Георгий Иванов

 

СТИХИ 1943-1958

                                  Ирине Одоевцевой

 

 

ПОРТРЕТ БЕЗ СХОДСТВА

* * *

Игра судьбы. Игра добра и зла.
Игра ума. Игра воображенья.
"Друг друга отражают зеркала,
Взаимно искажая отраженья..."

Мне говорят -- ты выиграл игру!
Но все равно. Я больше не играю.
Допустим, как поэт я не умру,
Зато как человек я умираю.

 

 

RAYON DE RAYONNE

* * *

Голубизна чужого моря,
Блаженный вздох весны чужой
Для нас скорей эмблема горя,
Чем символ прелести земной.

...Фитиль, любитель керосина,
Затрепетал, вздохнул, потух --
И внемлет арфе Серафима
В священном ужасе петух.

 

 

* * *

Вот более иль менее
Приехали в имение.
Вот менее иль более
Дорожки, клумбы, поле и
Все то, что полагается,
Чтоб дачникам утешиться:
Идет старик -- ругается,
Сидит собака -- чешется.

И более иль менее --
На всем недоумение.

 

 

* * *

Что мне нравится -- того я не имею,
Что хотел бы делать -- делать не умею.

Мне мое лицо, походка, даже сны
Головокружительно скучны.

-- Как же так? Позволь... Да что с тобой такое?
-- Ах, любезный друг, оставь меня в покое!..

 

 

* * *

На полянке поутру
Веселился кенгуру --
Хвостик собственный кусал,
В воздух лапочки бросал.

Тут же рядом камбала
Водку пила, ром пила,
Раздевалась догола,
Напевала тра-ла-ла,
Любовалась в зеркала...

-- Тра-ла-ла-ла-ла-ла-ла,
Я флакон одеколону,
Не жалея, извела,
Вертебральную колонну
Оттирая добела!..

 

 

* * *

Художников развязная мазня,
Поэтов выспренняя болтовня...

Гляжу на это рабское старанье,
Испытывая жалость и тоску;

Насколько лучше -- блеянье баранье,
Мычанье, кваканье, кукуреку.

 

 

ДНЕВНИК

* * *

Торжественно кончается весна,
И розы, как в эдеме, расцвели.
Над океаном блеск и тишина, --
И в блеске -- паруса и корабли...

...Узнает ли когда-нибудь она,
Моя невероятная страна,
Что было солью каторжной земли?

А впрочем, соли всюду грош цена,
Просыпали -- метелкой подмели.

 

 

* * *

Калитка закрылась со скрипом,
Осталась в пространстве заря,
И к благоухающим липам
Приблизился свет фонаря.

И влажно они просияли
Курчавою тенью сквозной,
Как отблеск на одеяле
Свечей, сквозь дымок отходной.

И важно они прошумели,
Как будто посмели теперь
Сказать то, чего не умели,
Пока не захлопнулась дверь.

 

 

* * *

Эмалевый крестик в петлице
И серой тужурки сукно...
Какие печальные лица
И как это было давно.

Какие прекрасные лица
И как безнадежно бледны --
Наследник, императрица,
Четыре великих княжны...

 

 

* * *

Теперь, когда я сгнил и черви обглодали
До блеска остов мой и удалились прочь,
Со мной случилось то, чего не ожидали
Ни те, кто мне вредил, ни кто хотел помочь.

Любезные друзья, не стоил я презренья,
Прелестные враги, помочь вы не могли.
Мне исковеркал жизнь талант двойного зренья,
Но даже черви им, увы, пренебрегли.

 

 

* * *

Смилостивилась погода,
Дождик перестал.
Час от часу, год от года,
Как же я устал!

Даже не отдать отчета,
Боже, до чего!
Ни надежды. Ни расчета.
Просто -- ничего.

Прожиты тысячелетья
В черной пустоте.
И не прочь бы умереть я,
Если бы не "те".

"Те" иль "эти"? "Те" иль "эти"?
Ах, не все ль равно
(Перед тем, как в лунном свете
Улететь в окно).

