Дракон на крыше
(Роквилл, 1973)
Часть 3
ДРАКОН НА КРЫШЕ
В новогодние сугробы
Город празднично влезал.
С верхотуры небоскреба
Грохал аэровокзал.
Там стрекочут вертолеты
Дни и ночи напролет,
Подымаются в высоты,
Опускаются с высот.
И оттуда пассажир
Улетает в звездный мир.
Старт без всяких разворотов
Прямо к звездам обращен.
Там двенадцать вертолетов,
А тринадцатый – дракон.
Он уселся на карниз
И поплевывает вниз.
На драконе чешуя,
Он в буграх и лишаях...
Вам открою душу я:
А дракон на крыше – я!
Горькой жизнью умудренный,
Я, как Гофмана герой,
Навсегда ушел в драконы!
Я за них стою горой!
Я вчера девчонку сгреб,
С нею шасть на небоскреб!
Там, в заоблачном Нью-Йорке,
Скрыто логово мое...
А что есть святой Георгий –
Всё вранье! Всё вранье!
У меня горит пещера,
Черным светом залита!
У меня клубами сера
Изо рта, изо рта!
Дым столбом стоит от оргий
У меня, у меня!
А что есть святой Георгий –
Болтовня! Болтовня!
Я люблю девчонок хрупких –
Поутру, поутру
Я их прямо в мини-юбках
Так и жру! Так и жру!
Что касается съестного –
Я удал-разудал!
Никогда того святого
Не слыхал, не видал...
Вот сейчас взмахну крылами –
Отходи поскорей!
На три метра свищет пламя
Из ноздрей, из ноздрей!
У святого – ни копья!
Не купить ему копья,
Не достать ему коня,
Не догнать ему меня!
Я сейчас снимусь со старта –
Улетаю в Бамбури:
Там на конкурсе поп-арта
Заседаю я в жюри.
Что святой? О нем ни слуха.
Не святой, а звук пустой.
Показуха! Показуха –
Ваш святой! Ваш святой!
Тьфу!
***
Наша улица покато
Опускается к реке.
На дворе у нас закаты
Застревают в тупике.
И когда в вечернем гуде
Над водой мосты летят,
Птицы, здания и люди –
Все кидаются в закат.
А в окошке у соседа
Где-то рядом надо мной –
Поставщик ночного бреда,
Мастер боли головной –
Сотрясается приемник
С лязгом всех своих частей
От испанских неуемных
Раздирательных страстей.
В долгожданную нирвану
Уплываю наугад,
Вместе с городом я кану,
Вместе с птицами в закат,
Вместе с пестрым и гортанным
Населеньем этих стен,
Вместе с доном Эстебаном,
С сеньоритою Кармен,
Чтоб до самого рассвета
Надо мною звезды шли,
Я под красной тучей где-то
Завалюсь за край земли.
***
И направо, и налево
Улыбался без конца.
И дошло до перегрева
Главных мускулов лица.
Наступил в лице затор,
Мускулы как связаны.
Мне улыбки с этих пор
Противопоказаны.
Люди стали порицать,
Что улыбка в ширь лица
Не рас-тя-ги-ва-е-тся
И не получается!
Без улыбки мне нельзя
Выходить из дому.
Заказал улыбку я
Нашему портному.
И последнюю с лица
Снял и дал для образца.
А портной мой невпопад
Возьми и окачурься!
Улыбку требую назад,
А мне родные говорят,
Что они не в курсе.
От таких событий тошных
Я совсем затосковал,
Но улыбку мне художник
На лице нарисовал.
Та улыбка – неземная,
До ушей распялен рот,
И с лица я не снимаю
Ту улыбку круглый год.
Обвораживаю всех.
Вежлив. Безупречен.
Мне поэтому успех
Всюду обеспечен.
***
Листьев взвинченный полет.
Сырость, слякоть, полумрак.
Этим я из года в год
Восхищаюсь, как дурак.
Ветры в улицах трубят,
Сумасшедший акробат
Над ареною асфальта
Крутит траурное сальто.
И кричат ему «ура»
Сотни рыжих у ковра.
Я и сам такой точь-в-точь,
Так смотри же – не промажь.
До пощечин я охоч,
У меня такая блажь.
