Марина Струкова

 

"СОЛНЦЕ ВОЙНЫ"

                  (ранние стихи)

 
 * * *  

Я - русская. Боль или радость
от этого дара судьбы?
Я - ветра пшеничного сладость.
Я - спелых колосьев усталость
и песня казачьей гульбы.
Но не разорвать потаенных
сетей вековечной тоски:
я - нежить могил оскверненных,
я - камень церквей затворенных
и цепь на запястье руки.
Мной русская ненависть правит.
И памятью предков сквозь сны
души моей боль не оставит,
и русскую истину славит
мой голос под солнцем войны.   


* * *  

Себя ли обманывать стану,
когда на осколки броня.
Ни стаи, ни стана, ни клана...
лишь Родина есть у меня.
Ни храма, ни дома, ни дота...
разрушены все рубежи.
Не знаем искусство расчета,
не вывели формулу лжи.
Но я не уйду недостойно,
и ты не уйдешь из страны
туда, где сожгли бы спокойно
мы путеводитель войны.
Пускай только выси и дали
оставлены нам на земле,
над степью гореть не устали
знамения в облачной мгле.
И не изменились, как странно,
от бед ни сердца, ни умы...
Ни стаи, ни стана, ни клана.
Народом останемся мы!   


* * *  

Куда, защитники Отечества?
Куда, таланты и вожди?
Вы все - пустяк для человечества,
и ваше время позади...
Но кто теперь диктует правила,
переиграв игру судьбы?
Чья власть Историю исправила,
Россию вздернув на дыбы?
Нам без него - дорога узкая,
давно качались бы в петле,
Но где же он - надежда русская?
Не на Дворцовой, не в Кремле.
Кому же лавры предназначены
за воскрешение Земли?
И, восхищением охвачены,
мы наконец его нашли!
...Из-под восторгов общих бремени,
на толпы глядя свысока,
Герой сегодняшнего времени -
Торгаш глазеет из ларька.   


* * *  

Кошельком прикрыв души убожество,
щеголяя вывесками модными,
здравствуйте, богатые ничтожества,
пользуйтесь победами народными.
Из чужого океана званные,
на волне свободы пеной прибыли.
Мы на баррикады встали - странные ,
ваши же отстаивая прибыли.
Здравствуйте, веселые, здоровые,
из народных слез рубли отлившие,
капиталистические - новые,
и коммунистические - бывшие.
Кровь России втихомолку пьющие,
прикрываясь флагами цветистыми,
И ее клочками продающие...
Руки ваши белые да чистые.
Только вам, богатые, вернуться бы,
наши ветры злые да угарные,
здесь порой бывают революции,
и веревок ждут столбы фонарные.   


Птица - тройка

Русь, куда ж несешься ты?
Что же дальше будет с нами?
Под тобой гремят мосты
над кровавыми волнами...
Мчится тройка в никуда,
меркнет небо, гнутся травы,
исчезают города
за дорожной пылью ржавой.
Путник вздрогнет, замерев,
на обочине дороги.
"Что же это? Божий гнев?
Ветер?"- Спросит он в тревоге.
Средь тумана и пыли
в крае, Богом позабытом,
Только слышится: вдали
мерно в землю бьют копыта...
Русь, куда ж несешься ты
тройкой буйной и бездумной,
и по ком звонит в степи
колокольчик твой безумный?

 

  * * *  

Не отрекусь от горечи былого -
развалин храма, смуты и огня.
И если Богом станет Слово,
то мой народ не обвинит меня.

Не устыжусь за мятежи и войны,
оправдывать стыдливо не начну
тех предков, что прожили недостойно,
но все же не оставили страну.

Им - память, да могильная ограда.
А мне - их злые, честные слова.
Пускай опять сомнительна награда
за простоту, что хуже воровства.

Я на престол кладу мечи и цепи
туда же, где терновые венцы.
Вина отцов нам неподсудна, дети.
Так неподсудны беженцам бойцы.

 

  * * *  

Мало тех, кто выйдет вон из строя
всей эпохи искупив вину...
Спите, трусы, вас спасут герои -
человека три на всю страну.

