Игорь Болычев

     Мерзость запустения

ПО СИНИМ ВОЛНАМ ОКЕАНА

Бывали хуже времена,
но не было подлей.
             Н.А. Некрасов

Очередная культурная революция, о которой в очередной раз так долго твердила либеральная интеллигенция, похоже, свершилась окончательно. По советской литературе справили поминки. Пароход современности в очередной раз очищен от старого балласта и неторопливо следует в очередное светлое будущее. На палубе играет музыка, и стюарды, все в белом, и шампанское с водкой - рекой, и «эти бедные селенья» наконец-то далеко - проплывают мимо где-то там, в тумане, за бортом. И каждый может наконец-то свободно говорить то, что хочет. И каждый может точно так же свободно не слушать. И выяснилось, что сказать-то, собственно, нечего.

Что ж, дорогие мои современники, весело вам?

Нет, не весело. Скорее скучно и гнусно и некому руку подать! И, в общем-то, понятно, почему. Современность, как обычно, оказалась не на залитой музыкой и светом палубе, а как раз в этих бедных селеньях, и надо бы сойти с парохода по шатким сходням, но: тут крахмальные скатерти, светло и музыка, а там скудная природа и край долготерпенья, в сущности, уже давно не родной для многих пассажиров.

О СМЫСЛЕ СМЫСЛА

И не надо мне прав человека,
Я давно уже не человек.
           Владимир Соколов

Мелкий эгоизм, духовная трусость, абсолютное нежелание задумываться о самом главном. В ответ на вопросы «в чём смысл?» и «зачем всё?» - ироническая улыбка. Милые междусобойчики и «каждый сам за себя» и «лирика - дело частное». Уважаемые дамы и господа, неужели не ясно, что современная скука, безразличие и взаимное (в глубине души - тотальное) неуважение друг к другу - прямое следствие «частности дела»? Какой может быть интерес у одного равнодушного и ленивого частного человека к частному делу другого человека? Если нет никакого смысла, значит, нет никакого смысла вообще. И «какой же я тогда штабс-капитан»?

И какой же я тогда поэт?
Вот именно, никакой.

О ПОЛЬЗЕ ЛИРИКИ

Дарование - это поручение,
которое нужно исполнить.
                    Е.А. Баратынский

Лирика «в единственном неунизительном для человека смысле» - это воплощённое в слове музыкальное постижение истины. Звук созидающего звука. Ритм созидающего ритма. Музыка созидающей музыки. Взгляда и жеста, качнувшейся ветки, ряби на воде, блистательной мысли и кроткого чувства, любви и нежности, последнего взгляда, взмаха руки, пятен ветра в поле, дыма за окном вагона на случайном полустанке, разноцветных огней в грязной городской луже, надоевшего благородства отчаяния и нечаянной радости веры. Лирик только тогда лирик, когда видит и слышит в разнородных звуках мира мировую музыку. Без неё человек не может оставаться человеком. Без неё человек тоскует, хиреет. Без неё человеку плохо и унизительно жить.

Тот, кому доводилось слушать плохие стихи, поймёт. Вот выходит человек и начинает в рифму или без, по старинке или модно и «формально изощрённо» рассуждать о мировых вопросах или так, жаловаться на судьбу, или призывать, в сущности, в правильном направлении или обличать, или прославлять, или «любоваться природой», а чаще «решать вопросы личной жизни». И тебе вдруг становится неловко и стыдно. Хочется спрятаться, исчезнуть, НЕ ПРИСУТСТВОВАТЬ при этом. Но почему? Ведь не ты это сочинял, не ты это читаешь вслух. Почему же стыдно именно тебе? Да потому, что бездарное стихотворение - кощунство. Оскорбление Бога, мира и человека. И ты, слушая, соучаствуешь в этом кощунстве. И потому остатки совести (а они ведь по-прежнему есть почти у каждого современного человека) заставляют страдать и стыдиться: за себя, за того человека, который читает плохие стихи, за человека вообще.

