами,
С той войны ещё стоят…


Снял часы, глядит: машина,
Точно мельница, в пыли.
Паутинами пружины
Пауки обволокли.


Их повесил в хате новой
Дед-солдат давным-давно:
На стене простой сосновой
Так и светится пятно.


Осмотрев часы детально, —
Всё ж часы, а не пила, —
Мастер тихо и печально
Посвистел:
– Плохи дела…


Но куда-то шильцем сунул,
Что-то высмотрел в пыли,
Внутрь куда-то дунул, плюнул, —
Что ты думаешь, – пошли!


Крутит стрелку, ставит пятый,
Час – другой, вперёд – назад.
– Вот что значит мы, солдаты.
Прослезился дед-солдат.


Дед растроган, а старуха,
Отслонив ладонью ухо,
С печки слушает:
– Идут!
– Ну и парень, ну и шут…


Удивляется. А парень
Услужить ещё не прочь.
– Может, сало надо жарить?
Так опять могу помочь.


Тут старуха застонала:
– Сало, сало! Где там сало…


Тёркин:
– Бабка, сало здесь.
Не был немец – значит, есть!


И добавил, выжидая,
Глядя под ноги себе:
– Хочешь, бабка, угадаю,
Где лежит оно в избе?


Бабка охнула тревожно,
Завозилась на печи.
– Бог с тобою, разве можно…
Помолчи уж, помолчи.


А хозяин плутовато
Гостя под локоть тишком:
– Вот что значит мы, солдаты,
А ведь сало под замком.


Ключ старуха долго шарит,
Лезет с печки, сало жарит
И, страдая до конца,
Разбивает два яйца.


Эх, яичница! Закуски
Нет полезней и прочней.
Полагается по-русски
Выпить чарку перед ней.


– Ну, хозяин, понемножку,
По одной, как на войне.
Это доктор на дорожку
Для здоровья выдал мне.


Отвинтил у фляги крышку:
– Пей, отец, не будет лишку.


Поперхнулся дед-солдат.
Подтянулся:
– Виноват!..


Крошку хлебушка понюхал.
Пожевал – и сразу сыт.


А боец, тряхнув над ухом
Тою флягой, говорит:
– Рассуждая так ли, сяк ли,
Всё равно такою каплей
Не согреть бойца в бою.
Будьте живы!
– Пейте.
– Пью…


И сидят они по-братски
За столом, плечо в плечо.
Разговор ведут солдатский,
Дружно спорят, горячо.


Дед кипит:
– Позволь, товарищ.
Что ты валенки мне хвалишь?
Разреши-ка доложить.
Хороши? А где сушить?


Не просушишь их в землянке,
Нет, ты дай-ка мне сапог,
Да суконные портянки
Дай ты мне – тогда я бог!


Снова где-то на задворках
Мёрзлый грунт боднул снаряд.
Как ни в чём – Василий Тёркин,
Как ни в чём – старик солдат.


– Эти штуки в жизни нашей, —
Дед расхвастался, – пустяк!
Нам осколки даже в каше
Попадались. Точно так.
Попадёт, откинешь ложкой,
А в тебя – так и мертвец.
– Но не знали вы бомбёжки,
Я скажу тебе, отец.


– Это верно, тут наука,
Тут напротив не попрёшь.
А скажи, простая штука
Есть у вас?
– Какая?
– Вошь.


И, макая в сало коркой,
Продолжая ровно есть,
Улыбнулся вроде Тёркин
И сказал
– Частично есть…


– Значит, есть? Тогда ты – воин,
Рассуждать со мной достоин.
Ты – солдат, хотя и млад,
А солдат солдату – брат.


И скажи мне откровенно,
Да не в шутку, а всерьёз.
С точки зрения военной
Отвечай на мой вопрос.
Отвечай: побьём мы немца
Или, может, не побьём?


– Погоди, отец, наемся,
Закушу, скажу потом.


Ел он много, но не жадно,
Отдавал закуске честь,
Так-то ладно, так-то складно,
Поглядишь – захочешь есть.