Вам легко - ваш путь к окну от двери.
А кому-то - от огня к огню.
Где-то в чистом поле воют звери,
и подходит Пересвет к коню.

Спите, трусы. Этой темной ночью
свечи загораются вдали.
Ваше знамя, порванное в клочья,
поднимает кто-то из пыли.

Там идет война за ваше завтра,
там кому-то вера дорога.
Видно - вами преданную правду
защищает кто-то от врага.

 В вязком иле сытого покоя
вы навек застыли все равно.
Спите, трусы, вас спасут герои!
Вольным - воля, а спасенным - дно.



 * * *  

Нас много на белом бессолнечном свете.
Мы - честных родителей нищие дети.
Нас много, но в грустной разбитой Отчизне
везде есть другие хозяева жизни.
Они захватили над нами высоты,
у них "мерседесы", "фиаты", "тойоты",
для них над волнами цветет Ла-Валетта,
плывут пароходы в круиз вокруг света.
И словно монета из чистого злата,
в их жадные руки Россия зажата.
У них есть трибуны - читать нам законы.
У нас есть таланты, лачуги, иконы.
Они как приказы, а мы как вопросы,
им ищут алмазы, нам кинут отбросы,
На общей планете - фальшивое братство
Здесь честности не понимает богатство.
Им вместе так тесно, так душно, так плохо.
Коснутся друг друга - и вспыхнет эпоха!   


* * *  

Захлебнулись вокзалы огнями,
дождь по стеклам киосков бежит,
а в тени, на цветном целлофане
у колонны девчонка лежит.
В рваном платье и выцветшей шали,
прикрываясь от света рукой,
спит она, позабыв о печали,
ощущая минутный покой.
В ореоле витринной подсветки,
под неоновым буйством реклам.
В грязных урнах огрызки, объедки
собирала она по углам.
Кто она? Из Молдовы? С Кавказа
гнал ее ужас перед войной?
И какие указы, приказы
стали этому черной виной?
Не найти ей ни дома, ни мамы,
не дожить до семнадцати лет...
Незаметной, обыденной драмы
продолжается грустный сюжет.
А кругом равнодушные лица,
и как будто народ - на народ.
И слезам не поверит столица,
да и песня ее не берет.
Спит девчонка, прижавшись к России,
вмятый в грязь одинокий цветок.
Сквозняки запевают стальные,
электрички летят на восток.
Разливается утро все шире
по мерцанью асфальтовых лент....
Что Вам снится в роскошной квартире,
Господин Президент?   


* * *  

В очарованном ложью краю
я у нового дома стою.
Мед, вино - все равно нищета
в доме нет ни меча, ни щита.
И его чистота не чиста -
над столом ни свечи, ни креста.
А за домом дорога в пыли,
где тоскливо звенят ковыли.
В роще шумно - да от воронья,
в поле вольно - да шайка ворья.
Серебро - да во вражьей руке,
песня - да на чужом языке,
и иссякла в колодцах вода...
Мы не те? Или правда не та?
Равновесию зла и добра
на земле воцариться пора.   


* * *  

В синеве вечерней мути,
на исходе дня,
замер витязь на распутье,
придержав коня.
Скрылись красные рябины,
церкви - позади.
Три дороги - три судьбины
впереди в степи.
Ехать влево? Ехать вправо?
На восход? Во тьму?
На чужбине злато, слава
видятся ему.
Он назад не обернется,
он закрыл глаза...
Конь, как птица, ввысь взовьется,
а внизу - леса...
Там горит в осенней сини,
превращаясь в дым,
беззащитная Россия,
брошенная им.   


* * *  

Видишь? Словно птица мертвая
в грязно-розовой пыли,
наша совесть, полустертая
сапогом с лица земли.
Наша совесть безответная,
вынутая из петли,
подлецом полуотпетая
за "валюту" и рубли,
Не мечтать ей больше сказками,
лишь поминки впереди, -
там под плачущими масками
расхохочутся вожди...
За каким же сердцем спрячется,
что надежнее щита?
С кем опомнится, отплачетеся,
встанет именем Христа?
Вижу! Сквозь огни и оргии,
по изломанному льду
Он идет с копьем Георгия,
конь крылатый в поводу.   


