Главная
 
Библиотека поэзии СнегирёваПятница, 29.03.2024, 11:09



Приветствую Вас Гость | RSS
Главная
Авторы

 

Константин Ваншенкин

 

  Стихи 1936 - 1952


ДВОР

Еще не увлекались танцами,
И, чтя дворовый ритуал,
Меж растопыренными пальцами
Я тонким ножичком ширял.

И шли футбольные баталии
На близлежащем пустыре.
Девчонок ножки или талии
Еще не снились на заре.

Береза желтая осенняя,
Грузовика далекий гром
И дымка умиротворения
Над вечереющим двором.

1936


* * *

Ветер гонит облако с дождями,
Листья перевертывает скопом.
Мы сидим в отрытой наспех яме,
Кратко именуемой окопом.

На штыки склоняясь, дремлем стоя,
К стенке приспособившись спиною.
Снится только самое простое -
Отдых с табаком и тишиною.

Но еще нам снится на рассвете
День победный, громкий и нарядный.
То, что с нами было в сорок третьем,
Кажется теперь невероятным.

И теперь нам кажется порою,
Что не уезжали из столицы,
И, бывает, кутаем весною
Горло из боязни простудиться.

Но случись гроза над нашим краем,
Будем - вновь живучие, как боги,-
О победе и тепле мечтая,
Ждать чужие танки у дороги.

1947


ПИСАРЬ

В каждой стрелковой роте,
Где-то в тылу, в каптерке
Писаря вы найдете
В глаженой гимнастерке.

Годность любой шинели
Определит он сразу,
Знает за две недели
Текст полковых приказов.

Мелочь любая в роте:
Фляжка, ремень от скатки -
Все это на учете,
Все у него в порядке.

Хлопцам дает советы,
Парень такой негордый...
Если бы писарь этот
Мог воскрешать из мертвых,

Силой любви огромной,
Силой мужской заботы
Так же без крика, скромно,
Он воскресил бы роту.

Он не шагал в походе,
Ехал в обозе где-то,
Спал по ночам в подводе,
Вздрагивал, ждал рассвета.

Все же он был солдатом,-
Он со степей изрытых
Письма в родные хаты
Слал матерям убитых.

Пальцы его в чернилах
Были всегда и всюду,
Только была в нем сила,
Хлопцам казалась чудом...

Вспомнить походы, право,
Стоит сегодня дома.
Слава! Большая слава
Писарю боевому!

Тихо стоят знамена
В штабе соединенья.
Строятся батальоны,
Движутся на ученья.

Сколько опять заботы
Писарю нашей роты:

Вновь получать махорку
Со старшиною вместе
И прибирать каптерку
Медленно, честь по чести,

Путь вспоминать неблизкий,
Дьявольскую погодку
И в боевые списки
Вписывать первогодков.

1948


* * *

В сплошной осенней темноте,
Когда густая ночь, как сажа,
Я разберусь в любой черте
Давно знакомого пейзажа.

На полустанке поезд ждет,
Чтоб увезти меня далеко.
Темно. Но скоро рассветет,
И с первым солнечным потоком

На горизонте лес всплывет
Пилой с неровными зубами.
И мой знакомый счетовод
Пойдет с портфелем за грибами.

Гудки разбудят сонный дол,
Туманным скрытый покрывалом.
Вон там мы стукали в футбол
С утра до вечера, бывало.

Я не могу забыть о том,
Как ноги жгла трава сырая.
Как с дряхлым маминым зонтом
Я прыгнул с нашего сарая.

Потом я прыгал много раз,
Зажав кольцо в ладони потной.
Но я хочу, чтоб этот час
Мне записал наш писарь ротный

Началом пройденных дорог,
Началом трудного похода.
Я на дорогах вьюжных дрог
Не только те четыре года.

Я был солдатом с детских лет,
Когда с зонтом влезал на крышу,
Хоть в красный воинский билет
Никто мне этого не впишет.

1948


ВИНТОВКА

Утром, незадолго до привала,
Возле незнакомого села
Пуля парня в лоб поцеловала,
Пуля парню брови обожгла.

По снегу шагали батальоны,
Самоходки выровняли строй.
Покачнулся парень удивленно
И припал к проталине сырой.

И винтовка, тоже как живая,
Вдруг остановилась на бегу
И упала, ветви задевая,
Притворившись мертвой на снегу...

Похоронен парень у Дуная,
До него дорога далека,
Но стоит винтовка боевая
В пирамиде нашего полка.

1949


СТАРШИНА

Из далекого Клина
Получил старшина
Телеграмму, что сына
Подарила жена.

