Поэзия «оттепельного» периода

       Поэтический бум

Время второй половины 1950-х – начала 1960-х гг. – эпоха особого творческого подъема в русской поэзии, взлета интереса к ней широкого круга читателей. В этот период в литературу вступило новое поколение молодых поэтов (Е. А. Евтушенко, А. А. Вознесенский, Р. И. Рождественский, Б. А. Ахмадулина, Б. Ш. Окуджава, Н. Н. Матвеева). Поэтическое слово зазвучало на многолюдных вечерах. Стали традицией Дни поэзии, собиравшие многотысячные аудитории в концертных залах, во дворцах спорта, на стадионах. Произошел своеобразный эстрадный поэтический бум, в котором, несомненно, был и налет сенсационности, однако главное в этой тяге к стихам определялось способностью поэтов ответить на важнейшие духовные запросы людей, переживающих время обновления, освобождения от страха, раскрепощения, преодоления догматизма и бесконечных «табу».

В середине 1960-х гг. произошла смена приоритетов: на смену «эстрадной» поэзии пришла так называемая «тихая лирика» (Н. М. Рубцов, В. Н. Соколов). Интенсивно развиваются жанры социально-философской и медитативной лирики, особенно лирики природы и любви, а также сюжетно-лирической баллады, стихотворного рассказа, портрета, лирического цикла. Важнейшей темой поэтического осмысления для поэтов-фронтовиков остается война (С. С. Орлов, Б. А. Слуцкий, Л. Н. Мартынов, Е. М. Винокуров и др.).

Период «оттепели» – время создания таких шедевров русской поэзии, как «Реквием», «Северные элегии», «Тайны ремесла», «Шиповник цветет» А. А. Ахматовой; «Стихи из романа», «Когда разгуляется» Б. Л. Пастернака.

 

       Лианозовская школа

Следует отметить особую активность литературных объединений поэтов: «лианозовской школы» (Е. Л. Кропивницкий, Г. В. Сапгир, И. С. Холин), «ахматовского кружка» (Е. Б. Рейн, И. А. Бродский, Д. В. Бобышев, А. Г. Найман), «Самого молодого общества Гениев» – «СМОГ», куда входили Л. Г. Губанов, Ю. М. Кублановский, В. Д. Алейников, В. Н. Делоне. В «андеграундной» поэзии появляется много ярких имен: А. С. Кушнер, В. А. Соснора, Г. Я. Горбовский, Н. Е. Горбаневская.

«Лианозовская школа» – условное название сложившегося к концу 1950-х гг. дружеского круга поэтов и художников, центром которого был художник и поэт Евгений Леонидович Кропивницкий (1893-1978) и куда входили поэты Генрих Сапгир (1928-1999), Игорь Холин (19201999), Ян Сатуновский (1913-1982), Всеволод Некрасов (р. 1934), а также художники Оскар Рабин (р. 1928), Николай Вечтомов (р. 1923), Лидия Мастеркова (р. 1929), Владимир Немухин (р. 1925). «Лианозовцы» были тесно связаны с культурой Серебряного века. Главным образом их интересовали вопросы поэтики. Но избранная ими тематика (жизнь городских окраин, повседневное существование «простого советского человека», предстающее как замкнутый и безысходный мир) и выразительные, подчеркнуто острые поэтические приемы вызвали чрезвычайно негативное отношение представителей официальной культуры.

Уходившие от социальности поэты парадоксально становились в позицию критиков социальной жизни. При этом уже само появление в 1959 г. независимого журнала, каким являлся «Синтаксис», авторы и редактор которого договорились не касаться политики, было возведено в ранг политической акции, ибо действия их были истолкованы как желание уйти из-под надзора государства.

В 1964 г. состоялся уникальный в своем цинизме судебный процесс над И. А. Бродским. Поэт получил пятилетний срок принудительных работ за «тунеядство» и был сослан в Архангельскую область. Так обозначился спад и последовавшее за ним завершение кратковременной и не оправдавшей связанных с нею надежд «оттепели», хотя наиболее существенные сдвиги в утверждении антитоталитаристских начал в общественном самосознании становились все более необратимыми.