 

 

* * *

"Желтофиоль" -- похоже на виолу,
На меланхолию, на канифоль.
Иллюзия относится к Эолу,
Как к белизне -- безмолвие и боль.
И, подчиняясь рифмы произволу,
Мне все равно -- пароль или король.

Поэзия -- точнейшая наука:
Друг друга отражают зеркала,
Срывается с натянутого лука
Отравленная музыкой стрела
И в пустоту летит, быстрее звука...

"...Оставь меня. Мне ложе стелет скука"!

 

 

* * *

Этой жизни нелепость и нежность
Проходя, как под теплым дождем,
Знаем мы -- впереди неизбежность,
Но ее появленья не ждем.

И, проснувшись от резкого света,
Видим вдруг -- неизбежность пришла,
Как в безоблачном небе комета,
Лучезарная вестница зла.

 

 

* * *

Мелодия становится цветком,
Он распускается и осыпается,
Он делается ветром и песком,
Летящим на огонь весенним мотыльком,
Ветвями ивы в воду опускается...

Проходит тысяча мгновенных лет,
И перевоплощается мелодия
В тяжелый взгляд, в сиянье эполет,
В рейтузы, в ментик, в "Ваше благородие",
В корнета гвардии -- о, почему бы нет?..

Туман... Тамань... Пустыня внемлет Богу.
-- Как далеко до завтрашнего дня!..

И Лермонтов один выходит на дорогу,
Серебряными шпорами звеня.

 

 

* * *

Владимиру Маркову

Полутона рябины и малины,
В Шотландии рассыпанные втуне,
В меланхоличном имени Алины,
В голубоватом золоте латуни.

Сияет жизнь улыбкой изумленной,
Растит цветы, расстреливает пленных,
И входит гость в Коринф многоколонный,
Чтоб изнемочь в объятьях вожделенных!

В упряжке скифской трепетные лани --
Мелодия, элегия, эвлега...
Скрипящая в трансцендентальном плане,
Немазанная катится телега.
На Грузию ложится мгла ночная.
В Афинах полночь. В Пятигорске грозы.

...И лучше умереть, не вспоминая,
Как хороши, как свежи были розы.

 

 

* * *

Солнце село, и краски погасли.
Чист и ясен пустой небосвод.
Как сардинка в оливковом масле,
Одинокая тучка плывет.

Не особенно важная штучка
И, притом, не нужна никому,
Ну, а все-таки, милая тучка,
Я тебя в это сердце возьму.

Много в нем всевозможного хлама,
Много музыки, мало ума,
И царит в нем Прекрасная Дама,
Кто такая -- увидишь сама.

 

 

* * *

Стало тревожно-прохладно,
Благоуханно в саду.
Гром прогремел... Ну, и ладно,
Значит, гулять не пойду.

...С детства знакомое чувство, --
Чем бы бессмертье купить,
Как бы салазки искусства
К летней грозе прицепить?

 

 

* * *

Так, занимаясь пустяками --
Покупками или бритьем --
Своими слабыми руками
Мы чудный мир воссоздаем.

И поднимаясь облаками
Ввысь -- к небожителям на пир --
Своими слабыми руками
Мы разрушаем этот мир.

Туманные проходят годы,
И вперемежку дышим мы
То затхлым воздухом свободы,
То вольным холодом тюрьмы.

И принимаем вперемежку --
С надменностью встречая их --
То восхищенье, то насмешку
От современников своих.

 

 

* * *

Роману Гулю

Нет в России даже дорогих могил,
Может быть, и были -- только я забыл.

Нету Петербурга, Киева, Москвы --
Может быть, и были, да забыл, увы.

Ни границ не знаю, ни морей, ни рек.
Знаю -- там остался русский человек.

Русский он по сердцу, русский по уму,
Если я с ним встречусь, я его пойму.

Сразу, с полуслова... И тогда начну
Различать в тумане и его страну.

 

 

* * *

Еще я нахожу очарованье
В случайных мелочах и пустяках --
В романе без конца и без названья,
Вот в этой розе, вянущей в руках.

