Иван Бунин

      Стихи, не вошедшие в сборники

Стоит, трепещет Стрекоза
В палящем мраке надо мною,
Стоцветной бисерной росою
Кипят несметные глаза
В ее головке раздвоенной,
В короне млечно-голубой –
И шепчет, шепчет сон бессонный
Во тьме палящей и слепой. 

Истомлена полдневным зноем,
В немой тоске земля ждала,
Чтоб ночь прохладой и покоем
Хоть миг забвения дала...

Но ярко день пылал в лазури...
И вот - в затишье гробовом –
В морской дали восстала буря,
Бледнея в гневе роковом!
И, вспыхнув, взор ее орлиный

От знойной страсти потемнел,
И ветер сразу налетел,
Промчался морем, зыбью длинной,
И в горных соснах все грозней
Завыл в безумье горделивом...

О, не страшись его, - смелей
Грудь распахни его порывам!
Смотри, как страшно мрак возрос,
Как сразу холодом пахнуло,
Как волны бьются об утес,
Как дико стонет альбатрос,
Как весел он средь тьмы и гула!..

<1895> 

Если ночью лечь на теплой крыше,
Старой пальмы путаный вихор
Зачернеет в небе, станет выше,
По звездам раскинет свой узор.

А посмотришь в сторону Синая,
Под луну, к востоку - там всегда
Даль пустыни точно золотая
На песках разлитая вода.

Сладкие мечты даешь ты, боже!
Кто не думал, глядя в лунный свет,
Что тайком придет к нему на ложе
Девушка четырнадцати лет!

2.IХ.15.
Глотово 

Колокола переводили,
Кадили на раскрытый гроб
И венчик розовый лепили
На костяной лимонный лоб.

И лишь пристал он, и с поклоном
Назад священник отступил,
Ты приобщилася иконам,
Святым - и холоду могил.

И пала тень ресниц чернее,
И обострилися черты:
Несть часа на земле страшнее,
И несть грознее красоты.

3.VI.16 

Тропинкой темною лесною,
Где колокольчики цветут,
Под тенью легкой и сквозною
Меня кустарники ведут.

Здесь полусвет и запах пряный
Сухой листвы, а вдалеке
Лес расступается поляной
К долине мирной и реке.

Садится солнце, даль синеет,
Кукушка стонет, а река
Уже от запада алеет
И отражает облака.

Вокруг меня деревья стройно
Уходят к ясной вышине,
И сердце радостью спокойной
Полно в вечерней тишине.

Пора и горе, и ненастье,
И зиму темную забыть, -
Одно есть только в мире счастье -
Весь божий свет душой любить!

<1901> 

Холодные, темные ночи стоят;
И ветер и сырость в туманной долине, -
Ни света, ни звука... На черной вершине
Леса обнаженные глухо шумят...

Но здесь так уютно, - все с детства знакомо,
Все дышит покоем и веет теплом...
И долгую ночь мы с тобой проведем
Под кровлей родной деревенского дома!

Прочтем позабытые песни свои,
Где все так прекрасно и молодо было,
Где каждая строчка навек сохранила
И радость и горе далекой любви;

Вспомянем о ней, ни единым упреком
Не тронем того, что навеки прошло –
И будет на сердце тепло и светло
В ненастную полночь, во мраке глубоком!

<1895> 

Весенний день синеет в вышине,
А в сумраке ущелья снег таится
И в холоде, в глубокой тишине,
Под соснами на камнях серебрится.
Весенний ключ, прозрачный, как кристалл,
Журчит и звонко каплет между скал,
И широко и вольно веет влага
Из мокрого скалистого оврага...

Вдали, в окно его теснины,
Я вижу море. Здесь и тень
И свежесть каменной лощины,
А там весенний ясный день,
Залив, лесистые долины
И голубых небес простор…
Иду, - утесы расступились,
Тепло и свет, - окрестных гор
Хребты лиловые открылись;
Кремнистый путь сбегает в лес, -
Ведет он в чащи на обрывах, -

И между сучьями, в извивах,
Синеет глубина небес...

Как тихо здесь, в тени узорной!
Как хороши и томны в ней,
Среди листвы сухой и черной,
Глаза фиалок у корней!
Взгляну на горы - там высоко
Меж скал ущелье поднялось
И в синее пятно слилось;
Взгляну в долины - там широко
В заливе море разрослось
И меж лесных стволов сияет...
А солнце мягко пригревает,
Лепечут птицы в тишине,
И в темном свете, в полусне,
Весь лес как будто замирает
И сладко грезит о весне!

<1902> 

Гор сиреневых кручи встают,
Гаснет сумерек алых сиянье,
В тихом море сирены поют,
В мире счастье, покой и молчанье.