На поверку построен
Весь личный состав.
Старшина перед строем
Соблюдает устав.

Старшина вызывает
По списку солдат.
Старшина назначает
На завтра наряд.

А в глазах его что-то
Особое есть.
Сразу чувствует рота
Хорошую весть.

Но нельзя шевелиться,-
Дисциплина нужна.
...На знакомые лица
Глядит старшина.

Раздвигаются стены
Вокруг старшины,
От Можайска до Вены
Дороги видны...

В батальоне сыграли
Горнисты отбой.
Город Клин, не пора ли
Повидаться с тобой?

Ведь над городом Клином
Воздух словно вино,
Голосам соловьиным
Там раздолье дано.

Скрипнут новые двери,
Отпуск - месяц подряд.
"Надо будет проверить
Завтра утром наряд..."

Свет давно погасили,
Задремал старшина.
Над полями России
Тихо встала луна.

1949


КОМАНДАРМ

Умолкла шумная казарма,
Раздался окрик: - Кто идет? -
И вдруг машина командарма
Остановилась у ворот.

Бежит дежурный неуклюже,
Противогаз прижав к бедру.
А командарм идет по лужам,
По освещенному двору.

За ним шагают вестовые,
Бормочут:- Ох и дождь, беда...
А командарму не впервые,
Должно быть, заезжать сюда.

Проходит в дом - и к пирамиде.
Берет винтовку из нее.
И на частях блестящих видит
Он отражение свое.

Потом, шагая между коек,
Проходит медленно к окну,
Веселым взглядом успокоив
Проснувшегося старшину.

Как на отчетливом рисунке,
Он ясно видит от окна,
Что сапоги стоят по струнке,
Что гимнастерки как одна.

И вдруг припоминает годы
Солдатских песен и забот,
Курсантский полк, и помкомвзвода,
И часового у ворот.

Да, для него здесь все родное,
И потому стоит он здесь.
А в это время за спиною
Бригадный штаб собрался весь.

Окно светлеет с каждым мигом,
Встречая раннюю зарю...
Тогда он руку жмет комбригу
И говорит: - Благодарю!

1949


ЧАСОВОЙ

Сорвавшись с поднебесной высоты
Стремительным сверкающим обвалом,
Внезапный ливень свежие листы
Пршбил к земле. И тихо-тихо стало.

Запахло сразу мокрою травой,
Приподнялись ромашки на пригорке,
И на поляну вышел часовой
В защитной потемневшей гимнастерке.

Пестреют полосатые столбы.
Поют дождем разбуженные птицы.
Ни окрика не слышно, ни стрельбы
У нашей государственной границы.

Поста не покидая своего,
Не спит солдат дождливыми ночами:
Россия за плечами у него,
Столица за солдатскими плечами.

Он видит плодоносные сады,
Кавказские заснеженные горы
И стряхивает капельки воды
С винтовочного, светлого затвора...

Густой туман разлегся на лугу,
И луг похож на озеро лесное
С березками ва самом берегу,
С растущей прямо в озере сосною.

А впереди все шире и ясней
Встает зари горящая полоска.
Деревья выделяются на ней
Особенно отчетливо и жестко.

1949


* * *

Парашютные тонкие стропы
На поляне лежат под сосной.
Заросли партизанские тропы
Переспелой малиной лесной.

Нас дорога лишила покоя,
Мы с тобою ночами не спим.
А туманы плывут над рекою,
Словно сизый махорочный дым.

Солнце в тучи зашло к непогоде,-
Слышишь, гром прогремел в тишине?
И дожди над хлебами проходят,
Как полки по родной стороне.

Все-то снятся нам узкие тропки
И геологов трудный поход,
Пара спичек в последней коробке...
А дорога зовет и зовет.

...Сообщив изумленным соседям,
Что до поезда двадцать минут,
Мы однажды возьмем и уедем,
Пусть потом вспоминают да ждут.

1949


БЫВШИЙ РОТНЫЙ

В село приехав из Москвы,
Я повстречался с бывшим ротным.
Гляжу: он спит среди ботвы
В зеленом царстве огородном.

Зашел, видать, помочь жене,
Армейский навести порядок
И, растянувшись на спине,
Уснул внезапно между грядок.

Не в гимнастерке боевой,
Прошедшей длинную дорогу,
А просто в майке голубой
И в тапочках на босу ногу.

Он показался странным мне
В таком наряде небывалом.
Лежит мой ротный на спине
И наслаждается привалом.

Плывут на запад облака,
И я опять припоминаю
Прорыв гвардейского полка
И волны мутного Дуная.