Мне нравится, что на ее муаре
Колышется дождинок серебро,
Что я нашел ее на тротуаре
И выброшу в помойное ведро.

 

 

* * *

Полу-жалость. Полу-отвращенье.
Полу-память. Полу-ощущенье,
Полу-неизвестно что,
Полы моего пальто...

Полы моего пальто? Так вот в чем дело!
Чуть меня машина не задела
И умчалась вдаль, забрызгав грязью.
Начал вытирать, запачкал руки...

Все еще мне не привыкнуть к скуке,
Скуке мирового безобразья!

 

 

* * *

Как обидно -- чудным даром,
Божьим даром обладать,
Зная, что растратишь даром
Золотую благодать.

И не только зря растратишь,
Жемчуг свиньям раздаря,
Но еще к нему доплатишь
Жизнь, погубленную зря.

 

 

* * *

Иду -- и думаю о разном,
Плету на гроб себе венок,
И в этом мире безобразном
Благообразно одинок.

Но слышу вдруг: война, идея,
Последний бой, двадцатой век...
И вспоминаю, холодея,
Что я уже не человек.

А судорога идиота,
Природой созданная зря --
"Урра!" из пасти патриота,
"Долой!" из глотки бунтаря.

 

 

* * *

Свободен путь под Фермопилами
На все четыре стороны.
И Греция цветет могилами,
Как будто не было войны.

А мы -- Леонтьева и Тютчева
Сумбурные ученики --
Мы никогда не знали лучшего,
Чем праздной жизни пустяки.

Мы тешимся самообманами,
И нам потворствует весна,
Пройдя меж трезвыми и пьяными,
Она садится у окна.

"Дыша духами и туманами,
Она садится у окна".
Ей за морями-океанами
Видна блаженная страна:

Стоят рождественские елочки,
Скрывая снежную тюрьму.
И голубые комсомолочки,
Визжа, купаются в Крыму.

Они ныряют над могилами,
С одной -- стихи, с другой -- жених...
...И Леонид под Фермопилами,
Конечно, умер и за них.

 

 

* * *

Я хотел бы улыбнуться,
Отдохнуть, домой вернуться...
Я хотел бы так немного,
То, что есть почти у всех,
Но что мне просить у Бога --
И бессмыслица, и грех.

 

 

* * *

Все на свете не беда,
Все на свете ерунда,
Все на свете прекратится --
И всего верней -- проститься,
Дорогие господа,
С этим миром навсегда.

Можно и не умирая,
Оставаясь подлецом,
Нежным мужем и отцом,
Притворяясь и играя,
Быть отличным мертвецом.

 

 

* * *

Я научился понемногу
Шагать со всеми -- рядом, в ногу.
По пустякам не волноваться
И правилам повиноваться.

Встают -- встаю. Садятся -- сяду.
Стозначный помню номер свой.
Лояльно благодарен Аду
За звездный кров над головой.

 

 

* * *

Уплывают маленькие ялики
В золотой междупланетный омут.
Вот уже растаял самый маленький,
А за ним и остальные тонут.

На последней самой утлой лодочке
Мы с тобой качаемся вдвоем:
Припасли, дружок, немного водочки,
Вот теперь ее и разопьем...

 

 

* * *

Сознанье, как море, не может молчать,
Стремится сдержаться, не может сдержаться,
Все рвется на все и всему отвечать,
Всему удивляться, на все раздражаться.

Головокруженье с утра началось,
Всю ночь продолжалось головокруженье,
И вот -- долгожданное счастье сбылось:
На миг ослабело Твое притяженье.

...Был синий рассвет. Так блаженно спалось,
Так сладко дышалось...
И вновь началось
Сиянье, волненье, броженье, движенье.

 

 

* * *

Стоят сады в сияньи белоснежном,
И ветер шелестит дыханьем влажным.

-- Поговорим с тобой о самом важном,
О самом страшном и о самом нежном,
Поговорим с тобой о неизбежном:

Ты прожил жизнь, ее не замечая,
Бессмысленно мечтая и скучая --
Вот, наконец, кончается и это...