 

       «Тихая моя родина…» (Н. М. Рубцов)

Поэтическое наследство Николая Михайловича Рубцова (1936-1971) невелико. Оно умещается в одном томе, хотя очевидно, что в него вошло не все написанное. Часть рукописей оказалась безвозвратно утраченной во время скитаний поэта.

Его детство прошло, как писал он в своей автобиографии, в «различных детдомах Вологодской области». Рано лишившись родителей, будущий поэт со всей остротой ощутил горечь сиротства, скитаний, бездомности. Думается, что эти чувства во многом определили и жизнеощущение Рубцова, и его поэтическое кредо.

Первые публикации поэта приходятся на вторую половину 1950-х гг. Его ранние стихи, несмотря на несомненный поиск задушевной интонации, несут следы казенной риторики. Тем дороже встретить среди них подлинно рубцовские лирические произведения: «Деревенские ночи», «Первый снег», «Березы», которые захватывают непосредственностью, пронзительной искренностью чувства. К широкому читателю Рубцов пришел в средине 1960-х гг. В это время одна за другой выходят его книги «Лирика» (1965), «Звезда полей» (1967), «Душа хранит» (1969), «Сосен шум» (1970). Последняя книга поэта «Зеленые цветы» вышла уже после его трагической кончины, когда 19 января 1971 г. во время разыгравшейся бурной ссоры он был убит женщиной, с которой собирался связать свою судьбу.

Определяющей чертой поэтического мира поэта является стихия: стихия воды, света, ветра, всепроникающая стихия музыки, стихия странствий («одинокая странствий звезда»). Но сердцевину этого мира составляет образ Руси. Ощущение высоты, простора пронизывает «Видения на холме» (1962):

Взбегу на холм и упаду в траву,
И древностью повеет вдруг из дола![152]

Поэт остро чувствует душевное родство с людскими судьбами, разделяя общее чувство неблагополучия, сиротства – результата всенародных бедствий, гибели близких, распада родственных связей («Как много желтых снимков на Руси»). Вопреки самокритичному признанию поэта: «Мой стиль, увы, несовершенный», – стилевая палитра Рубцова богата, многообразна. В ней естественно сочетаются импрессионистическая зыбкость красок, рисующих переходные состояния природы, времени суток, и отчетливая экспрессивность письма, когда речь идет о грозных явлениях («Во время грозы»). Важнейшими качествами истинной поэзии сам Рубцов считал «лиризм, естественность, звучность». Стихи поэта рождались с естественной необходимостью, в них нет ничего искусственного, придуманного, рассчитанного на эффект, в его стихах как будто застыла тишина, «подобная тишине глубокой чистой реки, в которой отражается окрестный мир» (А. К. Передреев).

 

       «Противостояние застою»

«Инфляция поэтического слова» в 1970-е гг., «перепроизводство» бравурной стихотворной продукции, воспевающей стройки пятилетки и успехи социалистической экономики, – все эти кризисные явления не должны заслонять значительные произведения, появившиеся в эти годы, и, конечно, их создателей. Истинная поэзия продолжала жить, не укладываясь ни в какие строгие классификационные рамки.

На рубеже 1970-1980-х гг. особенно ярко обозначились различные формы противостояния «застою». Это не только создание неподцензурных изданий (альманах «Метрополь» (1979) и др.), различных неформальных творческих объединений (одним из наиболее значительных является авторская песня), но и стремление творить, не подчиняясь социальному заказу, раскрывать подлинную историческую правду. Большинство выдающихся произведений оказалось неудобным для официальной идеологии. Они были исключены из литературного процесса, составив обширный пласт «потаенной» литературы.

Ряд видных поэтов (И. А. Бродский, А. А. Галич, Н. М. Коржавин и др.) вообще были вынуждены эмигрировать. Их имена были на длительное время преданы забвению. Защита своих художественных принципов, не совпадающих с догмами социалистического реализма, отстаивание творческой свободы оборачивались гонениями и репрессиями, подавлением инакомыслия. Поэты представали перед судом (процесс над Н. Е. Горбаневской и В. Н. Делоне, осужденными за участие в демонстрации против вторжения советских войск в Чехословакию в 1969 г.), оказывались в психиатрических лечебницах (В. П. Соколов), за решеткой (И. Б. Ратушинская, обвиненная в антисоветской агитации и распространении стихов поэта Серебряного века М. А. Волошина).