Всю зачистил сковородку,
Встал, как будто вдруг подрос,
И платочек к подбородку,
Ровно сложенный, поднёс.
Отряхнул опрятно руки
И, как долг велит в дому,
Поклонился и старухе
И солдату самому.
Молча в путь запоясался,
Осмотрелся – все ли тут?
Честь по чести распрощался,
На часы взглянул: идут!
Всё припомнил, всё проверил,
Подогнал и под конец
Он вздохнул у самой двери
И сказал:
– Побьём, отец…


В поле вьюга-завируха,
В трёх верстах гремит война.
На печи в избе – старуха.
Дед-хозяин у окна.


В глубине родной России,
Против ветра, грудь вперёд,
По снегам идёт Василий
Тёркин. Немца бить идёт.

   10. О потере

Потерял боец кисет,
Заискался, – нет и нет.


Говорит боец:
– Досадно.
Столько вдруг свалилось бед:
Потерял семью. Ну, ладно.
Нет, так на? тебе – кисет!


Запропастился куда-то,
Хвать-похвать, пропал и след.
Потерял и двор и хату.
Хорошо. И вот – кисет.


Кабы годы молодые,
А не целых сорок лет…
Потерял края родные,
Всё на свете и кисет.


Посмотрел с тоской вокруг:
– Без кисета, как без рук.
В неприютном школьном доме
Мужики, не детвора.
Не за партой – на соломе,
Перетёртой, как костра?.


Спят бойцы, кому досуг.
Бородач горюет вслух:


– Без кисета у махорки
Вкус не тот уже. Слаба!
Вот судьба, товарищ Тёркин. —
Тёркин:
– Что там за судьба!


Так случиться может с каждым, —
Возразил бородачу, —
Не такой со мной однажды
Случай был. И то молчу.


И молчит, сопит сурово.
Кое-где привстал народ.
Из мешка из вещевого
Тёркин шапку достаёт.


Просто шапку меховую,
Той подругу боевую,
Что сидит на голове.
Есть одна. Откуда две?


– Привезли меня на танке, —
Начал Тёркин, – сдали с рук.
Только нет моей ушанки,
Непорядок чую вдруг.


И не то чтоб очень зябкий, —
Просто гордость у меня.
Потому, боец без шапки —
Не боец. Как без ремня.


А девчонка перевязку
Нежно делает, с опаской,
И, видать, сама она
В этом деле зелена.


– Шапку, шапку мне, иначе
Не поеду! – Вот дела.
Так кричу, почти что плачу,
Рана трудная была.


А она, девчонка эта,
Словно «баюшки-баю»:
– Шапки вашей, – молвит, – нету,
Я вам шапку дам свою.


Наклонилась и надела.
– Не волнуйтесь, – говорит
И своей ручонкой белой
Обкололась: был небрит.


Сколько в жизни всяких шапок
Я носил уже – не счесть,
Но у этой даже запах
Не такой какой-то есть…


– Ишь ты, выдумал примету.
– Слышал звон издалека.
– А зачем ты шапку эту
Сохраняешь?
– Дорога?.


Дорога бойцу, как память.
А ещё сказать могу
По секрету, между нами, —
Шапку с целью берегу.


И в один прекрасный вечер
Вдруг случится разговор:
«Разрешите вам при встрече
Головной вручить убор…»


Сам привстал Василий с места
И под смех бойцов густой,
Как на сцене, с важным жестом
Обратился будто к той,
Что пять слов ему сказала,
Что таких ребят, как он,
За войну перевязала,
Может, целый батальон.


– Ишь, какие знает речи,
Из каких политбесед:
«Разрешите вам при встрече…»
Вон тут что. А ты – кисет.


– Что ж, понятно, холостому
Много лучше на войне:
Нет тоски такой по дому,
По детишкам, по жене.


– Холостому? Это точно.
Это ты как угадал.
Но поверь, что я нарочно
Не женился. Я, брат, знал!


