Константин Ваншенкин
Стихи 1956 - 1959
Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ЖИЗНЬ
М.Бернесу
Я люблю тебя, Жизнь,
Что само по себе и не ново,
Я люблю тебя, Жизнь,
Я люблю тебя снова и снова.Вот уж окна зажглись,
Я шагаю с работы устало,
Я люблю тебя, Жизнь,
И хочу, чтобы лучше ты стала.Мне немало дано -
Ширь земли и равнина морская,
Мне известна давно
Бескорыстная дружба мужская.В звоне каждого дня,
Как я счастлив, что нет мне покоя!
Есть любовь у меня,
Жизнь, ты знаешь, что это такое.Как поют соловьи,
Полумрак, поцелуй на рассвете.
И вершина любви -
Это чудо великое - дети!Вновь мы с ними пройдем,
Детство, юность, вокзалы, причалы.
Будут внуки потом,
Всё опять повторится сначала.Ах, как годы летят,
Мы грустим, седину замечая,
Жизнь, ты помнишь солдат,
Что погибли, тебя защищая?Так ликуй и вершись
В трубных звуках весеннего гимна!
Я люблю тебя, Жизнь,
И надеюсь, что это взаимно!1956
ВЕСНОЙ
Первый ливень над городом лупит,
Тарахтит в водосточной трубе.
"Ах, никто меня в мире не любит",-
Врет девчонка самой же себе.Брызги тучей стоят над панелью,
А девчонка в квартире одна,-
Врет от радости и от веселья
У раскрытого настежь окна.Дождь с размаху по улицам рубит,
По троллейбусным крышам стучит.
"Ах, никто меня в жизни не любит!"-
Звонко голос счастливый звучит...1956
* * *
Я был суров, я все сгущал...
И в дни поры своей весенней
Чужих ошибок не прощал
И не терпел сторонних мнений.Как раздражался я порой,
Как в нелюбви не знал покоя!
Сказать по совести, со мной
Еще случается такое.Но, сохраняя с прошлым связь,
Теперь живу я много проще:
К другим терпимей становясь,
К себе - взыскательней и жестче.1956
* * *
Под взглядом многих скорбных глаз,
Усталый, ветром опаленный,
Я шел как будто напоказ
По деревушке отдаленной.Я на плечах своих волок
Противогаз, винтовку, скатку.
При каждом шаге котелок
Надсадно бился о лопатку.Я шел у мира на виду -
Мир ждал в молчанье напряженном:
Куда сверну? К кому зайду?
Что сообщу солдатским женам?Пусть на рассвете я продрог,
Ночуя где-нибудь в кювете,
Что из того! Я был пророк,
Который может все на свете.Я знал доподлинно почти,
Кто цел еще, а с кем иное.
И незнакомые в пути
Уже здоровались со мною.А возле крайнего плетня,
Где полевых дорог начало,
Там тоже, глядя на меня,
В тревоге женщина стояла.К ней обратился на ходу
По-деловому, торопливо:
- Так на Егоркино пройду?
- Пройдете,- вздрогнула.- Счастливо.Поспешно поблагодарил,
Пустился - сроки торопили...
- Ну что? Ну что он говорил? -
Ее сейчас же обступили.1956
НЕМОЕ КИНО
Мы без разбору, летом и зимою,
Дотошными мальчишками, давно,
Смотрели отходящее, немое
И все-таки прекрасное кино.Летит возок. Мелькают грязи комья.
И королевы шлейфами пылят.
Пожалуй, детских фильмов я не помню,
За исключеньем «Красных дьяволят».Нам все тогда показывали кряду,
Один сеанс нам выкроив с утра.
Идет отряд. Но подлую засаду
Устроили рабочим юнкера.Погибнут наши! Выдержат едва ли!
Подмога мчится в бешеном дыму.
Мы надписи читать не успевали,
Мы сердцем понимали, что к чему.Мы восхищались питерцем бывалым,
Мы закипали яростью: «Буржуй!»
Мы, надеваясь, чмокали всем залом,
Когда был на экране поцелуй.На нас, сидящих в полутемном зале,
Катилась черно-белая земля,
Но мы иначе мир воспринимали,-
На красное и белое деля.1956
* * *
Под шелестом яворов низких
Отлогий кладбищенский склон,
Весь в звездах, крестах, обелисках
Давнишних и новых времен.Мы друга вот здесь хоронили
В цветах и венках кумача.