В мире только старик-рыболов,
Да сиреневый остров Капрея,
Да заморская синь облаков,
Где закат потухает, алея. 

Звезда, воспламеняющая твердь,
Внезапно, на единое мгновенье,
Звезда летит, в свою не веря смерть,
В свое последнее паденье.

А ты, луна, свершаешь путь земной,
Теряя блеск с минуты на минуту,
И мертвецом уходишь в край иной,
Испив по капле смертную цикуту! 

Я в бездне был, я жил кошмаром,
Скитаясь по волнам три дня.
Порой закат пылал пожаром –
И красный бред томил меня.

Порой слепила тьма немая –
И я качался в искрах звезд,
Качался в бездне, обнимая
Обломок реи, точно крест.

Вдруг - словно пламя на закате...
Ужели смерть? - Но на волне
Звезда Морей в огне и злате
Восстала - и предстала мне.

И ниц упал я, ослепленный,
Восторгом жизни потрясен –
И чей-то голос отдаленный
Прорезал мрак: «Спасен! спасен!»

<1901> 

Земной, чужой душе закат!
В зеленом небе алым дымом
Туманы легкие летят
Над молчаливым зимним Крымом.

Чужой, тяжелый Чатырдах!
Звезда мелькает золотая
В зеленом небе, в облаках, -
Кому горит она, блистая?

Она горит душе моей,
О па зовет, - я это знаю
С, первоначальных детских дней, -
К иной стране, к родному краю! 

Отчего так печальна природа?
Отчего грустен вечер?
Гляди:
За далекой тропинкой по жнивью
Ничего не видать впереди.

Далеко на пространстве безлесном
Темный вечер безмолвно лежит;
Только там, на краю горизонта,
Силуэты чуть видны ракит;

Да под меркнущим светом заката,
Разостлавшись над полем немым,
Пыль, поднятая чьей-то телегой,
Неподвижно стоит, словно дым...

Я один... И опять мое сердце
Непонятною грустью полно.
Оттого ль, что так вечер безмолвен,
Оттого ли, что в поле темно?

Оттого ли, что грусть этой ночи
Веет чем-то знакомым, родным, -
Тишиною родимой деревни
И безлюдьем степным?

<1891> 

Лик прекрасный и бескровный,
Смоляная борода,
Взор архангельский, церковный,
Вязь тюрбана в три ряда.

Плечи круты и покаты,
Вышит золотом халат, -
Точно старые дукаты
На шелку его лежат.

Шалью, ярко расцвеченной,
Подпоясан ладный стан,
На ноге сухой, точеной
Малахитовый сафьян.

Наклоняясь вместе с баркой,
На корме сидит весь день.
А жена в каюте жаркой
С черной нянькой делит лень.

Он глядит на белый парус
Да читает суры вслух,
А жена сквозь тонкий гарус
С потных губ сдувает мух.

<12.IX.15> 

Луна над шумною Курою
И над огнями за Курой
Тифлис под лунною чадрою,
Но дышит знойною жарой.

Тифлис не спит, счастливый, праздный, -
Смех, говор, музыка в садах,
И чуть мерцает блеск алмазный
На еле видимых хребтах.

Уйдя в туман, на север дальний,
Громадами снегов и льдин,
Они все строже, все печальней
Глядят на лунный блеск долин. 

Угас поэт в расцвете силы,
Заснул безвременно певец;
Смерть сорвала с него венец
И унесла под свод могилы.
В Крыму, где ярки неба своды,
Он молодые кончил годы,
И скрылись в урне гробовой
Его талант могучий, сильный,
И жар души любвеобильной,
И сны поэзии святой!..

Он мало жил, но благородно
Служил искусству с детских лет;
Он был поэт, душой поэт,
А не притворный, не холодный;
Могучей силой песнопенья
Он оживлял мечты свои;
В нем сердце билось вдохновеньем
И страстью искренней любви!
Корысть и ненависть глубоко
Он благородно презирал...
И, может быть, удел высокий
Его в сей жизни ожидал!..

Но ангел смерти быстрокрылый
Его уста оледенил,
И камень с надписью унылой
Его холодный труп сокрыл.

Умолк поэт... Но вечно будет
Он жить в преданиях времен,
И долго, долго не забудет
Отчизна лиры его звон!

Она должна теперь цветами
Гробницу юноши повить
И непритворными слезами
Его могилу оросить!

«Спи ж тихим сном!» - скажу с тоскою
И я, вплетая лепесток
Своей неопытной рукою
В надгробный лавровый венок.

<1887> 

Она черна, и блещет скат
Ее плечей, и блещут груди:
Так два тугих плода лежат
На крепко выкованном блюде.