– Что ты знал! Кому другому
Знать бы лучше наперёд,
Что уйдёт солдат из дому,
А война домой придёт.


Что пройдёт она потопом
По лицу земли живой
И заставит рыть окопы
Перед самою Москвой.
Что ты знал!..
– А ты постой-ка,
Не гляди, что с виду мал,
Я не столько,
Не полстолько, —
Четверть столько! —
Только знал.


– Ничего, что я в колхозе,
Не в столице курс прошёл.
Жаль, гармонь моя в обозе,
Я бы лекцию прочёл.


Разреши одно отметить,
Мой товарищ и сосед:
Сколько лет живём на свете?
Двадцать пять! А ты – кисет.


Бородач под смех и гомон
Роет вновь труху-солому,
Перещупал всё вокруг:
– Без кисета, как без рук…


– Без кисета, несомненно,
Ты боец уже не тот.
Раз кисет – предмет военный,
На-ко мой, не подойдёт?


Принимай, я – добрый парень.
Мне не жаль. Не пропаду.
Мне ещё пять штук подарят
В наступающем году.


Тот берёт кисет потёртый,
Как дитя, обновке рад…


И тогда Василий Тёркин
Словно вспомнил:
– Слушай, брат,


Потерять семью не стыдно —
Не твоя была вина.
Потерять башку – обидно,
Только что ж, на то война.


Потерять кисет с махоркой,
Если некому пошить, —
Я не спорю, – тоже горько,
Тяжело, но можно жить,
Пережить беду-проруху,
В кулаке держать табак,
Но Россию, мать-старуху,
Нам терять нельзя никак.


Наши деды, наши дети,
Наши внуки не велят.
Сколько лет живём на свете?
Тыщу?.. Больше! То-то, брат!


Сколько жить ещё на свете, —
Год, иль два, иль тащи лет, —
Мы с тобой за всё в ответе.
То-то, врат! А ты – кисет…

   11. Поединок

Немец был силён и ловок,
Ладно скроен, крепко сшит,
Он стоял, как на подковах,
Не пугай – не побежит.


Сытый, бритый, бережёный,
Дармовым добром кормлённый,
На войне, в чужой земле
Отоспавшийся в тепле.


Он ударил, не стращая,
Бил, чтоб сбить наверняка.
И была как кость большая
В русской варежке рука…


Не играл со смертью в прятки, —
Взялся – бейся и молчи, —
Тёркин знал, что в этой схватке
Он слабей: не те харчи.


Есть войны закон не новый:
В отступленье – ешь ты вдоволь,
В обороне – так ли сяк,
В наступленье – натощак.


Немец стукнул так, что челюсть
Будто вправо подалась.
И тогда боец, не целясь,
Хряснул немца промеж глаз.


И ещё на снег не сплюнул
Первой крови злую соль,
Немец снова в санки сунул
С той же силой, в ту же боль.


Так сошлись, сцепились близко,
Что уже обоймы, диски,
Автоматы – к чёрту, прочь!
Только б нож и мог помочь.


Бьются двое в клубах пара,
Об ином уже не речь, —
Ладит Тёркин от удара
Хоть бы зубы заберечь.


Но покуда Тёркин санки
Сколько мог
В бою берёг,
Двинул немец, точно штангой,
Да не в санки,
А под вздох.


Охнул Тёркин: плохо дело,
Плохо, думает боец.
Хорошо, что лёгок телом —
Отлетел. А то б – конец…


Устоял – и сам с испугу
Тёркин немцу дал леща,
Так что собственную руку
Чуть не вынес из плеча.


Чёрт с ней! Рад, что не промазал,
Хоть зубам не полон счёт,
Но и немец левым глазом
Наблюденья не ведёт.


Драка – драка, не игрушка!
Хоть огнём горит лицо,
Но и немец красной юшкой
Разукрашен, как яйцо.


Вот он-в полвершке – противник.
Носом к носу. Теснота.
До чего же он противный —
Дух у немца изо рта.


