Главная
 
Библиотека поэзии СнегирёваПятница, 29.03.2024, 15:55



Приветствую Вас Гость | RSS
Главная
Авторы

 

Римма Казакова

 

  Стихи разных лет

           Часть 1

ОСЕНЬ

Все в природе строго.
Все в природе страстно.
Трогай иль не трогай -
То и это страшно.

Страшно быть несобранной,
Запутанной в траве,
Ягодой несорванной
На глухой тропе.

Страшно быть и грушею,
Августом надушенной,-
Грушею-игрушкою,
Брошенной, надкушенной...

Страсть моя и строгость,
Я у вас в плену.
Никому, чтоб трогать,
Рук не протяну.

Но ведь я - рябина,
Огненная сласть!
Капельки-рубины
Тронул - пролилась.

Но ведь я - как ярмарка:
Вся на виду.
Налитое яблоко:
Тронул - упаду!

Лес тихо охает
Остро пахнет луг.
Ах, как нам плохо
Без надежных рук!

Наломаю сучьев.
Разведу огонь...
И себя измучаю,
И тебя измучаю.
- Тронь!..
...Не тронь!...

1957


* * *

Я похожа на землю,
что была в запустенье веками.
Небеса очень туго,
очень трудно ко мне привыкали.
Меня ливнями било.
Меня солнцем насквозь прожигало.
Время тяжестью всей,
словно войско,
по мне прошагало.

Но за то, что я в небо
тянулась упрямо и верно,
полюбили меня
и дожди и бродячие ветры.

Полюбили меня
на моем пустыре небогатом.
И пустили меня
по дорогам своим непокатым.

Я иду и не гнусь,
надо мной мое прежнее небо!
Я пою и смеюсь,
где иные беспомощно немы.

Я иду и не гнусь -
подо мной мои прежние травы!
Ничего не боюсь.
Мне на это подарено право.

Я своя у березок,
у стогов и насмешливых речек.
Все обиды мои
подорожники пыльные лечат.

Мне не надо просить
ни ночлега, ни хлеба, ни света -
я своя у своих
перелесков, затонов и веток.

А случится беда -
я шагну, назову свое имя...
Я своя у своих.
Меня каждое дерево примет.

1960


* * *

Становлюсь я спокойной.
А это ли просто?

...Мне всегда не хватало
баскетбольного роста.

Не хватало косы.
Не хватало красы.
Не хватало
на кофточки и на часы.

Не хватало товарища,
чтоб провожал,
чтоб в подъезде
за варежку
подержал.

Долго замуж не брали -
не хватало загадочности.
Брать не брали,
а врали
о морали,
порядочности.

Мне о радости
радио
звонко болтало,
лопотало...
А мне все равно
не хватало.

Не хватало мне марта,
потеплевшего тало,
доброты и доверия
мне не хватало.

Не хватало,
как влаги земле обожженной,
не хватало мне
истины обнаженной.

О, бездарный разлад
между делом и словом!
Ты, разлад, как разврат:
с кем повелся - тот сломан.
Рубишь грубо, под корень.
Сколько душ ты повыбил!

Становлюсь я спокойной -
я сделала выбор.
Стал рассветом рассвет,
а закат стал закатом...
Наши души ничто
не расщепит, как атом.

1962


ДУРАКИ

Живут на свете дураки:
На бочку меда - дегтя ложка.
Им, дуракам, все не с руки
Стать поумнее, хоть немножко.

Дурак - он как Иван-дурак,
Всех кормит, обо всех хлопочет.
Дурак - он тянет, как бурлак.
Дурак во всем - чернорабочий.

Все спят - он, дурень, начеку.
Куда-то мчит, за что-то бьется...
А достается дураку -
Как никому не достается!

То по-дурацки он влюблен,
Так беззащитно, без опаски,
То по-дурацки робок он,
То откровенен по-дурацки.

Не изворотлив, не хитер,-
Твердя, что вертится планета,
Дурак восходит на костер
И, как дурак, кричит про это!

Живут на свете дураки,
Идут-бредут в своих веригах,
Невероятно далеки
От разных умников великих.

Но умники за их спиной
гогочут...

- Видели растяпу?
Дурак, весь век с одной женой!
- Дурак, не может сунуть в лапу!
- Дурак, на вдовушке женат
И кормит целую ораву!...

Пусть умники меня простят -
Мне больше дураки по нраву.

