Главная
 
Библиотека поэзии СнегирёваПятница, 29.03.2024, 15:16



Приветствую Вас Гость | RSS
Главная
Авторы

 

Марина Цветаева

 

      Стихи 1917г

           Часть 2

 
КАРМЕН

1

Божественно, детски-плоско
Короткое, в сборку, платье.
Как стороны пирамиды
От пояса мчат бока.

Какие большие кольца
На маленьких темных пальцах!
Какие большие пряжки
На крохотных башмачках!

А люди едят и спорят,
А люди играют в карты.
Не знаете, что на карту
Поставили, игроки!

А ей — ничего не надо!
А ей — ничего не надо!
— Вот грудь моя. Вырви сердце
И пей мою кровь, Кармен!

13 июня 1917

 
2

Стоит, запрокинув горло,
И рот закусила в кровь.
А руку под грудь уперла —
Под левую — где любовь.

~ Склоните колена! — Что вам,
Аббат, до моих колен?!
Так кончилась — этим словом —
Последняя ночь Кармен.

18 июня 1917

 
ИОАНН

1

Только живите! — Я уронила руки,
Я уронила на руки жаркий лоб.
Так молодая Буря слушает Бога
Где-нибудь в поле, в какой — нибудь темный час.

И на высокий вал моего дыханья
Властная вдруг — словно с неба — ложится длань.
И на уста мои чьи-то уста ложатся.
— Так молодую Бурю слушает Бог.

20 июня 1917
 

2

Запах пшеничного злака,
Ветер, туман и кусты...
Буду отчаянно плакать —
Я, и подумаешь — ты,

Длинной рукою незрячей
Гладя раскиданный стан,
Что на груди твоей плачет
Твой молодой Иоанн.

 
3

Люди спят и видят сны.
Стынет водная пустыня.
Все у Господа — сыны,
Человеку надо — сына.

Прозвенел кремнистый путь
Под усердною ногою,
И один к нему на грудь
Пал курчавой головою.

Люди спят и видят сны.
Тишина над гладью водной.
— Ты возьми меня в сыны!
— Спи, мой сын единородный.

 
4

Встречались ли в поцелуе
Их жалобные уста?
Иоанна кудри, как струи
Спадают на грудь Христа.

Умилительное бессилье!
Блаженная пустота!
Иоанна руки, как крылья,
Висят по плечам Христа.

22 — 27 июня 1917

 
ЦЫГАНСКАЯ СВАДЬБА

Из-под копыт
Грязь летит.
Перед лицом
Шаль — как щит.
Без молодых
Гуляйте, сваты!
Эй, выноси,
Конь косматый!

Не дали воли нам
Отец и мать,
Целое поле нам —
Брачная кровать!
Пьян без вина и без хлеба сыт,
Это цыганская свадьба мчит!

Полон стакан,
Пуст стакан.
Гомон гитарный, луна и грязь.
Вправо и влево качнулся стан.
Князем — цыган!
Цыганом — князь!
Эй, господин, берегись, — жжет!
Это цыганская свадьба пьет!

Там, на ворохе
Шалей и шуб,
Звон и шорох
Стали и губ.
Звякнули шпоры,
В ответ — мониста.
Свистнул под чьей — то рукою
Шелк.

Кто-то завыл как волк,
Кто-то как бык храпит.
— Это цыганская свадьба спит.

25 июня 1917

 
КНЯЗЬ ТЬМЫ

1

Князь! Я только ученица
Вашего ученика!

Колокола — и небо в темных тучах.
На перстне — герб и вязь.
Два голоса — плывучих и певучих:
— Сударыня? — Мой князь?

— Что Вас приводит к моему подъезду?
— Мой возраст — и Ваш взор.
Цилиндр снят, и тьму волос прорезал
Серебряный пробор.

— Ну, что сказали на денек вчерашний
Российские умы?

 
2

Страстно рукоплеща
Лает и воет чернь.
Медленно встав с колен
Кланяется Кармен.

Взором — кого ища?
— Тихим сейчас — до дрожи.
Безучастны в царской ложе
Два плаща.

И один — глаза темны —
Воротник вздымая стройный:
— Какова, Жуан? — Достойна
Вашей светлости, Князь Тьмы.

