Главная
 
Библиотека поэзии СнегирёваЧетверг, 28.03.2024, 14:35



Приветствую Вас Гость | RSS
Главная
Авторы

 

Борис Петрович Корнилов
               (1907-1938)

 

Комитет
Государственной безопасности СССР
Управление по Ленинградской области
11 марта 1990 года
№ 10/28-517
Ленинград

Корнилов Борис Петрович, 1907 года рождения, уроженец г. Семенова Горьковской обл., русский, гражданин СССР, беспартийный, писатель, проживал: Ленинград, кан. Грибоедова, д. 9, кв. 123.
Арестован 20 марта 1937 года Управлением НКВД по Ленинградской области.
Обвинялся по ст. 58-8 (террористический акт), 58-11 УК РСФСР (организационная деятельность, направленная к совершению контрреволюционного преступления).
20 февраля 1938 года Военная Коллегия Верховного Суда РСФСР приговорила Корнилова Б. П. к высшей мере наказания.
Расстрелян 20 февраля 1938 года в Ленинграде.
Определением Военной Коллегии Верховного Суда СССР от 5 января 1957 года приговор Военной Коллегии Верховного Суда СССР от 20 февраля 1938 года в отношении Корнилова Б. П. отменен, и дело за отсутствием в его действиях состава преступления прекращено. Корнилов Б. П. по данному делу реабилитирован.
(Для сведения сообщаем, что существует комиссия по литературному наследию поэта Б. П. Корнилова при СП СССР. Обращаться по адресу: 107392, Москва, Знаменская ул., д. 19 кв. 116. К. И. Поздняeву.)
 
 

Из книги «Писатели Ленинграда»

Корнилов Борис Петрович (16.VII.1907, г. Семенов, ныне Горьковская область.- 20.II.1938), поэт. До 15 лет жил в д. Дьяково. В 1922 году семья Корниловых переехала в г. Семенов. Здесь он окончил среднюю школу. В конце 1925 года уехал в Ленинград, вступил в литературную группу «Смена», которой руководил В. Саянов. Первое стихотворение напечатано в 1925 году (газета «Молодая рать», Нижний Новгород). В начале 30-х годов написал ряд поэм, из которых широкую популярность приобрела поэма «Триполье». На стихи Корнилова написаны песни, среди них - песня Д. Шостаковича для кинофильма «Встречный» («Нас утро встречает прохладой...»). С середины 30-х годов стал сотрудничать в газете «Известия». В 1936-1937 годах написал цикл стихотворений, посвященных Пушкину.
 
Молодость: Стихи. Л., 1928; Первая книга: Стихотворения 1927-1931 годов. М.-Л., 1931; Все мои приятели: Стихотворения 1930-1931 годов. М.-Л., 1931; Триполье: Поэма. Л., 1933; Книга стихов. М.-Л., 1933; Стихи и поэмы. Л., 1933; Как от меда у медведя зубы начали болеть. М.-Л., 1935 и др. изд.; Моя Африка: Поэма. М.-Л., 1935; Стихи и поэмы. М.-Л., 1935; Новое. М.-Л., 1935; Стихотворения и поэмы. Л., 1957 и 1960; Стихотворения и поэмы. М.-Л., 1966; Избранная лирика. М., 1966 и 1968; Избранное. Горький, 1966 и др. изд.; Стихотворения. М., 1967; Продолжение жизни: Стихотворения; Поэмы. М., 1972; Страна встает со славою: Стихотворения. М., 1976; Избранное. Л., 1978; Избранная лирика. Л., 1978.
 
Пурикова Г. Борис Корнилов: Критико-биографический очерк. Л., 1963; Заманский Л. Борис Корнилов. М., 1975; Поздняев К. Продолжение жизни: Книга о Б. Корнилове. М., 1978.
 
 

О «КРЕСТНОМ ОТЦЕ»

Знаменитым Корнилов стал после «Песни о встречном», написанной к кинофильму о рабочих Металлического завода, о встречном промфинплане, когда трудился там еще «царь-токарь». Песня жила такой независимой, всем нужной жизнью, что исполнять ее не перестали и тогда, когда с Корниловым случилось несчастье. Доходили слухи, что однажды он, уже заключенный в каком-то лагере, услышал по радио:

- Нас утро встречает прохладой,
Нас ветром встречает река!

