Владислав Ходасевич

Биография

ВЛАДИСЛАВ ХОДАСЕВИЧ (1886 — 1939, Париж) родился в семье фотографа, работавшего в Туле и Москве. Мать поэта, Софья Яковлевна, была дочерью известного еврейского литератора Якова Александровича Брафмана, впоследствии перешедшего в православие и посвятившего дальнейшую жизнь т. н. "реформе еврейского быта" с христианских позиций.

В Москве одноклассником Ходасевича по Третьей московской гимназии был Александр Яковлевич Брюсов, брат поэта Валерия Брюсова. На год старше Ходасевича учился Виктор Гофман, сильно повлиявший на мировоззрение поэта.

По окончании гимназии Ходасевич поступил в Московский университет — сначала на юридический факультет, потом на историко-филологический. В 1905 году он женится на Марине Эрастовне Рындиной. Брак был несчастливым — уже в конце 1907 года они расстались. Часть стихотворений из первой книги стихов Ходасевича "Молодость" (1908) посвящена именно отношениям с Мариной Рындиной.

Следующая книга Ходасевича вышла только в 1914 году и называлась "Счастливый домик". За шесть лет, прошедшие от написания "Молодости" до "Счастливого домика", Ходасевич стал профессиональным литератором, зарабатывающим на жизнь переводами, рецензиями, фельетонами и др.

В 1917 году Ходасевич с восторгом принимает Февральскую революцию и поначалу соглашается сотрудничать с большевиками после Октябрьской революции. В 1920 году выходит его сборник "Путём зерна".

Тем не менее, 22 июня 1922 года Ходасевич вместе с поэтессой Ниной Берберовой покидает Россию и через Ригу попадает в Берлин. В том же году выходит его сборник "Тяжёлая лира".

В 1925 году Ходасевич и Берберова переезжают в Париж, где через два года Ходасевич выпускает цикл "Европейская ночь". После этого поэт всё меньше и меньше пишет стихи, уделяя внимания критике. Положение Ходасевича в эмиграции было тяжёлым — особенно после того, как в 1926 году он прекращает печататься в газете "Последние новости". На страницах эмигрантских изданий Ходасевич, в частности, вёл полемику с Георгием Адамовичем. В 1930-х годах Ходасевич разочарован как в литературе и общественно-политической жизни эмиграции, так и в СССР, куда отказался возвращаться.

Чаще всего к Ходасевичу применяли эпитет "желчный". Максим Горький в частных беседах и письмах говорил, что именно злость — основа его поэтического дара. Все мемуаристы пишут о его жёлтом лице. Он и умирал — в нищенской больнице, в раскалённой солнцем стеклянной клетке, едва завешанной простынями, — от рака печени, мучаясь непрестанными болями. За два дня до смерти он сказал своей бывшей жене, писательнице Нине Берберовой: "Только тот мне брат, только того могу я признать человеком, кто, как я, мучился на этой койке". В этой реплике весь Ходасевич. Но, возможно, все казавшееся в нем терпким, даже жёстким, было только его литературным оружием, кованой бронёй, с которой он настоящую литературу защищал в непрерывных боях. Желчности и злобы в его душе неизмеримо меньше, чем страдания и жажды сострадания. В России XX в. трудно найти поэта, который бы так трезво, так брезгливо, с таким отвращением взирал на мир — и так строго следовал в нем своим законам, и литературным, и нравственным. "Я считаюсь злым критиком, — говорил Ходасевич. — А вот недавно произвёл я "подсчёт совести", как перед исповедью… Да, многих бранил. Но из тех, кого бранил, ни из одного ничего не вышло".

Ходасевич конкретен, сух и немногословен. Кажется, что он говорит с усилием, нехотя разжимая губы. Как знать, может быть, краткость стихов Ходасевича, их сухой лаконизм — прямое следствие небывалой сосредоточенности, самоотдачи и ответственности.

Сам Ходасевич различал у поэта "манеру", то есть нечто органически ему присущее от природы, и "лицо", являющееся следствием сознательного восприятия поэзии и работы над ней. Он был мастером в полном смысле слова — при том мастером классическим, стремившимся к предельной чёткости, как логической, так и ритмической и композиционной. Стиль его и поэтика были разработаны предельно, до мельчайшей чёрточки. Каждое слово у него значимо и незаменимо. Возможно, поэтому он создал немного, а в 1927 г. как поэт вообще почти замолчал, написав до смерти не больше десяти стихотворений.