Главная
 
Библиотека поэзии СнегирёваПятница, 29.03.2024, 13:35



Приветствую Вас Гость | RSS
Главная
Авторы

 

Константин Ваншенкин

 

  Стихи 1956 - 1959


Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ЖИЗНЬ

                       М.Бернесу

Я люблю тебя, Жизнь,
Что само по себе и не ново,
Я люблю тебя, Жизнь,
Я люблю тебя снова и снова.

Вот уж окна зажглись,
Я шагаю с работы устало,
Я люблю тебя, Жизнь,
И хочу, чтобы лучше ты стала.

Мне немало дано -
Ширь земли и равнина морская,
Мне известна давно
Бескорыстная дружба мужская.

В звоне каждого дня,
Как я счастлив, что нет мне покоя!
Есть любовь у меня,
Жизнь, ты знаешь, что это такое.

Как поют соловьи,
Полумрак, поцелуй на рассвете.
И вершина любви -
Это чудо великое - дети!

Вновь мы с ними пройдем,
Детство, юность, вокзалы, причалы.
Будут внуки потом,
Всё опять повторится сначала.

Ах, как годы летят,
Мы грустим, седину замечая,
Жизнь, ты помнишь солдат,
Что погибли, тебя защищая?

Так ликуй и вершись
В трубных звуках весеннего гимна!
Я люблю тебя, Жизнь,
И надеюсь, что это взаимно!

1956


ВЕСНОЙ

Первый ливень над городом лупит,
Тарахтит в водосточной трубе.
"Ах, никто меня в мире не любит",-
Врет девчонка самой же себе.

Брызги тучей стоят над панелью,
А девчонка в квартире одна,-
Врет от радости и от веселья
У раскрытого настежь окна.

Дождь с размаху по улицам рубит,
По троллейбусным крышам стучит.
"Ах, никто меня в жизни не любит!"-
Звонко голос счастливый звучит...

1956


* * *

Я был суров, я все сгущал...
И в дни поры своей весенней
Чужих ошибок не прощал
И не терпел сторонних мнений.

Как раздражался я порой,
Как в нелюбви не знал покоя!
Сказать по совести, со мной
Еще случается такое.

Но, сохраняя с прошлым связь,
Теперь живу я много проще:
К другим терпимей становясь,
К себе - взыскательней и жестче.

1956


* * *

Под взглядом многих скорбных глаз,
Усталый, ветром опаленный,
Я шел как будто напоказ
По деревушке отдаленной.

Я на плечах своих волок
Противогаз, винтовку, скатку.
При каждом шаге котелок
Надсадно бился о лопатку.

Я шел у мира на виду -
Мир ждал в молчанье напряженном:
Куда сверну? К кому зайду?
Что сообщу солдатским женам?

Пусть на рассвете я продрог,
Ночуя где-нибудь в кювете,
Что из того! Я был пророк,
Который может все на свете.

Я знал доподлинно почти,
Кто цел еще, а с кем иное.
И незнакомые в пути
Уже здоровались со мною.

А возле крайнего плетня,
Где полевых дорог начало,
Там тоже, глядя на меня,
В тревоге женщина стояла.

К ней обратился на ходу
По-деловому, торопливо:
- Так на Егоркино пройду?
- Пройдете,- вздрогнула.- Счастливо.

Поспешно поблагодарил,
Пустился - сроки торопили...
- Ну что? Ну что он говорил? -
Ее сейчас же обступили.

1956


НЕМОЕ КИНО

Мы без разбору, летом и зимою,
Дотошными мальчишками, давно,
Смотрели отходящее, немое
И все-таки прекрасное кино.

Летит возок. Мелькают грязи комья.
И королевы шлейфами пылят.
Пожалуй, детских фильмов я не помню,
За исключеньем «Красных дьяволят».

Нам все тогда показывали кряду,
Один сеанс нам выкроив с утра.
Идет отряд. Но подлую засаду
Устроили рабочим юнкера.

Погибнут наши! Выдержат едва ли!
Подмога мчится в бешеном дыму.
Мы надписи читать не успевали,
Мы сердцем понимали, что к чему.

Мы восхищались питерцем бывалым,
Мы закипали яростью: «Буржуй!»
Мы, надеваясь, чмокали всем залом,
Когда был на экране поцелуй.

На нас, сидящих в полутемном зале,
Катилась черно-белая земля,
Но мы иначе мир воспринимали,-
На красное и белое деля.

1956


* * *

Под шелестом яворов низких
Отлогий кладбищенский склон,
Весь в звездах, крестах, обелисках
Давнишних и новых времен.