3 июля 1917

 
3

Да будет день! — и тусклый день туманный
Как саван пал над мертвою водой.
Взглянув на мир с полуулыбкой странной:
— Да будет ночь! — тогда сказал другой.

И отвернув задумчивые очи,
Он продолжал заоблачный свой путь.
Тебя пою, родоначальник ночи,
Моим ночам и мне сказавший: будь.

3 или 4 июля 1917

 
4

И призвал тогда Князь света — Князя тьмы,
И держал он Князю тьмы — такую речь:
— Оба княжим мы с тобою. День и ночь
Поделили поровну с тобой.

Так чего ж за нею белым днем
Ходишь — бродишь, речь заводишь под окном?

Отвечает Князю света — Темный князь:
— То не я хожу — брожу, Пресветлый — нет!
То сама она в твой белый Божий день
По пятам моим гоняет, словно тень.

То сама она мне вздоху не дает,
Днем и ночью обо мне поет.

И сказал тогда Князь света — Князю тьмы:
— Ох, великий ты обманщик. Темный князь!
Ходит — бродит, речь заводит, песнь поет?
Ну, посмотрим, Князь темнейший, чья возьмет?

И пошел тогда промеж князьями — спор.
О ею пору он не кончен, княжий спор.

4 июля 1917

 
ВОНЁМЕ*

Помнишь плащ голубой,
Фонари и лужи?
Как играли с тобой
Мы в жену и мужа.

Мой первый браслет,
Мой белый корсет,
Твой малиновый жилет,
Наш клетчатый плед?!

Ты, по воле судьбы,
Всё писал сонеты.
Я варила бобы
Юному поэту.

Как над картою вин
Мы на пальцы дули,
Как в дымящий камин
Полетели стулья.

Помнишь — шкаф под орех?
Холод был отчаянный!
Мой страх, твой смех,
Гнев домохозяина.

Как стучал нам сосед,
Флейтою разбужен...
Поцелуи — в обед,
И стихи — на ужин...

Мой первый браслет,
Мой белый корсет,
Твой малиновый жилет —
Наш клетчатый плед...

7 июля 1917
---------------
* Богема (фp.).

 
* * *

Ну вот и окончена метка, —
Прощай, мой веселый поэт!
Тебе приглянулась — соседка,
А мне приглянулся — сосед.

Забита свинцовою крышкой
Любовь — и свободны рабы.
А помнишь: под мышкою — книжки,
А помнишь: в корзинке — бобы...

Пожалуйте все на поминки,
Кто помнит, как десять лет
Клялись: кружевная косынка
И сей апельсинный жилет...

(Не окончено). 7 июля 1917

 
ЮНКЕРАМ, УБИТЫМ В НИЖНЕМ

Сабли взмах —
И вздохнули трубы тяжко —
Провожать
Легкий прах.
С веткой зелени фуражка —
В головах.

Глуше, глуше
Праздный гул.
Отдадим последний долг
Тем, кто долгу отдал — душу.
Гул — смолк.
— Слуша — ай! На — кра — ул!

Три фуражки.
Трубный звон.
Рвется сердце.
— Как, без шашки?
Без погон
Офицерских?
Поутру —
В безымянную дыру?

Смолкли трубы.
Доброй ночи —
Вам, разорванные в клочья
На посту!

17 июля 1917

 
* * *

И в заточеньи зимних комнат
И сонного Кремля —
Я буду помнить, буду помнить
Просторные поля.

И легкий воздух деревенский,
И полдень, и покой, —
И дань моей гордыне женской
Твоей слезы мужской.

27 июля 1917

 
* * *

Бороды — цвета кофейной гущи,
В воздухе — гул голубиных стай.
Черное око, полное грусти,
Пусто, как полдень, кругло, как рай.

Всё провожает: пеструю юбку,
Воз с кукурузой, парус в порту...
Трубка и роза, роза и трубка —
Попеременно — в маленьком рту.

Звякнет — о звонкий кувшин — запястье,
Вздрогнет — на звон кувшина — халат...
Стройные снасти — строки о страсти —
И надо всеми и всем — Аллах.

Что ж, что неласков! что ж, что рассеян!
Много их с розой сидит в руке —
Там на пороге дымных кофеен, —
В синих шальварах, в красном платке.