В тяжелой мартовской грязи
Завязли пушки полковые.
"А ну, пехота, вывози!
А ну, ребята, не впервые!.."

Могли бы плыть весь день вполне
Воспоминанья предо мною,
Но я в полнейшей тишине
Шаги услышал за спиною.

И чей-то голос за плетнем:
- Простите, что побеспокою,
Но срочно нужен агроном... -
Я тронул ротного рукою.

...Мы пили с ним два дня спустя,
Вина достав, в его подвале,
И то серьезно, то шутя
Дороги наши вспоминали.

Потом уехал я домой,
Отдав поклон полям и хатам,
Остался славный ротный мой
В краю далеком и богатом.

И снится мне, как за окном
Деревья вздрагивают сонно.
С утра шагает агроном
По территории района.

По временам на большаке
Пылит пехота -
взвод за взводом,
Да серебрится вдалеке
Гречиха, пахнущая медом.

1949


* * *

В реке умывшись перед сном,
Спустилось солнце в долы.
Не слышно шума за окном
Давно закрытой школы.

Ушла из школы детвора,
Закончив стенгазету.
И все затихло, до утра:
Ни говора, ни света...

А ты к экзаменам сейчас
Готовишься, робея.
И вот уже который раз
Пишу в Москву тебе я

О том, как рыжики растут
На солнечных полянах,
Какой невиданный уют
Среди озер стеклянных,

Как удивительна вода
Под крышей краснотала
И чтобы ты ко мне сюда
Скорее приезжала.

...Стучат на столике часы,
Давнишний твой подарок,
Девчата в лентах (для красы)
Глядят о почтовых марок.

А за селом овсы шумят,
Качается гречиха.
Идет тропинкою солдат,
Насвистывая тихо.

Ведет он девушку одну
Росистой стороною...
Луна похожа на луну
И ни на что иное.

1949


ПЕРВОГОДКАМ

Полк деревья валил для блиндажных накатов,
Полк упрямо работал и ночью и днем.
Мы пилили на пару с бывалым солдатом,
Но у нас плоховато пилилось вдвоем.

И товарищ, пилотку на лоб нахлобучив,
Говорил, под сосной отдыхая в тени:
- Ты москвич-то москвич, а пилить не обучен.
Ты не дергай пилу, осторожней тяни...

Я тянул осторожней. Пилотка от соли
Стала твердой, как жесть. Побелела в три дня.
Я набил на руках кровяные мозоли,
На земле засыпал, не снимая ремня.

Но была оборона готова, и сразу
По дороге прямой от села до села,
Запевая "Катюшу", согласно приказу
Наша рота на новое место ушла.

Где ты, ротушка-матушка? Снова горнисты
На широком плацу протрубили подъем.
И шагают ребята путем каменистым,
Очень трудным, но очень почетным путем.

Наше ль дело солдатское - вялой походкой
Портить строй батальона, не в ногу идти?
Спорить нечего, трудно служить первогодкам,
Но ведь нам потрудней выпадали пути.

Я сегодня ищу подходящее слово,
Я стихами высокую службу несу.
Мне дороже всего похвала рядового,
С кем когда-то мы сосны валили в лесу.

1950


ГОТОВИТСЯ РОТА В НАРЯД

Дожди продолжают работу
Вторую неделю подряд.
Сегодня четвертая рота
Идет в гарнизонный наряд.

Наряд - это дело такое:
Уходит вся рота сполна.
Дневальных останется двое
Да с ними один старшина.

А рота заправится лихо,
Винтовки подымутся враз.
И станет неслыханно тихо
В казарме, где шумно сейчас,

Где, стоя на месте высоком,
На грудь привинтив ордена,
Своим всеобъемлющим оком
Глядит на ребят старшина.

Заботлив и строг до предела.
Недаром у нас говорят:
"Святое старшинское дело
Солдата готовить в наряд..."

И рота стоит на разводе,
А дождь не желает стихать.
При этой проклятой погоде
Намокнет оружье опять.

Тихонько вода дождевая
Течет по каналу ствола.
Винтовка моя боевая,
Была б ты жива и цела.

И, чтоб не запачкать солдату
Винтовки, что так дорога,
Поставлен затыльник приклада
На черный носок сапога...

А дома дневальные наши
Задвинули стол в уголок.
На ужин получена каша,
Один на двоих котелок.

За тонкою стенкою, рядом,
Соседняя рота живет.
Готовится рота к наряду,
Солдатскую песню поет.

Вздымается песня живая,
И рота живет вместе с ней
И, воротнички подшивая,
Заслушалась песни своей.