Можно встать в иронически-снисходительную позу: и это вы называете поэзией? И начать перечислять всех этих балаболистых вишневских и приговых, графоманистых рубинштейнов и айги, пустобрёхов кушнеров, лосевых, прочих бесчисленных «друзей» и почитателей Бродского, да и его самого (позднего), загубившего, между прочим, своё дарование, принадлежащее русской литературе, впитавшее в себя и угасающий имперский Ленинград, и «смиренную наготу» Норинского. Дарование, вспоенное и вскормленное всем этим, а затем профуканное и разменянное на схоластическое глубокомыслие механистически-холодных виршей. Так вот иронизировать и делать при этом вид, что меня, мол, это не касается, уж сам я не такой, «весь другой» и в этом лично не виноват. А ведь это не так. Виноваты и ох как виноваты - все, кому хоть что-то было дадено.
Дар, даже самый малый, налагает большую ответственность. Прежде всего перед Богом, а потом сразу невдалеке и перед народом, из которого ты вышел. На то ты и лирик, на то тебе и дан слух к музыке бытия, чтобы являть эту музыку, чтобы она звучала, чтобы славила Бога, чтобы народу под эту музыку неунизительно жилось и работалось, чтобы народ продолжал оставаться народом.

О ПОЛЬЗЕ КРИТИКИ

Наша совесть: Наша совесть:
                      И.Ф. Анненский

Главный порок современной поэзии - её «духовная непитательность» (И. Чиннов). Безблагодатность, проистекающая из равнодушия и безверия. Стихотворные строки без живой веры - это Галатея без последнего одухотворяющего поцелуя, деревянный истукан, пусть искусно и изощрённо выструганный, изукрашенный, но не живой – «дурно пахнущие мёртвые слова».

Неверующий поэт - это неверующий священник. Кто ему поверит, если он сам не верит в возможность чуда. Рациональный, «умный», без «лирической дерзости» , без любви, без ненависти, без «восторга пиитического» циничный скептик, пишущий стихи, а точнее «производящий тексты», не может и не должен называться поэтом. Называйте его как угодно: конструктором текста, программистом стиха, дизайнером слова, но не поэтом. Побойтесь Блока. Побойтесь Анненского, Гумилёва, Мандельштама, Георгия Иванова.

Я не верю, что, скажем, Л. Рубинштейн, или Ю. Кублановский, или А. Вознесенский могут знать и искренне любить русскую поэзию. Они и подобные им, возможно, любят себя в поэзии, возможно, им нравится называться поэтом, возможно, они и пришлись бы ко двору и вполне годились бы для какой-нибудь гипотетической «среднеевропейской литературы». Но взрослый человек, бестрепетной рукой выводящий на листе бумаги «Чайка - это плавки Бога»: этот человек или вообще лишён всякой эстетической совести, или же просто-напросто за всю жизнь по-настоящему не прочёл, не понял и не почувствовал ни одного хорошего русского стихотворения.

Модные ныне рассуждения о том, что «поэзия - частное (личное) дело каждого» просто смешно слушать. «Частное дело» - это выпиливание лобзиком, вышивание крестиком, плетение макраме. Литература как хобби. «Маменьке понравится вышитый платочек». Лирика для своих. Для узкого круга. Для наших.

Мы ведём литературную войну с «Новым Выменем» и «Старым Семенем». Поэтому напишем, что в книге NN «отражено наше непростое время», «продемонстрирован необычный взгляд на обычные явления», «заявлена вера в неугасимость и дана отповедь зарвавшимся», а также «конституирован новый аспект когнитивного симулякра, трансформирующий интертекстуальный дискурс в постанальный ракурс». И всем будет хорошо».

Всем будет плохо. Потому что уже сейчас невыносимо. А дальше будет еще хуже. Ну почему просто и ясно не написать в рецензии на книгу NN правду: «Некоторые ответы на этот риторический вопрос известны. Самый очевидный: да потому, что произведения, печатающиеся на этих самых страницах «нашего издания» столь же плохи, как и стихи NN. И, казалось бы, сегодня, когда печатание стихов не приносит ни денег, ни славы, неужели за жалкие надежды на грант, на премию, «на
курс лекций в Америке», «на поездку в Париж», на «я - ему, а он – мне» продавать бессмертную душу?

- Ну живём-то один раз:
Вот именно. Что останется? Рецензия? Когнитивный симулякр?
Андрея Платонова не выдвигали на Нобелевскую премию. Рубцов не читал курса лекций в Америке. Георгию Иванову в Париже не очень понравилось.