Пылит песок, дымит котел,
Кричат купцы, теснятся в давке
Верблюды, нищие, ослы –
Они с утра стоят у лавки.

Жует медлительно тростник,
Косясь на груды пестрых тканей,
Зубами светит... А язык –
Лилово-бледный, обезьяний.

13.II.16 

Опять кругом печалью веет...
Уж пал зазимок на поля,
И в черных пашнях снег белеет,
Как будто в трауре земля.

Глубоким сном среди лощины
Деревня спит… Ноябрь идет,
Пруд застывает, - и с плотины
Листва поблекшая лозины
Уныло сыплется на лед.

Вот день; но скупо над землею
Сияет солнце; поглядит
Из-за бугра оно зарею
Сквозь сучья черные ракит.

Пригреет кроткими лучами –
И вновь потонет в облаках...
А ветер жидкими тенями
В саду играет под ветвями.
Сухой травой шуршит в кустах…

Но мил ты мне, мой хутор бедный,
Мой невеселый край родной,
Твоею глушью заповедной,
Твоею грустною красой!

Как с другом юности далекой,
С тобою будет легче мне
И сумрак осени глубокой,
И холод ночи одинокой
В угрюмой зимней тишине.

<1898> 

Косоглазая девушка, ножки скрестив,
На циновке сидит глянцевитой.
В зимнем солнце есть теплый, янтарный отлив,
Но свежо на веранде раскрытой.
А свежо не от тех ли снегов,
Что в лазурь вознесла Хираями?
Не от тех ли молочных, тугих лепестков,
Что покрыли весь жертвенник в храме?
Не от этих ли зыбких, медлительных рей,
Что в заливе, за голым платаном?
Не от тех ли далеких морей,
Где жених первый раз капитаном?

12.IX.15
Глотово 

Стой со сжатыми скулами:
Как чугун, тяжелы,
Ходят жадно, акулами
Под тобою валы.

Правь рукою железною:
Из-за шатких снастей
Небо высится звездное
В грозной славе своей. 

Ночь и алые зарницы.
Вот опять:
Блеск - и черной плашаницы
Ширь и гладь.

Поминутно камни, скалы,
Их отвес
Озаряет быстрый, алый
Свет небес,

Озаряет он, слепящий,
На морском
Побережье вал, кипящий
Молоком.

Озаряет, краткий, зыбкий,
Лица нам
И неловкие улыбки
Наших дам.

А над легкой, своенравной
Сей игрой
Дьявол катит гул державный
За горой.

<1916> 

О да, от злобы я молчу...
Стою, как нищий, у дороги
И жду, исполненный тревоги...
Но подаянья не хочу...

Я жду хоть ласкового слова,
Хоть только нескольких минут
Любви, забвенья молодого...
Душа болит... А дни идут!..

<1898> 

Старик с серьгой, морщинистый и бритый,
Из красной шерсти вязаный берет,
Шлыком висящий на ухо сто лет,
Опорки, точно старые копыта,
Рост полтора аршина, гнутый стан,
Взгляд исподлобья, зоркий и лукавый, -
Мила мне глушь сицилиан,
Патриархальные их нравы.

Вот темный вечер, буря, дождь, а он
Бредет один, с холодным ветром споря,
На дальний мол, под хмурый небосклон,
К необозримой черни моря.
Слежу за ним, и странная тоска
Томит меня: я мучаюсь мечтами,
Я думаю о прошлом старика,
О хижинах под этими хребтами,
В скалистой древней гавани, куда
Я занесен, быть может, навсегда... 

Я уснул в грозу, среди ненастья,
Безнадежной скорбью истомлен...
Я проснулся от улыбки счастья...
О, как был я зол и неумен!

Облака бегут - и все теплее,
Все лазурней светит летний день.
На сырой, литой песок в аллее
Льют березы трепетную тень.

Веет легкий, чистый ветер с поля,
Сердце бьется счастьем юных сил...
О, мечты! о, молодая воля!
Как я прежде мало вас ценил!

<1902> 

Зимним холодом пахнуло
На поля и на леса.
Ярким пурпуром зажглися
Пред закатом небеса.

Ночью буря бушевала,
А с рассветом на село,
На пруды, на сад пустынный
Первым снегом понесло.

И сегодня над широкой
Белой скатертью полей
Мы простились с запоздалой
Вереницею гусей.

<1891> 

Бродя по залам, чистым и пустым,
Спокойно озаренным бледным светом,
Кто пред твоим блистающим портретом
Замедлит шаг? Кто будет золотым
Восхищен сном, ниспосланным судьбою,
В жизнь давнюю, прожитую тобою? –
Кто б ни был он, познаешь ты, поэт,
С грядущим другом радость единенья
В стране, где нет ни горести, ни тленья,
А лишь нерукотворный твой Портрет! 