Мы друга вот здесь хоронили
В цветах и венках кумача.
Теснясь, подступали к могиле,
Чужие могилы топча.

Порой полустертые даты
Смятенно улавливал глаз.
Но все это было когда-то,
Но все это было до нас.

У друга лицо неживое.
И каждый себя самого,
В раздумье склонясь головою,
Представил на месте его.

И было на сердце печально,
И стал расходиться народ,
Когда я увидел случайно:
По кладбищу мальчик идет.

Проходит, немного робея,
Но смерть для него не страшна.
Он будто бы в зале музея,
Где звонко стоит тишина,

Где деревом, камнем, железом
Отмечены жизни края.
Он смотрит с живым интересом,
Дыхание затая.

Минует, как что-то пустое,
Тяжелые склепы купцов
И чуть не завидует, стоя
У строгой могилы бойцов.

1956


ОКТЯБРЬ

Оставив наше мирное жилье,
В урочный час, в погоду, в непогоду,
Свершаем путешествие свое
К исходному семнадцатому году.

Не просто экскурсанты в выходной,
Что сквозь стекло глядят на экспонаты,
Опять, в который раз очередной,
Идем туда - под песни и гранаты.

И я с другими рядышком шагал
Сквозь дождь и снег, в безмолвии и в гаме,
И я Октябрь годами постигал,
Как жизнь, что постигается годами.

Он с каждым разом в облике ином
Являлся, нашей сделавшись судьбою:
Он в детстве был неясным сладким сном,
Октябрьским красным флагом и стрельбою.

Он в юности отчаянно манил
Соленым ощущением простора,
Отвагою живущих в сердце сил
И ленточкою с надписью "Аврора".

Но все равно он был еще тогда
Лишь праздником, осенним Первомаем.
Летят года... И в зрелые года
Вновь для себя Октябрь мы открываем.

Мы к Октябрю сквозь время подошли,
И ясно нам, его путем идущим,
Что это философия Земли
Сегодня и тем более в грядущем.

...Мы вновь и вновь свершаем дальний путь
Туда, где пламенеет эта дата.
И нам волненье сдавливает грудь,
Как лента пулеметная когда-то.

1957


НАДПИСЬ НА КНИГЕ

Я приобрел у букинистов
Книжонку пухлую одну,
Где океана рев неистов
И корабли идут ко дну.

Она была грязна, потерта,-
Обыкновенное старье,
Но ей цена была пятерка,
И я в дорогу взял ее.

В ней было все: любви рожденье,
Добра над мраком торжество
И о простуде рассужденья,-
Но как написано мертво!

В тягучей этой веренице
(Проливы, шпаги, парики)
На сто семнадцатой странице
Я встретил надпись от руки.

И в ней была такая сила,
Что сердце дрогнуло слегка.
"Я вас люблю!"- она гласила,
Та рукописная строка.

Я замер,- вы меня поймете,
Перевернул страницу враз
И увидал на обороте:
"Я тоже полюбила вас..."

И предо мною словно вспышка -
Тенистый сад, речонки гладь.
Она:- Простите, что за книжка?
Он:- Завтра дам вам почитать...

...Я ехал в ночь. Луна вставала.
Я долго чай дорожный пил
И не досадовал нимало,
Что книжку глупую купил.

И, как в магическом кристалле,
Мне сквозь огни и времена
"Я вас люблю!"- в ночи блистали
Торжественные письмена.

1957


ЖЕНЬКА

Стоит средь лесов деревенька.
Жила там когда-то давненько
Девчонка по имени Женька.

Мальчишечье имя носила,
Высокие травы косила,
Была в ней веселая сила.

Завыли стальные бураны,
Тень крыльев легла на поляны.
И Женька ушла в партизаны.

В секрете была и в засаде,
Ее уважали в отряде,
Хотели представить к награде.

Бывало, придет в деревеньку,
Мать спросит усталую Женьку:
— Ну как ты живешь?
— Помаленьку...

Пошли на заданье ребята.
Ударила вражья граната.
Из ватника вылезла вата.

Висит фотография в школе —
В улыбке — ни грусти, ни боли,
Шестнадцать ей было — не боле.

Глаза ее были безбрежны,
Мечты ее были безгрешны,
Слова ее были небрежны...

1957


* * *

Я вздрогнул: одноногий паренек
Стоял внизу — уверенный и ловкий,
На валенке единственном — конек,
Прикрученный растрепанной веревкой.

В нелепом положении своем
Он выглядел таким невозмутимым.
Свободно оттолкнулся костылем
И покатил, повитый снежным дымом.