4 августа 1917

 
ЛЮБВИ СТАРИННЫЕ ТУМАНЫ

1

Над черным очертаньем мыса —
Луна — как рыцарский доспех.
На пристани — цилиндр и мех,
Хотелось бы: поэт, актриса.

Огромное дыханье ветра,
Дыханье северных садов, —
И горестный, огромный вздох:
- Ne laissez pas trainer mes lettres!*
----------
* Не раскидывайте мои письма!" (фр.).

 
2

Так, руки заложив в карманы,
Стою. Синеет водный путь.
— Опять любить кого-нибудь? —
Ты уезжаешь утром рано.

Горячие туманы Сити —
В глазах твоих. Вот так, ну вот...
Я буду помнить — только рот
И страстный возглас твой: — Живите!

 
3

Смывает лучшие румяна —
Любовь. Попробуйте на вкус,
Как слезы — солоны. Боюсь,
Я завтра утром — мертвой встану.

Из Индии пришлите камни.
Когда увидимся? — Во сне.
— Как ветрено! — Привет жене,
И той — зеленоглазой — даме.

 
4

Ревнивый ветер треплет шаль.
Мне этот час сужден — от века.
Я чувствую у рта и в веках
Почти звериную печаль.

Такая слабость вдоль колен!
— Так вот она, стрела Господня!
— Какое зарево! — Сегодня
Я буду бешеной Кармен.

=======

...Так, руки заложив в карманы,
Стою. Меж нами океан.
Над городом — туман, туман.
Любви старинные туманы.

19 августа 1917

 
* * *

Из Польши своей спесивой
Принес ты мне речи льстивые,
Да шапочку соболиную,
Да руку с перстами длинными,
Да нежности, да поклоны,
Да княжеский герб с короною.

— А я тебе принесла
Серебряных два крыла.

20 августа 1917

 
* * *

Молодую рощу шумную —
Дровосек перерубил.
То, что Господом задумано —
Человек перерешил.

И уж роща не колышется —
Только пни, покрыты ржой.
В голосах родных мне слышится
Темный голос твой чужой.

Все мерещатся мне дивные
Темных глаз твоих круги.
— Мы с тобою — неразрывные,
Неразрывные враги.

20 августа 1917

 
* * *

С головою на блещущем блюде
Кто-то вышел. Не я ли сама?
На груди у меня — мертвой грудою —
Целый город, сошедший с ума!

А глаза у него — как у рыбы:
Стекленеют, глядят в небосклон,
А над городом — мертвою глыбой —
Сладострастье, вечерний звон.

22 августа 1917

 
* * *

Собрались, льстецы и щеголи,
Мы не страсти праздник праздновать.
Страсть — то с голоду, да с холоду, —
Распашная, безобразная.

Окаянствует и пьянствует,
Рвет Писание на части...
— Ах, гондолой венецьянскою
Подплывает сладострастье!

Роза опытных садовников
За оградою церковною,
Райское вино любовников —
Сладострастье, роза кровная!

Лейся, влага вдохновенная,
Вожделенное токайское —
За нетленное — блаженное
Сладострастье, роскошь райскую!

22 августа 1917

 
* * *

Нет! Еще любовный голод
Не раздвинул этих уст.
Нежен — оттого что молод,
Нежен — оттого что пуст.

Но увы! На этот детский
Рот — Шираза лепестки! —
Все людское людоедство
Точит зверские клыки.

23 августа 1917

 
ИОСИФ

Царедворец ушел во дворец.
Раб согнулся над коркою черствой.
Изломала — от скуки — ларец
Молодая жена царедворца.

Голубям раскусила зоба,
Исщипала служанку — от скуки,
И теперь молодого раба
Притянула за смуглые руки.

— Отчего твои очи грустны?
В погребах наших — царские вина!
— Бедный юноша — я, вижу сны!
И служу своему господину.

— Позабавь же свою госпожу!
Солнце жжет, господин наш — далёко.
— Я тому господину служу,
Чье не дремлет огромное око.

================

Длинный лай дозирающих псов,
Дуновение рощи миндальной.
Рокот спорящих голосов
В царедворческой опочивальне.

— Я сберег господину — казну.
— Раб! Казна и жена — не едино.
— Ты алмаз у него. Как дерзну —
На алмаз своего господина?!

