Главная
 
Библиотека поэзии СнегирёваЧетверг, 28.03.2024, 14:29



Приветствую Вас Гость | RSS
Главная
Авторы

 

Николай Туроверов

  СТИХИ

 Книга пятая

(1949 – 1957)



*  *  *

Казалось бы: пора и на покой, —
Кой-что забыть, со многим примириться,
По осени в дубраве золотой
С минувшим летом распроститься.
Дни холодней. И скоро первый снег
Слетит с небес закружится по полю;
Но вот — древесный молодой побег
Еще упорно тянется на волю,
Еще трепещет свежею листвой,
Когда вокруг давно все омертвело...
Моя душа, что делать мне с тобой,
Любовь моя, что мне с тобою делать?

1949


*  *  *

Почему с утра я полупьяный —
Захмелел внезапно без вина,
И не улица, а светлая поляна
Мне сегодня из окна видна;
Не дома парижского предместья,
А деревья распушились по весне,
И шумят с весенним ветром вместе
И стучат во окно ветвями мне...
Боже мой, откуда столько счастья,
О котором рассказать нельзя, —
Почему мне: и Твое участье
И все люди, до единого, друзья?
Ведь кругом всё смутно и неверно,
А я сам давно погряз в грехи...
Это кто-то написал наверно
За меня хорошие стихи.

1949


*  *  *

И снилось мне, что будто я
Познал все тайны бытия,
И сразу стал мне свет не мил,
И все на свете я забыл,
И ничего уже не жду,
И в небе каждую звезду
Теперь я вижу не такой,
Как видел раньше — золотой —
А бледным ликом мертвеца,
И мертвым слухом мудреца
Не слышу музыки светил.
Я все на свете разлюбил,
И нет в груди моей огня
И нет людей вокруг меня...
..........................
И я проснулся на заре, —
Увидел церковь на горе,
И над станицей легкий дым
И пар над Доном золотым,
Услышал звонких петухов,
И в этом лучшем из миров
Счастливей не было людей
Меня, в беспечности своей.

1949


ЗНАМЯ

Мне снилось казачье знамя,
Мне снилось — я стал молодым.
Пылали пожары за нами,
Клубился пепел и дым.
Сгорала последняя крыша
И ветер веял вольней, —
Такой же — с времен Тохтамыша,
А, может быть, даже древней.
И знамя средь черного дыма
Сияло своею парчей, —
Единственной, неопалимой,
Нетленной в огне купиной.
Звенела новая слава,
Еще неслыханный звон...
И снилась мне переправа
С конями, вплавь, через Дон...
И воды прощальные Дона
Несли по течению нас,
Над нами на стяге иконы,
Иконы — иконостас;
И горький ветер усобиц,
От гари став горячей,
Лики всех Богородиц
Качал на казачьей парче.

1949


ПЕРЕПРАВА

Музе.

Стояла на башне Азова,
И снова в боях постоишь,
Вручала мне вещее слово,
И снова другому вручишь.
Одна ты на свете, родная!
Идут за годами года,
Летит стрепетиная стая,
Струится донская вода.
И где бы, и с кем бы я не был,
Меня ты повсюду найдешь,
Под это высокое небо
На берег степной приведешь;
В предсмертный туман, без возврата,
Где ждет меня черный паром:
Мой прадед стоит у каната,
Прабабка стоит за веслом.
И буду уверен, что близ ты
В тумане стоишь над рекой, —
Направо — туман золотистый,
Налево — туман голубой.

1950


РАЗЛУКА

a Ste-Genevieve-des-Bois.

1.

Смерть не страшна: из праха в прах, —
Ты подождешь, друг милый,
Меня в молчаньи и в цветах
Супружеской могилы.
Кому-то надо подождать:
Господь решает просто,
Кто должен раньше отдыхать
В земном раю погоста.
Мы все уходим налегке,
Видав на свете виды,
И щебет птиц в березняке
Поет нам панихиды.
А купол церкви голубой
Плывет воздушным шаром...
Какой покой! Друг дорогой,
Мы прожили недаром!


2.

Хорошо, что ветер. И звезда такая,
Что уже на свете нет другой звезды.
Для меня одна ты светишь золотая, —
На меня глядишь ты с черной высоты.
Никакого горя, никакого гроба, —
Только бы до встречи поскорей дожить.
Хорошо, что вместе так прожили оба,
Как на этом свете никому не жить.


3.