Вот он уже мелькает вдалеке,
Вот снова приближается, как веха,
Летящий на единственном коньке,
Сын нашего отчаянного века.

И он, и все товарищи его,
Скользящие навстречу или следом,
Привыкли и не видят ничего
Геройского, особенного в этом.

Звенит конек, потом костыль стучит
И, как весло, мелькает над рекою.
Я проходил. Я тоже сделал вид,
Что каждый день встречается такое.

1957


* * *

Мне давно это чувство знакомо:
Ветви бьют вперехлест.
У крыльца, возле нашего дома,
Лужа, полная звезд.

Я стою и курю на пороге,
Двери настежь открыл.
В вышине, на небесной дороге,
Шелест медленных крыл.

Это гуси из дальней сторонки,
Как солдаты — домой.
Представляю пески и воронки
Той дороги прямой.

Крыльям тяжко, дыханию тесно.
Эй, правей забирай!
Что их ждет впереди — неизвестно,
Лишь бы отческий край.

...Мне и трудно, и грустно порою,
И пути не легки.
Но весеннею ночью сырою
Вижу — все пустяки

Перед этой огромной равниной,
Что томится к весне,
Перед этой дорогою длинной
Надо мной в вышине...

...Стук сосулек непрочных и веских,
И всю ночь напролет
В одиноких пустых перелесках
Дождь до снегу идет,

1957


БУДНИ

Сижу утрами с чашкой синей
И носом чуть клюю.
Промчались праздники. Отныне
Жизнь входит в колею.

Ложимся рано, словно дети.
Глядит звезда в окно.
И завтракаем мы при свете,—
За окнами темно.

В свои права вступили будни,
И нам вперед идти.
И день размерен, как на судне,
Что много дней в пути.

Сечет по стеклам снег осенний,
Колеблется заря.
Меж островками воскресений —
Недели как моря.

Но что-то есть в таком укладе,
Что силы придает.
По этой кажущейся глади
Плыву не первый год.

Идет корабль. Воды круженье.
Просторов широта.
И неуклонное движенье
Рабочего винта.

1957


ГОРОДСКИЕ КОСТРЫ

Всегда — в суровый час России,
Среди полуночной поры,—
Костры пылают городские,
На мостовых горят костры.

Тоску таят в себе потемки.
Еще во многих душах страх.
Но мира старого обломки
Уже топорщатся в кострах.

Слова доносятся мужские,—
Арбат в руках у юнкеров.
Костры пылают городские,
Кого там нет — у тех костров.

Стоит задержанный прохожий,
Забывший пропуск и пароль,
И с ним конвойный в черной коже,
Еще едва входящий в роль.

Сидит, глаза прикрыв от света,
С Трехгорки — девочка почти —
И терпеливо ждет рассвета,
Чтоб лишь тогда домой идти.

И парень спит — таких здесь тыща
Приткнулся, голову склоня.
— Эй, ты, испортишь голенища!
А ну, подайся от огня!..

Он смотрит дико: что за люди?—
И тянет пегое пальто.
— Взглянуть бы, что здесь, братцы, будет
Лет эдак, скажем, через сто!..

А в переулке слышен шорох
И различимый стук сапог.
— Ну, сто не сто... Лет даже сорок
И то, дружок, хороший срок...

Держа винтовку меж коленей,
Дымит, задумавшись, солдат...
Глаза грядущих поколений
В костры минувшего глядят.

Вот пушку тянут. Ноют втулки.
Огня колеблются круги.
А в том же темном переулке
Взлетают слитные шаги.

Шум в переулке означает,
Что там актив с передовой
Красногвардейцев обучает,
Чтобы назавтра утром в бой.

Проходят люди. Кто такие?
Штыки патрульные остры...
Костры пылают городские,
На мостовых горят костры.

1957


ОСЕНЬ

Был поздний ветер дюж,
Нес пепел листьев прелых
И муть, как из тарелок,
Выплескивал из луж.

Рябины рдела гроздь.
А лес, густой недавно,
Листвой блиставший славно,
Стал виден всем насквозь.

Он был как близкий дом,
Где содраны обои,
Нет ламп над головою,—
Узнаешь, да с трудом.

В различные концы,
Сложив свои гардины
И сняв свои картины,
Разъехались жильцы.

Струился дождь из мглы,
Тянулся запах прели,
И словно обгорели
Намокшие стволы.

О, милые дома!..
Напрасно сердцу грустно:
Все выправит искусно,
Все выбелит зима.

1957


ЭЛЕКТРОСТАНЦИЯ НОЧЬЮ

Гидростанция. Ночь. Полумрак.
На флагштоке полощется флаг.

