Черубина де Габриак

     Избранные стихотворения 1922 года

          (Екатеринодар)
 

  * * *

Ты сделай так, чтоб мне сказать «Приемлю,
Как благостный предел, завещанный для всех,
Души, моей души не вспаханную землю
И дикою лозой на ней взошедший грех».

Чтоб не склоняться мне под игом наважденья,
А всей мне, всей гореть во сне и наяву,
На крыльях высоты и в пропасти паденья.
Ты сделай так, чтоб мне сказать: «Живу».

1 января 1922
 

  * * *

Книгу открывала и читала снова:
«Все на свете тленно. Суета сует...»
Господи. А к жертве я ведь не готова
И последней воли в моем сердце нет..

Много лет молилась по узорным четкам,
Глаз не поднимала, не спала ночей...
Только вот не стало мое сердце кротким.
Голос чей-то слышу, но не вспомню чей.

Пагубные речи слушать бы не надо,
Сам Господь сказал нам: «Суета сует...»
Тихий голос манит, шепчет: «Падай, падай,
Слаще этой муки не было и нет...»

Много лет молилась, душу сберегая
Вот на эту муку, вот на эти дни...
А теперь мне душно, я совсем другая...
Только не гони.

Январь 1922
 

  * * *

Погоди! Не касайся, не трогай!
Ты была на неправом пути,
У чужого стояла порога, —
И, вот видишь, пришлось отойти.
Все могло быть больнее и хуже, —
В сердце много и страсти, и зла, —
По дороге блестящие лужи
Застывали осколком стекла.
Где-то лай раздавался собачий,
На панелях — замерзшая грязь...
Не могло твое сердце иначе,
Не могло покориться, смирясь!
И по улицам грязным и темным
Ты всю ночь проходила тогда...
Мир казался пустым и огромным,
С крыш по каплям стекала вода.
Солнце высушит зимнюю слякоть,
Небо станет опять голубей, —
Только ты, чтобы больше не плакать,
Лучше сердце разбей!

10-11 февраля 1922
 

  * * *

Вы все, ушедшие, мне близки стали снова.
Еще один желанный легкий шаг,
О, кто-нибудь из вас подаст последний знак,
Протянется рука, и я идти готова...

Мне больно от живых! Я каждый вечер жду,
Что утро не придет с его земною жаждой,
И вы в моей тоске! Ее изведал каждый,
По вашим я следам, покорная, иду!

И только вы со мной! Живых, живых не надо,
Последнюю тоску не примут, не поймут.
И сердцу темному не вымолить пощады,
Нарушен легкий ход сосчитанных минут...

Останьтесь вы со мной! Высокого порога
Одна, бессильная, не смею преступить,
Самой не разорвать слабеющую нить,
Вы видите меня! Я так хотела много!

И не смогла, как вы! И есть один средь вас,
Далекий и чужой, теперь он там, любимый;
Я изберу, как он, неумолимый час,
Не пережив любви неотвратимой...

Я также, как и он... И мне не стать иной.
И жребий свой сама я выбираю тоже,
Ушедшего зову: «Я на тебя похожа.
Ты сам приди за мной!»

13 февраля 1922
 

  * * *

Как в этом мире злых подобий
Была душа искажена.
В сомненьях, ревности и злобе
Как долго мучилась она!

И шли часы без перемены,
И мрак и бездна впереди!
Но вот раздвинул кто-то стены
И властно мне сказал: «Гляди!»

Мои глаза привыкли к мраку,
Какой непостижимый свет!
Но я гляжу, покорна знаку,
И прежней боли в сердце нет.

Иль боль моя, дойдя до крика,
Уже не чувствует себя?
Нет, это ангел светлоликий
Пришел, о грешнице скорбя.

Он говорит, что путь сомненья
И двоедушен и лукав,
Что мы познаем воскресенье,
Лишь смертью смерть в себе поправ.

И тает прежнее неверье
В восторге видящей души...
И блещут ангельские перья
И говорю я «Поспеши!