И будто бы остановился он, просиял и сказал: «А песня-то живет! Поют!»
В годы моей юности это был всеми признанный талантливый комсомольский поэт. На первом писательском съезде его похвалил Бухарин. Внешне Корнилов был отнюдь не красавец: среднего или даже ниже среднего роста, с покатыми, не широкими плечами, с грубоватым лицом, создавая которое, природа, как когда-то писал Гоголь, не пользовалась тонким инструментом, а работала больше топором. Известная его фотография с отретушированными веками, в издании «Библиотека поэта», - плод усилий фотографа и ретушера, в чем вряд ли нуждается настоящий поэт. Впечатлял его самобытный талант, яркая образность, темпераментность его стихов. Читал он с нажимом (как, впрочем, и писал, судя по его автографам), очень эмоционально. Корнилов был поэт «божьей милостью», талант бесспорный.
Он был очень русский - по какой-то размашистости, по глубинному ощущению русской природы. И вместе с тем был он одновременно самый настоящий интернационалист. Лежала ли в основе этого пресловутая широта русской души, свойство, рожденное на просторах многонациональной России? Не знаю. Но именно этим был он мне симпатичен.

Корнилова я не только слушала на его вечерах или выступлениях, но и была знакома с ним и его женой Люсей. На занятия в РЛУ он приезжал и в такие часы, когда свои произведения читали мы. Я в ту пору увлекалась стихами Уолта Уитмена, подражала ему, писала белым стихом. Мир человеческих чувств у меня искал себе выражения и через картины леса, буйство природы, образы животных, которые сопротивляются боли и злу. Этих стихов я не публиковала, а скорее всего, их бы и не приняли к печати, но что-то от меня в них было. Услышав когда-то цоговорку «Гони природу в дверь - она влетит в окно», я почувствовала, что она словно бы отложилась в подсознании. Время от времени мне снились небольшие животные - зайцы, белки, которых я настойчиво «паковала» в чемодан или какой-то ящик, а они лезли оттуда, высовывались, выскальзывали. Приходилось и в жизни сражаться с собственной природой, и сражаться, как правило, успешно. Этот образ непослушных зверьков и птиц, рвавшихся на волю, шел в моих снах за мной десятилетиями. Корнилов обратил внимание на мои стихи. Пригласил прийти к нему в гости, домой, - тогда он жил в одном районе со мной, на Петроградской стороне, близко от проспекта Щорса и Пионерской улицы. Жена его Люся, миловидная, худенькая, мне понравилась. Когда я вошла, Корнилов, ужинал. Люся сварила сардельки. Не разделив их, он наколол вилкой одну и та потянула за собой цепочку из трех сарделек. От нижней он откусывал. Рисовался немножко, как дитя. Впрочем, детское что-то есть в каждом настоящем поэте.

Корнилов попросил меня почитать стихи. Я почитала. Большая часть их была ученическими, свой голос разве что начинал прорезаться, как первый зуб. Корнилов послушал и вдруг сказал: «Из нее такая медведица вырастет...»

В ту пору я, начинающий автор, написала стихотворение o предках, живших в керженских лесах:

В тишине не падал с ветки желудь,
Неизвестен был пред смертью страх
В родине дедов моих тяжелых,
В заповедных керженских лесах...

В этом стихотворении не обошлось без влияния Корнилова, писавшего о Керженце. К слову сказать, я по отцу была землячка его, он ведь тоже нижегородский. В стихах Корнилова - родство с природой, ощущение первобытности дикой природы, окружающей нас. В лирическом стихотворении, обращаясь к возлюбленной Серафиме, герой сам как бы становится частью природы, соловьи с соловьятами почти родня его.

Особенно по душе мне пришлась поэма Корнилова «Моя Африка». Ведь тема ее - интернациональная солидарность, герой - негр, участник гражданской войны в России. Я много раз слышала эту поэму в чтении автора и это не могло надоедать. Запоминались строфы, целые главы, и не только посвященные основному герою. «А я запомню года на четыре волос твоих пушистую лису...» Мне казалось, что я знала прототип этого образа - ленинградскую поэтессу Ольгу Берггольц, встречалась с ней в Доме писателей, а значит, и размышляла над строками: «Любила ли? Пожалуй, не любила, но все-таки любимая была».

Корнилов приглашал меня заходить к ним, я встречала у него Бориса Лихарева и других литераторов. Были у меня две книги стихов Б. Корнилова с автографами. Были тогда, еще в студенческие годы. На одной стояло мое имя и только подпись поэта, на другой Корнилов написал: «А я хоть крестный, да отец». Смысл этой надписи таков.