Я и сама еще пока
Себя с их племенем сверяю.
И думаю, что дурака
Я этим делом не сваляю.

А жизнь у каждого в руках.
Давайте честно к старту выйдем,
И кто там будет в дураках -
Увидим, умники! Увидим.

1963


ВОЖДИ

Смогли без Бога - сможем без вождя.
Вожди, вожди! Народец ненадежный.
Гадай: какая там под хвост вожжа,
куда опять натягивают вожжи...

Послушные - хоть веники вяжи -
шли за вождем, как за козлом овечки.
Пещерный век, анахронизм, вожди!
Последней веры оплывают свечки.

Лупите, полновесные дожди,
чтоб и в помине этого не стало!
Аминь, вожди! На пенсию, вожди!
Да здравствует народ! Да сгинет стадо!

Я, может, и не так еще живу,
но верю в совесть.
По ее закону я больше лба себе не расшибу
ни об одну державную икону.

1964


ПЯТНИЦЫ

Среди землетрясений, потрясений
живем, не запинаясь и не пятясь.
У времени не густо воскресений,
зато в любой неделе -
по семь пятниц.

Вы, пятницы -
воскресники, субботники,
и просто так,
и что-то еще сверх...
Мы - ваши безотказные работники:
за так, за - после дождичка в четверг.

Гуляем под сибирские пельмени.
Спим намертво,
как дети, как бойцы.
Но снова
к перемене, к перемене!
бренчат под ухом ваши бубенцы.

Над тихими восторгами домашними,
над свадьбами, над грохотом работ
летит, как клоун, время вверх тормашками,
переиначив все наоборот.

А счастья лотерейные билетики
пенсионер у ГУМа продает.
А время, как учебник диалектики,
полно противоречий и забот.

А время чем-то мучается, мается,
замешивает в радость лебеду,
а время нас ломает и ломается,
и трудно жить на свете с ним в ладу.

И все-таки прекрасно утром пялиться
на новый дом, что вчерчен в горизонт...
Ах, пятницы мои!
Я тоже - Пятница.
Чем удивишь сегодня, Робинзон?!..

1965


ПАЛЬМА ПЕРВЕНСТВА

Пожалуйста, возьмите пальму первенства!
Не просто подержать, а насовсем.
Пускай у вас в руках крылато, перисто
возникнет эта ветвь на зависть всем.

А вы пойдете, тихий и небрежный, как
будто не случилось ничего.
Но будете вы все-таки не прежний.
Все прежнее теперь исключено.

У ваших ног послушно море пенится.
Кошмарный зверь, как песик, ест с руки.
От палочки волшебной - пальмы первенства -
расщелкиваются хитрые замки!

А если кто был вредным - скис и смылся.
И пальмочка, в ладонь впаявшись твердо,
подрагивает, как коромысло,
когда полны до самых дужек ведра.

Тот - еще мальчик, та качает первенца,
тот в суету гвоздями быта вбит...
Берите же, берите пальму первенства!
Черт шутит, пока бог спит...

Что? Говорите: "Не хочу. Успеется. И вообще
почему вы решили, что именно я? Сейчас мне
некогда. Да отстаньте же в конце концов! Все.
Пока. Обед стынет..."

Эй, кто-нибудь, возьмите пальму первенства!
Пожалуйста, возьмите пальму первенства...
Не бойтесь же, берите пальму первенства!
Глас вопиющего в пустыне.

1965


* * *

Выпал снег, но до восьми
все убрали, черт возьми!

Чтобы было все, как было,
у домов и у реки,
драют землю, как кобылу,
деревянные скребки.

Дворник снег совком сгребает
и метлой метет крыльцо,
как редактор выскребает
неугодное словцо.

Сон под утро слишком крепкий -
в нас скребки вонзают скрепки.
О, липучее, как грипп, -
скрип, скрип!

С безответностью ребенка
снег выходит из игры.
Чисто-чисто, под гребенку
оболванены дворы.

Встанем, выспавшись на славу,
высыпем на белый свет.
Белый? Снег свезен на свалку.
Все, как раньше. Снега нет...

1965


* * *

Мой рыжий, красивый сын,
ты красненький, словно солнышко.
Я тебя обнимаю, сонного,
а любить - еще нету сил.

То медью, а то латунью
полыхает из-под простыночки.
И жарко моей ладони
в холодной палате простынувшей.

Ты жгуче к груди прилег
головкой своею красною.
Тебя я, как уголек,
с руки на руку перебрасываю.