Теснясь, подступали к могиле,
Чужие могилы топча.Порой полустертые даты
Смятенно улавливал глаз.
Но все это было когда-то,
Но все это было до нас.У друга лицо неживое.
И каждый себя самого,
В раздумье склонясь головою,
Представил на месте его.И было на сердце печально,
И стал расходиться народ,
Когда я увидел случайно:
По кладбищу мальчик идет.Проходит, немного робея,
Но смерть для него не страшна.
Он будто бы в зале музея,
Где звонко стоит тишина,Где деревом, камнем, железом
Отмечены жизни края.
Он смотрит с живым интересом,
Дыхание затая.Минует, как что-то пустое,
Тяжелые склепы купцов
И чуть не завидует, стоя
У строгой могилы бойцов.1956
ОКТЯБРЬ
Оставив наше мирное жилье,
В урочный час, в погоду, в непогоду,
Свершаем путешествие свое
К исходному семнадцатому году.Не просто экскурсанты в выходной,
Что сквозь стекло глядят на экспонаты,
Опять, в который раз очередной,
Идем туда - под песни и гранаты.И я с другими рядышком шагал
Сквозь дождь и снег, в безмолвии и в гаме,
И я Октябрь годами постигал,
Как жизнь, что постигается годами.Он с каждым разом в облике ином
Являлся, нашей сделавшись судьбою:
Он в детстве был неясным сладким сном,
Октябрьским красным флагом и стрельбою.Он в юности отчаянно манил
Соленым ощущением простора,
Отвагою живущих в сердце сил
И ленточкою с надписью "Аврора".Но все равно он был еще тогда
Лишь праздником, осенним Первомаем.
Летят года... И в зрелые года
Вновь для себя Октябрь мы открываем.Мы к Октябрю сквозь время подошли,
И ясно нам, его путем идущим,
Что это философия Земли
Сегодня и тем более в грядущем....Мы вновь и вновь свершаем дальний путь
Туда, где пламенеет эта дата.
И нам волненье сдавливает грудь,
Как лента пулеметная когда-то.1957
НАДПИСЬ НА КНИГЕ
Я приобрел у букинистов
Книжонку пухлую одну,
Где океана рев неистов
И корабли идут ко дну.Она была грязна, потерта,-
Обыкновенное старье,
Но ей цена была пятерка,
И я в дорогу взял ее.В ней было все: любви рожденье,
Добра над мраком торжество
И о простуде рассужденья,-
Но как написано мертво!В тягучей этой веренице
(Проливы, шпаги, парики)
На сто семнадцатой странице
Я встретил надпись от руки.И в ней была такая сила,
Что сердце дрогнуло слегка.
"Я вас люблю!"- она гласила,
Та рукописная строка.Я замер,- вы меня поймете,
Перевернул страницу враз
И увидал на обороте:
"Я тоже полюбила вас..."И предо мною словно вспышка -
Тенистый сад, речонки гладь.
Она:- Простите, что за книжка?
Он:- Завтра дам вам почитать......Я ехал в ночь. Луна вставала.
Я долго чай дорожный пил
И не досадовал нимало,
Что книжку глупую купил.И, как в магическом кристалле,
Мне сквозь огни и времена
"Я вас люблю!"- в ночи блистали
Торжественные письмена.1957
ЖЕНЬКА
Стоит средь лесов деревенька.
Жила там когда-то давненько
Девчонка по имени Женька.Мальчишечье имя носила,
Высокие травы косила,
Была в ней веселая сила.Завыли стальные бураны,
Тень крыльев легла на поляны.
И Женька ушла в партизаны.В секрете была и в засаде,
Ее уважали в отряде,
Хотели представить к награде.Бывало, придет в деревеньку,
Мать спросит усталую Женьку:
— Ну как ты живешь?
— Помаленьку...Пошли на заданье ребята.
Ударила вражья граната.
Из ватника вылезла вата.Висит фотография в школе —
В улыбке — ни грусти, ни боли,
Шестнадцать ей было — не боле.Глаза ее были безбрежны,
Мечты ее были безгрешны,
Слова ее были небрежны...1957
* * *
Я вздрогнул: одноногий паренек
Стоял внизу — уверенный и ловкий,
На валенке единственном — конек,
Прикрученный растрепанной веревкой.В нелепом положении своем
Он выглядел таким невозмутимым.