* * *  

Рощ березовых нежные краски,
синь озер, журавлиный полет...
Как прекрасно, что это не сказка -
вслед за сумраком будет восход.
Из венца Богоматери-девы
ты упала на землю для нас. -
ты чиста среди грязи и гнева,
о, Россия, - небесный алмаз.
Словно вера, любовь и надежда
для уставших от боли и бед,
неизменною будешь, как прежде,
и светлее лишь солнечный свет.
А убийцы кремлевского слава,
а народа безумье и страх -
это все для тебя лишь оправа,
заржавело - рассыпалось в прах.
Ничего не случится плохого,
а случится - ты будешь сильней.
Не суди же тогда слишком строго
сотворенных из глины людей.   


* * *  

Господи, для странника ты - путь
за иные дали и века,
и летейских вод рассеяв муть
золотая сеть для рыбака.
Господи, жнецу ты - лунный серп,
Птице - небо, ратнику - броня,
спящей деве - нежный шепот верб,
только нет под крыльями меня.
Не спасет Святого Духа тень
от беды могуществом креста,
потому что избы деревень
я равняю с храмами Христа.
И в смятенье не найду ответ,
лишь на Русь весеннюю взгляну:
верю в Бога или в этот свет
даль и вышину?   


* * *  

Судьбы коварные изломы,
на острых гранях - вспышки света!
Мы - больше, чем народ.
Но кто мы?
Мир до сих пор не знает это.
Не объяснить любой науке
все виражи и завихренья
ветров, ломающих нам руки,
идей, палящих поколенья.
К нам дети чопорной Европы
идут, как в морг на опознанье,
но мы опять встаем из гроба,
отбросив злые предсказанья.
Мы торим новые дороги
от места взрыва - к месту взлета,
как испытатели эпохи
с разбившегося самолета.
Вновь строим храмы и хоромы,
сажаем лес - смотри, планета!
Мы - больше, чем народ!
Но кто мы?
На это не найти ответа.   


* * *  

Я выхожу из-под контроля
идей, законов и знамен,
орла, звезды на красном поле
и исторических имен.
Я выхожу из-под контроля
вельможной лжи и звонких фраз,
творцов чужой беды и боли
и узурпаторов на час.
Моя великая Держава
с непредсказуемой судьбой,
лишь ты одна имеешь право
на жизнь мою, на голос мой.
Не дам щепотку русской соли
за мед чужих бездонных рек...
Я выхожу из-под контроля,
монеты втаптывая в снег.
Мне нужен свет, да запах хлеба,
да песни, что поет народ.
А надо мною - только небо!
А впереди меня - восход...   


* * *  

Я голову запрокинула
и под ноги не смотрю,
а Время костры раскинуло
по русскому январю,
и смерть подметает улицы,
где вслед тебе прохожу,
и бог в камуфляже хмурится
на все, что толпе скажу.
Мной предано царство божие
за свет твоего лица,
за русское бездорожие,
за жгучую власть свинца.
Пусть где-то пожар туманится,
дороги сошлись в петлю...
Со мной ничего не станется,
пока я тебя люблю.   


* * *  

Москва! Возьми меня с собой
в могучий колокольный бой,
в размах, в разлет горящих крыл,
где ветер будет, есть и был.
И в сон, и в явь, и в пьяный бред
твоей толпы. Иду вослед.
Возьми меня под дымный кров,
в хрип нищих и рыданья вдов.
В великий пост, в последний тост
и в голоса убитых "звезд ".
Во все, что ветер твой поет,
звенит стекло и грязный лед.
Я выйду на другой виток -
в стальной сквозняк, в шальной поток.
И в пыль, и в быль, и в боль, и в бой
Москва возьмет меня с собой.
  

* * *  

Правда или напраслина?
Торжество или грусть? -
Если Русь будет счастлива -
это будет не Русь!
Знала я ее, славила,
только, видит Господь,
Никогда б не представила
Русь - не душу, а плоть.
Эту - робкой и кроткою?
Этот угль - на ладонь?
В очаге, за решеткою
Усмиренный - огонь?!
Птицу злую, свободную -
подкормить, приручить...
На скаку запаленную
тройку - остановить?..
Русь? - от пыли отмытая
бесконечных дорог.
Русь? - бездумная, сытая
и в стенах четырех.
Стихнет все... Перемелется.
Камень станет мукой...
Только что-то не верится
в долгожданный покой.   