Злобно Тёркин сплюнул кровью,
Ну и запах! Валит с ног.
Ах ты, сволочь, для здоровья,
Не иначе, жрёшь чеснок!


Ты куда спешил – к хозяйке?
Матка, млеко? Матка, яйки?
Оказать решил нам честь?
Подавай! А кто ты есть,


Кто ты есть, что к нашей бабке
Заявился на порог,
Не спросясь, не скинув шапки
И не вытерши сапог?


Со старухой сладить в силе?
Подавай! Нет, кто ты есть,
Что должны тебе в России
Подавать мы пить и есть?


Не калека ли убогий,
Или добрый человек —
Заблудился
По дороге,
Попросился
На ночлег?


Добрым людям люди рады.
Нет, ты сам себе силён,
Ты наводишь
Свой порядок.
Ты приходишь —
Твой закон.


Кто ж ты есть? Мне толку нету,
Чей ты сын и чей отец.
Человек по всем приметам, —
Человек ты? Нет. Подлец!


Двое топчутся по кругу,
Словно пара на кругу,
И глядят в глаза друг другу:
Зверю – зверь и враг – врагу.


Как на древнем поле боя,
Грудь на грудь, что щит на щит, —
Вместо тысяч бьются двое,
Словно схватка всё решит.


А вблизи от деревушки,
Где застал их свет дневной,
Самолёты, танки, пушки
У обоих за спиной.


Но до боя нет им дела,
И ни звука с тех сторон.
В одиночку – грудью, телом
Бьётся Тёркин, держит фронт.


На печальном том задворке,
У покинутых дворов
Держит фронт Василий Тёркин,
В забытьи глотая кровь.


Бьётся насмерть парень бравый,
Так что дым стоит сырой,
Словно вся страна-держава
Видит Тёркина:
– Герой!


Что страна! Хотя бы рота
Видеть издали могла,
Какова его работа
И какие тут дела.


Только Тёркин не в обиде.
Не затем на смерть идёшь,
Чтобы кто-нибудь увидел.
Хорошо б. А нет – ну что ж…


Бьётся насмерть парень бравый —
Так, как бьются на войне.
И уже рукою правой
Он владеет не вполне.


Кость гудит от раны старой,
И ему, чтоб крепче бить,
Чтобы слева класть удары,
Хорошо б левшою быть.


Бьётся Тёркин,
В драке зоркий,
Утирает кровь и пот.
Изнемог, убился Тёркин,
Но и враг уже не тот.


Далеко не та заправка,
И побита морда вся,
Словно яблоко-полявка,
Что иначе есть нельзя.


Кровь – сосульками. Однако
В самый жар вступает драка.


Немец горд.
И Тёркин горд.
– Раз ты пёс, так я – собака,
Раз ты чёрт,
Так сам я – чёрт!


Ты не знал мою натуру,
А натура – первый сорт.
В клочья шкуру —
Тёркин чуру
Не попросит. Вот где чёрт!


Кто одной боится смерти —
Кто плевал на сто смертей.
Пусть ты чёрт. Да наши черти
Всех чертей
В сто раз чертей.


Бей, не милуй. Зубы стисну,
А убьёшь, так и потом
На тебе, как клещ, повисну,
Мёртвый буду на живом.


Отоспись на мне, будь ласков,
Да свали меня вперёд.


Ах, ты вон как! Драться каской?
Ну не подлый ли народ!


Хорошо же! —
И тогда-то,
Злость и боль забрав в кулак,
Незаряженной гранатой
Тёркин немца – с левой – шмяк!


Немец охнул и обмяк…


Тёркин ворот нараспашку,
Тёркин сел, глотает снег,
Смотрит грустно, дышит тяжко, —
Поработал человек.


Хорошо, друзья, приятно,
Сделав дело, ко двору —
В батальон идти обратно
Из разведки поутру.


По земле ступать советской,
Думать – мало ли о чём!
Автомат нести немецкий,
Между прочим, за плечом.