...Сегодня в первый раз один брожу в аллее...
Сегодня в первый раз подумать мне пришлось,
Что счастье наших дней и светлые мгновенья
Мы не умели, может быть, ценить...

Все медленно, безмолвно увядает...
Лес пожелтел, редеет с каждым днем;
Не так теперь таинственны тропинки,
Не так тенисты в светлый день поляны;
Высокий клен и легок и прозрачен,
Широкий дуб, как бронзовый, стоит,
И ниже и светлее мелколесье...
Открыты волчьи лазы по чащам
В глухих лесных оврагах и лощинах,
И по ночам мне кажется, что там
При шуме ветра, в черной мгле осенней,
Сверкают волчьи очи, словно свечи...

Но нет! Теперь еще не так печально, -
Настанут дни суровей и темней,
Когда во мгле рассвет белеет еле-еле,
Стоит туман холодный по низам
И лес в молчанье мертвом неподвижен...
Теперь еще пролетных птиц кагалы
У нас садятся отдыхать зарей,
Теперь еще порою дни теплеют, -
Проглянет солнце, озарит чащи,
Пригреет листья, мягкие, сырые,
Глядишь - и лес опять повеселеет!

Затихнет весь - ни шороха, ни звука;
Сквозь сучья обнаженные дубов,
Сквозь кленовые листья золотые
Белеет мирно ласковое небо…

Люблю тогда бродить я и вдыхать
Разлитый тонко аромат осенний.
Уйду за лес, на гору, за опушку,
Гляжу, как предо мной осенний лес пестреет,
А на полях и жнивьях золотых
Чуть-чуть туман синеет неподвижный...

Минувшая весна, минувшая любовь,
Тогда вдвойне милей и поэтичней
Мне кажутся... Как будто даль зовет
И тихую печаль мне навевает...
И долго и стою, безмолвием объятый,
И долго предо мной безмолвствуют поля,
И теплый, светлый день, и редкий лес пахучий.

<1891> 

«Девушка, что ты чертила
Зонтиком в светлой реке?»
Девушка зонтик раскрыла
И прилегла в челноке.

«Любит - не любит...» Но просит
Сердце любви, как цветок...
Тихо теченье уносит
Зонтик и белый челнок.

11.II.16 

Голубое основанье,
Золотое острие...
Вспоминаю зимний вечер,
Детство раннее мое.

Заслонив свечу рукою,
Снова вижу, как во мне
Жизнь рубиновою кровью
Нежно светит на огне.

Голубое основанье,
Золотое острие...
Сердцем помню только детство:
Все другое - не мое. 
 

Пустынные поля, пейзажи деревень,
Синеющих вдали задумчиво-безмолвно,
Прохладный небосклон и этот серый день –
Все для меня теперь какой-то грусти полно.

Но эта грусть меня и греет, и живит,
И силу творчества как будто пробуждает,
Как будто прежнюю любовь напоминает
И про какую-то разлуку говорит...

Внимательно слежу, как золотом пестреют
В лощинах и в полях дубовые леса,
Как с каждым днем бледнеют небеса
И жнивья желтые и сохнут, и пустеют,

И для меня вдвойне понятней и родней
Печаль и красота последних дней свободы,
Поэзия немой, задумчивой природы,
Поэзия пустеющих полей.

<1891> 

В сосудах, тонких и прозрачных,
Сквозит елей, огни горят.
Жених идет в одеждах брачных,
Невеста долу клонит взгляд.

И льется трепет серебристый
На лица радостные их:
- Благословенный и пречистый!
Взойди в приют рабынь твоих!

2.IХ.15 

Бью звонкой сталью по кремню,
Сухие искры рассыпая.
Грозит, мигает ночь слепая,
Но я себе не изменю.
Он гаснет, слишком сгнивший трут,
Но ты секи, секи огнивом:
Будь в заблуждении счастливом,
Что эти искры не умрут.
Придет, настанет ли мой день?
Но блещет свет над мертвой гнилью,
Сталь золотою сыплет пылью,
И крепок звонкий мой кремень.

<1909> 

Над морем дремлют, зеленеют
Меж скал цветущие сады.
Лучи полдневные их греют,
Им слышен тихий плеск воды.

Здесь даже зимнею порою
Среди и лавров и олив,
Под неприступною горою
Стоит, как зеркало, залив,

В затишье расцветают розы,
И кипарис в полдневный зной
Внимает, погруженный в грезы,
Как говорит волна с волной,

И смотрит вдаль, где, утопая
В лазурном море, паруса
На солнце искрятся, сверкая,
И точно манят в небеса.

<1901>