Свободно оттолкнулся костылем
И покатил, повитый снежным дымом.Вот он уже мелькает вдалеке,
Вот снова приближается, как веха,
Летящий на единственном коньке,
Сын нашего отчаянного века.И он, и все товарищи его,
Скользящие навстречу или следом,
Привыкли и не видят ничего
Геройского, особенного в этом.Звенит конек, потом костыль стучит
И, как весло, мелькает над рекою.
Я проходил. Я тоже сделал вид,
Что каждый день встречается такое.1957
* * *
Мне давно это чувство знакомо:
Ветви бьют вперехлест.
У крыльца, возле нашего дома,
Лужа, полная звезд.Я стою и курю на пороге,
Двери настежь открыл.
В вышине, на небесной дороге,
Шелест медленных крыл.Это гуси из дальней сторонки,
Как солдаты — домой.
Представляю пески и воронки
Той дороги прямой.Крыльям тяжко, дыханию тесно.
Эй, правей забирай!
Что их ждет впереди — неизвестно,
Лишь бы отческий край....Мне и трудно, и грустно порою,
И пути не легки.
Но весеннею ночью сырою
Вижу — все пустякиПеред этой огромной равниной,
Что томится к весне,
Перед этой дорогою длинной
Надо мной в вышине......Стук сосулек непрочных и веских,
И всю ночь напролет
В одиноких пустых перелесках
Дождь до снегу идет,1957
БУДНИ
Сижу утрами с чашкой синей
И носом чуть клюю.
Промчались праздники. Отныне
Жизнь входит в колею.Ложимся рано, словно дети.
Глядит звезда в окно.
И завтракаем мы при свете,—
За окнами темно.В свои права вступили будни,
И нам вперед идти.
И день размерен, как на судне,
Что много дней в пути.Сечет по стеклам снег осенний,
Колеблется заря.
Меж островками воскресений —
Недели как моря.Но что-то есть в таком укладе,
Что силы придает.
По этой кажущейся глади
Плыву не первый год.Идет корабль. Воды круженье.
Просторов широта.
И неуклонное движенье
Рабочего винта.1957
ГОРОДСКИЕ КОСТРЫ
Всегда — в суровый час России,
Среди полуночной поры,—
Костры пылают городские,
На мостовых горят костры.Тоску таят в себе потемки.
Еще во многих душах страх.
Но мира старого обломки
Уже топорщатся в кострах.Слова доносятся мужские,—
Арбат в руках у юнкеров.
Костры пылают городские,
Кого там нет — у тех костров.Стоит задержанный прохожий,
Забывший пропуск и пароль,
И с ним конвойный в черной коже,
Еще едва входящий в роль.Сидит, глаза прикрыв от света,
С Трехгорки — девочка почти —
И терпеливо ждет рассвета,
Чтоб лишь тогда домой идти.И парень спит — таких здесь тыща
Приткнулся, голову склоня.
— Эй, ты, испортишь голенища!
А ну, подайся от огня!..Он смотрит дико: что за люди?—
И тянет пегое пальто.
— Взглянуть бы, что здесь, братцы, будет
Лет эдак, скажем, через сто!..А в переулке слышен шорох
И различимый стук сапог.
— Ну, сто не сто... Лет даже сорок
И то, дружок, хороший срок...Держа винтовку меж коленей,
Дымит, задумавшись, солдат...
Глаза грядущих поколений
В костры минувшего глядят.Вот пушку тянут. Ноют втулки.
Огня колеблются круги.
А в том же темном переулке
Взлетают слитные шаги.Шум в переулке означает,
Что там актив с передовой
Красногвардейцев обучает,
Чтобы назавтра утром в бой.Проходят люди. Кто такие?
Штыки патрульные остры...
Костры пылают городские,
На мостовых горят костры.1957
ОСЕНЬ
Был поздний ветер дюж,
Нес пепел листьев прелых
И муть, как из тарелок,
Выплескивал из луж.Рябины рдела гроздь.
А лес, густой недавно,
Листвой блиставший славно,
Стал виден всем насквозь.Он был как близкий дом,
Где содраны обои,
Нет ламп над головою,—
Узнаешь, да с трудом.В различные концы,
Сложив свои гардины
И сняв свои картины,
Разъехались жильцы.Струился дождь из мглы,
Тянулся запах прели,
И словно обгорели
Намокшие стволы.О, милые дома!..
Напрасно сердцу грустно:
Все выправит искусно,
Все выбелит зима.1957
ЭЛЕКТРОСТАНЦИЯ НОЧЬЮ
Гидростанция. Ночь. Полумрак.