Я слушаю его, не отвечая,
Да он, конечно, и не ждет ответа.

 

 

* * *

Все туман. Бреду в тумане я
Скуки и непонимания.
И -- с ученым или неучем --
Толковать мне, в общем, не о чем.

Я бы зажил, зажил заново
Не Георгием Ивановым,
А слегка очеловеченным,
Энергичным, щеткой вымытым,
Вовсе роком не отмеченным,
Первым встречным-поперечным --
Все равно какое имя там...

 

 

* * *

                        В Петербурге мы сойдемся снова,
                        Словно солнце мы похоронили в нем..

                                               О. Мандельштам

Четверть века прошло за границей,
И надеяться стало смешным.
Лучезарное небо над Ниццей
Навсегда стало небом родным.

Тишина благодатного юга,
Шорох волн, золотое вино...

Но поет петербургская вьюга
В занесенное снегом окно,
Что пророчество мертвого друга
Обязательно сбыться должно.

 

 

* * *

Эти сумерки вечерние
Вспомнил я по воле случая.
Плыли в Костромской губернии --
Тишина, благополучие.

Празднично цвела природа,
Словно ей обновку сшили:
Груши грузными корзинами,
Астры пышными охапками...
(В чайной "русского народа"
Трезвенники спирт глушили:
-- Внутреннего -- жарь резинами
-- Немца -- закидаем шапками!)

И на грани кругозора,
Сквозь дремоту палисадников, --
Силуэты черных всадников
С красным знаменем позора.

 

 

* * *

Овеянный тускнеющею славой,
В кольце святош, кретинов и пройдох,
Не изнемог в бою Орел Двуглавый,
А жутко, унизительно издох.

Один сказал с усмешкою: "Дождался!"
Другой заплакал: "Господи, прости..."
А чучела никто не догадался
В изгнанье, как в могилу, унести.

 

 

* * *

Голубая речка,
Зябкая волна, --
Времени утечка
Явственно слышна.

Голубая речка
Предлагает мне
Теплое местечко
На холодном дне.

 

 

* * *

Луны начищенный пятак
Блеснул сквозь паутину веток,
Речное озаряя дно.

И лодка -- повернувшись так,
Не может повернуться этак,
Раз все вперед предрешено.

А если не предрешено?
Тогда... И я могу проснуться --
(О, только разбуди меня!),

Широко распахнуть окно
И благодарно улыбнуться
Сиянью завтрашнего дня.

 

 

* * *

Звезды меркли в бледнеющем небе,
Все слабей отражаясь в воде.
Облака проплывали, как лебеди,
С розовеющей далью редея...

Лебедями проплыли сомнения,
И тревога в сияньи померкла,
Без следа растворившись в душе,

И глядела душа, хорошея,
Как влюбленная женщина в зеркало,
В торжество, неизвестное мне.

 

 

* * *

Белая лошадь бредет без упряжки.
Белая лошадь, куда ты бредешь?
Солнце сияет. Платки и рубашки
Треплет в саду предвесенняя дрожь.

Я, что когда-то с Россией простился
(Ночью навстречу полярной заре),
Не оглянулся, не перекрестился
И не заметил, как вдруг очутился
В этой глухой европейской дыре.

Хоть поскучать бы... Но я не скучаю.
Жизнь потерял, а покой берегу.
Письма от мертвых друзей получаю
И, прочитав, с облегчением жгу
На голубом предвесеннем снегу.

 

 

* * *

Нечего тебе тревожиться,
Надо бы давно простить.
Но чудак грустит и б жится,
Что не может не грустить.

Нам бы, да в сияньи шелковом,
Осень-весен поджидая,
На Успенском или Волковом,
Под песочком Голодая,
На ступенях Исаакия
Или в прорубь на Неве...

...Беспокойство. Ну, и всякие
Вожделенья в голове.

 

 

* * *

Цветущих яблонь тень сквозная,
Косого солнца бледный свет,
И снова -- ничего не зная --
Как в пять или в пятнадцать лет, --

Замученное сердце радо
Тому, что я домой бреду,
Тому, что нежная прохлада
Разлита в яблонном саду.