В 1970-е гг. противостояние официозу выразилось и в рок-поэзии (Виктор Цой, Илья Кормильцев, Борис Гребенщиков, Александр Башлачев, Константин Кинчев, Юрий Шевчук, Андрей Макаревич).

 

                 Диалог с классикой
       «Земное чудо» (А. А. Тарковский)

В поэтическом процессе 1970-80-х гг. особую остроту приобретает проблема традиций и новаторства, творческого освоения художественного опыта российской поэтической классики. В этот период выходят такие значительные книги, как «Гиперболы» (1972) Л. М. Мартынова, «Из лирики этих лет» (1972) А. Т. Твардовского, «Зимний день» (1980) А. А. Тарковского.

Жизнь Арсения Александровича Тарковского охватила чуть ли не весь XX в. Поэт родился в начале столетия, в 1907 г., в отсветах первой русской революции, а умер в 1989 г., в разгар перестройки. Первая книга Тарковского, пережившего страшный удар в 1946 г. (уже набранная книга стихов была отправлена под нож), «Перед снегом» смогла появиться на свет лишь в 1962 г., когда поэту исполнилось 55 лет. Спустя четыре года он выпустил сборник «Земле земное», еще через три года появился «Вестник».

Один из последних сборников был назван поэтом «Зимний день». Но зима – это не только пейзажные картины, это и символ умирания (зимний лес в «смертном сраме» и «на смерть готов», «снежный застой» и «лебяжья смертная мука», «снег лежит у тебя на могиле», «снежная балтийская пустыня»), и воплощение «снежного, полного веселости мира», зимнего простора и малинового снега, снежной шири и синевы, и образ старости.

Таким образом, в названии сборника возникает смысловой пласт «романа судьбы», времени подведения жизненных итогов. При этом временной отсчет ведется не с детства и юности поэта, а с исторического опыта, отложившегося в его личности, а вехи собственной биографии осознаются в свете истории и мифологии.

«Зимний день» начинается философским сонетом «И это снилось мне, и это снится мне…», в котором поэт преклоняется перед чудом жизни, а заканчивается патетической «Одой», воспевающей вдохновение, что дарит родство с Вселенной. Через всю книгу проходят события далекого и близкого прошлого, тени великих предшественников от Феофана Грека до А. С. Пушкина, библейских предков от Адама до апостолов, друзей и родных.

В книгу входит поэтический цикл «Пушкинские эпиграфы», включающий четыре стихотворения, написанные в 1976 г. Они объединены эпиграфами из разных произведений А. С. Пушкина и являются размышлениями лирического героя-поэта о человеческой жизни и творчестве как едином целом. Поэт обращается к Пушкину:

Разобрал головоломку,
Не могу ее сложить.
Подскажи хоть ты потомку,
Как на свете надо жить…[153]

В стихах возникает образ болота, способного поглотить героя. Потеря ориентации во времени намечена образом «чужого поколения», «хмель» которого «и тревожит, и влечет». Отторженность лирического героя Тарковского от героя Пушкина воспринимается поэтом XX в. как отторженность от цельного в своем единстве времени и пространства вечного мира высшего бытия.

Диалог с Пушкиным осуществляется Тарковским при помощи введения в текст различных пушкинских мотивов. Так, эпиграф, выбранный Тарковским из пушкинского стихотворения «К***» («Я помню чудное мгновенье…» (1825)) для второго стихотворения, вводит в цикл мотив преображения, прояснения души, сопряженный у Пушкина с образом женской красоты. Но в тексте Тарковского мотив преображения получает иную интерпретацию: это освобождение души через пробуждение творческого начала, «вдохновения». Эпиграф из «Стихов, сочиненных ночью во время бессонницы» (1830) вводит в третье стихотворение цикла мотив сомнения, столь характерный для лирики Пушкина рубежа 1820-30-х гг.