1950


* * *

Ехал я в штабном автомобиле
Вдоль военных спящих лагерей
И, когда повестку протрубили,
Вспомнил время юности своей.

Вспомнил снова путь солдатский дальний,
Издавна знакомый гарнизон.
Там сейчас молоденький дневальный
В разные заботы погружен.

Наливает в умывальник воду
И, нарушив утренний покой,
Будит старшину и помкомвзвода,
Отделенных трогает рукой.

И они медлительно, как дома,
Чистые портянки в пальцах мнут.
Пять минут осталось до подъема,
Самых сладких утренних минут.

Солнце бьет в распахнутые двери,
Теплый ветер ходит вдоль стропил...
Даль видна. И я вот-вот поверю,
Будто вновь дневальным заступил,

Будто рота спит передо мною,
Видит сны и дышит горячо.
Я побудку слышу над страною
И трясу сержанта за плечо.

1950


* * *

Зашел боец в избу напиться
И цедит воду из ковша.
Свежа студеная водица.
Хозяйка очень хороша.

Напился, закурил устало.
Она глядит на синий дым.
Муж у нее чудесный малый,
Ей хорошо, должно быть, с ним.

Бойцу ж ни холодно, ни жарко,
Его-то дело - сторона,
Вот разве что немного жалко
Бойцу, что замужем она.

1950


* * *

Пронзив меня холодным взглядом,
Сержант торжественно изрек:
- За опозданье - два наряда!..-
И тихо тронул козырек.

- Так то ж совсем не опозданье,
Я просто думал о другом...-
В ответ на это оправданье
Сержант скомандовал: - Кру-гом!

И на глазах соседней роты
Я точно так же отдал честь
И, как велит устав пехоты,
Сказал коротенькое: - Есть!

И вот, когда спала бригада,
Я залезал во все углы,
Я отрабатывал наряды
И драил чистые полы.

Меня команда поднимала,
И я вставал, глядел во тьму...
Прошло с тех пор ночей немало,
Пока я понял, что к чему.

Я рассказать решил потомству,
Солдатских бед не утаив,
Про это первое знакомство
И про начальников моих,

И про занятья строевые,
Про дом, оставшийся вдали,
Про время то, когда впервые
Ребята в армию пришли,

Шинели серые надели,
И наша служба началась,
И я почувствовал на деле
Сержанта Прохорова власть.

1950


* * *

Комсомольские снились билеты
Ребятишкам горластым не зря.
Проходило последнее лето,
И прощайте навек, лагеря.

Но когда опускалась прохлада
И пора было делать отбой,
Выходил представитель отряда
Со своею любимой трубой.

От нагретого за день металла
Растекалось по коже тепло,
А труба над водой трепетала,
Говорила, что детство прошло.

А труба под луною блестела,
Как любая из лагерных труб,
И, наверно, никак не хотела,
Замолчав, оторваться от губ.

Ничего в мире не было, кроме
Необъятного звука того.
И услышал на дальнем пароме
Перевозчик веселый его.

Он прислушался к этому звуку,
Проплывавшему мимо полей,
Потянул было смуглую руку
К полинялой пилотке своей.

Да потом спохватился служивый,
Закурил, на костыль опершись...

Приближался рассвет торопливый,
Посветлела небесная высь.

Звук проплыл и растаял у плеса,
У склоненных над речкой берез...

По песку заскрипели колеса,
Подошел к переправе обоз.

1950


* * *

Ступая очень осторожно,
Покрытый хвоей, мокрый весь,
Дед срезал гриб ножом сапожным:
"Назвался груздем - в кузов лезь!"

Прошел вперед, потом левее,
С трудом скрывая торжество.
И внук, почти благоговея,
Смотрел на деда своего.

Грибы стояли, как игрушки,
Их даже трогать было жаль.
А звук рожка летел с опушки
И бередил лесную даль...

В семнадцать лет без лишней грусти
Покинул парень светлый лес.
Бойцом назвался, а не груздем
И в тряский кузов молча влез.

И служба, трудная вначале,
Была изучена, дай бог,
Ребята званья получали,
Уставы знали назубок.

А дед все так же поживает
И пишет изредка в письме,
Что ребятишкам подшивает
Худые валенки к зиме.

Зато солдатам нет покоя,
У них захватывает дух:
Ведь время впереди такое,
Где каждый месяц стоит двух.

Мелькают дни, проходят годы,
Дорога дальняя пылит...
Придя с учебного похода,
Уснет усталый эамполит

И вдруг увидит при подъеме,
Когда взлетает звук трубы,
Что спит он с дедом на соломе,
Вставать пора - и по грибы.