Я везде сую свой нос,
Я повсюду тут как тут,
Рыжих в шутку и всерьез
По лицу за это бьют.
Но я все-таки артист,
Хоть слыву я дураком
И лечу, как желтый лист,
По арене кувырком.
Знать, в такой уж переплет
Мы попали, милый друг.
Что нам осень пропоет
В золотую ночь разлук?
Пропоет, что дождь прошел
И что он пройдет опять,
Что нам будет хорошо
Под гитару умирать,
Что летим мы на магнит,
Что нас тянет даль и ширь,
Что сосульками звенит
Серебристая Сибирь.
***
Идет замедленный человек,
Угасающий человек.
Он мается целый век,
Пугается целый век.
Сорок костюмов снашивает,
Семьдесят пар башмаков,
Счастье выпрашивает
У лошадиных подков.
Едва он на свет явлен,
Совсем еще мал, гол, –
А уже на него составлен
Первый протокол.
Еще он роста цыплячьего, –
Розовощекий комочек, –
А что-то уже втолмачивает
В него педагог-начетчик.
А выйдет в путь человечий,
Шагнет за порог, и глядь –
Уже государство на плечи
Ему навалило кладь!
И только какая-то женщина,
Говорившая вычурно,
Как гайка, была безупречно
К нему привинчена.
Да умерла намедни.
Он называл ее Глашей.
И вот он идет замедленный,
Идет погасший.
***
Я сначала зашел в гардероб,
Перед тем как отправиться в зал.
Сдал на время мой крест и мой гроб,
И мой плащ, и кашне мое сдал.
Потолкался в театре ночном,
Где хрустальная люстра плыла,
Где в толпе в амплуа я одном,
А на сцене в другом амплуа.
Но со мною – вечерний прибой
И закатного солнца струя.
Непременно в театры с собой
Приношу декорации я.
Я недаром привесил звезду
К девятнадцатому этажу.
Вот сидишь ты в переднем ряду,
А я в синем луче прохожу.
Сквозь меня он как нитка продет,
И в луче я почти неживой.
И вплывает нью-йоркский рассвет
Прямо в белую ночь над Невой.
Но не ждут уже больше друзья
Там, где времени ветер прошел.
Потому и к созвездиям я
Обращаюсь как в адресный стол.
Да немного узнаешь у звезд –
Только стужа вверху голосит,
И опущенный в прошлое мост
Над рекою забвенья висит.
***
Стоит у дома букинист.
– Прохожий, в книги окунись!
Для всех служителей искусства
Удешевленно продается
«Путеводитель по беспутству»
И «Руководство по сиротству».
Вот «Алфавитный указатель
Нас возвышающих обманов».
(Хватает книгу покупатель,
На цену даже и не глянув!)
Вам нравится изящный слог?
Вам слыть поэтом очень хочется?
Вот вам «Бессонниц каталог»
И «Справочник по одиночеству».
Заглядывайте чаще, братец,
В «Словарь нелепиц и невнятиц».
Недавно издана опять
Для тех, кто незнаком с предметом,
Статья «Наука погибать,
Или как сделаться поэтом».
Берите! Невелик расход!
А приложенья не хотите ль?
«Самоубийство как исход» –
Прекраснейший самоучитель.
«От литераторских подмостков
До Литераторских мостков» –
Ряд драматических и хлестких
Биографических набросков,
Пособие для новичков.
Там даже критику найдете,
Читайте все статьи подряд:
Статью «Поэт на эшафоте»,
Статью «Поэт-лауреат».
И наконец – совет прощальный:
Читайте пристальней, поэт,
В «Энциклопедии журнальной»
«Классификацию клевет».
***
По земле шатаюсь я давно,
И везде вожу с собой окно.
Хоть люблю я в жизни перемену,
Но окно всегда вставляю в стену.
Приглашаю я в окно закат.
Птицы пусть в окне моем летят.
Ветку на окно мое кладу,
Рядом сбоку вешаю звезду.
Или, чтоб увидел целый свет,
Создаю ночной автопортрет –
В раме, за стеклом, стою в окне,
Свет фонарный шастает по мне.
Пусть стоит вселенная вверх дном,
Мне не страшно за моим окном!