=================

Спор Иосифа! Перед тобой —
Что — Иакова единоборство!
И глотает — с улыбкою — вой
Молодая жена царедворца.

23 августа 1917

 
* * *

Только в очи мы взглянули — без остатка,
Только голос наш до вопля вознесен —
Как на горло нам — железная перчатка
Опускается — по имени — закон.
Слезы в очи загоняет, воды —
В берега, проклятие — в уста.
И стремит железная свобода
Вольнодумца с нового моста.
И на грудь, где наши рокоты и стоны,
Опускается железное крыло.
Только в обруче огромного закона
Мне просторно — мне спокойно — мне светло.

25 августа 1917

 
* * *

Мое последнее величье
На дерзком голоде заплат!
В сухие руки ростовщичьи
Снесен последний мой заклад.

Промотанному — в ночь — наследству
У Господа — особый счет.
Мой — не сошелся. Не по средствам
Мне эта роскошь: ночь и рот.

Простимся ж коротко и просто
— Раз руки не умеют красть! —
С тобой, нелепейшая роскошь,
Роскошная нелепость! — страсть!

1 сентября 1917

 
* * *

Без Бога, без хлеба, без крова,
— Со страстью! со звоном! со славой!
Ведет арестант чернобровый
В Сибирь — молодую жену.

Когда — то с полуночных палуб
Взирали на Хиос и Смирну,
И мрамор столичных кофеен
Им руки в перстнях холодил.

Какие о страсти прекрасной
Велись разговоры под скрипку!
Тонуло лицо чужестранца
В египетском тонком дыму.

Под низким рассеянным небом
Вперед по сибирскому тракту
Ведет господин чужестранный
Домой — молодую жену.

3 сентября 1917

 
* * *

Поздний свет тебя тревожит?
Не заботься, господин!
Я — бессонна. Спать не может
Кто хорош и кто один.

Нам бессонница не бремя,
Отродясь кипим в котле.
Так-то лучше. Будет время
Телу выспаться в земле.

Ни зевоты, ни ломоты,
Сын — уснул, а друг — придет.
Друг за матерью присмотрит,
Сына — Бог побережет.

Поделю ж, пока пригожа,
И пока одной невмочь, —
Бабью жизнь свою по — божьи:
Сыну — день, а другу — ночь.

4 сентября 1917

 
* * *

Я помню первый день, младенческое зверство,
Истомы и глотка божественную муть,
Всю беззаботность рук, всю бессердечность сердца,
Что камнем падало — и ястребом — на грудь.

И вот — теперь — дрожа от жалости и жара,
Одно: завыть, как волк, одно: к ногам припасть,
Потупиться — понять — что сладострастью кара —
Жестокая любовь и каторжная страсть.

4 сентября 1917

 
ПЕТРОВ КОНЬ РОНЯЕТ ПОДКОВУ
(Отрывок)

И, дрожа от страстной спеси,
В небо вознесла ладонь
Раскаленный полумесяц,
Что посеял медный конь.

Сентябрь 1917

 
* * *

Тот — щеголем наполовину мертвым,
А этот — нищим, по двадцатый год.
Тот говорит, а этот дышит. Тот
Был ангелом, а этот будет чертом.

Встречают — провожают поезда
И..... слушают в пустынном храме,
И все глядит — внимательно — как даме —
Как женщине — в широкие глаза.

И все не может до конца вздохнуть
Товарищ младший, и глотает — яро,
Расширенными легкими — сигары
И города полуночную муть.

И коротко кивает ангел падший,
Когда иссяк кощунственный словарь,
И расстаются, глядя на фонарь,
Товарищ старший и товарищ младший.

6 сентября 1917

 
* * *

Ввечеру выходят семьи.
Опускаются на скамьи.
Из харчевни — пар кофейный.
Господин клянется даме.

Голуби воркуют. Крендель
Правит триумфальный вход.
Мальчик вытащил занозу.
— Господин целует розу. —

Пышут пенковые трубки,
Сдвинули чепцы соседки:
Кто — про юбки, кто — про зубки.
Кто — про рыжую наседку.

Юноша длинноволосый,
Узкогрудый — жалкий стих
Сочиняет про разлуку.
— Господин целует руку.