1950


КАПИТАН

Средь высоких сосен подмосковных
Дом стоит над речкою, и там,
За окном, в одной из тихих комнат,
Спит сейчас полярный капитан.

Как обычно, снится капитану
Ночи шестимесячной тоска,
Плотные трехслойные туманы,
Жизнь от смерти на два волоска.

Дыбятся тяжелые торосы,
Видно, смерть шагает по пятам.
Обратясь к отчаянным матросам,
Говорит спокойно капитан:

- Умереть, товарищи, не поздно
Никогда. Так лучше поживем! -
Капитан ворочается грозно
На диване кожаном своем...

...Тишина. И, как это ни странно,
В окна бьет спокойный яркий свет..
Главное же в том, что капитану
Даже нет одиннадцати лет.

И еще особенно обидно:
Даже нет знакомых моряков.
Ничего за окнами не видно,
Кроме проходящих облаков.

Океанов давние соседа,
Бурями полночными дыша,
Облака, как белые медведи,
К северу уходят не спеша.

И один отставший медвежонок
Все рысит за ними вслед, рысит,
На боках, лучами обожженных,
Шерсть его косматая висит.

1950


МАЛЬЧИШКА

                             Инне

Он был грозою нашего района,
Мальчишка из соседнего двора,
И на него с опаской, но влюбленно
Окрестная смотрела детвора.

Она к нему пристрастие имела,
Поскольку он командовал везде,
А плоский камень так бросал умело,
Что тот, как мячик, прыгал по воде.

В дождливую и ясную погоду
Он шел к пруду, бесстрашный, как всегда,
И посторонним не было прохода,
Едва он появлялся у пруда.

В сопровожденье преданных матросов,
Коварный, как пиратский адмирал,
Мальчишек бил, девчат таскал за косы
И чистые тетрадки отбирал.

В густом саду устраивал засады,
Играя там с ребятами в войну.
И как-то раз увидел он из сада
Девчонку незнакомую одну.

Забор вкруг сада был довольно ветхий -
Любой мальчишка в дырки проходил,-
Но он, как кошка, прыгнул прямо с ветки
И девочке дорогу преградил.

Она пред ним в нарядном платье белом
Стояла на весеннем ветерке
С коричневым клеенчатым портфелем
И маленькой чернильницей в руке.

Сейчас мелькнут разбросанные книжки -
Не зря ж его боятся, как огня...
И вдруг она сказала:- Там мальчишки...
Ты проводи, пожалуйста, меня...

И он, от изумления немея,
Совсем забыв, насколько страшен он,
Шагнул вперед и замер перед нею,
Ее наивной смелостью сражен.

А на заборе дряхлом повисая,
Грозя сломать немедленно его,
Ватага адмиральская босая
Глядела на героя своего.

...Легли на землю солнечные пятна.
Ушел с девчонкой рядом командир.
И подчиненным было непонятно,
Что это он из детства уходил.

1951


СНЕГОПАД

Сегодня все немного непривычно.
Вокруг бело. И около Карпат
Такая тишь, которая обычно
Бывает только в первый снегопад.

Летит снежок веселый. И солдаты,
Не занятые нынче на постах,
Глядят на величавые Карпаты,
Мечтая о своих родных местах.

Пускай в одних снега не выпадали,
В других дома по окна замело,
Но каждый видит памятные дали
И первый снег, упавший на село.

Летит снежок над лесом, над болотом,
Над поднятой солдатской головой.
И, словно зачарованная, рота
Следит за ним... И только часовой

Невозмутимо ходит по тропинке,-
Ему здесь каждый камешек знаком...
И скромно тают первые снежинки
Под кованым солдатским каблуком.

1951


* * *

Стволов круженье многолетних,
Травы движенье на тропе.
А проводник надел передник
И чай разносит по купе.

И до столицы путь недолог,
И нас там ждут в дому одном.
Проходит маленький поселок
За нашим розовым окном.

И мы не ведаем нисколько,
Как с давней думой в голове
Об этом маленьком поселке
Тоскует кто-нибудь в Москве.

И точно так же, беспокоясь,
Кого-то ждут сегодня здесь...
За поворот уходит поезд,
Одетый белым дымом весь.

Поселок кажется поблеклым,
И не понять уже - вдали
Последний луч скользнул по стеклам
Иль это в доме свет зажгли.

1951


ГАЛЯ

Ложится луч на желтую тропинку.
Огромен сад. Деревьев много в нем.
Но Галя видит каждую травинку
И стеклышко, горящее огнем.

Вот паутина легкая повисла,
Летит, кружась, листок над головой.
И полон удивительного смысла
Весь этот мир, огромный и живой.