* * *  

Звезда не царапает крыши,
Луна не коснулась снегов,
и ждущие голоса свыше
никак не дождутся его.
И я восклицаю отсюда
земную обиду тая:
Когда ты покажешь мне чудо,
высокая вера моя?
Разбойники, воры, блудницы
знаменья увидеть смогли...
Зачем же опять не открыться
всем тайнам Небес для земли?
Мы истину ищем все ту же.
Нас так же манит высота,
Мы люди - не лучше, не хуже
чем были при жизни Христа...
Стучусь я в закрытые двери,
но мысль беспокоит одна:
Увижу ... А разве поверю?
Неверьем Россия больна.   


Три лозунга
 

Эпоха соленые бусинки нижет
на русского времени нить.
"Страна молода для того, чтобы выжить,
но слишком стара, чтоб простить".

Ей новым аршином приходится мерить
все то, что не хочет терять.
"Страна молода для того, чтобы верить,
но слишком стара - доверять".

Довольно ошибок! Нам дорого стоит
все то, что сумели сберечь.
"Страна молода для того, чтобы строить,
но слишком стара, чтобы жечь".

 

  * * *  

Звенит кровавая капель,
Господь грозит войной,
качает Ева колыбель
меж Солнцем и Луной.
И этот плавный легкий взлет
вовек продлится над
тем, что бежит, летит, течет
с восхода на закат -
над кораблем в ограде льдин,
среди армад стальных,
между крестов и гильотин, -
не задевая их.
Пусть где-то пахарь бросил плуг,
погас в часовне свет,
но нет для Евы слова "вдруг",
сомненьям места нет.
Гремит труба, поет свирель,
Атилла ждет гонца...
Но не сорвется колыбель
с небесного венца.   


* * *  

Земля моя, холодная, усталая...
Лесов высоких неподвижна тишь.
Где запад? Где восток? - гадай, угадывай,
под серым небом разве разглядишь.
Большие льды сковали реку черную,
тяжелый снег согнул над ней стволы,
и солнца нет, и все четыре стороны
на поле одинаково белы.
Ломает вихрь в степи березу русскую,
он будет долго в стекла окон бить.
Люби Россию в непогоду грустную
пускай трудней такую полюбить...
Земля моя, холодная, усталая...
Ты от нее награды не проси.
Не требуй ни большого и ни малого
от скованной морозами Руси!   


* * *  

За поселком вдоль дороги гладкой,
где трава дрожит,
С осторожной вкрадчивой повадкой
лисонька бежит.

Птица в проводах высоковольтных
оборвет полет,
Упадет комком с небес раздольных -
лисонька возьмет.

Ходит, бродит рыжая недаром -
голод - не порок.
На помойке за шоферским баром
что-нибудь да впрок.

Разогнали зайцев, лес зеленый
под пилой трещит.
И лисица брешет на червленый,
на рекламный щит.

  

* * *  

Черная птица летела,
лунное небо звало...
Где мое прежнее тело
пылью степной замело?
Серой бескрайней дорогой
я до рожденья была,
или травой у порога
в жизни прошедшей росла?
Меркнут колючие звезды,
сыплются желтым песком...
Где мои давние слезы
выросли синим цветком?
И по каким-то долинам,
прошлым невзгодам назло,
перьями птицы раскинув,
старые мысли несло?..
Травы равнина наклонит
и не ответит жнивье...
Бьется лишь ветром в ладони
прежнее сердце мое...   


Волчонок
 

Расти меня, собачья стая
мою порвавшая семью.
Я - юный волк и это знаю
единственный в своем краю.

Вы - полукровки, вы - цветные,
я тихо ненависть несу.
И презираю вас - иные,
волков сменившие в лесу.

Давно бродягам память стерло,
вы видите во мне щенка.
Но жду - сожму клыками горло
у пса - чужого вожака.

