Константин Бальмонт

Только любовь

ПРИБЛИЖЕНИЯ

I change, but I cannot die.
                           Shelley

Я ТИХО СПЛЮ

Я тихо сплю на дне морском,
Но близок мир земли.
Я вижу, верховым путем
Проходят корабли.

И видя бледность глубины
И жемчуга ее,
Я вспоминаю зыбь волны,
Тревожу забытье.

Бежит прилив, растет прибой:
"Усни! Усни! Ты спишь?
Над нами бездны голубой
Молитвенная тишь".

Поет прибой, растет прилив:
"Проснись! Проснись! Бежим!
Ты знаешь, мир земной красив,
Мы овладеем им!"

Я тихо сплю на дне морей,
И знаю, сладок сон.
Но сердце шепчет мне: "Скорей!
Ты будешь в жизнь влюблен".

Я мирно сплю на дне морском,
Но чувствую врага.
Я вновь пойду слепым путем,
Я брошу жемчуга! 

Мы должны бежать от боли,
Мы должны любить ее.
В этом правда высшей Воли,
В этом счастие мое.

Сам себя из вечной сферы
Устремил я с высоты
В область времени и меры,
В царство мысли и мечты.

И отпавши от начала,
Полноводная душа
Затомилась, заскучала,
И бежит, к концу спеша.

Но конца не будет сердцу -
Где моря без берегов,
Как не встретить иноверцу
В чуждых снах - своих богов.

Тот, кто бросился в скитанья,
Не уйдет тягот пути,
От страданья на страданье
Будет вынужден идти.

Но зато он встретит страны,
Где упьется он мечтой,
Где измены и обманы
Поражают красотой.

И затянутый в измены,
Где обманчивы огни,
Он вскипит, как брызги пены,
И погаснет, как они.

И опять, опять застонет
Легким ропотом челнок.
Рано ль, поздно ль, он потонет.
Так плывем же. Путь далек.

Путь далек до Вечной Воли,
Но вернемся мы в нее.
Я хочу стремиться к боли,
В этом счастие мое. 

Скорее, скорее, скорее, -
На лестницах Ангелы ждут.
Они замирают, бледнея,
И смотрят, и шепчут: "Идут!"

"Идем мы, о, Ангелы Рая,
Идем не года, а века.
Терзает нас тайна земная,
Нас мучает страх и тоска".

"Последней надежды лишаясь,
Обрывистым трудным путем,
Срываясь, и снова взбираясь,
Идем мы, идем мы, идем".

"По острым камням и обломкам,
По ужасам липких болот,
Конца не предвидя потемкам,
Идем мы - как время идет.

О, Ангелы, вы помогите
Уставшим идти по земле.
Вы только с высот поглядите,
Как мы потемнели во мгле".

"Мы падаем, снова слабея.
Ужели напрасен весь труд?"
Но сердце торопит. Скорее!
Стремления к Солнцу ведут. 

Мало криков. Нужно стройно
Гармонически рыдать.
Надо действовать спокойно
И красивый лик создать.

Мало искренних мучений,
Ты же в Мире не один.
Если ты разумный гений,
Дай нам чудо звонких льдин.

Силой мерного страданья
Дай нам храмы изо льда.
И тогда твои рыданья
Мы полюбим навсегда. 

Бог создал мир из ничего.
Учись, художник, у него, -
И, если твой талант крупица,
Соделай с нею чудеса,
Взрасти безмерные леса,
И сам, как сказочная птица,
Умчись высоко в небеса,
Где светит вольная зарница,
Где вечный облачный прибой
Бежит по бездне голубой. 

Зимой ли кончается год,
Иль осенью, право, не знаю.
У сердца особенный счет,
Мгновенья я в годы вменяю.

И год я считаю за миг,
Раз только мечта мне прикажет,
Раз только мне тайный родник
Незримое что-то покажет.