Она глядит доверчиво и просто
На толстого мохнатого шмеля.
Она такого маленького роста,
Что рядом с ней находится земля.

И то, что нам обычно недоступно:
Веселые жучки да муравьи,-
Все для нее отчетливо и крупно,
Достойно восхищенья и любви.

Ей в этом мире многое в новинку:
И пенье птиц, и зайчик на стекле...
А я запомнил каждую травинку,
Когда лежал с винтовкой на земле.

Вокруг поля, и далеко до дому,
И не шмели, а пули у виска.
Но, знать, не зря солдату молодому
В тот давний год земля была близка.

1951


* * *

Я прошел от самого вокзала
До того знакомого окна,
Где меня когда-то ожидала
Школьница примерная одна.

И сегодня, как в былую пору,
Сквозь окошко льется ровный свет.
Только вот к дощатому забору
Чей-то прислонен велосипед.

Полоса медлительного света
Серебрит смородиновый лист.
Может, он хороший парень, этот
Неизвестный велосипедист.

На широкой улице, быть может,
Я его когда-нибудь встречал.
Но, наверно, он меня моложе:
Раньше я его не замечал.

И теперь, все это понимая,
Я в тени под кленами стою.
Спиц велосипедных не ломаю
И окошек девичьих не бью.

Что же тут особого такого?
Просто вспомню прежние года,
Покурю у клуба заводского,
Посижу тихонько у пруда.

А пойду на станцию обратно -
Обойду то место стороной:
Может, парню будет неприятно
Встретиться нечаянно со мной.

1951


* * *

Сосновый дом, где ввек не сыщешь пыли,
Где мама молода и нестрога
И где на подоконниках застыли
Столетников зеленые рога.

Казалось, это горные бараны,
Пришедшие с далеких снежных гор,
Уснули, чтобы поздно или рано
Разбить стекло и выскочить во двор.

...И детство шло, как надо, по порядку,
И лет с шести уже мечталось нам
В лесу раскинуть белую палатку
И турники вкопать по сторонам.

Бойцы в поход шагали ранним летом,
Бежали ребятишки через двор,
И я гремел оконным шпингалетом,
Похожим на винтовочный затвор.

Летели ввысь отрядные запевы,
И, сколько тех мотивов ни таи,
Они придут, едва ты спросишь: где вы,
Подросшие ровесники мои?

От нашего мальчишеского круга
Мы отошли. Но это не беда,
Когда, теряя из виду друг друга,
Друзьями остаются навсегда.

1951


ВЕСНА

Начну с того, как по дороге вешней,
Сверкающей и залитой водой,
Вернулся я заметно повзрослевший
И в то же время очень молодой.

Себя на свете чувствующий прочно,
Прошедший земли все и города,
Вернулся я, еще не зная точно,
Идти ли мне учиться. И куда?

Но если мама попросту пугалась,
Что вдруг женюсь я в возрасте таком,
То год спустя она остерегалась,
Чтоб не остался я холостяком.

- Ну что ты все за книжку да за книжку?
Ведь этак вечно будешь одинок.
Гляди, у Коли Зуева - мальчишка,
А Коля помоложе ведь, сынок...

А я смеялся: - Не было заботы!-
И, закурив, садился в стороне,
Как будто знал особенное что-то,
Доподлинно известное лишь мне.

Но я не знал (и в этом было дело),
Как любят настоящие сердца.
Я был самоуверен до предела
И не был откровенен до конца.

Я делал вид, что мне неинтересно
С девчатами встречаться при луне,
А между тем мне было б очень лестно
Узнать, что кто-то тужит обо мне.

Но потому, что деланно-привычно
Не замечал вокруг я никого,
Мне вслед смотрели тоже безразлично
Студентки института моего.

Однажды, помню, с тощею тетрадкой
Я в институт на лекции пришел.
Был ясный день, и я вздохнул украдкой.
Садясь за свой нагретый солнцем стол.

Косясь на белобрысую соседку,
Которую, признаться, не любил,
Я не спеша тетрадь придвинул в клетку,
Потом проверил, хватит ли чернил.

Мигнул друзьям, устроившимся рядом,
Успел подумать: "Завтра выходной"
И в этот миг я вдруг столкнулся взглядом
С веселой однокурсницей одной...

Мы много раз встречались с ней глазами,
Но равнодушны были до сих пор,
И лишь теперь почувствовали сами,
Что не случайно глянули в упор.

Как будто вдруг заметно еле-еле
Великий врач коснулся наших глаз,
Чтоб мы в одно мгновение прозрели,
Заметив, сколько общего у нас.