Ночами лунными считаю
засады на своем веку.
Расти меня, собачья стая,
себе на гибель и тоску.

 

  * * *  

Ухожу. Может, и вернусь в этот дом.
На словах - добра не желай.
Перейди мне дорогу с полным ведром,
чтоб вода текла через край.
Тихо капля за каплей стекают вниз -
слезы радости или бед.
В хрустале колышется желтый лист
и металл серебрит рассвет.
А на дне, как золото, весь песок.
А по краю кайма, как снег.
Отраженья ветвей? - Скрещенья дорог.
Рябь - изгибы широких рек.
Чтоб всего сполна - и разлук и встреч.
И сиянья степных высот...
Но не знаю, захочет Бог беречь
уходящую на восход...
  

Поле боя
 

Сражения - живым,
Прощение - всем мертвым.
Песок был золотым,
но жгучим стал и черным.
В него впиталась кровь,
и дым над пепелищем.
Нахмуренная бровь -
Луна над полем нищим...
Хмельной кровавый мед
пьем за врагов убитых,
а плод познанья жжет
нам кожу губ разбитых.
И ненависти власть
давно царит над светом,
но правда родилась
на черном поле этом.

 

  Степь
 

Здесь почти небо.
Но еще степь.
На краю света
вольно так петь
Время в движенъи,
но здесь его нет.
Нет поражений,
нет и побед...
Кони бьют вереск,
пьют облака.
Здесь почти берег,
но и река...
Ковыли-свечи,
вольность и грусть.
Здесь почти вечность,
но еще Русь.

 

  * * *  

Я распахнула окна в тишь
и праздную победу.
Ты только мне принадлежишь,
земля отца и деда,
земля ушедших в горний край
из русского тумана.
Под стать ли этот ад и рай
хозяевам обмана?
Пусть злато прибрано к рукам
чужим. Мне все едино.
Наследую я белый храм,
и черную равнину,
и фолианты мудрых книг,
и ураган стихии.
И каждый век! И каждый миг
величия России.
Молясь высокому кресту
вновь в тишине иконной
я ощущаю правоту
наследницы законной.   


* * *  

"Одна дева за всех не отплачется,
один старец за всех не отмолится,
один нищий за всех не расплатится,
так зачем же стараться - неволится?"
Когда, враг над державой куражится,
с этой думой легко людям терпится.
Один в поле не воин - нам кажется,
и что вместе сильны мы - не верится.
Словно бревна, плывем по течению,
ну а против - никто не осмелится.
Мы признаем любое учение,
коль накормят и в лоб не прицелятся.
Счастьем малым, убогим, похвалимся,
в честь ярма, наши плечи согнувшего,
и в могилу просторную свалимся,
не расслышав усмешки столкнувшего.   


* * *  

Есть на все воля Бога -
на свечу, на копье.
Если вспыхнет Эпоха,
не гасите ее.
Бог очистит от скверны
жгучим жаром костра
тех, чьи мысли неверны,
тех, чья правда стара.
С неба крылья блеснули,
осеняя пути.
Виноватого пуля
скоро сможет найти.
Ждет снарядов дорога,
ждут врагов фонари.
Если вспыхнет Эпоха,
если вспыхнет ... Гори!   


* * *  

И вновь живу я на "авось".
И с этим миром дружба врозь,
ведь я живу и вкривь и вкось,
не так, как хочет он.
Он: "Замолчи!", а я пою,
и на обочине стою,
когда другие все в строю,
то я - из ряда вон!
Да, не цветы - колючки рву.
Да, на окраине живу,
и мну сожженную траву
в нерадостном краю.
Пусть миру это не с руки,
я пью не из его реки,
а поперек его строки
всегда пишу свою...   