Когда у меня родилась дочь и Борис и Люся об этом узнали, они попросили, чтобы я пришла к ним с младенцем. Пришла я не сразу, сначала попала в больницу, настрадалась вдоволь, месяц провела в Доме отдыха «Мать и дитя» на островах, и наконец приехала со своей малявкой к Корниловым. Люся получила из магазина, в шутку называемого тогда «Смерть мужьям», белую вышитую блузку. Примерила ее при мне. Люся была тоненькая, изящная женщина. Жаловалась на необоснованную ревность мужа, на его грубость. Была какой-то пугливой и вызывала мое сочувствие. Корнилов достал припасенную заранее огромную коробку конфет, одобрительно посмотрел на мою кроху и вручил конфеты, а с ними книгу. «Я теперь буду крестным отцом Вашей дочки»,- заявил он торжественно. Я успела попробовать конфеты, но взять их не могла - ребенок в одеяле, сумка с пеленками, - коробка никуда не помещалась. А тут еще вошли какие-то двое, молодые, чернявые, с улыбочками. И Корнилов поспешно пригласил их в другую комнату. На лице Люси появилась какая-то судорога, тревога, объяснить я не могла, но почувствовала, что она этим визитом недовольна, и поторопилась уйти.
 
Я не знаю даты ареста Корнилова, помню только, что незадолго до него он по моей просьбе пришел на литературный кружок нашего факультета. Кто-то фотографировал. В коридоре филфака слева от лестничной двери висела многометровая стенгазета нашей литгруппы «Громобой», посвященная встрече с Корниловым. Ну не многометровая, а все же длиной более двух метров. Там была крупная фотография - портрет поэта. И вот я пришла утром на лекции и увидела, что снимок этот срезан, как и фотография нашей встречи с Корниловым. Хотела возмутиться, но кто-то торопливо пояснил: Корнилова арестовали.
 
Обстоятельства сложились худо. В связи с той самой кляузой, где говорилось о «ценных подарках врага народа», факультетское бюро комсомола после двух часов обсуждения большинством в один голос исключило меня из комсомола. Зачитали это подметное письмо, не назвав фамилии автора. Я высказала догадку. Потребовали «положить билет». Я отказалась, заявив, что не взяла его с собой, что буду аппелировать. Бесстрашно защищал меня наш комсорг Гриша Железняк. Он погиб в годы войны.
 
Мы были воспитаны в глубочайшей вере, преданности делу Ленина и вообразить то, о чем сегодня знаем достоверно, просто не могли. Моя ненависть была воистину безразмерна. Придя домой и рассказав обо всем домашним, я спокойно уснула. Мой муж и родители двое суток не спали, ожидая ночного звонка - ведь на бюро факультета не скрывали: тех первых арестовали с комсомольскими билетами, за это кому-то попало. Все понимали, что именно за этим должно последовать. Все, кроме меня самой.
 
И все-таки меня не посадили. Спасло постановление январского Пленума ЦК партии 1938 года, опубликованное в «Правде» 19 января. В нем обличались перегибщики, исключавшие членов партии сотнями и даже тысячами, оптом. Приводилось много фактов. На другой день был понедельник. Утром я явилась на факультет. У вешалки меня встретил секретарь факультетского бюро, извинился, сообщил об отмене решения сказал, что клеветника будут исключать из комсомола на факультетском собрании. И его исключили. Все вздохнули с облегчением: дескать, конечно, товарищ Сталин ничего не знал, это наделали какие-то мерзавцы-перегибщики, теперь будет порядок. Между тем, если вчитаться в текст постановления, то наряду с обличительными словами сама «терминология» осталась прежней, наличие врагов подразумевалось по-прежнему. Вскоре аресты были продолжены. Вместо Ежова появился новый деятель - Берия, который на пленуме заявил: «Не хватит ли нам чисток?» Наверное, добрый, человечный... Не зная о двойственности Сталина, трудно понять сам народ, честно надеявшийся, что он строит социализм.
 
А талантливого советского поэта Бориса Корнилова не стало. За что его посадили? О чем он рассказывал мне, когда бывала в его доме? В частности о дружбе с Всеволодом Мейерхольдом и его женой Зинаидой Райх. Говорил, что она находила в нем сходство с Есениным. Его в том доме принимали охотно. Но ведь Мейерхольд был репрессирован, а Райх - убита дома при загадочных обстоятельствах. Я не пыталась добраться до архива дела Бориса Корнилова...
Борис Корнилов остался жить в своих стихах, поэмах, песнях. Много раз уже выходили любовно подготовленные сборники его произведений с фотографиями и комментариями. Он неповторим, его размашистая, страстная поэтическая манера запоминается. Поэмы его учат быть верными делу революции, учат интернационализму. «Песня о встречном», музыку к которой написал Дмитрий Шостакович, живет и поется, словно ее писали вчера.
 