Я поеду в городок морской,
Я мое окно возьму с собой
И у волн поставлю непременно,
Пусть окно окатывает пена,
Пусть там волны ходят ходуном,
Хорошо мне за моим окном!
Я от океана отделен,
В раме океан и застеклен!
Каждым утром, сразу после сна,
Я выбрасываюсь из окна
И лечу на камни мостовой
В мир невыносимо-деловой.
***
Анатолию Сапронову
Как только на шахматы брошу я взгляд,
Всегда загораюсь веселым огнем:
Готовые к бою фигуры стоят,
И каждая пешка на поле своем.
Как в жизни – расписано всё по ролям,
У всех свое место и всем свой черед.
И можно назад отступать королям,
Но пешки идти могут только вперед.
Мой день, моя ночь еще крепко стоят,
Как белый квадрат и как черный квадрат.
Я тоже на шахматном поле стою,
Я тоже игру защищаю мою.
Еще мое сердце стучит и стучит
На стыке маневров, атак и защит!
Но с поля когда-нибудь снимут меня
Каким-нибудь каверзным ходом коня
За то, что я, силы своей не жалев,
Кидался по следу чужих королев,
За то, что с позиций, разгромленных вдрызг,
Я шел на предсмертный, восторженный риск!
За то, что сыграть не умел я вничью, –
За всё это гибелью я заплачу!
Навстречу мне – вражеских пешек навал,
И вот он, король мой, на смертном одре...
Но если я даже игру проиграл,
Я всё же участвовал в этой игре!
***
Хоть возьми и с тоски угробься,
Чтоб конец положить опекам.
Колоссальнейшее неудобство:
Оказался я человеком!
Я от нежных забот правительства,
Как суконный пиджак, повытерся.
Не живи, а всю жизнь готовься
К торжествам олимпийским неким.
Колоссальнейшее неудобство:
Оказался я человеком!
Оказался таким нелепым:
За мечтой волочусь прицепом.
Пирамидищею Хеопса
Шла волна над моим ковчегом.
Колоссальнейшее неудобство:
Оказался я человеком!
По субботам с женой и сыном
Проплываю по магазинам.
С панталыку я сбился вовсе!
Ни звезды над моим ночлегом.
Колоссальнейшее неудобство:
Оказался я человеком!
А во сне я как в звездопаде:
Звезды спереди, звезды сзади!
Неудобство, что человеком,
Человеком я оказался,
Кривосабельным печенегом
В мою полночь кошмар врубался!
Колоссальнейшее неудобство
Человеком быть, а не мопсом!
Как ты к миру ни приспособься,
Быть поэтом – сверхнеудобство!
Говорят, что поэт – поет,
Да не верю я фразам дутым.
Говорю, что поэт – полет
С нераскрывшимся парашютом.
***
Вечера ненастные.
Ветры неутешные.
Парни коренастые
Бомбами увешаны.
Потрясают автоматом,
Предъявляют ультиматум!
Кто тут против?
Кто тут за?
Дымятся из темных ободьев
У атамана глаза.
И брякает он фразу
Басом допотопным:
«Если против – сразу
Тут же вас и шлепнем!
Если с нами солидарны,
Выражаем похвалу,
Но ухлопают вас парни,
Что стоят на том углу!»
Кто-то голосом корявым
Добавляет в простоте:
«Нейтралистов мы дырявим
И дырявят парни те!»
В доказательство потряс
Он ручной гранатой...
Современники! У нас
Выбор пребогатый!
***
Ученый умно втолковывает,
Где точка, а где тире.
А поэт сидит и приковывает
Петуха к заре.
Что точка в земном пути?
Жить от нее не легче.
А у поэта, как ни крути,
Певчий петух. Певчий.
Поэт облюбует площадь,
Солнцем ее полощет.
Тут ведает всем булыжник,
И голубь – его сподвижник.
А ночью, как на параде,
Поэт красоваться рад,
И у поэта во взгляде
Уличный звездопад.
Слышен ветра окрик.
Ветер – хореограф
Пляшущих огней,
Скачущих теней.
Уже серебрятся
Огни на мостах,
Уже декорации
Все на местах,
И в светопаде и в блестках
Поэт стоит на подмостках.
И, начиная кидаться
В прожекторную струю,
Поэт в своих декорациях
Ставит драму свою.