«Языка» – добычу ночи, —
Что идёт, куда не хочет,
На три шага впереди
Подгонять:
– Иди, иди…


Видеть, знать, что каждый встречный —
Поперечный – это свой.
Не знаком, а рад сердечно,
Что вернулся ты живой.


Доложить про всё по форме,
Сдать трофеи не спеша.
А потом тебя покормят, —
Будет мерою душа.


Старшина отпустит чарку,
Строгий глаз в неё кося.
А потом у печки жаркой
Ляг, поспи. Война не вся.


Фронт налево, фронт направо,
И в февральской вьюжной мгле
Страшный бой идёт, кровавый,
Смертный бой не ради славы,
Ради жизни на земле.

   12. От автора

Сто страниц минуло в книжке,
Впереди – не близкий путь.
Стой-ка, брат. Без передышки
Невозможно. Дай вздохнуть.


Дай вздохнуть, возьми в догадку:
Что теперь, что в старину —
Трудно слушать по порядку
Сказку длинную одну
Всё про то же – про войну.


Про огонь, про снег, про танки,
Про землянки да портянки,
Про портянки да землянки,
Про махорку и мороз…


Вот уж нынче повелось:


Рыбаку лишь о путине,
Печнику дудят о глине,
Леснику о древесине,
Хлебопёку о квашне,
Коновалу о коне,
А бойцу ли, генералу —
Не иначе – о войне.


О войне – оно понятно,
Что война. А суть в другом:
Дай с войны прийти обратно
При победе над врагом.


Учинив за всё расплату,
Дай вернуться в дом родной
Человеку. И тогда-то
Сказки нет ему иной.


И тогда ему так сладко
Будет слушать по порядку
И подробно обо всём,
Что изведано горбом,
Что исхожено ногами,
Что испытано руками,
Что повидано в глаза
И о чём, друзья, покамест
Всё равно – всего нельзя…


Мёрзлый грунт долби, лопата,
Танк – дави, греми – граната,
Штык – работай, бомба – бей.
На войне душе солдата
Сказка мирная милей.


Друг-читатель, я ли спорю,
Что войны милее жизнь?
Да война ревёт, как море,
Грозно в дамбу упершись.


Я одно скажу, что нам бы
Поуправиться с войной,
Отодвинуть эту дамбу
За предел земли родной.


А покуда край обширный
Той земли родной – в плену,
Я – любитель жизни мирной —
На войне пою войну.


Что ж ещё? И всё, пожалуй,
Та же книга про бойца,
Без начала, без конца,
Без особого сюжета,
Впрочем, правде не во вред,


На войне сюжета нету,
– Как так нету?
– Так вот, нет.


Есть закон – служить до срока,
Служба – труд, солдат – не гость.
Есть отбой – уснул глубоко,
Есть подъём – вскочил, как гвоздь.


Есть война – солдат воюет,
Лют противник – сам лютует.
Есть сигнал: вперёд!.. – Вперёд.
Есть приказ: умри!.. – Умрёт.


На войне ни дня, ни часа
Не живёт он без приказа,
И не может испокон
Без приказа командира
Ни сменить свою квартиру,
Ни сменить портянки он.
Ни жениться, ни влюбиться
Он не может, – нету прав,
Ни уехать за границу
От любви, как бывший граф.


Если в песнях и поётся,
Разве можно брать в расчёт,
Что герой мой у колодца,
У каких-нибудь ворот,
Буде случай подвернётся,
Чью-то долю ущипнёт?


А ещё добавим к слову;
Жив-здоров герой пока,
Но отнюдь не заколдован
От осколка-дурака,
От любой дурацкой пули,
Что, быть может, наугад,
Как пришлось, летит вслепую,
Подвернулся, – точка, брат.


Ветер злой навстречу пышет,
Жизнь, как веточку, колышет,
Каждый день и час грозя.
Кто доскажет, кто дослышит —
Угадать вперёд нельзя,


И до той глухой разлуки,
Что бывает на войне,
Рассказать ещё о друге
Кое-что успеть бы мне,
Тем же ладом, тем же рядом,
Только стёжкою иной.