Эпиграф к заключительному стихотворению цикла выбран из «маленькой трагедии» «Скупой рыцарь» (1830) и вводит мотив обретения. Образ «печального» золота трансформируется в образ «несравнимых печалей» человеческой жизни (обман, клевета, предательство, ложь), не отнятых, а подаренных судьбой. Важнейшими мотивами цикла оказываются ощущение двойственности человеческой природы, ее противоречивости, сомнения в «успокоении» души после физической смерти человека.

 

       Служенье памяти (Д. С. Самойлов)

Пушкинская тема занимает большое место и в творчестве такого крупного поэта второй половины XX в., как Давид Самойлович Самойлов (1920-1990), признававшегося: «Пушкин меня всегда интересует, я постоянно читаю почти все, что пишут о нем. Я его ощущаю как еще не исчерпанное явление русской жизни». Многие стихи Самойлова пронизаны «пушкинским духом» («Болдинская осень», «Старик Державин», «Конец Пугачева», «Пестель, поэт и Анна» и др.). В 1974 г. вышла книга «Волна и камень», которую критики назвали самой пушкинианской книгой Самойлова – не только по числу упоминаний о Пушкине, но, главное, по поэтическому мироощущению. Часто поэт озорно и раскованно «играет в Пушкина», прибегая к ярким чертам стилистики великого мастера и одновременно подчеркивая разницу между собой и им.

Давид Самойлов был признанным знатоком и хранителем русской литературной традиции. В его стихах возникает постоянная перекличка эпох, постоянно присутствуют знакомые поэтические образы, созданные мастерами прошлого, скрытые цитаты и прямые отсылки эрудированного читателя не только к Пушкину, но и к Тютчеву, Лермонтову, Дельвигу, Рембо, Заболоцкому, Ахматовой. В его стихотворениях, поэмах, драматических сценах живут и действуют Шуберт и Моцарт, Иван Грозный и Андрей Курбский, Петр I и Меншиков, Бонапарт и Александр I. Самойлов – мастер точных поэтических характеристик, прекрасно воспроизводящий дух эпохи. Он был не просто стихотворцем, но мудрым исследователем, считавшим задачей поэзии «постоянное обновление соборного духа… в форме личного опыта мысли и чувствования», ибо дарованное, но не обновленное, ветшает. Литература, по Самойлову, – своеобразное «служенье памяти».

Дай выстрадать стихотворенье!
Дай вышагать его! Потом,
Как потрясенное растенье,
Я буду шелестеть листом.[154]

 

       «В этом мире беззащитном» (Б. А. Ахмадулина)

Начало литературного пути Беллы Ахатовны Ахмадулиной (р. 1937) пришлось на время, когда были живы и активно работали Б. Л. Пастернак, А. А. Ахматова и В. В. Набоков. Ощущение связи с высокими традициями русской культуры пронизывает всю ее изысканно-музыкальную, утонченную поэзию. Мир Ахмадулиной магически притягателен, окрашен неповторимо индивидуальной, эмоциональной естественностью и органичностью поэтической речи.

Поэт пишет о повседневности, но эта повседневность не будничная, а облагороженная прикосновением пера, приподнятая над суетой, проникнутая высокой духовностью и благодаря постоянным историческим экскурсам и реминисценциям из классики приобретающая особое измерение. Из неприметных моментов жизни, оттенков настроения, обрывков мыслей и наблюдений поэт строит свой мир – мир нежности, доброты и доверия к людям, душевного такта. Под ее пером самые обыденные ситуации приобретают какую-то зыбкость, ирреальность, характер таинственного «действа»:

Вокруг меня – ни звука, ни души.
И стол мой умер и под пылью скрылся.
Уставили во тьму карандаши
тупые и неграмотные рыльца.
Озноб (1962)[155]

Впервые произведения Беллы Ахмадулиной увидели свет в 1954 г. С тех пор вышли ее поэтические книги: «Струна» (1962), «Озноб» (Франкфурт, 1968), «Урокимузыки» (1969), «Сны о Грузии» (1977, 1979), «Ларец и ключ» (1994), «Гряда камней» (1995), «Созерцание стеклянного шарика» (1997), «Друзей моих прекрасные черты» (2000) и др.