Еще весь лес такой сквозной,
Что виден издали подснежник;
Над прошлогоднею листвой
Он всех цветов белеет прежде.
Ему и дела нет, что здесь
Зимою не бывает снега, —
Весенний первенец, он весь
Свидетель зимнего побега.
Иду в блаженном полусне.
Вокруг все так легко и просто,
И не препятствует весне
Соседство русского погоста.


4.

Нет воздушней этого тумана,
Призрачнее нет голубизны, —
Только надо выйти спозаранок
К перелескам Женевьевской стороны.
Город близок. Но весна поближе.
Мимолетная фанцузская весна;
Даже к верноподданным Парижа
Благосклонна и внимательна она.
Жизнь еще не прожита, отпета.
Встреча будет, только погоди.
Впереди счастливейшее лето,
Много света будет впереди.


5.

Не говорить и не писать, не думать,
А только сердцем чувствовать, что ты
Вот здесь, вдали от городского шума,
Со мной глядишь на деревенские цветы,
Но это медленно стареющее лето,
Которое не хочет уходить,
Все ждет, Бог весть, какого-то ответа
И до конца все хочет пережить,
На эти голубеющие склоны
Полей над безымянною рекой
И на дубок, такой еще зеленый,
Что нет сомнений: встретимся с тобой!


6.

Глядеть, глядеть! И глаз не отрывать,
И знать, что никогда не наглядеться
На Божий мир. Какая благодать,
Какая радость для стареющего сердца.
И здесь, в чужом, и там, в родном краю,
В деревне под Парижем и в станице,
Где жег огнем я молодость свою,
Чтоб никогда потом не измениться,
Всё тот же воздух, солнце... О простом,
О самом главном: о свиданьи с милой
Поет мне ветер над ее крестом,
Моей уже намеченной могилой.

1950-52


*  *  *

Мороз крепчал. Стоял такой мороз,
Что бронепоезд наш застыл над яром,
Где ждал нас враг, и бедный паровоз
Стоял в дыму и задыхался паром.
Но и в селе, раскинутом в яру,
Никто не выходил из хат дымящих, —
Мороз пресек жестокую игру,
Как самодержец настоящий.
Был лед и в пулеметных кожухах;
Но вот в душе, как будто, потеплело:
Сочельник был. И снег лежал в степях.
И не было ни красных и ни белых.

1950


*  *  *

Отныне, навеки и присно!
Господь, оглянись на слугу:
Для Тебя ведь казачьи письма,
Как святыню, я берегу.
Они писаны потом и кровью,
Непривычной к писанью рукой,
С твердой верой в Тебя, и с любовью
К человеческой правде мирской.
И во сне, как в священном обряде,
На коленях, во прахе, скорбя,
Я стою пред Тобой на докладе —
За бездомных прошу я Тебя:
В чужедальних краях, без причала,
Казакам и не снится покой, —
Приласкай на земле их сначала,
А потом у Себя успокой.

1950


*  *  *

Мы ничего ни у кого не просим.
Живем одни, — быть может, потому,
Что помним добровольческую осень
И наше одиночество в Крыму.
Тогда закат раскрыл над нами веер,
Звездой вечерней засияла высь;
С утра мы бились с конницей — на север,
Потом — на юг — с пехотою дрались.
Мы тесно шли, дорогу пробивая.
Так бьет в утес девятая волна.
Последний бой! Идет не так ли стая
Волков, когда она окружена?
И мы прошли. Прошла и эта осень,
Как бег ночной измученных коней, —
Еще не знали, что с рассветом бросим
На пристани единственных друзей.

1950


*  *  *

Мы уходили налегке.
Мы уплывали торопливо,
На взятом с боя челноке,
В волнах осеннего разлива,
И быстроводная река,
В крутых кругах водоворотов,
Несла нас, пенясь и кипя...
Как хорошо! Но жаль кого-то.
Кого? Но только не себя!

1950


ПУТЬ

Твой отец в далекой ссылке,
Мать его не дождалась;
Поклонись ее могилке,
Истово перекрестясь.
Уцелевшего соседа
Ты под вечер навести, —
Потаенная беседа
И прощальное прости.
Ты не мальчик! Все пятнадцать
На плечах твоих годов, —
В эти годы нужно драться,
Надо знать своих врагов.
Говорят — и правда это —
У какой-то там реки,
В чужедальнем крае где-то
Проживают казаки.
Уходи, пока не поздно,
Взять землицы не забудь,
И по солнцу, и по звездам
Ты найдешь свой верный путь.