ПРОКЛЯТОЕ ПРОШЛОЕ

О, одиночество,
как твой характер крут.
            Белла Ахмадулина

Если честно, больно писать эти банальности. Трудно представить, что напоминание прописных истин было необходимым, скажем, в среде эмигрантской литературы. (А ведь она существовала в сходных с нынешними условиях - без государственной поддержки, без многотысячных тиражей, «без читателя». Адамовича, Ходасевича, Вейдле, Газданова, Поплавского, Георгия Иванова, Бунина, Зинаиду Гиппиус можно упрекнуть в чём угодно, но не в отсутствии эстетической совести. Да и могло ли быть иначе? Люди, воспринимавшие литературу как долг и служение, могли спорить, ругать и хвалить, вести огонь на поражение и возносить до небес, могли ошибаться, в конце концов порой трагически ошибаться. Но ошибаться во имя любви к истине, к поэзии, к Родине, наконец, а не идти на компромисс «во имя себя».
Этот компромисс «во имя себя» - одно из самых тяжких наследий советского прошлого. К сожалению, большинство «советских литераторов» и «советских интеллигентов» сами немыслимы без этого компромисса и не мыслят других вне этого компромисса. Отсюда все родовые черты современного литературного процесса: эстетическая бессовестность, эстетическая беспринципность, шкурный эгоизм.

Ведь что такое официальная советская поэзия 60-х и далее годов? Что-то вроде детского сада. Вот вам, дети, книжки-раскраски и давайте - раскрашивайте. Ты раскрась картинку про электрификацию, а ты - про дедушку Ленина. Только смотри, аккуратней. Бесконечные сочинения на заданные темы. И откуда, скажите, у тех, кто «вёл себя хорошо» и кого никогда не лишали за обедом компота из сухофруктов, возьмётся не то что «лирическая дерзость», а хотя бы элементарная интеллектуальная честность?

От, мягко говоря, метафизической ограниченности, интеллектуальной узости и трусости до «лирика - дело сугубо частное», согласитесь, недалеко. Потому так легко и сдали русскую литературу, что для подавляющего большинства знаменитых советских поэтов лирика уже давным-давно была делом сугубо частным или, выражаясь современным языком, частно-предпринимательским.
К сожалению, одно это не объясняет нынешнего положения вещей.

О НЕВОЗМОЖНОСТИ ПОЭЗИИ

...Ибо только они [слабые люди] воображают, будто разнуздание инстинкта делает человека сильным; и именно потому они, вяло мечтая разнуздать свою слабость, - идут в узду к беззастенчивым и в ярмо к порочным...
                                                                        И.А. Ильин

Предчувствия Ницше, оформившиеся затем в высказывания о кризисе поэзии (шире - культуры), «кризисе гуманизма», «восстании масс», «распаде атома» человеческой личности, бывшие в промежутке между двумя мировыми войнами прозрениями-подозрениями, в 50-е годы прошлого века превращаются в убеждение, а в конце ХХ века становятся общим местом и потому, увы, похоже, правдой. Современный кризис
европейского сознания, выраженный и явленный в так называемом «постмодернизме» надо принять как свершившийся факт. Главной, серьёзной и фундаментальной основой постмодернизма, если отвлечься от мишуры «дискурсов», «следов» и «симулякров», является его принципиальная безблагодатность. <Человек - мерило всего>. То, что мы сегодня имеем, «намерил» человек, оставшись сам по себе, решивший жить «только своим умом». «Человек Рубинштейн - мерило всего»: «Человек NN - мерило всего»: Самый главный результат мира, в котором существует «человеческое и только человеческое» - как никогда низкая цена этого самого «человека». Как выяснилось, без веры человек человеку неинтересен, скучен. Поклонение «общечеловеческим ценностям» - поклонение низменной пошлости, низведение человека до элементарной статистической единицы. Сегодня преобладающим является статистический подход и законы больших чисел. А при таком подходе малые числа, а тем более «единицы» вообще не играют никакой роли.
Постмодернистская литература «удовлетворяет современные потребности». Это типичное рыночное предложение при существующем спросе. Принципиальное отличие её от настоящей русской литературы - она удовлетворяет потребности не народа, но массы, покупателя, становится рыночным товаром, зависит от спроса. И в этом смысле мало отличается от романа в яркой обложке «про любовь и про убийство». Современная литература перестала искать истину и смысл жизни, она променяла это на «своего потребителя», на «свою нишу», на «сегмент рынка». Отличие коммерческой литературы от некоммерческой только в том, что одни пишут дрянь, чтобы понравиться миллионам, и зарабатывают на этом деньги, другие - чтобы понравиться двум десяткам «своих», то есть, вообще говоря, уж совсем непонятно зачем. Какое-то ларёшничество. ЧПБОЮЛ.

То, что мы имеем сегодня, недостойно звания русской поэзии. И речь идёт сейчас даже не о степени талантливости того или иного поэта. Речь идёт о том, что современные «лирики» в подавляющем своём большинстве даже не ставят перед собой той главной задачи, которая одна во все времена оправдывала поэзию и питала её, - постижение смысла существования человека в мире. Советские навыки – «все главные вопросы решены», застарелая любовь к книжкам-раскраскам, принятая в очередной раз бездумно и по привычке сверху (а сегодня, так сказать, сбоку – «так все думают») спущенная данность – «смысл в том, что нет никакого смысла», иными словами Духовный конформизм и капитулянтство - вот что такое современная поэзия. Кому она такая нужна?