В позднем творчестве поэта усиливаются трагические мотивы, обостряется чувство незащищенности, от которого вряд ли спасет красота: «Моим обмолвкам и ошибкам / я предаюсь с цветком в руках». Мотивы трагедийного хода истории пронизывают и стихотворение, посвященное А. А. Блоку: «Бессмертьем душу обольщая…» и давшее название сборнику «Гряда камней» (1985).

Б. Ахмадулина обладает высочайшим авторитетом не только в силу своего поэтического масштаба, но и за счет того, что никогда не изменяла высоким нравственным принципам, неизменно была на стороне преследуемых и притесняемых режимом. Хорошо известны ее выступления в защиту А. Сахарова, Л. Копелева, Г. Владимова, В. Войновича.

 

                            Авторская песня
       Этот остров музыкальный (Б. Ш. Окуджава)

Авторская песня возникла еще в 1950-е гг. на основе разнообразных фольклорных традиций, включающих городской романс, студенческие, туристские, «дворовые» песни.

Исследователи до сих пор затрудняются определить суть этого явления, отмечая, что творец авторской песни сочетает в себе, как правило, автора мелодии, автора стихов, исполнителя, аккомпаниатора. Таким образом, вряд ли можно обозначить авторскую песню как жанр. Скорее это многогранное социокультурное явление, общественное движение конца 1950-х – 1980-х гг.

Одним из признанных основоположников авторской песни является Булат Шалвович Окуджава (1924-1997). За годы своей творческой деятельности он проявил себя не только как автор-исполнитель, но и как самобытный поэт, прозаик. Его перу принадлежат исторические романы «Глоток свободы», «Путешествие дилетантов», «Свидание с Бонапартом», автобиографическая повесть «Будь здоров, школяр», рассказы, киносценарии («Женя, Женечка, и «катюша»», «Верность», «Упраздненный театр»). Но наибольшую известность ему принесли, как он сам их называл, «скромные городские песенки», нашедшие пути к сердцам многочисленных слушателей, вызвав к жизни ряд других столь же самобытных явлений авторской песни (В. Высоцкий, А. Галич и др.).

Такая любовь к песням Окуджавы связана прежде всего с их глубокой человечностью, юмором, правдивостью чувств. Важнейшая тема Окуджавы – тема Арбата, его малой родины, «страны детства» (цикл «Музыка арбатского двора» и др.).

Пронзительные строки посвятил поэт войне, на которую ушел добровольцем после девятого класса («Первый день на передовой», «Песенка о солдатских сапогах», «До свидания, мальчики», «Песенка о пехоте» и др.).

Художественный мир Окуджавы – движущийся, живой, постоянно меняющийся, звучащий и красочный, в нем щедро представлены мотивы, связанные с живописью («Живописцы», «Фрески», «Отчего ты печален, художник…»). Одним из определяющих мотивов этого мира является мотив дороги: это и расставание с родным домом, и движение по бесконечным дорогам войны, это и дорога как символ жизненного пути, в котором житейская реальность сплетается с вечным, бытийным, космическим («По Смоленской дороге»).

Свое понимание смысла жизни поэт афористично отразил в емком четверостишии, которое приобрело характер своеобразного поэтического завещания:

Что жизнь прекрасней смерти – аксиома,
Осознанная с возрастом вдвойне.
Но если умирать, то только дома:
Поля сражений нынче не по мне.[156]

 

       Песня беспокойства (В. С. Высоцкий)

Другим выдающимся поэтом-бардом был Владимир Семенович Высоцкий (1938-1980), стихи-песни которого в его собственном исполнении получили поистине всенародное признание, хотя при жизни его произведения на родине практически не издавались. Сам поэт признавался, что стал сочинять музыку к стихам под влиянием Б. Ш. Окуджавы. Замечательный актер, Высоцкий создавал «песни-роли», органически вживаясь в образы персонажей. Каждая песня становилась «моноспектаклем».