1951


ШЛЯХ

Все те же курганы
И гетманский шлях,
Седые бурьяны
На снежных полях,
А вечером поздно,
Уже наверху,
Знакомые звезды
На Млечном шляху.
В морозной полуде
Родное окно, —
Какие-то люди
Живут здесь давно,
И дом мой им тоже
Такой же родной,
Как будет он позже
Для смены другой.
Приходят, уходят
И снова придут;
Но старые песни
Уже не поют, —
Никто и не знает
О песне такой:
За Доном гуляет
Казак молодой!

1951


*  *  *

Дети сладко спят, и старики
Так же спят, впадающие в детство.
Где-то, у счастливейшей реки,
Никогда не прекратится малолетство.
Только там, у райских берегов,
Где с концом сливается начало,
Музыка неслыханных стихов,
Лодки голубые у причала;
Плавают воздушные шары,
Отражая розоватый воздух,
И всегда к услугам детворы
Даже днем не меркнущие звезды.
И являются со всех сторон,
Человеку доверяющие звери
И сбывается чудесный сон, —
Тот, которому никто не верит.
Только там добры и хороши
Все, как есть, поступки и деянья,
Потому что взрослых и больших
Ангел выгнал вон без состраданья.

1951


*  *  *

Что и не снилось мудрецам?
Об этом знают, может, птицы,
Передают своим птенцам,
Когда пора им опериться.
Об этом знает, может, мать,
Когда она дитя жалеет;
Но вот не может передать
И даже высказать не смеет.
Об этом музыка звучит,
Шумят леса и камни знают,
Когда все звездные лучи
На эти камни ниспадают.
Об этом знает целый мир;
Но вот от века и до века,
Как собеседника на пир
Не позовет он человека.

1951


*  *  *

Кажется, все сказано и спето,
Всё, что было выпито до дна.
Франция, люблю тебя за это,
Предъосенняя моя голубизна.
Всё, что надо и не надо, отдавала,
И еще готова дать;
Но не то, что тайно сберегала
И которого никак не взять.
Что ж, еще, голубушка, помучай
Человеческие, варварские сны
Этой долей, — самой трудной, лучшей,
Всё еще возлюбленной жены.

1951


ЯРМАРКА

1.

Это было опять в воскресенье;
Но теперь — у восточных ворот.
Тот же пригород, ветер весенний,
Та же ярмарка, тот же народ;
Карусели, зверинец и тот же
Старый лев за решеткой такой,
Что, казалося, выломать сможет
Эти прутья мальчишка любой.
Проходили воскресные люди:
Длинный день без забот и хлопот,
И стоял перед клеткою пудель,
Самый страшный собачий урод.
Он рычал, вызывая на драку,
Вспоминая собачьи слова,
И никто не одернул собаку,
Пожалев беззащитного льва.


2.

Мне обезьяна вытащила счастье,
Бумажку голубую, и на ней
Написано: Созвездье Водолей
Вас сохранит от всякого несчастья.
Одиннадцатый месяц... Зодиак...
Что знаю я об этом Водолее?
Но вот поверил, и поверил так,
Что стало все вокруг меня светлее,
И нет злодеев и плохих людей.
И ты стоишь у дома на подъезде
Веселой памятью давно минувших дней,
Сиявших нам на родине созвездий.


3.

Снова дивные затеи, —
И арена и лакеи;
Ты взлетаешь над толпой
Акробаткой цирковой.
Не звучит смешное слово
И боится старый клоун:
Недостаточно высок
Полотнянный потолок.
Все тревожней скрип трапеций,
Все счастливей бьется сердце
И, в сияньи голубом,
Ты уже за потолком.
Боже мой, как небо звездно!
Никогда еще не поздно, —
На землю, домой,
Вниз головой.


4.

Предпразничная давка,
И в детской толчее
Теперь любая лавка
В архангельском луче.
Картонная корона,
Улыбка на устах, —
Фрацузская мадона
С младенцем на руках.
И дети, дети, дети
Несметною толпой,
Как жизнь, как звезды эти
В Париже надо мной.

1952-53


ВОДОЕМ

Как хорошо! Шумит вода,
В дубраве горлица воркует;
Недаром мы пришли сюда,
И ветер нас с тобой целует.
Как хорошо! И мы уйдем,
И вместо нас придут другие.
Беды не будет: в водоем
Слетают капли дождевые.

1953


ПАМЯТЬ

"In vino veritas".