Спросила ты, сколько мне лет,
И так усмехнулась мне тонко.
Но ты же ведь знаешь: поэт
Моложе, наивней ребенка.

Но также могла бы ты знать,
Что всю многозыблемость света
Привыкло в себе сохранять
Бездонное сердце поэта.

Я старше взметнувшихся гор, -
Кто Вечности ближе, чем дети?
Гляди в ускользающий взор,
Там целое море столетий! 

Безумие и разум равноценны,
Как равноценны в Мире свет и тьма.
В них два пути, пока мы в Мире пленны,
Пока замкнуты наши терема.

И потому мне кажется желанной
Различность и причудливость умов.
Ум английский, и светлый, и туманный,
Как Море вкруг несчетных островов.

Бесстыдный ум француза, ум немецкий,
Строительный, тяжелый и тупой,
Ум русский, исступленно-молодецкий,
Ум скандинавский, вещий и слепой.

Испанский ум, как будто весь багряный,
Горячий, как роскошный цвет гвоздик,
Ум итальянский, сладкий, как обманы,
Утонченный, как у Мадонны лик.

Как меч, как властный голос, ум латинский,
Ум эллинский, язык полубогов.
Индийский ум, кошмарно-исполинский,
Свод радуги, богатство всех тонов.

Я вижу, волны мира многопенны,
Я здесь стою на звонком берегу,
И кто б ты ни был, Дух, пред кем мы пленны,
Привет мой всем, и брату, и врагу. 

О, слушайте, бледные люди,
Я новое создал звено: -
Есть много мечтаний о Чуде,
Но Небо, Небо - одно.

О, слушайте все, кто в тумане,
В обмане незрячих долин: -
Есть множество разных страданий,
Но свет Блаженства - один.

О, слушайте, сонмы видений,
Я пропасти видел до дна: -
Есть много дорог заблуждений,
Дорога Правды - одна. 

Бледны и томительны все сны земного Сна,
Блески, отражения, пески и глубина,
Пять пещер, в которые душа заключена.

В первую приходим мы из тайной темноты,
Нет в ней разумения, ни мысли, ни мечты,
Есть в ней лишь биение животной теплоты.

Рядом, с нею смежная, туманности полна,
Млечная и неясная в ней дышит белизна,
С миром созидающим связует нас она.

Третья и четвертая и пятая горят,
Ароматом, звуками и светом говорят,
Нам дыханье радуют, пленяют слух и взгляд.

Быстро мы касаемся, для нас доступных сфер,
Видим все сокровища пяти земных пещер,
Но земной неярок цвет, и скуден он, и сер.

Серые, томительно проходят наши дни,
Как неубедительно все, что твердят они,
О, зажжемте лучшие и высшие огни.
Победимте волею число земное - пять,
Только тот весь Мир поймет, кто может семь обнять,
Глянь в глаза души своей, раз хочешь все понять.

Кроме тех пяти пещер, есть в сердце глубина,
Есть для взора скрытого простор и вышина,
Примирись, что глубь и высь - только два звена.

Вознесешься ль в небо ты, падаешь ли ты на дно,
Всюду цепь одной мечты, к звену идет звено,
Жизнь прядет живую ткань, шумит веретено.

Жизнь прядет, шумит, поет, к примеру льнет пример,
Радуйся, о мыслящий, ты гений высших сфер,
Вольны крылья легкие, разбиты пять пещер. 