Увидел я: не нужно быть искусным,
Стараться красноречьем покорить,
С ней и веселым можно быть и грустным,
С ней, как с самим собою, говорить.

И все, что было свойственно мне раньше,
О чем пришлось мне нынче рассказать,
Весь тот налет мальчишества и фальши
Хоть не исчез, но начал исчезать.

Упала с глаз мешающая сетка,
И яркий мир предстал передо мной,
И даже белобрысая соседка
Мне показалась милой и смешной.

Влюбленная в заслуженных артистов,
Она сидела около окна,
Вся сплошь в таких веснушках золотистых,
Как будто впрямь на улице весна...

Быть может, раздавались за стеною
Звонки трамваев, чьи-то голоса.
Не слышал я. Сияли предо мною
Почти родными ставшие глаза.

Раздумье их, улыбку и слезу их
Я так пойму, я так смогу им внять,
Как даже твой хваленый Коля Зуев
Не смог бы, мама, этого понять.

Произносил красивые слова я
И в школе, и порою на войне,
Едва ли даже смутно сознавая,
Какие чувства кроются во мне.

Прошедшая дорогою военной,
Была нелегкой молодость моя,
Но тут я глубже понял жизни цену
И смысл того, что мог погибнуть я.

1951


В ГОРОДКЕ

Знаменит городок
Бесконечной стрелою бульвара,
Целой уймой садов
И осенним богатством базара.

Хорошо в сентябре
Вдруг услышать в предутренний холод,
Как встает на заре
Этот фруктами пахнущий город.

Как плывут вдоль реки,
Мимо сонного плеса немого,
Заводские гудки:
Шесть часов... Половина седьмого...

Этот медленный гуд,
Эти звуки любому знакомы.
Даже в школу идут
Малыши по гудку заводскому.

В золотой тишине
Километра, наверное, за три
Слышно радио мне,
Что поет на районном театре.

А гудки не молчат,
Повторяются снова и снова.
Все зовут, все звучат:
Семь часов... Половина восьмого...

И легко мне, легко,
И заботы мои улетают.
А гудки далеко
За лесами окрестными тают.

1952


* * *

Поймав попутную машину
И торопясь, пока светло,
Везет в мешке кинокартину
Мальчишка в дальнее село.

Была авария в дороге,
И он старательно, как все,
Из луж вытаскивая ноги,
Толкал машину до шоссе.

Он утомлен таким движеньем,
А те, кто едет вместе с ним,
К нему прониклись уваженьем
И рассуждают, как с большим.

Все задают ему вопросы,
Рассевшись около бортов,
И предлагают папиросы
Различных марок и сортов.

Мальчишка важно брови хмурит
И объясняет, что везет.
А папиросы он не курит,
Он только семечки грызет.

Вот он прощается с машиной
И дальше следует пешком.
Тяжел мешок с кинокартиной,
Не легок путь с таким мешком.

Он видит клуб. Подходит ближе.
Глядит, что делается тут.
Уже развешаны афиши,
Уже билеты продают.

Уже закрыт вечерней тенью
Соседний сквер и клубный двор.
Администрация в смятенье,
Что нет картины до сих пор.

И тут он молча входит в двери.
Его приветствует контроль,
Как будто он, по крайней мере,
В картине той играет роль.

Киномеханик в черном клеше,
И тот выходит на порог
И говорит: - Порядок, Леша!
Теперь сеанс начнется в срок...

И, отойдя скорей в сторонку,
Волос откидывая прядь,
На свет рассматривает пленку,
Стараясь что-то разобрать...

Передохнув две-три минутки,
Стирает мальчик пот с лица,
Он не уйдет из кинобудки
Теперь до самого конца.

Текут к экрану волны света,
На тихих улицах темно...
Сегодня в клубе сельсовета
Идет хорошее кино.

1952


* * *

Пусть в памяти навеки сохранится,
Как все дороги снегом замело
И как, минуя новую больницу,
Я шел когда-то в дальнее село.

Я не прошел еще и половины,
Погоду ошалелую кляня,
Как привлекло окно без крестовины
Своей необычайностью меня...

...Чтоб тень от рам не падала оконных
И чтобы было в комнате светло,
В окно больничных операционных
Всегда вставляют цельное стекло.

И вот когда на землю ночь ложится
И ярко освещается окно,
Во всем огромном здании больницы
Из прочих выделяется оно...

И стал следить я взглядом оробелым,
Как за оконным тоненьким стеклом,
Забыв про все, два человека в белом
Внимательно склонились над столом.