Елена Серебровская
 
 

ТАК СОЗДАВАЛАСЬ ЛЕГЕНДА...

Летом 1958 года я приехал в отпуск в свой родной город Семенов. И только тогда узнал о некоторых подробностях жизни Бориса Корнилова. Собственно, жизни-то у него почти и было. Он умер в тридцать лет, в расцвете творческих сил, на пороге большого пути в большую поэзию.

В те тридцать седьмые годы умирали многие, умирали бесславно и исчезали бесследно. Исчез и Борис Корнилов.

Можно было бы давно смириться с этой тяжелой утратой, но восьмидесятилетнюю старушку-мать мучила одна мысль - а может быть, он не был расстрелян и оставался некоторое время жить, может быть, он умер своей смертью? Но где?

Таисия Михайловна - мать поэта - рассказала мне об одном эпизоде. Весной 1939 года к ней на квартиру зашел какой-то молодой человек, который назвался Кириллом. Этот гражданин рассказал, что до ареста он жил в Семенове, а после ареста находился в заключении вместе с Борисом, и что заехал по пути в Семенов забрать инструмент для строгания стружки. Кирилл рассказал также, что Борис живет хорошо, что хлеб у него есть: работает он бригадиром на лесозаготовке, пользуется уважением и авторитетом. Но последнее время, рассказывает он, сильно жаловался на зубную боль. Кирилл оставил адрес Бориса и просил ему написать. Таисия Михайловна в этот момент была потрясена другим горем - из тюрьмы пришло свидетельство, что ее муж - Петр Тарасович, арестованный по ложному доносу, умер во время следствия от туберкулеза легких.

Под влиянием этих переживаний она не догадалась записать адрес Кирилла. Как много бы мог он рассказать сейчас! Письма по указанному адресу уходили одно за другим, но ответа на них не было.

Когда Таисия Михайловна рассказала мне об этом, я решил заняться поиском. Не меньше тридцати домов пришлось обойти в городе и поговорить со многими людьми, прежде чем удалось встретить человека, который назвал мне фамилию Кирилла - Вайнонен, родом из Финляндии или из Карелии, год рождения примерно 1918.

Недавно я получил письмо из Ленинградской области от Карла Вайнонена, который обещал мне помощь в поисках Кирилла.

Дело на Бориса Корнилова, с которым мне удалось познакомиться в Ленинграде, не раскрыло истины. Приговор гласит: «За принадлежность к троцкистской террористической организации и распространение нелегальной литературы приговорить Корнилова Б. П. к высшей мере наказания». В свидетельстве о смерти записано, что он был расстрелян 20 ноября 1938 года, т. е. через десять месяцев после приговора. Мог ли быть заменен приговор о расстреле другой мерой наказания? Очевидно, мог. Есть все основания предположить, что Корнилов мог жить и позже, тем более, что имеются свидетели его «жизни» после «официальной смерти».

Один из свидетелей - Виктор Белоусов - так описал события тех дней: «7 мая 1946 года эшелон из 56 вагонов с зарешеченными окнами прибыл в Харабаровский край на станцию Известковую Дальневосточной железной дороги. Эшелон был сборный, в нем были вагоны из центральных областей России, с Урала, из Сибири. Спали в палатках по 40-60 человек на двухэтажных нарах.

Я, как всегда, в свободное время сочинял стихи. Однажды я сидел и подбирал рифму к стиху. С соседних нар поднялся человек, подошел ко мне сзади и спросил: «Что, стихи пишешь?» «Да», - ответил я. «А ну, разреши посмотреть». Он взял из рук блокнот, вынул из нагрудного кармана коричневый карандаш и стал делать пометки. Не торопясь, разбирая каждую строчку, он отмечал или подчеркивал абзацы, а затем спокойным, неторопливым голосом объяснил, где надо улучшить рифму, где заменить строчку, где привести размерность стиха в необходимое соответствие. В общем это была дружеская беседа о литературном творчестве, о началах поэзии.

- Моя фамилия Корнилов, не читал ли ты что-либо этого автора? - спросил он.
Я порылся в памяти и ответил, что нет.
- А знаешь ли ты песню:

Нас утро встречает прохладой.
Нас ветром встречает река.