И встает метеором
В световом ореоле
Та – которая
В главной роли.
В небе первозданном
Техникой наплывнó
Лицо ее крупным планом
Ложится на город ночной.
Он глянет наверх –
И гибнет заранее.
Он – человек,
А она – сияние.
Пытается он втереться
В мерцающее соседство.
Но со своею тяжестью
И с кряжистою тенью,
Никак он не развяжется
С законом тяготенья.
Ему – расстояние,
Ему – отречение,
А ей – сияние,
А ей – свечение.
И, обдавая сиянием,
Она проплывает над зданием,
А он соскользнувшим лучом
Закалывается, как мечом,
И на своей арене,
На перекрестке ночном
Истекает стихотвореньем –
Светящимся красным пятном.
***
Дом мой любит сотрясаться
Звоном рюмок и посуд.
А пройдет еще лет двадцать –
Дом, наверное, снесут.
Да и сам я вместе с домом
Стану чем-то невесомым,
Чем-то странным: я не я,
А воспоминания.
Но меня не запихнут
В фотографии квадрат:
В каждой из моих минут
Я остался, как заряд.
Где-то спрятан, говорят,
Времени волшебный ящик:
Миги-нанизы-ваю-щий аппа-рат,
Жизне-записы-ваю-щий аппа-рат,
Жизне-вос-про-изво-дящий!
В аккуратной упаковке
Мигов, месяцев, годов –
Там лежат мои ночевки,
Слышен шум моих садов,
Все расчеты, все просчеты,
Все фортуны повороты,
Жизнь, которая прошла,
Сердца темные заботы,
Будней колкие дела.
Только ручку крутани –
Получай их: вот они!
Остановлено мгновенье!
И тебе возвращено
То, что кануло в забвенье,
Унеслось давным-давно...
Только незачем без толку
В вечность пялиться, как в щелку:
Без конца она и краю,
Что ей день и что ей год!
То, что с мигом я теряю,
То мне вечность не вернет.
***
В осеннем сквере всё чин чином:
Бродяга на скамейке пьян,
И, как хрусталь с бенедиктином,
На солнце светится каштан.
Стою беспомощно-осенний,
Совсем рассеянный чудак,
И от осенних невезений
В душе и в мыслях кавардак.
Бредут влюбленные по скверу,
По листьям, как по янтарю,
А я шотландскому терьеру
О смысле жизни говорю.
***
Старцев шокируя,
Странны, как в книгах,
Мчатся валькирии
В легких туниках.
Волосы ливнем
По шеям и спинам –
Ливнем призывным,
Ливнем звериным.
Юность в разгуле!
Юность в раскате!
В сумке – пилюли
Против зачатий.
Что же! гремите
Звонами плоти –
Юность в зените!
Юность в полете!
Юность на гребне!
Жизнь на подхвате!
Танец волшебный
В кровать из кровати!
Автомобиль
Лакированный
Зов протрубил
Любовный.
Справа и слева –
Здания, здания.
Где ж оно – древо,
Древо познания?
Нового стиля
Грехопадение –
В автомобиле
На заднем сидении.
Вот где любили
До обалдения!
Не до Валгаллы
Этим Брунгильдам:
Им бы с нахалом,
С каким-нибудь дылдой
В автомобиле
На темной дороге...
Были да сплыли
Грозные боги.
***
Лист, качаясь, напылался
До шафранно-красных жил
И по правилам баланса
По спирали закружил.
Вот он, тонкий, вот он, ломкий,
И, как мумия, он сух,
И уже по всей каемке
Он свернулся и пожух.
Лунный луч, на ветки брызни!
Старый лист, лети ко мне!
Мы с тобою в книге жизни
На расходной стороне.
Отпылав и отработав,
Будем падать вкривь и вкось.
Для бухгалтерских расчетов
Важно, чтобы всё сошлось.
Если стал уже каленым,
До густых дошел кровей –
То, согласно всем законам,
Должен шлепнуться с ветвей!
Вот и небо стало мглистым,
И темнеть грозится впредь.
Остается мне со свистом
Над землею пролететь.
***
Женщина в блеске свечей
Сидит, опершись на локоть.
Это из тех вещей,
Которые хочется трогать.