Да, спору нет. В условиях фундаментального духовного кризиса, в условиях массового отступничества, предательства и тотального неверия элементарная эстетическая порядочность сегодня требует едва ли не героизма. Но лирика вообще всегда была экстремальным видом спорта. Лирика вообще невозможна без веры в чудо, ибо любая лирическая удача - это чудо. Лирическое стихотворение – доказательство бытия Божия.

Какой практический смысл во всём этом? Да, пожалуй, что никакого. Какой практический смысл в любви к Родине? В мученической смерти Блока? В тоске по России Георгия Иванова? В смиренной гениальности Исаковского? Какой практический смысл человеку не быть скотом?

Нет никакого практического смысла. Совесть вообще штука непрактичная. Но на ней, да ещё на любви и вере зиждились тысячелетние царства.

О СВОБОДЕ И НЕОБХОДИМОСТИ

Тяжкий удел молчания -
Доля твоя, поэт.
               Светлана Сырнева

Ну а как же свобода? Как же полёт фантазии и вдохновения? Как же раскованность творца? Игра? Лёгкость? Непринуждённость?

Никак. Ничего этого нет. Нет свободы - есть ответственность и осознанная необходимость. А так называемая «свобода творчества» нужна постольку, поскольку она помогает осознать необходимость. Лирика - не выдумка, не игра и не самовыражение. Лирика – постижение истины, а истина, условно говоря, музыкальна. Поэтому поэту необходим Слух. Нет никакой раскованности и лёгкости - есть жёсткое, неукоснительное, аскетическое вслушивание в себя и через себя в мировую музыку - чтобы расслышать мелодию истины, ибо истина музыкальна. Нет никакой фантазии и вдохновения - есть прозрение и благодать, которые дарует Господь. И в распределении этих даров нет никакой справедливости: один начинает работу в вертограде с раннего утра и усердно трудится весь день, обливаясь потом, исполняет все законы, и получается из него Вячеслав Иванов, другой, какой-нибудь Есенин, приходит в «часу шестом» и вроде не особенно даже и потеет, а Бог награждает всех по своему усмотрению. И нет смысла роптать. И вопросы «почему?» и «за что?» тут не уместны. В лирике не бывает справедливости. Лирика не должна пахнуть потом. Благодать нельзя заслужить.
Но к ней должно быть готовым.

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Русская литература не столько отражала пресловутую реальность, сколько ПРЕОБРАЖАЛА её и СОЗДАВАЛА духовную действительность. То, что
действительно существует, то, что действительно имеет значение, цену и смысл. Не сонм иллюзий, необязательных фантазий и человеческих выдумок, но мир духовных подлинностей. Прозревала в реальном человеке «образ и подобие». Прозревала «образ и подобие» нашей страны, «России той, что будет жить в веках», и тем самым понуждала всё земное и бытовое, мелкобесное и низменное становиться осмысленным, милосердным, красивым в конце концов. Население - народом, носителя прав человека - человеком. Всем лучшим, что есть в
нас, мы обязаны нашей литературе.

И главная проблема сегодня - мы устали от этого наследия. Нам, интеллектуально и нравственно расслабленным, по-смердяковски бездарным и по-швабрински себялюбивым, тяжело и неприятно, что у нас были такие предшественники. Ведь Пушкин и Лермонтов, Баратынский и Тютчев, Толстой и Достоевский, Блок и Гумилёв, Георгий Иванов и Андрей Платонов - сознаемся честно, они мешают жить
так, как нам хочется: спокойно, занимаясь <частным делом>. И потому сегодня, думается, подавляющему большинству участников литературного процесса не нужен по-настоящему талантливый, а тем более гениальный поэт. Он не только не нужен, он <смертельно опасен>. Ведь такой поэт отменит всю литературную ситуацию, он нарушит основополагающий принцип, на котором эта ситуация зиждется:
<Время гениев прошло и великая поэзия больше невозможна>. И если мы окончательно поверим в это смердяковское утверждение, у нас
действительно ничего не будет.

Давайте подумаем о будущем. Для начала необходимо восстановить истинную иерархию ценностей. Ведь для этого нужно «так мало»: не лгать - ни себе, ни другим и верить. Предоставим дизайнерам слова хоронить их литературу. Мы ведь знаем: русская лирика не может погибнуть.

Потому что этого не может быть никогда.