Чем себя утешить?
Только память, —
Идол неразлучный мой, —
Жаркое повстанческое знамя
Поднимает на вершине снеговой.
Чем себя потешить?
Только этим.
Бедняку доступнейшим вином:
Десять строк у стойки, на рассвете,
В дивном одиночестве моем.

1953


БАЛЛАДА

Страшное дело. Черная ночь.
С ведьмой жила черноокая дочь.
Дева была холоднее, чем лед.
А под окошком, всю ночь напролет,
Старая ведьма водила коня:
Конь мой потом не глядел на меня.

1953


*  *  *

И звездная дорога,
Святого Лазаря вокзал,
Опять на поезд опоздал,
Задумавшись немного.
Опять уходят поезда
И с грохотом, и с дымом;
Но путеводная звезда
Меня уводит мимо.

1953


*  *  *

Печальный день, похожий на разлуку,
Ушел в туман и не придет назад.
Уже не видя, узнаю по звуку
Начавшийся в тумане листопад, —
Каким-то чудом долетевший шорох
Внезапно сиротеющих лесов,
Какой-то сонный отголосок хора
Таинственных древесных голосов.

1953


БУНТ

Качаясь на плотах, висели казаки,
Спускаясь вниз по Дону караваном
Судов, еще не виданных в степи.
Река несла их бережно.
В пустыне
Всё была тихо.
За Пяти-избянской
Плоты пошли быстрее.
По низовью
Встречали их достойно казаки
Церковным звоном.
На юртах Черкасска,
У берегов стоял большой майдан,
На все майданы непохожий.
Молча
Все разом опустились на колени:
Земной полкон плывущим казакам.

1954


КУКАН

Разрозовевшийся восток,
Заветный час подходит ближе;
Заволновался поплавок,
Который был так неподвижен.
Любить легко; но надо знать —
Всему есть опыт и наука;
Нельзя лещенка подсекать,
Когда клюет большая щука.
Непрекращающийся клев
Надежд веселых не обманет.
О, как велик уже улов,
У ног плывущий на кукане!
Неспешно пролетает день,
Похожий на большую птицу,
И вечер — розовый плетень —
Зовет к покою прислониться,
Колышет медленную зыбь,
Кукан баюкает на зыби...
Я выпущу на волю рыб,
Верну свободу каждой рыбе,
Но мой порыв пойдет ли впрок,
Напомнит им о смерти либо?
Не поведет ли поплавок
Уже наказанная рыба?
Вот так, побывшие в плену
Не сразу доверяют воле,
И пережившие войну
Опять твердят о ратном поле.

1954


ВЕРТЕП

В самой темной, снежной, непробудной,
Бесконечно затянувшейся ночи
Вдруг почувствовать торжественно и чудно
Глазу недоступные лучи.
Вдруг увидеть голубые дверцы
В тот вертеп, где расступилась тьма,
И твое младенческое сердце
Двух-тысячелетняя зима.

1955


КУЗНЕЧИК

Все мы с детства знаем: к Рождеству
Все на свете и чудесней и добрее.
Снег, упавший на опавшую листву.
Под листвой кузнечика согреет.
И на елках, зеленеющих вокруг,
Разноцветные зажгутся свечи.
Рождество, мой музыкальный друг.
Рождество, мой дорогой кузнечик.
И скрипач весною с торжеством
Воскресение прославит в песне.
Все мы с детства знаем: Рождеством
Всё необычайней и чудесней.

1955


ДЕРЕВНЯ

1.

Хлеба. Дорога. Ни души.
Все замечательно и просто.
Тяжелый памятник Груши
В начале сельского погоста.
А дальше легкие кресты
Иных, негромких поколений;
Из века в век стоят мосты
Для молчаливых поселений.
Всем хватит места. И земля
Не беспокоится об этом.
Опять дорога и поля
Под торжествующим рассветом,
И недалекое сельцо,
Восходят дымы тиховейней
И полусонное крыльцо
Гостеприимнейшей кофейни.
Я выпью ром, ты — молоко,
Черед, придуманный не нами.
Шагай просторно и легко
И веселей маши руками.


2.

Цветет французская заря
Над пробудившейся деревней.
Нет, я сюда пришел не зря,
Вот к этой церкви очень древней.
Какой-то баснословный век,
На предыдущий век похожий;
Средневековый человек,
Как я теперь, здесь был прохожий.
И это нас роднит. Века,
На книжных полках тяжелея,
Играют с нами в дурака,
Чем дальше — больше и вернее.
И мы, потворствуя векам,
Все реже вспоминаем встречи,
С небес ниспосланные нам,
Совсем простые, человечьи.