* * *  

Заборная летопись - символ эпохи:
Не грязная брань, а плакатные фразы.
На белой стене, вдоль железной дороги
все сказано прямо, отчетливо, сразу.
Здесь бывшая одна шестая планеты
углем, кирпичом или краской писала:
"Народ победит ", "Президента - к ответу"
"Мы ждем перемен " и "Россия устала ".
Здесь солнцеворот, разноцветные звезды,
двуглавый орел, нарисованный криво.
И что-то забавно, а что-то серьезно,
а что-то и вовсе закрыла крапива.
А рядом перрон. В городской суматохе
идут пассажиры к ночной электричке.
Заборную летопись - символ эпохи
они дополняют скорей по привычке.
Царапает свастику тонкая ветка,
огней загорается тысячесвечье,
И четкая надпись: "Люблю тебя, Светка "
собой завершает парад красноречья.   


* * *  

Я лежу на скамье, смотрю в потолок,
там чужие звезды видны,
а за ними нет ничего -
неба Атлантика.
Видишь север, запад, юг и восток -
это только четыре стены.
И к комнате пыток ближе всего
камера романтика.
Мне сегодня снилась дорога вперед
и цветы приморской весны.
Но за ними нет ничего -
спящие, встаньте-ка.
Пусть хранит меня этот серый восход,
и минует горечь вины,
Но к комнате пыток ближе всего
камера романтика.
Вижу: время вышло на новый виток -
новый поиск вина и войны.
Но за ними нет ничего -
гибель "Титаника ".
И мой дом с решетками так одинок
на краю затменья страны,
А к комнате пыток ближе всего
камера романтика...   


* * *  

Восемь тысяч над уровнем моря.
Возле горных седин
альпинисты заходятся в споре -
обессилел один.
Ну а им бы побить все рекорды,
до вершин дотянуть.
И решают ведущие твердо
- Он не выдержит путь! -

Умирающий брошен в лощине,
ввысь уходит отряд,
и слеза замерзает на льдине,
и сугробы горят.

Восемь тысяч над уровнем моря,
ураган чуть затих.
Восемь тысяч над уровнем горя...
Не бросайте своих.

...У Эпохи дороги косые -
то ли крах, то ли криг.
О, мятежные души России,
не бросайте своих.
Каждый поодиночке - травина
Перед мощью снегов.
...Альпинистов накрыла лавина,
не дошли до богов!

  

* * *  

Рассвет, дома - малина и стекло
и четкий врез ветвей в стальное небо.
Здесь наше солнце медом истекло
в подставленный ломоть чужого хлеба.
И нам досталась старая тюрьма
большого дома в каменном ажуре,
там, где любое горе - от ума,
и летопись веков - на нашей шкуре.
Здесь зрячий - странен, честный - одинок,
но все же, вне отчаянья и плача,
нет, мы не вступим в мировой поток
людей, живущих, ничего не знача.
Ведь кто-то должен видеть с высоты
те истины, что для слепых - безвестны,
и Древа жизни первые листы,
и вещей птицы гордый взлет из бездны.   


* * *  

Кружит дорога узкая,
из чащи смотрит зверь.
Эх, Родина, - и грустная,
и гневная теперь!
Ограблена и выжжена,
на ранах - жгучий снег,
Христа в какую хижину
ты пустишь на ночлег?
Над траурными лицами
во флаги флаг вонзен,
истерзаны границами
песок и чернозем.
Разбит на территории
но вовлечен простор
в круговорот Истории,
в ее самоповтор...
Эх, Родина, не гнуться бы
тебе от злых обид.
Другая Революция
спасет... И вновь спалит.   


* * *  

Деревня стоит под горою.
Холодное утро. Восход.
Засыпанной снегом тропою
старуха к колодцу бредет...
Сугробами белыми - крыши,
столбами колышется дым.
Узором серебряным вышит
ивняк над обрывом крутым.
Растаял ледок на оконце,
девчушка глядит за стеклом
на алое, алое солнце
над самым высоким холмом.
Глядит без малейшей тревоги
привычен несказочный мир.
На грязной замерзшей дороге
берут грузовик на буксир.
Россия... Ей горе не ново,
и тем удивительней ей,
что только последнее слово
опять остается за ней.   


Сказка
 

Над полем боя мерцанье свеч,
то звезды горят все краше.
Здесь будет каждому щит и меч,
когда придут наши.
Усни, накрывшись моим плащом,
и не опасайся кражи.
Здесь будет каждому хлеб и дом,
когда придут наши.
Пойми изломы речных дорог,
испей из славянской чаши.
Здесь будет каждому свет и бог,
когда придут наши...
Ведь я тебе не скажу в упор:
- Стоят по дороге стражи,
и где-то слушают приговор
в тюремных подвалах наши.