Памяти князя А. И. Урусова

Мне кажется, что каждый человек
Не по тому оцениваться должен,
Как жил он в этой жизни на Земле,
А по тому, как он ушел из жизни.
Пока мы здесь, мы видим смену дней,
И в этой смене разное свершаем.
Пока мы здесь, мы слушаем напевы
Своей мечты: в одном она нежней,
В другом - грубей; во всех она случайна,
И всем поет различно о различном.
А Смерть равняет всех, затем что властно
Стирает все различия мечты.
Пока живем пьянящею игрою,
Мы думаем, что жизни нет конца,
Но Смерть к нам неожиданно приходит
И говорит: "Ты должен умереть".
И только в этот миг разлуки высшей
Со всем, что было дорого для сердца,
Является величие души,
И разность душ видна неустранимо.
Иной в теченьи лет героем был.
И в миг один с себя свой блеск свергает.
Другой всю жизнь казался еле видным,
И в миг один проснулся в нем герой.
Прекрасней всех - кто, вечно-светлый в жизни,
Не изменил себе, свой день кончая,
Но, озарив последнюю черту,
Без жалобы угас, как гаснет Солнце.
Вот почему тот самый человек,
Чья тень теперь, невидимая, с нами,
Не только дорог жизнью мне своей,
Но тем, что был живым и в самой Смерти.

Своих друзей, свою работу, книги
Не разлюблял он до последних дней,
Он холодел - лишь для телесной жизни,
Он отходил - без ропота и страха,
И нам оставил радостный завет
В своем, как бы прощальном, восклицаньи.
Когда уж остывала кровь его,
И видел взор души - что может видеть
Лишь взор души, от пут освобожденной,
Он вдруг воскликнул, звучно, как поэт:
"Есть Бог - хоть это людям непонятно!"
И снова повторил: "Есть Бог! Есть Бог!"

Да, верю, знаю. Ты сказал пред смертью,
Что каждый сознает в свой лучший миг.
Есть родина для всех живых созданий,
Есть Правда, что незримо правит Миром,
И мы ее достигнем на Земле,
И мы ее постигнем в запредельном.
Безгласности вещания внимая,
К незримому душою обратившись,
Я говорю вам: "Бог нас ждет! Есть Бог!" 

Памяти Владимира Сергеевича Соловьева

Недалеко воздушная дорога, -
Как нам сказал единый из певцов,
Отшельник скромный, обожатель Бога,
Поэт-монах, Владимир Соловьев.

Везде идут незримые теченья,
Они вкруг нас, они в тебе, во мне.
Все в Мире полно скрытого значенья,
Мы на Земле - как бы в чужой стране.

Мы говорим. Но мы не понимаем
Всех пропастей людского языка.
Морей мечты, дворцов души не знаем,
Но в нас проходит звездная река.

Ты подарил мне свой привет когда-то,
Поэт-отшельник, с кроткою душой.
И ты ушел отсюда без возврата,
Но мир Земли - для Неба не чужой.

Ты шествуешь теперь в долинах Бога,
О, дух приявший светлую печать.
Но так близка воздушная дорога,
Вот вижу взор твой - я с тобой - опять. 

"Наклонись над колодцем..." 
                                   1885

Я припомнил слова, что приснились мечте
В утро жизни, как нежное пение.
И хоть я уж не тот, и хоть мысли не те, -
Тайны те же зовут, в отдаление.

"Наклонись над колодцем, увидишь ты там,
Словно темная яма чернеется,
Пахнет гнилью, и плесень растет по краям,
И прозрачной струи не виднеется".

"Но внизу, в глубине, среди гнили и тьмы,
Там, где пропасть чернеется мглистая,
Как в суровых объятьях угрюмой тюрьмы,
Робко бьется струя серебристая".

Не напрасно те строки привиделись мне,
Промелькнули, как нежное пение.
Нет обманности - в сне, все правдиво - в весне,
Все - рождение светлого Гения.

Наклонись над колодцем, далеко - до дна,
Но не смерть там под мраками грубыми.
Ключевая волна так светло-холодна,
Между темными тесными срубами.

Не напрасно поднимется тяжесть ведра,
Не напрасно опустится, звонкая.
Сколько выйдет на свет хрусталя, серебра,
Нить мечтания скрутится тонкая.

Жизнь глубоко-свежа, предвещательны сны,
Неисчерпана мгла утоления.
Многоструйна мечта в темноте глубины,
Ясен праздник весны - приближения.