 

 

* * *

Тускнеющий вечерний час,
Река и частокол в тумане...
Что связывает нас? Всех нас?
Взаимное непониманье.

Все наши беды и дела,
Жизнь всех людей без исключенья...
Века, века она текла,
И вот я принесен теченьем --

В парижский пригород, сюда,
Где мальчик огород копает,
Гудят протяжно провода
И робко первая звезда
Сквозь светлый сумрак проступает.

 

 

* * *

На границе снега и таянья,
Неподвижности и движения,
Легкомыслия и отчаяния --
Сердцебиение, головокружение...

Голубая ночь одиночества --
На осколки жизнь разбивается,
Исчезают имя и отчество,
И фамилия расплывается...

Точно звезды, встают пророчества,
Обрываются!.. Не сбываются!..

 

 

* * *

Закат в полнеба занесен,
Уходит в пурпур и виссон
Лазурно-кружевная Ницца...

...Леноре снится страшный сон --
Леноре ничего не снится.

 

 

* * *

Я твердо решился и тут же забыл,
На что я так твердо решился.
День влажно-сиренево-солнечный был.
И этим вопрос разрешился.

Так часто бывает: куда-то спешу
И в трепете света и тени
Сначала раскаюсь, потом согрешу
И строчка за строчкой навек запишу
Благоуханье сирени.

 

 

* * *

Насладись, пока не поздно,
Ведь искать недалеко,
Тем, что в мире грациозно,
Грациозно и легко.

Больше нечему учиться,
Прозевал и был таков:
Пара медных пятаков,
"Без речей и без венков"
(Иль с речами -- как случится).

 

 

* * *

Поэзия: искусственная поза,
Условное сиянье звездных чар,
Где, улыбаясь, произносят -- "Роза"
И с содроганьем думают -- "Анчар".

Где, говоря о рае, дышат адом
Мучительных ночей и страшных дней,
Пропитанных насквозь блаженным ядом
Проросших в мироздание корней.

 

 

* * *

Мне весна ничего не сказала --
Не могла. Может быть -- не нашлась.
Только в мутном пролете вокзала
Мимолетная люстра зажглась.

Только кто-то кому-то с перрона
Поклонился в ночной синеве,
Только слабо блеснула корона
На несчастной моей голове.

 

 

* * *

Почти не видно человека среди сиянья и шелков --
Галантнейший художник века, галантнейшего из веков.

Гармония? Очарованье? Разуверенье? Все не то.
Никто не подыскал названья прозрачной прелести Ватто.

Как роза вянущая в вазе (зачем Господь ее сорвал?),
Как русский Демон на Кавказе, он в Валансьене тосковал...

 

 

* * *

Ветер с Невы. Леденеющий март.
Площадь. Дворец. Часовые. Штандарт.

...Как я завидовал вам, обыватели,
Обыкновенные люди простые:
Богоискатели, бомбометатели,
В этом дворце, в Чухломе ль, в каземате ли
Снились вам, в сущности, сны золотые...

В черной шинели, с погонами синими,
Шел я, не видя ни улиц, ни лиц.
Видя, как звезды встают над пустынями
Ваших волнений и ваших столиц.

 

 

* * *

Просил. Но никто не помог.
Хотел помолиться. Не мог.
Вернулся домой. Ну, пора!
Не ждать же еще до утра.

И вспомнил несчастный дурак,
Пощупав, крепка ли петля,
С отчаяньем прыгая в мрак,
Не то, чем прекрасна земля,
А грязный московский кабак,
Лакея засаленный фрак,
Гармошки заливистый вздор,
Огарок свечи, коридор,
На дверце два белых нуля.

 

 

* * *

Бредет старик на рыбный рынок
Купить полфунта судака.
Блестят мимозы от дождинок,
Блестит зеркальная река.

Провинциальные жилища.
Туземный говор. Лай собак.
Все на земле -- питье и пища,
Кровать и крыша. И табак.

Даль. Облака. Вот это -- ангел,
Другое -- словно водолаз,
А третье -- совершенный Врангель,
Моноклем округливший глаз.