Вторую часть стиха я прочитал ему сам:

Кудрявая, что ж ты не рада
Веселому пенью гудка.

Я эту песню, конечно, знал.
- Она написана на мои слова, - сказал он.

Затем, рассказывает Белоусов, мы долго беседовали о поэзии, о поэтах. Он поразил меня широкой эрудицией, глубоким знанием поэзии - нашей и зарубежной.

Всего три дня были вместе. За это время мы как-то даже сдружились. По вечерам читали стихи: он мне Есенина, я ему Маяковского. Помню, когда я рассказал, что поссорился с любимой девушкой, он посоветовал написать ей и отправить вот это стихотворение Сергея Есенина:

Мне грустно на тебя смотреть,
Какая боль, какая жалость!
Знать, только ивовая медь
Нам в сентябре с тобой осталась.

На пересыльном пункте нас мыли, стригли, одевали в трофейную одежду квантунской армии, а затем рассылали по рудникам. За эти три дня Борис Корнилов так и не обмолвился о своем творчестве. Он рассказывал о Пушкине, о Байроне, о Поле Элюаре, но не о себе. Говорил он вполголоса, был добродушен и обаятелен. Лицо было худое, вид измученный».
 
Когда я показал Белоусову фотографию Корнилова, он сказал, что сомнений нет. Это был он.
 
11 мая Белоусов уехал на рудник. Корнилов еще остался на прежнем месте.
Куда попал он позже? Какова его судьба? Почему он все это время молчал? Трудно поверить, что он жил и не давал о себе знать. Но факты упрямо говорят о том, что это могло быть.
 
Редакция газеты «Молодой дальневосточник» приложила много усилий в поисках сведений о пребывании Корнилова в Хабаровском крае, но пока офицальных документов, подтверждающих рассказанное Белоусовым, не найдено.
 
В Москве я разыскал поэта Алдан-Семенова, который рассказал мне, что, будучи репрессированным и сосланным в г. Джамбул, он в 1953 году случайно встретил на улице женщину. Они оба искали квартиры для поселения. Нашли их недалеко друг от друга - в глиняных мазанках. Узнав, что Алдан-Семенов - поэт, женщина принесла ему рукописи стихов в двух толстых тетрадях. Рукописи принадлежали поэту Борису Корнилову. Она показала и бережно хранящиеся у нее вырезки из журналов и газет с его произведениями.
 
В те годы Алдан-Семенов не придал особого значения рукописям «запрещенного» поэта, а когда вскоре наступило долгожданное освобождение, было не до этого. Женщина, по его описанию, была среднего роста, черноволосая. В Джамбул она приехала из Краcноводска с сыном лет 7-8. Есть основания предполагать, что познакомилась она с Корниловым будучи в заключении. К сожалению, эти скупые сведения недостаточны для того, чтобы отыскать эту женщину. Но поиски будут продолжаться...
 
 

БОРИС КОРНИЛОВ

ПРОДОЛЖЕНИЕ ЖИЗНИ

Я нюхал казарму, я знаю устав,
я жизнь проживу по уставу:
учусь ли, стою ль на посту у застав -
везде подчинен комсоставу.

Зеленое, скучное небытие,
хотя бы кровинкою брызни,
достоинство наше - твое и мое -
в другом продолжении жизни.

Все так же качаются струи огня,
военная дует цогода,
и вывел на битву другого меня
другой осторожный комвзвода.

За ними встревожена наша страна,
где наши поля и заводы:
затронута черным и смрадным она
дыханьем военной погоды.

Что кровно и мне и тебе дорога,
сиреной приглушенно воя,
громадною силой идет на врага
по правилам тактики боя.

Врага окружая огнем и кольцом,
медлительны танки, как слизни,
идут коммунисты, немея лицом, -
мое продолжение жизни.

Я вижу такое уже наяву,
хотя моя участь иная,-
выходят бойцы, приминая траву,
меня сапогом приминая.

Но я поднимаюсь и снова расту,
темнею от моря до моря.
Я вижу земную мою красоту
без битвы, без крови, без горя.

Я вижу вдали горизонты земли -
комбайны, качаясь по краю,
ко мне, задыхаясь, идут...
Подошли.
Тогда я совсем умираю.

(1932)

Источник: "Распятые", автор-составитель Захар Дичаров.
Книгоиздательство "Всемирное слово", Санкт-Петербург, 1994.
Библиотека Александра Белоусенко - http://www.belousenko.com, 23 января 2003.

Произведения

Статьи

друзья сайта

разное

статистика

Поиск


Snegirev Corp © 2024