Борис Петрович Корнилов
(1907-1938)
Комитет
Государственной безопасности СССР
Управление по Ленинградской области
11 марта 1990 года
№ 10/28-517
Ленинград
Арестован 20 марта 1937 года Управлением НКВД по Ленинградской области.
Обвинялся по ст. 58-8 (террористический акт), 58-11 УК РСФСР (организационная деятельность, направленная к совершению контрреволюционного преступления).
20 февраля 1938 года Военная Коллегия Верховного Суда РСФСР приговорила Корнилова Б. П. к высшей мере наказания.
Расстрелян 20 февраля 1938 года в Ленинграде.
Определением Военной Коллегии Верховного Суда СССР от 5 января 1957 года приговор Военной Коллегии Верховного Суда СССР от 20 февраля 1938 года в отношении Корнилова Б. П. отменен, и дело за отсутствием в его действиях состава преступления прекращено. Корнилов Б. П. по данному делу реабилитирован.
(Для сведения сообщаем, что существует комиссия по литературному наследию поэта Б. П. Корнилова при СП СССР. Обращаться по адресу: 107392, Москва, Знаменская ул., д. 19 кв. 116. К. И. Поздняeву.)
Из книги «Писатели Ленинграда»
О «КРЕСТНОМ ОТЦЕ»
Знаменитым Корнилов стал после «Песни о встречном», написанной к кинофильму о рабочих Металлического завода, о встречном промфинплане, когда трудился там еще «царь-токарь». Песня жила такой независимой, всем нужной жизнью, что исполнять ее не перестали и тогда, когда с Корниловым случилось несчастье. Доходили слухи, что однажды он, уже заключенный в каком-то лагере, услышал по радио:
- Нас утро встречает прохладой,
Нас ветром встречает река!
И будто бы остановился он, просиял и сказал: «А песня-то живет! Поют!»
В годы моей юности это был всеми признанный талантливый комсомольский поэт. На первом писательском съезде его похвалил Бухарин. Внешне Корнилов был отнюдь не красавец: среднего или даже ниже среднего роста, с покатыми, не широкими плечами, с грубоватым лицом, создавая которое, природа, как когда-то писал Гоголь, не пользовалась тонким инструментом, а работала больше топором. Известная его фотография с отретушированными веками, в издании «Библиотека поэта», - плод усилий фотографа и ретушера, в чем вряд ли нуждается настоящий поэт. Впечатлял его самобытный талант, яркая образность, темпераментность его стихов. Читал он с нажимом (как, впрочем, и писал, судя по его автографам), очень эмоционально. Корнилов был поэт «божьей милостью», талант бесспорный.
Он был очень русский - по какой-то размашистости, по глубинному ощущению русской природы. И вместе с тем был он одновременно самый настоящий интернационалист. Лежала ли в основе этого пресловутая широта русской души, свойство, рожденное на просторах многонациональной России? Не знаю. Но именно этим был он мне симпатичен.
Корнилова я не только слушала на его вечерах или выступлениях, но и была знакома с ним и его женой Люсей. На занятия в РЛУ он приезжал и в такие часы, когда свои произведения читали мы. Я в ту пору увлекалась стихами Уолта Уитмена, подражала ему, писала белым стихом. Мир человеческих чувств у меня искал себе выражения и через картины леса, буйство природы, образы животных, которые сопротивляются боли и злу. Этих стихов я не публиковала, а скорее всего, их бы и не приняли к печати, но что-то от меня в них было. Услышав когда-то цоговорку «Гони природу в дверь - она влетит в окно», я почувствовала, что она словно бы отложилась в подсознании. Время от времени мне снились небольшие животные - зайцы, белки, которых я настойчиво «паковала» в чемодан или какой-то ящик, а они лезли оттуда, высовывались, выскальзывали. Приходилось и в жизни сражаться с собственной природой, и сражаться, как правило, успешно. Этот образ непослушных зверьков и птиц, рвавшихся на волю, шел в моих снах за мной десятилетиями. Корнилов обратил внимание на мои стихи. Пригласил прийти к нему в гости, домой, - тогда он жил в одном районе со мной, на Петроградской стороне, близко от проспекта Щорса и Пионерской улицы. Жена его Люся, миловидная, худенькая, мне понравилась. Когда я вошла, Корнилов, ужинал. Люся сварила сардельки. Не разделив их, он наколол вилкой одну и та потянула за собой цепочку из трех сарделек. От нижней он откусывал. Рисовался немножко, как дитя. Впрочем, детское что-то есть в каждом настоящем поэте.