В стихах-песнях раннего периода (1961-1964) «Татуировка», «Я был душой дурного общества…», «Наводчица», «Городской романс» и др. Высоцкий использует жаргонную лексику, вульгаризмы. В этих песнях сильны элементы стилизации, особенно ощутимые в воссоздании уличного колорита. Но главное в них – обращение к живому, невыхолощенному слову, взятому из разговорной речи. Важным качеством стиля Высоцкого стало погружение в народную речевую стихию, ее творческая обработка.

Конец 1960-х гг. стал для поэта очень плодотворным («Спасите наши души», «Моя цыганская», «Банька по-белому», «Охота на волков», «Человек за бортом»). Но самый яркий взлет приходится на 1972-1975 гг. Именно тогда им были написаны трагические песни-баллады «Кони привередливые», «Мы вращаем Землю», «Тот, который не стрелял», сатирические зарисовки «Милицейский протокол», «Жертва телевиденья», жанровые картинки «Диалог у телевизора», «Смотрины», лирико-философские «Песня о времени», «Баллада о любви», «Купола» и др.

При всем многообразии и, быть может, пестроте, для художественного метода Высоцкого характерно особое ощущение обстоятельств быта, деталей человеческого поведения и психологии, переживания, жестов, а главное – предельная достоверность воссоздания живой разговорной речи многочисленных персонажей. Каждый раз все это мотивировано конкретным душевным складом, состоянием действующего лица. Поэт находился в поиске художественного синтеза, вбирал в свои произведения опыт смежных искусств: реалистичность и романтику, сказочную условность и фантазию, естественность и простоту. Все вместе это давало эффект предельной напряженности, экспрессии. Высоцкий был одновременно поэтом и композитором, режиссером и актером: «Голос Высоцкого – голос уличного певца. А душа его почти судорожно напряженная душа поэта. Высоцкий читает стихи так, точно стоит на краю обрыва… Монологи Высоцкого обрываются на полуслове, как рвущаяся звучащая струна. Сама поэзия для Высоцкого – не холодное ремесло, но срыв, срыв вниз или вверх, срыв в бездну или в бессмертие».[157]

Поэтическое творчество Высоцкого многогранно и не исчерпывается стихами, которые были положены им на музыку («Мой Гамлет» (1972), «Когда я отпою и отыграю…» (1973), «Мой черный человек в костюме сером…» (1979-1980) и др.). Будучи всегда остро современным и глубоко историчным, творчество Высоцкого обращено к «вечным темам» лирики – жизни и смерти, судьбе человеческой, искусству, Времени.

 

       Портрет трагической эпохи (А. А. Галич)

Первые стихотворные опыты Александра Аркадьевича Галича (Гинзбурга) (1918-1977) носили вполне «советский», оптимистический, жизнеутверждающий характер («Мир в рупоре» (1932)). В 1935 г. Галич одновременно поступил на поэтическое отделение Литературного института и в театральную Школу-студию МХАТ, которой руководил К. С. Станиславский. В 1938 г. он перешел в Московский театр-студию.

В середине 1940-х гг. Галич пробует себя как драматург («Матросская тишина», «Походный марш, или За час до рассвета»). Признание и успех пришли, когда он начал, по его словам, «сочинять всякую романтическую муру вроде «Вас вызывает Таймыр». Начало собственного поэтического творчества приходится на 1960-е гг. В это время поэт начинает создавать стихи-песни, изобразившие в целой галерее лиц портрет нашей трагической эпохи. Сам Галич неоднократно подчеркивал, что первой его песней стала «Леночка», написанная в купе ночного поезда «Москва – Ленинград» (1962), – своего рода современный вариант сказки о Золушке, где с явной иронией представлены реалии тогдашней жизни и международных отношений со странами так называемого «третьего мира». Но в том же году поэт создает и трагическую песню «Облака», написанную от имени бывшего заключенного ГУЛАГа. И городской романс «Тонечка», построенный как рассказ в рассказе. Основная его часть звучит от имени предавшего свою любовь молодого прагматика, который теперь тяготится своим предательством. Вся же песня представляет собой как бы случайно возникший разговор в пути – рассказ таксисту о наболевшем.