Пушки к бою едут задом, —
Это сказано не мной.

   13. «Кто стрелял?»

Отдымился бой вчерашний,
Высох пот, металл простыл.
От окопов пахнет пашней,
Летом мирным и простым.


В полверсте, в кустах – противник,
Тут шагам и пядям счёт.
Фронт. Война. А вечер дивный
По полям пустым идёт.


По следам страды вчерашней,
По немыслимой тропе;
По ничьей, помятой, зряшной
Луговой, густой траве;


По земле, рябой от рытвин,
Рваных ям, воронок, рвов,
Смертным зноем жаркой битвы
Опалённых у краёв…


И откуда по пустому
Долетел, донёсся звук,
Добрый, давний и знакомый
Звук вечерний. Майский жук!


И ненужной горькой лаской
Растревожил он ребят,
Что в росой покрытых касках
По окопчикам сидят,


И такой тоской родною
Сердце сразу обволок!


Фронт, война. А тут иное:


Выводи коней в ночное,
Торопись на «пятачок».
Отпляшись, а там сторонкой
Удаляйся в березняк,
Провожай домой девчонку
Да целуй – не будь дурак,
Налегке иди обратно,
Мать заждалася…
И вдруг —
Вдалеке возник невнятный,
Новый, ноющий, двукратный,
Через миг уже понятный
И томящий душу звук.


Звук тот самый, при котором
В прифронтовой полосе
Поначалу все шофёры
Разбегались от шоссе.


На одной постылой ноте
Ноет, воет, как в трубе.
И бежать при всей охоте
Не положено тебе.


Ты, как гвоздь, на этом взгорке
Вбился в землю. Не тоскуй.
Ведь – согласно поговорке —
Это малый сабантуй…


Ждут, молчат, глядят ребята,
Зубы сжав, чтоб дрожь унять.
И, как водится, оратор
Тут находится под стать,


С удивительной заботой
Подсказать тебе горазд:
– Вот сейчас он с разворота
И начнёт. И жизни даст,
Жизни даст!


Со страшным рёвом
Самолёт ныряет вниз,
И сильнее нету слова
Той команды, что готова
На устах у всех;
– Ложись!..


Смерть есть смерть. Её прихода
Все мы ждём по старине.
А в какое время года
Легче гибнуть на войне?


Летом солнце греет жарко,
И вступает в полный цвет
Всё кругом. И жизни жалко
До зарезу. Летом – нет.


В осень смерть под стать картине,
В сон идёт природа вся.
Но в грязи, в окопной глине
Вдруг загнуться? Нет, друзья…


А зимой – земля, как камень,
На два метра глубиной,
Привалит тебя комками, —,
Нет уж, ну её – зимой.


А весной, весной… Да где там,
Лучше скажем наперёд:
Если горько гибнуть летом,
Если осенью – не мёд,
Если в зиму дрожь берёт,
То весной, друзья, от этой
Подлой штуки – душу рвёт.


И какой ты вдруг покорный
На груди лежишь земной,
Заслонясь от смерти чёрной
Только собственной спиной.


Ты лежишь ничком, парнишка
Двадцати неполных лет.
Вот сейчас тебе и крышка,
Вот тебя уже и нет.


Ты прижал к вискам ладони,
Ты забыл, забыл, забыл,
Как траву щипали кони,
Что в ночное ты водил.


Смерть грохочет в перепонках,
И далёк, далёк, далёк
Вечер тот и та девчонка,
Что любил ты и берёг.


И друзей и близких лица,
Дом родной, сучок в стене…
Нет, боец, ничком молиться
Не годится на войне.


Нет, товарищ, зло и гордо,
Как закон велит бойцу,
Смерть встречай лицом к лицу,
И хотя бы плюнь ей в морду,
Если всё пришло к концу…


Ну-ка, что за перемена?
То не шутки – бой идёт.
Встал один и бьёт с колена
Из винтовки в самолёт.


Трёхлинейная винтовка
На брезентовом ремне,
Да патроны с той головкой,
Что страшна стальной броне.