Корнилов попросил меня почитать стихи. Я почитала. Большая часть их была ученическими, свой голос разве что начинал прорезаться, как первый зуб. Корнилов послушал и вдруг сказал: «Из нее такая медведица вырастет...»
В ту пору я, начинающий автор, написала стихотворение o предках, живших в керженских лесах:
В тишине не падал с ветки желудь,
Неизвестен был пред смертью страх
В родине дедов моих тяжелых,
В заповедных керженских лесах...
В этом стихотворении не обошлось без влияния Корнилова, писавшего о Керженце. К слову сказать, я по отцу была землячка его, он ведь тоже нижегородский. В стихах Корнилова - родство с природой, ощущение первобытности дикой природы, окружающей нас. В лирическом стихотворении, обращаясь к возлюбленной Серафиме, герой сам как бы становится частью природы, соловьи с соловьятами почти родня его.
Особенно по душе мне пришлась поэма Корнилова «Моя Африка». Ведь тема ее - интернациональная солидарность, герой - негр, участник гражданской войны в России. Я много раз слышала эту поэму в чтении автора и это не могло надоедать. Запоминались строфы, целые главы, и не только посвященные основному герою. «А я запомню года на четыре волос твоих пушистую лису...» Мне казалось, что я знала прототип этого образа - ленинградскую поэтессу Ольгу Берггольц, встречалась с ней в Доме писателей, а значит, и размышляла над строками: «Любила ли? Пожалуй, не любила, но все-таки любимая была».
Корнилов приглашал меня заходить к ним, я встречала у него Бориса Лихарева и других литераторов. Были у меня две книги стихов Б. Корнилова с автографами. Были тогда, еще в студенческие годы. На одной стояло мое имя и только подпись поэта, на другой Корнилов написал: «А я хоть крестный, да отец». Смысл этой надписи таков.
Борис Корнилов остался жить в своих стихах, поэмах, песнях. Много раз уже выходили любовно подготовленные сборники его произведений с фотографиями и комментариями. Он неповторим, его размашистая, страстная поэтическая манера запоминается. Поэмы его учат быть верными делу революции, учат интернационализму. «Песня о встречном», музыку к которой написал Дмитрий Шостакович, живет и поется, словно ее писали вчера.
ТАК СОЗДАВАЛАСЬ ЛЕГЕНДА...
Летом 1958 года я приехал в отпуск в свой родной город Семенов. И только тогда узнал о некоторых подробностях жизни Бориса Корнилова. Собственно, жизни-то у него почти и было. Он умер в тридцать лет, в расцвете творческих сил, на пороге большого пути в большую поэзию.
В те тридцать седьмые годы умирали многие, умирали бесславно и исчезали бесследно. Исчез и Борис Корнилов.
Можно было бы давно смириться с этой тяжелой утратой, но восьмидесятилетнюю старушку-мать мучила одна мысль - а может быть, он не был расстрелян и оставался некоторое время жить, может быть, он умер своей смертью? Но где?
Таисия Михайловна - мать поэта - рассказала мне об одном эпизоде. Весной 1939 года к ней на квартиру зашел какой-то молодой человек, который назвался Кириллом. Этот гражданин рассказал, что до ареста он жил в Семенове, а после ареста находился в заключении вместе с Борисом, и что заехал по пути в Семенов забрать инструмент для строгания стружки. Кирилл рассказал также, что Борис живет хорошо, что хлеб у него есть: работает он бригадиром на лесозаготовке, пользуется уважением и авторитетом. Но последнее время, рассказывает он, сильно жаловался на зубную боль. Кирилл оставил адрес Бориса и просил ему написать. Таисия Михайловна в этот момент была потрясена другим горем - из тюрьмы пришло свидетельство, что ее муж - Петр Тарасович, арестованный по ложному доносу, умер во время следствия от туберкулеза легких.
Под влиянием этих переживаний она не догадалась записать адрес Кирилла. Как много бы мог он рассказать сейчас! Письма по указанному адресу уходили одно за другим, но ответа на них не было.
Когда Таисия Михайловна рассказала мне об этом, я решил заняться поиском. Не меньше тридцати домов пришлось обойти в городе и поговорить со многими людьми, прежде чем удалось встретить человека, который назвал мне фамилию Кирилла - Вайнонен, родом из Финляндии или из Карелии, год рождения примерно 1918.
Недавно я получил письмо из Ленинградской области от Карла Вайнонена, который обещал мне помощь в поисках Кирилла.