Ты осенил меня победой,
Но обо мне скорбит мой друг.
К нему спеши, ему поведай,
Что мой окончился недуг!»

20 февраля 1922
 

  * * *

Сон мой темней и короче.
Страшно не спать по ночам...
Ночью таинственный зодчий
строит невидимый храм.

Рушатся дикие скалы,
камни дробятся в песок...
Все мы — ничтожны и малы,
все мы не знаем дорог...

Страстью зажженная вера,
сладость целующих губ —
все только скудная мера,
каждый и жалок и скуп.

Жадностью сердце упорной
все пропирается вновь...
Пусть же в мучительном горне
плавится наша любовь...

Пламень желаний упрямый,
неутоленная грусть...
Пусть будет пылью во храме,
прахом поверженным... пусть.

Солнце поднимет до неба
столбик ничтожной пыли —
предуготованный жребий
нашей Земли.

Весна 1922
 

  * * *

Разорвать ненавистной неволи
Эту крепкую, цепкую нить, —
Оскорбить, до конца оскорбить,
Так, чтоб губы белели от боли,

Так, чтоб каменным стало лицо.
Чтобы крепче любовных объятий
Твою душу сжимало кольцо
Наконец обретенных проклятий.

Пусть бежит по плечам твоим дрожь
От их острого, горького жала...
Вот и я так от муки дрожала,
Только ты не поймешь.

8 марта 1922
 

  * * *

Весенних чужих половодий
Разлился широкий поток,
И сердце опять на свободе,
И вечер опять одинок...
Плакучая черная ива
Меня за окном сторожит...
Тоскливо на сердце, тоскливо,
Тоскливо от новых обид...
О, если бы стала безбольней
Усталой души пустота!..
Как грустно звонят с колокольни
К вечерне в начале поста.
Пойти и из желтого воска
Зажечь пред иконой свечу...
Душа не нашла отголоска,
Но жду и покорно молчу.
А боль все сильней, все бесплодней, —
Еще не омыли крови
Великие воды Господни,
Глубокие воды любви.

4-12 марта 1922
 

   РОССИИ

(Поэма)

Господь, Господь, путей России
Открой неведомый конец...
Наш первый храм — был храм Софии,
Твоей Премудрости венец.

Но дух сошел в темницу плоти
И в ней доселе не потух.
В языческом водовороте
Блуждает оскорбленный дух.

И восхотела стать крылатой
Землею вскормленная плоть, —
И младший брат восстал на брата,
Чтоб умереть иль побороть!

И шли века единоборства,
И невозможно сочетать
Земли тяжелое упорство
И роковую благодать.

В двойном кощунственном соблазне
Изнемогали времена,
И, вместе с духом, — лютой казни
Была земля обречена.

И мы пошли «тропой Батыя»,
И нам не позабыть нигде,
Как все места для нас святые
Мы желтой предали орде...

Мы душу предали татарам
В незабываемый полон.
И был навек под Светлояром
Твой храм престольный погребен.

И мы — одни в огне и дыме
Неутоляющего зла,
И все больней, все нестерпимей
Звучат твои колокола!

Господь, Господь, наш путь — неправый.
В глазах — любовь. В ладони — нож!
Но облик наш двойной, лукавый,
Весь, до глубин, лишь ты поймешь.

Мы любим жадною любовью,
И, надругавшись до конца,
Мы припадаем к изголовью,
Целуя губы мертвеца...

Земной наш облик безобразен
И навсегда неотвратим...
Кто наш заступник — Стенька Разин
Иль преподобный Серафим?

Никто из нас себе не верен,
За каждым следует двойник...
Господь! Ты сам в любви безмерен,
В нас исказился Твой же лик!

Ты нам послал стезю такую,
Где рядом с бездной — высота,
О вечной радости взыскуя,
Твердят хуления уста.

Перед крестом смятенный Гоголь
Творит кощунственный обет
И жжет в огне, во имя Бога,
Любовь и подвиг многих лет.