На флагштоке полощется флаг.Лишь в одном только зале светло,
И по этой огромной палате
Ходит женщина в белом халате,
На приборы глядит сквозь стекло.Замечает внимательный взгляд,
Как приборы, застывшие в раме,
Будто рыбы во сне плавниками,
Чутко стрелками вдруг шевелят.Все как будто окутано сном.
Дремлют сосны и звезды над ними.
Ярко пахнет цветами ночными
За распахнутым круглым окном.Но уносятся вдаль провода,
Меж столбами слегка провисая,
И спешат электрички, трамваи,
И ночные не спят города.И такой разливается свет,
Что, пожалуй, сомнения нету:
Видно нашу с тобою планету
С отдаленных неясных планет.Видно добрые эти огни,
Их спокойное в мире теченье,
Их летящее в небо свеченье.
Гидростанция только — в тени.На флагштоке полощется флаг.
Гидростанция. Ночь. Полумрак.1957
* * *
Будь у меня любимый старший брат,
Его советы слушал бы, робея,
Его защите братской был бы рад
До той поры, покуда я слабее.Будь у меня любимый младший брат,
Его учил бы жизни, как умею,
И защищал, не требуя наград,
До той поры, покуда я сильнее.Будь у меня любимая сестра,
Я поверял бы ей свои секреты.
Она умна была бы и добра,
Мы были б дружбой нежною согреты.Они читали б мой веселый стих,
В тиши рожденный, в грохоте и лязге.
Для их детей, племянников моих,
Я б не жалел ни времени, ни ласки.Нет у меня ни братьев, ни сестры.
И не было.
Пусть есть жена и дети,
Друзья... Но с незапамятной поры
Мне грустно иногда на белом свете.1957
ЖАСМИН
Укрывшийся шинелью длинной,
На девятнадцатом году
Я задыхался от жасмина
В глухом разросшемся саду.Навис над нами пышной тучей
И небо звездное затмил
Ошеломляюще-пахучий,
Забытый армией жасмин.Несовместимыми казались
Фигуры темные солдат
И эта лопнувшая завязь,
Собой заполнившая сад.И на заросшем белом склоне,
В обозе, где-то невдали,
Тонули средь жасмина кони,
Чихая, гривами трясли.Земли разбуженная сила
В который раз цвела опять,
Но только некому нам было
В ту ночь жасмину наломать.Над полусонным нашим строем
Потом кружились лепестки,
Они ложились ровным слоем
В стволы орудий, в котелки.Плыл надо мной жасмина ворох,
И я жасмином весь пропах.
Он был сильней, чем дымный порох,
Чем пот солдатский и табак...1958
СОН
Месяц плыл. Он легок был и тонок..
В хатке, средь зеленого села,
У стены беззвучно, как ребенок,
Молодая женщина спала.Снились ей изломанные лозы,
Танков гул, кладбища без границ...
И сочились медленные слезы
Из-под плотно сомкнутых ресниц.1959
НЕИЗВЕСТНЫЙ ХУДОЖНИК
Неизвестный художник давнишнего века -
Может, был он известен, но в узком кругу -
Написал на холстине портрет человека
Так, что глаз от него оторвать не могу.Краска лупится, трещинки как паутина.
Реставратор, волнуясь, трясет головой.
Но живет и поет о бессмертье картина,
Потому что написана кистью живой.И рождается отзвук в сердцах и на лицах,
Потому что и замысел в сердце рожден.
Неизвестный - в каталогах всех и в таблицах
Меж другими, известными, значится он.Я стою, пораженный искусством чудесным,
Чей в веках сохранился отчетливый след.
Я бы только мечтал стать таким Неизвестным
Где-нибудь через триста-четыреста лет.Вижу это лицо - губы, сжатые плотно,
Утомленный и все понимающий взгляд...
Пусть живут мастеров Неизвестных полотна,
Как светильники в честь Неизвестных солдат.1959
* * *
По своей иль учительской воле
В дни каникул, минувшей весной,
На торжественном вечере в школе
Выступал первоклассник смешной.Сидя в зале, у дальней колонны,
Под плакатами из кумача,
Мать следила за ним напряженно,
Те же самые строчки шепча.А потом успокоилась как-то,
И средь целого зала одна
Из особого женского такта
Не похлопала сыну она.Но вдали, под плакатами сидя,
Улыбалась, платок теребя,
То ли мальчика выросшим видя,
То ли маленькой вспомнив себя.1959