Бой неравный, бой короткий,
Самолёт чужой, с крестом,
Покачнулся, точно лодка,
Зачерпнувшая бортом.


Накренясь, пошёл по кругу,
Кувыркается над лугом, —
Не задерживай – давай,
В землю штопором въезжай!


Сам стрелок глядит с испугом:
Что наделал невзначай.
Скоростной, военный, чёрный,
Современный, двухмоторный —


Самолёт – стальная снасть —
Ухнул в землю, завывая,
Шар земной пробить желая
И в Америку попасть,


– Не пробил, старался слабо.
– Видно, место прогадал.


– Кто стрелял? – звонят из штаба, —
Кто стрелял, куда попал?


Адъютанты землю роют,
Дышит в трубку генерал.


– Разыскать тотчас героя,
Кто стрелял?
А кто стрелял?


Кто не спрятался в окопчик,
Поминая всех родных,
Кто он – свой среди своих —
Не зенитчик и не лётчик,
А герой – не хуже их?


Вот он сам стоит с винтовкой,
Вот поздравили его.
И как будто всем неловко —
Неизвестно отчего.


Виноваты, что ль, отчасти?
И сказал сержант спроста:
– Вот что значит парню счастье,
Глядь – и орден, как с куста!


Не промедливши с ответом,
Парень сдачу подаёт:
– Не горюй, у немца этот —
Не последний самолёт…


С этой шуткой-поговоркой,
Облетевшей батальон,
Перешёл в герои Тёркин, —
Это был, понятно, он.

   14. О герое

– Нет, поскольку о награде
Речь опять зашла, друзья,
То уже не шутки ради
Кое-что добавлю я.


Как-то в госпитале было.
День лежу, лежу второй.
Кто-то смотрит мне в затылок,
Погляжу, а то – герой.


Сам собой, сказать, – мальчишка,
Недолеток-стригунок.
И мутит меня мыслишка:
Вот он мог, а я не мог…


Разговор идёт меж нами,
И спроси я с первых слов:
– Вы откуда родом сами —
Не из наших ли краёв?


Смотрит он:
– А вы откуда? —
Отвечаю:
– Так и так,
Сам как раз смоленский буду,
Может, думаю, земляк?


Аж привстал герой:
– Ну что вы,
Что вы, – вскинул головой, —
Я как раз из-под Тамбова, —
И потрогал орден свой.


И умолкнул. И похоже,
Подчеркнуть хотел он мне,
Что таких, как он, не может
Быть в смоленской стороне;


Что уж так они вовеки
Различаются места,
Что у них ручьи и реки
И сама земля не та,
И полянки, и пригорки,
И козявки, и жуки…


И куда ты, Васька Тёркин,
Лезешь сдуру в земляки!


Так ли, нет – сказать, – не знаю,
Только мне от мысли той
Сторона моя родная
Показалась сиротой,
Сиротинкой, что не видно
На народе, на кругу…


Так мне стало вдруг обидно, —
Рассказать вам не могу.


Это да, что я не гордый
По характеру, а всё ж


Вот теперь, когда я орден
Нацеплю, скажу я: врёшь!


Мы в землячество не лезем,
Есть свои у нас края.
Ты – тамбовский? Будь любезен.
А смоленский – вот он я,


Не иной какой, не энский,
Безымянный корешок,
А действительно смоленский,
Как дразнили нас, рожок.


Не кичусь родным я краем,
Но пройди весь белый свет —
Кто в рожки тебе сыграет
Так, как наш смоленский дед.


Заведёт, задует сивая
Лихая борода:
Ты куда, моя красивая,
Куда идёшь, куда…


И ведёт, поёт, заяривает —
Ладно, что без слов,
Со слезою выговаривает
Радость и любовь.


И за ту одну старинную
За музыку-рожок
В край родной дорогу длинную
Сто раз бы я прошёл,


Мне не надо, братцы, ордена,
Мне слава не нужна,
А нужна, больна мне родина,
Родная сторона!