 

  * * *  

Терпенье русское - без меры
без края и без рубежа.
Остаток православной веры,
обломок ржавого ножа.

Молчит народ, вздыхая дружно,
как будто сам не без вины,
как будто бы все так и нужно -
развал, разгром, размен страны.

Пуста казна, пусты карманы,
не отобрали лишь души...
А люди смотрят на экраны
и верят в оправданья лжи.

Звучит молитвенное пенье
над нищим, умершим в снегу.
Святое русское терпенье -
дар беспощадному врагу.

 

  Поэтам
 

Стихи лишь знаки и улики
того, что было в давний час,
когда о нас напишут книги,
то книги будут не о нас.
О чем тогда? О синем небе,
что чаровало муз вовек,
о селах, где росли на хлебе
мы, и воде великих рек.
Вдоль наших рук равнины плыли,
ветра звенели поперек,
тела - для пыли, дух - для были,
а крылья - запад и восток.
Дым поля с запахом ковриги
мудрей его воспевших фраз.
когда о нас напишут книги,
то книги будут не о нас.

 

  * * *  

Жизнь - черно-белый негатив письма,
мы не о том в отчаяньи писали,
мы загадали счастье от ума,
а получили разум от печали.
Всмотрись в границы, зарева и рвы,
в наклон крестов на кладбищах Сибири...
Вся наша жизнь превращена, увы,
в печальный эпос о войне и мире.   


Голос крови
 

Я не умею верить и прощать,
как верили расстрелянные предки.
Ты, пьяный, продолжаешь мне вещать
про деда и отца из контрразведки.
Вокруг прозрачный сигаретный дым,
ты вспоминаешь со слезами папу.
Но рвали псы, натравленные им,
моих родных, идущих по этапу.
Их обливали ледяной водой,
они лежали на камнях Лубянки.
О чем мне нынче говорить с тобой,
потомок юный "лагерной овчарки"?
Мы за Россию вместе, ну так что ж,
возможно, скоро серой ночью зыбкой
меня ты первый в камеру втолкнешь
с фамильной победительной улыбкой.
Но я поэт, и ты не конвоир,
возможно, злоба - просто голос крови,
над повестью, зачитанной до дыр,
пожалуй, я сильней нахмурю брови.
Все впереди, мы за страну и честь
пьем из одной кристально-красной чарки.
Но что-то в этой ненависти есть,
потомок юный "лагерной овчарки"!

 

  * * *

Надо мной этажи, этажи, этажи -
золоченые окна Москвы.
Кто-то будет под утро считать барыши,
а кому - не сносить головы.
Под ногами - лучи, световые круги,
не заметить ни камня, ни рва.
Ритмом музыки мне показались шаги,
подбираю к мотиву слова.
Где-то там наверху накрывают столы,
где-то пьют беспробудно вино,
где-то прячут в карманы стальные "стволы"
и идут на всю ночь в казино.
Каждый - сам за себя, каждый - бог до суда.
Что мне правила этой игры?
Я из партии парий и этим горда.
мне поют проходные дворы.   * * *
Горят асфальтовые спуски
от солнца. И страна горит.
Я просто говорю по-русски.
Кто здесь по-русски говорит?
И торгаши, и бизнесмены,
и новозваные князья,
и те, кто ночью режет вены,
когда без "косяка" нельзя.
Но, кажется, невнятны фразы,
и речь уродливо резка.
Ползет словесная зараза
совсем чужого языка, -
такой развязывает водка,
а может, рюмка коньяка.
Услышу, - видится решетка
и в кольцах крепкая рука.
Услышу, - видятся отели
и денег грязная река,
Россию на таком отпели
(блатная жуткая тоска).
Ну что же, карты раскрывайте,
смотрите, лгущие, в упор.
За письменным столом давайте
начнем последний разговор.
Вы - на жаргоне, на иврите,
вы - так, что я не повторю,
вы - по-английски говорите...
А я по-русски говорю.