Спят........ спят ребята,
Ходят прялки, ходят зыбки.
Врет матрос, портной горбатый
Встал, поглаживая скрипку.

Бледный чужестранец пьяный,
Тростью в грудь себя бия,
Возглашает: — Все мы братья!
— Господин целует платье.

Дюжина ударов с башни
— Доброй ночи! Доброй ночи!
— Ваше здравие! За Ваше!
(Господин целует в очи).

Спит забава, спит забота.
Скрипача огромный горб
Запрокинулся под дубом.
— Господин целует в губы.

6 сентября 1917

 
* * *

И вот, навьючив на верблюжий горб,
На добрый — стопудовую заботу,
Отправимся — верблюд смирен и горд —
Справлять неисправимую работу.

Под темной тяжестью верблюжьих тел —
Мечтать о Ниле, радоваться луже,
Как господин и как Господь велел —
Нести свой крест по-божьи, по-верблюжьи.

И будут в зареве пустынных зорь
Горбы — болеть, купцы — гадать: откуда,
Какая это вдруг напала хворь
На доброго, покорного верблюда?

Но, ни единым взглядом не моля,
Вперед, вперед, с сожженными губами,
Пока Обетованная земля
Большим горбом не встанет над горбами.

14 сентября 1917

 
* * *

Аймек-гуарузим — долина роз.
Еврейка — испанский гранд.
И ты, семилетний, очами врос
В истрепанный фолиант.

От розовых, розовых, райских чащ
Какой — то пожар в глазах.
Луна Сарагосоы — и черный плащ.
Шаль — до полу — и монах.

Еврейская девушка — меж невест —
Что роза среди ракит!
И старый серебряный дедов крест
Сменен на Давидов щит.

От черного взора и красных кос
В глазах твоих — темный круг.
И целое дерево райских роз
Цветет меж библейских букв.

Аймёк-гуарузим — так в первый раз
Предстала тебе любовь.
Так первая книга твоя звалась,
Так тигр почуял кровь.

И, стройное тело собрав в прыжок,
Читаешь — черно в глазах! —
Как в черную полночь потом их сжег
На красном костре — монах.

18 сентября 1917

 
* * *

Запах, запах
Твоей сигары!
Смуглой сигары
Запах!
Перстни, перья,
Глаза, панамы...
Синяя ночь
Монако.

Запах странный,
Немножко затхлый:
В красном тумане —
Запад.
Столб фонарный
И рокот Темзы,
Чем же еще?
Чем же?

Ах, Веной!
Духами, сеном,
Открытой сценой,
Изменой!

23 сентября 1917

 
* * *

Бел, как мука, которую мелет,
Черен, как грязь, которую чистит,
Будет от Бога похвальный лист
Мельнику и трубочисту.

Нам же, рабам твоим непокорным,
Нам, нерадивым: мельникам — черным,
Нам, трубочистам белым — увы! —
Страшные — Судные дни твои;

Черным по белому в день тот черный
Будем стоять на доске позорной.

30 сентября 1917

 
* * *

Ночь. — Норд-Ост. — Рев солдат. — Рев волн.
Разгромили винный склад. — Вдоль стен
По канавам — драгоценный поток,
И кровавая в нем пляшет луна.

Ошалелые столбы тополей.
Ошалелое — в ночи — пенье птиц.
Царский памятник вчерашний — пуст,
И над памятником царским — ночь.

Гавань пьет, казармы пьют. Мир — наш!
Наше в княжеских подвалах вино!
Целый город, топоча как бык,
К мутной луже припадая — пьет.

В винном облаке — луна. — Кто здесь?
Будь товарищем, красотка: пей!
А по городу — веселый слух:
Где-то двое потонули в вине.

Феодосия, последние дни Октября
(NB! Птицы были — пьяные.)

 
* * *

Плохо сильным и богатым,
Тяжко барскому плечу.
А вот я перед солдатом
Светлых глаз не опущу.

Город буйствует и стонет,
В винном облаке — луна.
А меня никто не тронет:
Я надменна и бедна.

Феодосия, конец Октября

 
КОРНИЛОВ

...Сын казака, казак...
Так начиналась — речь.
— Родина. — Враг. — Мрак.
Всем головами лечь.

Бейте, попы, в набат.
— Нечего есть. — Честь.

- Не терять ни дня!
Должен солдат
Чистить коня...