Но Врангель, это в Петрограде,
Стихи, шампанское, снега...
О, пожалейте, Бога ради:
Склероз в крови, болит нога.

Никто его не пожалеет,
И не за что его жалеть.
Старик скрипучий околеет,
Как всем придется околеть.

Но все-таки... А остальное,
Что мне дано еще, пока --
Сады цветущею весною,
Мистраль, полфунта судака?

 

 

* * *

Жизнь пришла в порядок
В золотом покое.
На припеке грядок
Нежатся левкои.

Белые, лиловые
И вчера, и завтра.
В солнечной столовой
Накрывают завтрак.

...В озере купаться
-- Как светла вода! --
И не просыпаться
Больше никогда.

 

 

* * *

Меняется прическа и костюм,
Но остается тем же наше тело,
Надежды, страсти, беспокойный ум,
Чья б воля изменить их ни хотела.

Слепой Гомер и нынешний поэт,
Безвестный, обездоленный изгнаньем,
Хранят один -- неугасимый! -- свет,
Владеют тем же драгоценным знаньем.

И черни, требующей новизны,
Он говорит: "Нет новизны. Есть мера,
А вы мне отвратительно-смешны,
Как варвар, критикующий Гомера!"

 

 

* * *

Волны шумели: "Скорее, скорее!"
К гибели легкую лодку несли,
Голубоватые стебли порея
В красный туман прорастали с земли.

Горы дымились, валежником тлея,
И настигали их с разных сторон, --
Лунное имя твое, Лорелея,
Рейнская полночь твоих похорон.

...Вот я иду по осеннему саду
И папиросу несу, как свечу.
Вот на скамейку чугунную сяду,
Брошу окурок. Ногой растопчу.

 

 

* * *

Я люблю безнадежный покой,
В октябре -- хризантемы в цвету,
Огоньки за туманной рекой,
Догоревшей зари нищету...

Тишину безымянных могил,
Все банальности "Песен без слов",
То, что Анненский жадно любил,
То, чего не терпел Гумилев.

 

 

* * *

О, нет, не обращаюсь к миру я
И вашего не жду признания.
Я попросту хлороформирую
Поэзией свое сознание.

И наблюдаю с безучастием,
Как растворяются сомнения,
Как боль сливается со счастием
В сияньи одеревенения.

 

 

* * *

Если бы я мог забыться,
Если бы, что так устало,
Перестало сердце биться,
Сердце биться перестало,

Наконец -- угомонилось,
Навсегда окаменело,
Но -- как Лермонтову снилось --
Чтобы где-то жизнь звенела...

...Что любил, что не допето,
Что уже не видно взглядом,
Чтобы было близко где-то,
Где-то близко было рядом...

 

 

* * *

Мне больше не страшно. Мне томно.
Я медленно в пропасть лечу
И вашей России не помню
И помнить ее не хочу.

И не отзываются дрожью
Банальной и сладкой тоски
Поля с колосящейся рожью,
Березки, дымки, огоньки...

 

 

* * *

То, что было, и то, чего не было,
То, что ждали мы, то, что не ждем,
Просияло в весеннее небо,
Прошумело коротким дождем.

Это все. Ничего не случилось.
Жизнь, как прежде, идет не спеша.
И напрасно в сиянье просилась
В эти четверть минуты душа.

 

 

* * *

Чем дольше живу я, тем менее
Мне ясно, чего я хочу.
Купил бы, пожалуй, имение.
Да чем за него заплачу?
Порою мечтаю прославиться
И тут же над этим смеюсь,
Не прочь и "подальше" отправиться,
А все же боюсь. Сознаюсь...

 

 

* * *

Все на свете дело случая --
Вот нажму на лотерею,
Денег выиграю кучу я
И усы, конечно, сбрею.

Потому что -- для чего же
Богачу нужны усы?
Много, милостивый Боже,
В мире покупной красы:
И нилоны, и часы,
И вещички подороже.

 

 

* * *

Здесь в лесах даже розы цветут,
Даже пальмы растут -- вот умора!
Но как странно -- во Франции, тут,
Я нигде не встречал мухомора.