Дело на Бориса Корнилова, с которым мне удалось познакомиться в Ленинграде, не раскрыло истины. Приговор гласит: «За принадлежность к троцкистской террористической организации и распространение нелегальной литературы приговорить Корнилова Б. П. к высшей мере наказания». В свидетельстве о смерти записано, что он был расстрелян 20 ноября 1938 года, т. е. через десять месяцев после приговора. Мог ли быть заменен приговор о расстреле другой мерой наказания? Очевидно, мог. Есть все основания предположить, что Корнилов мог жить и позже, тем более, что имеются свидетели его «жизни» после «официальной смерти».
Один из свидетелей - Виктор Белоусов - так описал события тех дней: «7 мая 1946 года эшелон из 56 вагонов с зарешеченными окнами прибыл в Харабаровский край на станцию Известковую Дальневосточной железной дороги. Эшелон был сборный, в нем были вагоны из центральных областей России, с Урала, из Сибири. Спали в палатках по 40-60 человек на двухэтажных нарах.
Я, как всегда, в свободное время сочинял стихи. Однажды я сидел и подбирал рифму к стиху. С соседних нар поднялся человек, подошел ко мне сзади и спросил: «Что, стихи пишешь?» «Да», - ответил я. «А ну, разреши посмотреть». Он взял из рук блокнот, вынул из нагрудного кармана коричневый карандаш и стал делать пометки. Не торопясь, разбирая каждую строчку, он отмечал или подчеркивал абзацы, а затем спокойным, неторопливым голосом объяснил, где надо улучшить рифму, где заменить строчку, где привести размерность стиха в необходимое соответствие. В общем это была дружеская беседа о литературном творчестве, о началах поэзии.
- Моя фамилия Корнилов, не читал ли ты что-либо этого автора? - спросил он.
Я порылся в памяти и ответил, что нет.
- А знаешь ли ты песню:
Нас утро встречает прохладой.
Нас ветром встречает река.
Вторую часть стиха я прочитал ему сам:
Кудрявая, что ж ты не рада
Веселому пенью гудка.
Я эту песню, конечно, знал.
- Она написана на мои слова, - сказал он.
Затем, рассказывает Белоусов, мы долго беседовали о поэзии, о поэтах. Он поразил меня широкой эрудицией, глубоким знанием поэзии - нашей и зарубежной.
Всего три дня были вместе. За это время мы как-то даже сдружились. По вечерам читали стихи: он мне Есенина, я ему Маяковского. Помню, когда я рассказал, что поссорился с любимой девушкой, он посоветовал написать ей и отправить вот это стихотворение Сергея Есенина:
Мне грустно на тебя смотреть,
Какая боль, какая жалость!
Знать, только ивовая медь
Нам в сентябре с тобой осталась.
Куда попал он позже? Какова его судьба? Почему он все это время молчал? Трудно поверить, что он жил и не давал о себе знать. Но факты упрямо говорят о том, что это могло быть.
БОРИС КОРНИЛОВ
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЖИЗНИ
Я нюхал казарму, я знаю устав,
я жизнь проживу по уставу:
учусь ли, стою ль на посту у застав -
везде подчинен комсоставу.Зеленое, скучное небытие,
хотя бы кровинкою брызни,
достоинство наше - твое и мое -
в другом продолжении жизни.Все так же качаются струи огня,
военная дует цогода,
и вывел на битву другого меня
другой осторожный комвзвода.За ними встревожена наша страна,
где наши поля и заводы:
затронута черным и смрадным она
дыханьем военной погоды.Что кровно и мне и тебе дорога,
сиреной приглушенно воя,
громадною силой идет на врага
по правилам тактики боя.Врага окружая огнем и кольцом,
медлительны танки, как слизни,
идут коммунисты, немея лицом, -
мое продолжение жизни.Я вижу такое уже наяву,
хотя моя участь иная,-
выходят бойцы, приминая траву,
меня сапогом приминая.Но я поднимаюсь и снова расту,
темнею от моря до моря.
Я вижу земную мою красоту
без битвы, без крови, без горя.Я вижу вдали горизонты земли -
комбайны, качаясь по краю,
ко мне, задыхаясь, идут...
Подошли.
Тогда я совсем умираю.(1932)
Источник: "Распятые", автор-составитель Захар Дичаров.
Книгоиздательство "Всемирное слово", Санкт-Петербург, 1994.
Библиотека Александра Белоусенко - http://www.belousenko.com, 23 января 2003.