Широта проблемно-тематического и образного диапазона песен Галича включает материал не только современности, но и отдаленного прошлого («Ночной дозор», «Баллада о Вечном огне»). Многообразие тем и мотивов, затронутых поэтом, вряд ли поддается классификации, но есть среди них ключевые, раскрывающиеся в целом ряде произведений, образующих более или менее оформленные циклы.

Тема творчества и писательских судеб. Это прежде всего стихотворение-песня «Памяти Б. Л. Пастернака» (1966), а также «Легенда о табаке», посвященная памяти Д. Хармса, «Возвращение в Итаку» об О. Э. Мандельштаме, «Снова август» об А. А. Ахматовой, «На сопках Маньчжурии» о М. М. Зощенко и другие, составившие цикл «Литераторские мостки».

Тема Родины заняла в творчестве поэта одно из главных мест, особенно в ту пору, когда власти стали настойчиво отправлять его в изгнание. В этот период были созданы «Песня об Отчем Доме», «Прощание», «Опыт ностальгии», «Когда я вернусь».

На рубеже 1960-1970-х гг., в условиях уже начавшегося преследования и травли, в предощущении будущего изгнания, Галич пишет программное публицистическое стихотворение «Я выбираю Свободу» (1970). Для поэта свобода заключается прежде всего в сохранении верности избранному пути, самому себе, а потому готовности к любым испытаниям.

В декабре 1971 г. Галича исключили из Союза писателей СССР. С производства сняли фильмы по его сценариям, был наложен запрет на творческую деятельность как на источник к существованию. Но именно к этому времени относится творческий взлет поэта. Он создает проникновенную «Песню об Отчем Доме», необычайно содержательное стихотворение «Священная весна», целый цикл «ностальгических опытов» («Опыт прощания», «Опыт ностальгии», «Когда я вернусь»).

После отъезда на Запад Галич активно обращается к художественной прозе («Генеральная репетиция» (1973); «Блошиный рынок» (1977); «Ещераз о черте» (1977)). Трагическая смерть поэта 15 декабря 1977 г. помешала реализации его перспективных творческих замыслов.

Замечательный русский поэт Александр Галич похоронен на русском кладбище Сент-Женевьев де Буа под Парижем.

Когда я вернусь,
Я пойду в тот единственный дом,
Где с куполом синим не властно соперничать небо,
И ладана запах, как запах приютского хлеба,
Ударит меня и заплещется в сердце моем…[158]

 

              Время поисков
       Поэзия «новой волны»

Современную ситуацию в русской поэзии принято обозначать словами «безвременье», «хаос», «смута» (В. Страда). Между тем более верным определением является «время поисков» – прежде всего поисков нового художественного синтеза. Эксперимент, разработка различных маргинальных систем стихосложения (например, «однострока» – моностиха), открытие новых возможностей образности во взаимодействии различных искусств (поэзии, живописи, музыки, графики, коллажа) приносят яркие и интересные результаты.

Основные линии поисков идут в сфере традиционной медитативной лирики, а также – оспаривающей традицию, полемизирующей с ней иронической и пародийно-сатирической поэзии, «нетрадиционной», а на самом деле – обращенной к традиции авангарда и отчасти возрождающей ее экспериментальной поэзии.

В 1980-е гг. в русской поэзии «новой волны» ярко проявились постмодернистские и авангардистские тенденции (С. Гандлевский, Б. Кенжеев, В. Коркия, Д. Пригов, Л. Рубинштейн, Т. Кибиров и др.). Д. А. Пригов выступил одновременно в качестве историка, теоретика и практика поэтической школы «концептуализма». М. Эпштейн в книге «Парадоксы новизны» (1988) определил концептуализм как «поэтику голых понятий, самодовлеющих знаков… опустошенную или извращенную идею, утратившую свое реальное наполнение и вызывающую своей несообразностью очуждающий, гротескно-иронический эффект».[159]

Стихи концептуалистов построены на остром противоречии между благополучной и радужной видимостью, вошедшей в общественное сознание с помощью средств массовой информации, и суровой правдой, трагической сутью времени. В стихотворении Т. Кибирова «1937» перечисляются главные символы эпохи: «сталинские соколы», «пламенный мотор», «комсомолка с парашютной вышки» и др. Возникает благостная картина, но она разрушается едкой иронией при сопоставлении с названием, отсылающим к кровавым событиям этой времени.