Может быть, просто климат не тот --
Мало сосен, березок, болотца...
Ну, а может быть, он не растет,
Потому что ему не растется

С той поры, с той далекой поры --
...Чахлый ельник, Балтийское море,
Тишина, пустота, комары,
Чья-то кровь на кривом мухоморе...

 

 

* * *

Не станет ни Европы, ни Америки,
Ни Царскосельских парков, ни Москвы
Припадок атомической истерики
Все распылит в сияньи синевы.

Потом над морем ласково протянется
Прозрачный, всепрощающий дымок...
И Тот, кто мог помочь и не помог,
В предвечном одиночестве останется.

 

 

* * *

Все на свете пропадает даром,
Что же Ты робеешь? Не робей!
Размозжи его одним ударом,
На осколки звездные разбей!

Отрави его горчичным газом
Или бомбами испепели --
Что угодно -- только кончи разом
С мукою и музыкой земли!

 

 

* * *

Листья падали, падали, падали,
И никто им не мог помешать.
От гниющих цветов, как от падали,
Тяжело становилось дышать.

И неслось светозарное пение
Над плескавшей в тумане рекой,
Обещая в блаженном успении
Отвратительный вечный покой.

 

 

* * *

Ну, мало ли что бывает?..
Мало ли что бывало --
Вот облако проплывает,
Проплывает, как проплывало,

Деревья, автомобили,
Лягушки в пруду поют.
...Сегодня меня убили.
Завтра тебя убьют.

 

 

* * *

Все представляю в блаженном тумане я:
Статуи, арки, сады, цветники.
Темные волны прекрасной реки...

Раз начинаются воспоминания,
Значит... А может быть, все пустяки.

...Вот вылезаю, как зверь из берлоги я,
В холод Парижа, сутулый, больной...
"Бедные люди" -- пример тавтологии,
Кем это сказано? Может быть, мной.

 

 

* * *

Не обманывают только сны.
Сон всегда освобожденье: мы
Тайно, безнадежно влюблены
В рай за стенами своей тюрьмы.

Мильонеру -- снится нищета.
Оборванцу -- золото рекой.
Мне -- моя последняя мечта,
Неосуществимая -- покой.

 

 

* * *

На юге Франции прекрасны
Альпийский холод, нежный зной.
Шипит суглинок желто-красный
Под аметистовой волной.

И дети, крабов собирая,
Смеясь медузам и волнам,
Подходят к самой двери рая,
Который только снится нам.

Сверкает звездами браслета
Прохлады лунная рука,
И фиолетовое лето
Нам обеспечено -- пока
В лучах расцвета-увяданья,
В узоре пены и плюща
Сияет вечное страданье,
Крылами чаек трепеща.

 

 

* * *

Г. Г. Терентьевой

А еще недавно было все что надо --
Липы и дорожки векового сада,
Там грустил Тургенев... Было все, что надо,
Белые колонны, кабинет и зала --
Там грустил Тургенев...

И ему казалась
Жизнь стихотвореньем, музыкой, пастелью,
Где, не грея, светит мировая слава,
Где еще не скоро сменится метелью
Золотая осень крепостного права.

 

 

* * *

-- Когда-нибудь, когда устанешь ты,
Устанешь до последнего предела...
-- Но я и так устал до тошноты,
До отвращения...
-- Тогда другое дело.
Тогда -- спокойно, не спеша проверь
Все мысли, все дела, все ощущенья,
И, если перевесит отвращенье --

Завидую тебе: перед тобою дверь
Распахнута в восторг развоплощенья.

 

 

* * *

Мы не молоды. Но и не стары.
Мы не мертвые. И не живые.
Вот мы слушаем рокот гитары
И романса "слова роковые".

О беспамятном счастье цыганском,
Об угарной любви и разлуке,
И -- как вызов -- стаканы с шампанским
Подымают дрожащие руки.

За бессмыслицу! За неудачи!
За потерю всего дорогого!
И за то, что могло быть иначе,
И за то -- что не надо другого!