3.

Зодчий, зодчий! Что ты строишь — отчий
Или новый, незнакомый дом?
Скоро осень. Дни уже короче.
Надо бы подумать о другом.
Крот жилище под землею роет,
Птица вьет воздушное гнездо,
Человек себе хоромы строит,
И всегда не так или не то.
Как бы нам найти небесной манны,
Чтобы жить по-Божьи без гроша?
Помнишь наш донской курень саманный
С кровлей из простого камыша.


4.

Будут уничтожены деревья,
Будут уничтожены поверья,
Что деревья нас перерастут,
Вечно устремляясь в высоту.
Будет поле. Обмелеют реки.
Еще ниже станут человеки,
Повторяя вещие слова:
Всё на свете трын-трава.


5.

Что нибудь такое, —
Детское, простое,
Всем давным давно
Знакомые слова:
Небо голубое,
Солнце золотое,
Глаз твоих веселых
Зеленей трава.


6.

Стакан вина. Благословенный хмель.
Конечно, мир доверчив и прекрасен,
Как этот приблудившийся кобель,
У ног моих лежащий на терассе.

1955-56


*  *  *

Веял ветер. Осыпался колос.
Среди звезд плыла на юг комета.
Был твой нежный, потаенный голос
Голосом с другого света.
Перечисленны давно все звезды,
Наливаются и осыпаются колосья;
Но как редко сквозь привычный воздух
Ветер музыку нездешнюю доносит.

1956


*  *  *

О главном, непокорном — о стихах,
О ненаглядном — о природе:
Вновь расцветающих цветах,
О драгоценном — о свободе
Ты говорил. Сибирских лагерей
Вотще осталось угнетенье.
Христос Воскрес! И всё нежней
Ты веришь в праздник воскресенья.

1956


*  *  *

По крутогорью бродят овцы,
Ища промерзлую траву.
Туманный день. Не греет солнце.
Палю костер и пса зову.
Иди, мой пёс, сюда погреться.
Смотри, какая благодать!
Вот так бы сердцу разгореться
И никогда не остывать.

1957


*  *  *

Мы глохнем к старости и ощущаем хуже
Весь этот мир и всех его людей,
Смеемся невпопад и невпопад мы тужим,
В плену своих навязчивых идей,
Которым грош цена.
Скудеющие души.
Воспоминания опять ведут туда,
Где отчий дом, наверное, разрушен
И мы уже забыты навсегда.
Воспоминания...
Но вот,
В пролет разрушенного дома
Вдруг засияет небосвод
Так неожиданно знакомо,
С такой степною простотой,
Что ничего уже не надо,
Ни мертвых, ни живых, ни сада,
Где мы увиделись с тобой.

1957


*  *  *

Я хочу устать.
Чтобы спать и спать.
Но опять во сне
Ты идешь ко мне
И лежишь со мной
До утра живой.
Не прощанье, только до свиданья,
Никакой нет тайны гробовой,
Только потаенное свиданье,
Все, что хочешь, только не покой.

1957


*  *  *

Есть что то оскробительное в том,
Что этот наглый и беспутный ветер
Ломает розы и летит потом
Для новых буйств на беззащитном свете.

1957


*  *  *

Он был пришельцем из другого света,
Стихами одержимый караим,
И ангел был особенного цвета,
Как ночью озаренный дым.
Тифозный бред. Теплушка. Человечий
Призыв о нежности в семьнадцатом году.
Снега, снега. И ангельские речи
В сорокоградусном бреду.

1957


*  *  *

Не влюбленность, а любовь и жалость,
Не весна, а осень впереди:
Очень кратковременная старость,
С очень краткой жизнью позади.
Только жить, как верится и снится,
Только не считать года,
И в Париже, где чудесные больницы,
Не лечиться никогда.

1957


*  *  *

У тебя свои заботы.
У меня свои забавы.
Расходиться? Что ты, что ты:
Оба мы с тобой неправы.
И не может одинаков
Жребий быть у нас с тобою, —
У меня молчит собака,
У тебя собака воет.
Значит, так и надо. Что же
Огорчаться попустому, —
Каждый пусть живет как может,
А никак не по-другому.

1957
 

Произведения

Статьи

друзья сайта

разное

статистика

Поиск


Snegirev Corp © 2024