Лишь в одном только зале светло,
И по этой огромной палате
Ходит женщина в белом халате,
На приборы глядит сквозь стекло.

Замечает внимательный взгляд,
Как приборы, застывшие в раме,
Будто рыбы во сне плавниками,
Чутко стрелками вдруг шевелят.

Все как будто окутано сном.
Дремлют сосны и звезды над ними.
Ярко пахнет цветами ночными
За распахнутым круглым окном.

Но уносятся вдаль провода,
Меж столбами слегка провисая,
И спешат электрички, трамваи,
И ночные не спят города.

И такой разливается свет,
Что, пожалуй, сомнения нету:
Видно нашу с тобою планету
С отдаленных неясных планет.

Видно добрые эти огни,
Их спокойное в мире теченье,
Их летящее в небо свеченье.
Гидростанция только — в тени.

На флагштоке полощется флаг.
Гидростанция. Ночь. Полумрак.

1957


* * *

Будь у меня любимый старший брат,
Его советы слушал бы, робея,
Его защите братской был бы рад
До той поры, покуда я слабее.

Будь у меня любимый младший брат,
Его учил бы жизни, как умею,
И защищал, не требуя наград,
До той поры, покуда я сильнее.

Будь у меня любимая сестра,
Я поверял бы ей свои секреты.
Она умна была бы и добра,
Мы были б дружбой нежною согреты.

Они читали б мой веселый стих,
В тиши рожденный, в грохоте и лязге.
Для их детей, племянников моих,
Я б не жалел ни времени, ни ласки.

Нет у меня ни братьев, ни сестры.
И не было.
Пусть есть жена и дети,
Друзья... Но с незапамятной поры
Мне грустно иногда на белом свете.

1957


ЖАСМИН

Укрывшийся шинелью длинной,
На девятнадцатом году
Я задыхался от жасмина
В глухом разросшемся саду.

Навис над нами пышной тучей
И небо звездное затмил
Ошеломляюще-пахучий,
Забытый армией жасмин.

Несовместимыми казались
Фигуры темные солдат
И эта лопнувшая завязь,
Собой заполнившая сад.

И на заросшем белом склоне,
В обозе, где-то невдали,
Тонули средь жасмина кони,
Чихая, гривами трясли.

Земли разбуженная сила
В который раз цвела опять,
Но только некому нам было
В ту ночь жасмину наломать.

Над полусонным нашим строем
Потом кружились лепестки,
Они ложились ровным слоем
В стволы орудий, в котелки.

Плыл надо мной жасмина ворох,
И я жасмином весь пропах.
Он был сильней, чем дымный порох,
Чем пот солдатский и табак...

1958


СОН

Месяц плыл. Он легок был и тонок..
В хатке, средь зеленого села,
У стены беззвучно, как ребенок,
Молодая женщина спала.

Снились ей изломанные лозы,
Танков гул, кладбища без границ...
И сочились медленные слезы
Из-под плотно сомкнутых ресниц.

1959


НЕИЗВЕСТНЫЙ ХУДОЖНИК

Неизвестный художник давнишнего века -
Может, был он известен, но в узком кругу -
Написал на холстине портрет человека
Так, что глаз от него оторвать не могу.

Краска лупится, трещинки как паутина.
Реставратор, волнуясь, трясет головой.
Но живет и поет о бессмертье картина,
Потому что написана кистью живой.

И рождается отзвук в сердцах и на лицах,
Потому что и замысел в сердце рожден.
Неизвестный - в каталогах всех и в таблицах
Меж другими, известными, значится он.

Я стою, пораженный искусством чудесным,
Чей в веках сохранился отчетливый след.
Я бы только мечтал стать таким Неизвестным
Где-нибудь через триста-четыреста лет.

Вижу это лицо - губы, сжатые плотно,
Утомленный и все понимающий взгляд...
Пусть живут мастеров Неизвестных полотна,
Как светильники в честь Неизвестных солдат.

1959


* * *

По своей иль учительской воле
В дни каникул, минувшей весной,
На торжественном вечере в школе
Выступал первоклассник смешной.

Сидя в зале, у дальней колонны,
Под плакатами из кумача,
Мать следила за ним напряженно,
Те же самые строчки шепча.

А потом успокоилась как-то,
И средь целого зала одна
Из особого женского такта
Не похлопала сыну она.

Но вдали, под плакатами сидя,
Улыбалась, платок теребя,
То ли мальчика выросшим видя,
То ли маленькой вспомнив себя.

1959
 

Произведения

Статьи

друзья сайта

разное

статистика

Поиск


Snegirev Corp © 2024