В 1988 г. был обнародован манифест «Ордена куртуазных маньеристов» (Вадим Степанцов, Виктор Пеленягрэ, Константэн Григорьев и др.). В 1989 г. вышел их первый коллективный сборник «Волшебный яд любви». Куртуазные маньеристы отмежевались от «кухонного» авангарда 1970-х и провозгласили свою верность «изящной словесности», «утонченности формы, философии удачи и случая». Поэты этой группы уделяют немало внимания игровому началу, при этом демонстрируя не всегда безупречный художественный вкус и создавая сгущенную атмосферу соблазна (реминисценции любовно-эротической поэзии И. Баркова, К. Бальмонта и др.).

В 1995 г. выходом первого номера газеты «Поэзия» отметила свое десятилетие группа ДООС («Добровольное общество охраны стрекоз»), состоящая их Константина Кедрова, Елены Кацюбы, Людмилы Ходынской и Виктора Персика. Программный для этого объединения сборник К. Кедрова «Компьютер любви» содержит свыше сотни строк, составляющих чаще всего контрастные пары: «Небо – это ширина взгляда»; «взгляд – то глубина неба». Поэт стремится приблизить к человеческому восприятию философские пространственно-временные категории, сделать их наглядными, чувственно ощутимыми: «Кошка – это зверь времени/ время – пространство, свернувшееся в клубок». В этом сборнике запрограммировано взаимодействие рационального и эмоционального начала, их тяга к слиянию.

 

       Вне групп и течений

Говоря о роли школ, групп, течений для развития поэзии, нельзя не признать, что они стимулируют активность поэтов, сама их атмосфера способствует творческому общению, интенсивности художнического поиска. Но все же поэзия – дело сугубо индивидуальное. Истинный талант всегда несет в себе чувство цели, пути, веру в свое призвание. Наибольшие достижения современной поэзии воспринимаются как явление вне групп и течений, непременно вобравшее в себя обширный историко-культурный опыт и обладающее неповторимым голосом (Ю. Мориц, С. Липкин, А. Кушнер, Ю. Кузнецов, В. Соколов, И. Жданов, О. Седакова, Г. Вихров).

Так, в произведениях Григория Ивановича Вихрова, по словам Л. А. Аннинского, возникает «драма истории, смахивающей в небытие прошедшие века, познается через бессилие покровов. Вихров, чья душа, можно сказать, соткана из страстей и сплочена из барьеров XIX века, ощущает это почти на ощупь».[160] В поэтическом мире «метаморфиста» Ивана Федоровича Жданова оживает беспредельная вселенная, где из бездны в пустоту проникает «обоюдоогромный» луч, движение и преломление которого привносит дыхание жизни в «беспредметный простор». Это вечное движение составляет суть и трагическую диалектику всеобщего бытия.

Творчество Ольги Александровны Седаковой, вобравшее богатейшие поэтические традиции, избегает «прозы жизни». Важнейшее место в ее книгах занимают стихи о творчестве и бессмертии. Подлинное искусство раскрывается в них как свободное и самозабвенное творение духа, рождающееся естественно и щедро, «как шар золотой/ сам собой взлетает/ в милое небо над милой землей».

В русской поэзии на рубеже веков соединяются и взаимодействуют порою жесткая конкретность бытового письма и смелый полет воображения, дерзость метафорических уподоблений и причудливая фантастика, «муза Иронии» и «романтика старой закалки» (Б. Ш. Окуджава). Современная русская поэзия вбирает и стремится использовать огромный предшествующий опыт. Она богата и разнообразна в своих жанрово-стилевых модификациях – от реализма и романтики до сложной ассоциативности.

Переходность, изменчивость, кажущаяся неопределенность современного поэтического процесса не мешает видеть главное – необратимое сближение трех ветвей русской поэзии и вместе с тем своеобразную и плодотворную по результатам «встречу» Серебряного века, «оттепельной» поэзии и его завершения. Все это знаменуется новым всплеском творческих исканий, разнообразием художественных тенденций.