Стекло слегка подернулось морозом,
И видел я, как будто в полумгле,
Врачей и человека под наркозом,
Лежащего недвижно на столе.

Он мнился мне молоденьким служивым,
Отважным пограничником-бойцом,
И так хотелось, чтоб остался жив он,
Что я надолго замер под окном.

И я душою детскою измерил
Его пути без края и конца,
И я врачам внимательным поверил,
Как мог поверить младший брат бойца.

И я стоял у здания больницы,
Но стать мечтал я вовсе не врачом,
А тем бойцом, что около границы
Упал на снег с простреленным плечом.

...И сердце билось, билось учащенно,
И я в окне увидел наконец,
Как два врача вздохнули облегченно,
И понял я, что будет жить боец...

Ушел я со спокойною душою
Туда, куда судьба меня вела.
Заснеженной дорогою большою
Шагал я от села и до села.

И дней разнообразных вереница
Пошла кружить, мелькая предо мной.
Далекая районная больница
Осталась где-то в детстве, за спиной.

Не схваченное жесткой крестовиной,
Десятком ярких ламп освещено,
Горит вдали над снежною равниной
Отчетливое светлое окно.

1952


СЕРДЦЕ

Я заболел. И сразу канитель,-
Известный врач, живущий по соседству,
Сказал, что нужно срочно лечь в постель,
Что у меня весьма больное сердце.

А я не знал об этом ничего.
Какое мне до сердца было дело?
Я попросту не чувствовал его,
Оно ни разу в жизни не болело.

Оно жило невидимо во мне,
Послушное и точное на диво.
Но все, что с нами было на войне,
Все сквозь него когда-то проходило.

Любовь, и гнев, и ненависть оно,
Вобрав в себя, забыло про усталость.
И все, что стерлось в памяти давно,
Все это в нем отчетливым осталось.

Но я не знал об этом ничего.
Какое мне до сердца было дело?
Ведь я совсем не чувствовал его,
Оно ни разу даже не болело.

И, словно пробудившись наконец,
Вдруг застучало трепетно и тяжко,
Забилось, будто пойманный птенец,
Засунутый, как в детстве, под рубашку.

Он рвался, теплый маленький комок,
Настойчиво и вместе с тем печально,
И я боялся лечь на левый бок,
Чтобы не придавить его случайно...

Светало... За окошком, через двор,
Где было все по-раннему пустынно,
Легли лучи. Потом прошел шофер,
И резко просигналила машина.

И стекла в окнах дрогнули, звеня,
И я привстал, отбросив одеяло,
Хоть это ждали вовсе не меня
И не меня сирена вызывала.

Открылась даль в распахнутом окне,
И очень тихо сделалось в квартире.
И только сердце билось в тишине,
Чтоб на него вниманье обратили.

Но гул метро, и дальний паровоз,
И стук буксира в Химках у причала -
Все это зазвучало, и слилось,
И все удары сердца заглушало.

Верней, не заглушало, а в него,
В певучий шум проснувшейся столицы,
Влились удары сердца моего,
Что вдруг опять ровнее стало биться.

Дымки тянулись медленно в зенит,
А небо все светлело и светлело,
И мне казалось - сердце не болит,
И сердце в самом деле не болело...

...Ты слышишь, сердце?
Поезда идут.
На новых стройках начаты работы.
И нас с тобой сегодня тоже ждут,
Как тот шофер в машине ждет кого-то.

Прости меня, что, радуясь, скорбя,
Переживая горести, удачи,
Я не щадил как следует тебя...
Но ты бы сердцем не было иначе.

1952


* * *

Земли потрескавшейся корка.
Война. Далекие года...
Мой друг мне крикнул: - Есть махорка?.
А я ему: - Иди сюда!..

И мы стояли у кювета,
Благословляя свой привал,
И он уже достал газету,
А я махорку доставал.

Слепил цигарку я прилежно
И чиркнул спичкой раз и два.
А он сказал мне безмятежно:
- Ты сам прикуривай сперва...

От ветра заслонясь умело,
Я отступил на шаг всего,
Но пуля, что в меня летела,
Попала в друга моего.

И он качнулся как-то зыбко,
Упал, просыпав весь табак,
И виноватая улыбка
Застыла на его губах.

И я не мог улыбку эту
Забыть в походе и в бою
И как шагали вдоль кювета
Мы с ним у жизни на краю.

Жара плыла, метель свистела,
А я забыть не смог того,
Как пуля, что в меня летела,
Попала в друга моего...

1952
 

Произведения

Статьи

друзья сайта

разное

статистика

Поиск


Snegirev Corp © 2024