Казалось, чего уж проще –
Так же и у моллюска.
А тронешь – на ощупь
Под блузкой –
Музыка
Каждый мускул.
Глаза в нее погружаю
И чувствую, что дурею.
Меня заряжает,
Как батарею.
Многие мне страны
Были в пути обещаны,
И все-таки самой странной
Страною была женщина.
Томит миражем
В пустыне,
Пока не ляжем
И не остынем
В ее трясине,
В ее болоте,
В низинах
Ее плоти.
***
Бряцающие рифмами орясины!
Печалитесь вы часто из-за осени.
А осень разудалым Стенькой Разиным
Плывет куда-то в струге многовесельном.
Гогочет ветер, где-то близко рыская,
Как будто в наши спутники назначенный,
И лист мелькает, как княжна персидская,
В глаза кидаясь пестрой азиатчиной.
А дуб стоит в своей короткой кожанке
Чуть загулявшим ветераном осени.
Мне весело, как в мастерской художника,
Где все картины красочно разбросаны.
Налей себе вина разгульной осени
И чарку до последней капли высоси:
Она из сердца вынет все занозины
И разрешит твои любые кризисы.
Прогуливаюсь, празднично утешенный,
По всем дорогам осени взъерошенной,
А ночью у меня луна подвешена
Перед окном огромною горошиной.
И ночь идет скрипящая и хлесткая,
И кажется – луна в окне расплавлена.
А утром неба синева матросская
Уходит в вечность, как уходят в плаванье.
***
Я эмигрировал на озеро,
В столпотворение берез.
На край земли меня забросило,
А на какой – не разберешь.
Весь день сижу на лодке с удочкой,
В воде качаю небосвод.
Я эмигрировал из будничных
Занятий, помыслов, забот.
Тут у меня медведь в наместниках!
Я восхитительно уплыл
От телевизорных наездников,
От их фасонистых кобыл,
Уплыл от телефонных взломщиков,
От радиопроповедей.
Вверху над рощей – месяц ломтиком,
И ломтик лодки на воде.
Покачивают ветки гнутые
Березы над водой седой,
А я с тенями ветки путаю,
Я небо путаю с водой.
И я сливаюсь с тенью лодочной,
Замазан сумерками сплошь.
Я на воде почти что точечный.
И не старайся – не найдешь.
***
Сколотил ты свой угольный рай
До последнего гвоздика.
А теперь – то и знай – повторяй:
«Загрязнение воздуха!»
Загрязнение воздуха! Что ж
Горевать из-за этого?
По вечерней дороге идешь –
А она фиолетова.
Вся в дыму, вся в бензинных парах,
В ядовитой лиловости.
В страх бросает? (А разве не страх –
Загрязнение совести?)
Говорите, что хуже нет бед,
Что от дыма завянете.
Это – вред? (Ну, а разве не вред –
Загрязнение памяти?)
О, как счастливы мы, ухитрясь
Защититься от копоти.
Это – грязь? (Ну, а разве не грязь
В нашем жизненном опыте?)
Ах, как сажа летит по дворам
И по стенам размазана.
Это – срам? (Ну, а разве не срам –
Загрязнение разума?)
Загрязнил ты всё то, что тебе
Было Богом даровано, –
И кричишь, что к фабричной трубе
Приближаться рискованно!
И кричишь, что над городом чад,
Как пятно, надо вывести, –
И молчишь там, где жизни влачат
В испарениях лживости!
Сколько дымы на нас ни ползут –
Потруднее управиться
С загрязнением скорбных минут,
С загрязнением празднества.
Пострашнее, чем дыма слои,
И фабричного замызга –
Загрязнение вымысла и
Загрязнение замысла.
Но кричим мы весь день впопыхах,
Повторяем без роздыха:
«Загрязнение воздуха! Ах!
Загрязнение воздуха!»
***
Мне хочется поговорить о ветке,
Которую я полюбил навеки.
Мне хочется поговорить о ветке,
О ветхости, о ветоши, о ветре.
Мне хочется поговорить о ветке,
О, как в окно ее удары вески!
Поговорить о синеве заветной,
Поговорить о синеве за веткой!
О ветке, что зеленым оборванцем
В мое окно так любит забираться,
О ветке, что советуется с ветром
О самом тайном и о самом светлом.