Мы все из огненной купели,
Мы до конца себя сожжем.
Приди. Приди! Мы оскудели,
Скорбя об имени Твоем.

В Тебе, в Тебе спасенье наше!
В последней битве — Ты оплот.
В Твоих руках — святая чаша, —
Да каждый с миром подойдет!

Да освятится это место,
Где попирали дух и плоть...
Россия — скорбная невеста,
Ее возьмет один Господь.

Освободит от поруганий,
Целуя в грешные уста,
И браком в Галилейской Кане
Ее вернется чистота.

И станут светлыми глубины
Ее завороженных рек,
И ветви горькие рябины,
И на полях — весенний снег.

Преображенные, другие,
Пойдем за ней, не помня зла,
Когда к небесной литургии
Нас призовут колокола...

Екатеринодар, Благовещенье 1922
 

  * * *

И Бога нет со мной. Он отошел, распятый,
и грешные молитвы осудил.
Молиться перед Ним и благостно и свято
я больше не могу. Я не имею сил.

А ночью перед Ним по прежнему лампада,
молитвенный немеркнущий цветок.
И только я молчу. Моих молитв не надо,
в них сердца моего непросветленный сок.

В них слабая душа, лишенная покрова,
земная, жадная, последняя любовь...
А Он — Он на кресте. На нем венец терновый,
и на руках запекшаяся кровь.

Он смотрит на меня и пристально и строго,
как прежде, — говорить не станет Он со мной,
но в тягостном пути как мне идти без Бога,
одной, совсем одной.

Апрель-май 1922
 

  РОМАНС

Тихо свет ложится лунный
в сумраке долин...
За решеткою чугунной
пленный сарацин...

Острый меч лежит у входа
и расколот щит...
Он томится там два года
и всегда молчит.

Черный шелк — его ресницы,
гордый взор поник...
Я в окно его темницы
брошу пять гвоздик...

И за ставнею узорной
вспыхнет в первый раз
пламень жгучий, пламень черный
непокорных глаз...

Говорят, — во всем Толедо
я прекрасней всех...
А над мавром злым победа
разве это грех?
 

  * * *

Вот глаза мои снова закрыты,
И душа моя снова пуста, —
Все я слышу жестокие чьи-то
Слова.

Багряные тучи заката,
Как парус большой корабля.
Она уплывает куда-то,
Она уплывает — Земля.

И тучи — как парус кровавый,
И ветер касается щек..
За вечной, за утренней славой
Туда — на Восток!

Каштанов душистые свечи,
И белой сирени кусты..
Для вечной, для радостной встречи
Земля облачилась в цветы.

Счастливой невесты убранство —
Деревья в весеннем цвету.
А путь в голубые пространства,
Туда, в высоту!

Сверкающий парус заката —
И мчится, ликуя, Земля...
Ты видишь — Архангел крылатый
Стоит на корме корабля.

7 мая 1922
 

  * * *

Из полнозвучной старой меди
Свое пророчество ты слил,
Ты говорил мне о победе,
О дерзновеньи слабых сил.

Не на меня, а вдаль куда-то
Смотрел печальным взглядом ты,
Ты видел алый свет заката
За гранью жизненной черты.

И с этим грустным, ясным взглядом -
О, нет, ты не был вестник зла!
И если я не встану рядом
С тобой, чтоб нить найти узла,

То все ж святым воспоминаньем
В душе останутся всегда -
Твой рот, подернутый страданьем,
И глаз глубокая вода.
 

  * * *

Парус разорван, поломаны весла.
Буря и море вокруг.
Вот какой жребий судьбою нам послан,
Бедный мой друг.

Нам не дана безмятежная старость,
Розовый солнца заход.
Сломаны весла, сорванный парус,
Огненный водоворот.

Это - судьбою нам посланный жребий.
Слышишь, какая гроза?
Видишь волны набегающий гребень?
Шире раскроем глаза.

Пламя ль сожжет нас? Волна ли накроет?
Бездна воды и огня.
Только не бойся! Не бойся: нас трое.
Видишь, Кто стал у руля?

1920-е годы