4 декабря 1917

(NB! Я уже тогда поняла, что это:
"Да, и солдаты должны чистить своих
лошадей!" (Москва, лето 1917 г. —
речь на Московском Совещании) —
куда дороже всего Керенского
(как мы тогда говорили).

 
РУАН

И я вошла, и я сказала: — Здравствуй!
Пора, король, во Францию, домой!
И я опять веду тебя на царство,
И ты опять обманешь. Карл Седьмой!

Не ждите, принц, скупой и невеселый,
Бескровный принц, не распрямивший плеч,
Чтоб Иоанна разлюбила — голос,
Чтоб Иоанна разлюбила — меч.

И был Руан, в Руане — Старый рынок...
— Все будет вновь: последний взор коня,
И первый треск невинных хворостинок,
И первый всплеск соснового огня.

А за плечом — товарищ мой крылатый
Опять шепнет: — Терпение, сестра! —
Когда сверкнут серебряные латы
Сосновой кровью моего костра.

4 декабря 1917

 
МОСКВЕ

1

Когда рыжеволосый Самозванец
Тебя схватил — ты не согнула плеч.
Где спесь твоя, княгинюшка? — Румянец,
Красавица? — Разумница, — где речь?

Как Петр — Царь, презрев закон сыновний,
Позарился на голову твою —
Боярыней Морозовой на дровнях
Ты отвечала Русскому Царю.

Не позабыли огненного пойла
Буонапарта хладные уста.
Не в первый раз в твоих соборах — стойла.
Всё вынесут кремлевские бока.

9 декабря 1917

 
2

Гришка — Вор тебя не ополячил,
Петр — Царь тебя не онемечил.
Что же делаешь, голубка? — Плачу.
Где же спесь твоя, Москва? — Далече.

— Голубочки где твои? — Нет корму.
— Кто унес его? — Да ворон черный.
— Где кресты твои святые? — Сбиты.
— Где сыны твои, Москва? — Убиты.

10 декабря 1917

 
3

Жидкий звон, постный звон.
На все стороны — поклон.

Крик младенца, рев коровы.
Слово дерзкое царёво.

Плёток свист и снег в крови.
Слово темное Любви.

Голубиный рокот тихий.
Черные глаза Стрельчихи.

10 декабря 1917

 
* * *

Расцветает сад, отцветает сад.
Ветер встреч подул, ветер мчит разлук.
Из обрядов всех чту один обряд:
Целованье рук.

Города стоят, и стоят дома.
Юным женщинам — красота дана,
Чтоб сходить с ума — и сводить с ума
Города. Дома.

В мире музыка — изо всех окон,
И цветет, цветет Моисеев куст.
Из законов всех — чту один закон:
Целованье уст.

12 декабря 1917

 
* * *

Как рука с твоей рукой
Мы стояли на мосточку.
Юнкерочек мой морской
Невысокого росточку.

Низкий, низкий тот туман,
Буйны, злы морские хляби.
Твой сердитый — капитан,
Быстрый, быстрый твой корабль.

Я пойду к себе домой,
Угощусь из смертной рюмки.
Юнга, юнга, юнга мой,
Юнга, морской службы юнкер!

22 декабря 1917

 
* * *

Новый год я встретила одна.
Я, богатая, была бедна,
Я, крылатая, была проклятой.
Где-то было много — много сжатых
Рук — и много старого вина.
А крылатая была — проклятой!
А единая была — одна!
Как луна — одна, в глазу окна.

31 декабря 1917

 
* * *

Кавалер де Гриэ! — Напрасно
Вы мечтаете о прекрасной,
Самовластной — в себе не властной —
Сладострастной своей Manоn.

Вереницею вольной, томной
Мы выходим из ваших комнат.
Дольше вечера нас не помнят.
Покоритесь, — таков закон.

Мы приходим из ночи вьюжной,
Нам от вас ничего не нужно,
Кроме ужина — и жемчужин,
Да быть может еще — души!

Долг и честь. Кавалер, — условность.
Дай Вам Бог целый полк любовниц!
Изъявляя при сем готовность...
Страстно любящая Вас
                                     — М.

31 декабря 1917
 

Произведения

Статьи

друзья сайта

разное

статистика

Поиск


Snegirev Corp © 2024