И осенью я очарован веткой,
Ее листвой с тигровою расцветкой,
Как будто под окно привел ноябрь
Костры, и тигров, и цыганский табор!
Но скоро вся листва уходит в отпуск,
Оставив только ветку, только подпись.
Я говорить хочу о ветке зимней,
О ветке, снеге, их любви взаимной,
О их любви взаимной, несусветной,
О, как интимно снег слепился с веткой!
Я знаю их веселые повадки:
Обледенев, позвякивать на Святки.
Когда-нибудь любви своей экзамен
Они сдадут весенними слезами.
***
Всегда откуда-то берется
Какое-нибудь сумасбродство.
Всегда откуда-то берутся
Какие-нибудь безрассудства.
Какая-нибудь околёсица
Бог знает как в стихи заносится,
И оголтелая нескладица
Бог знает как в стихи повадится.
Глядишь – и рифмами украсится
Какая-нибудь несуразица.
За мною числится бессмыслица,
Нелепица за мною числится,
За мною значится невнятица,
За мною путаница значится.
В моем хозяйстве неурядица,
Запасы как попало тратятся,
Вослед за словом слово катится,
Разноголосица, сумятица.
Стихи – пустяк, стихи – безделица,
Стихи без всякой цели мелются,
Пока кормилица-поилица –
Моя чернильница не выльется,
Вослед за словом слово гонится...
Зарница – звонница – бессонница.
***
Наверное, появится заметка,
А может быть, и целая статья,
В которой обстоятельно и метко
Определят, чем занимался я.
Какие человечеству услуги
Я оказал. В чем был велик, в чем мал.
Какие в гроб свели меня недуги,
Какой меня священник отпевал.
Цитаты к биографии привяжут,
Научно проследят за пядью пядь.
А как я видел небо – не расскажут,
Я сам не мог об этом рассказать.
Кто передаст температуру тела,
Которую я чувствую сейчас?
Ведь никому нет никакого дела
До рук моих, до губ моих, до глаз.
Я в каждое мое стихотворенье
Укладывал, по мере сил своих,
Мое дыханье и сердцебиенье,
Чтоб за меня дышал и жил мой стих.
***
Залезаю в коробку железную,
Нажимаю кнопку полезную
И подымаюсь над бездною!
И вот я в каменном
Фамильном гнезде
Готовлюсь к экзаменам
По автомобильной езде.
Готовлюсь у стенки
С квадратным вырезом,
Где небо оттенка
Ириса
Посередине с Сириусом.
***
Строится где-то, строится где-то
Дом для меня, дом для меня.
Там, за углом, за углом света,
Там, за углом, за углом дня.
Помню я дерево у плетня
В самом центре тихого лета.
Дерево это, дерево это
Там, за углом, за углом света,
Там, за углом, за углом дня.
Был когда-то друг у меня,
Где он – спроси у ветра ответа.
Свидимся где-то, обнимемся где-то
Там, за углом, за углом света,
Там, за углом, за углом дня.
Праздность моя, звездность моя,
Жизнь без расчета, жизнь без запрета, –
В небе ты канула, словно комета,
Там, за углом, за углом света,
Там, за углом, за углом дня.
Только зубы покрепче стисни –
Выстроим дом, выстроим дом
Там, за углом, за углом жизни,
Там, за углом, там, за углом.
***
По желобку на потолке
Проскальзывает занавес.
А врач в халате, в колпаке
Качается невдалеке,
Как будто из тумана весь.
По комнате туда-сюда
Плывет сестрица-рыбица,
А у врача-то борода
Как водоросли дыбится!
И начинается возня:
Надвинулись халатами,
Чтобы наверх тащить меня
Цепями и канатами.
А я лежу на самом дне,
На самом дне беспамятства,
А доктор что-то в ухо мне
Рычит тартарарамисто!
Меня, наверно, воскресят.
Случаются ведь странности.
И к человечеству назад
Препроводят в сохранности.
Я снова стану сгустком чувств,
Я снова стану хищником,
Я снова жадно восхищусь
Каким-нибудь булыжником!
Иль облупившейся стеной
С какой-нибудь царапиной,
Иль в дождь дорогою ночной,
Закапанной, заляпанной.