Когда ж от щелей
в ночи
крадутся лучи по стенке,
мне кажется, что лучи
летят от твоей постельки.

А вы, мужчины, придете -
здоровые и веселые.
Придете, к губам прижмете
конвертики невесомые.

И рук, каленых морозцем,
работою огрубленных,
тельцем своим молочным
не обожжет ребенок.

Но благодарно сжавши
в ладонях, черствых, как панцирь,
худые, прозрачные наши,
лунные наши пальцы,

поймете, какой ценой,
все муки снося покорно,
рожаем вам пацанов,
горяченьких,
как поковка!

1965


* * *

Россию делает береза.
Смотрю спокойно и тверезо,
еще не зная отчего,
на лес с лиловинкою утра,
на то, как тоненько и мудро
береза врезана в него.

Она бела ничуть не чинно,
и это главная причина
поверить нашему родству.
И я живу не оробело,
а, как береза, черно-бело,
хотя и набело живу.

В ней есть прозрачность и безбрежность,
и эта праведная грешность,
и чистота - из грешной тьмы,-
которая всегда основа
всего людского и лесного,
всего, что - жизнь, Россия, мы.

Березу, как букварь, читаю,
стою, и полосы считаю,
и благодарности полна
за то, что серебром черненым
из лип, еловых лап, черемух,
как в ночь луна, горит она.

Ах ты, простуха, ах, присуха!
Боюсь не тяжкого проступка,
боюсь, а что, как, отличив
от тех, от свойских, не накажут
меня березовою кашей,
от этой чести отлучив...

А что, как смури не развеет
березовый горячий веник,
в парилке шпаря по спине...
Люби меня, моя Россия.
Лупи меня, моя Россия,
да только помни обо мне!

А я-то помню, хоть неброска
ты, моя белая березка,
что насмерть нас с тобой свело.
И чем там душу ни корябай,
как детство, курочкою рябой,
ты - все, что свято и светло.

1968


* * *

Постарею, побелею,
как земля зимой.
Я тобой переболею,
ненаглядный мой.

Я тобой перетоскую,-
переворошу,
по тебе перетолкую,
что в себе ношу.

До небес и бездн достану,
время торопя.
И совсем твоею стану -
только без тебя.

Мой товарищ стародавний,
суд мой и судьба,
я тобой перестрадаю,
чтоб найти себя.

Я узнаю цену раю,
ад вкусив в раю.
Я тобой переиграю
молодость свою.

Переходы, перегрузки,
долгий путь домой...
Вспоминай меня без грусти,
ненаглядный мой.

1970


ГОМЕР

И. Кашежевой

Неважно, что Гомер был слеп.
А может, так и проще...
Когда стихи уже - как хлеб,
они вкусней на ощупь.

Когда строка в руке - как вещь,
а не туманный символ...
Гомер был слеп, и был он весь -
в словах произносимых.

В них все деянию равно.
В них нет игры и фальши.
В них то, что - там, давным-давно,
и то, что будет дальше.

Слепцу орали: - Замолчи!-
Но, не тупясь, не старясь,
стихи ломались, как мечи,
и все-таки остались.

Они пришли издалека,
шагнув из утра в утро,
позелененные слегка,
как бронзовая утварь.

Они - страннейшая из мер,
что в мир несем собою...
Гомер был слеп, и он умел
любить слепой любовью.

И мир, который он любил
чутьем неистребимым,
не черным был, не белым был,
а просто был любимым.

А в уши грохот войн гремел
и ветер смерти веял...
Но слепо утверждал Гомер
тот мир, в который верил.

...И мы, задорные певцы
любви, добра и веры,
порой такие же слепцы,
хотя и не Гомеры.

А жизнь сурова и трезва,
и - не переиначить!
Куда вы ломитесь, слова,
из глубины незрячей?

Из бездны белого листа,
из чистой, серебристой,-
юродивые, босота,
слепые бандуристы...

1970


* * *

Мне говорила красивая женщина:
"Я не грущу, не ропщу.
Все, словно в шахматах, строго расчерчено,
и ничего не хочу.
В памяти - отблеск далекого пламени:
детство, дороги, костры...
Не изменить этих праведных, правильных
правил старинной игры!
Все же запутанно, все же стреноженно -
черточка в чертеже,-
жду я чего-то светло и встревоженно
и безнадежно уже.
Вырваться, выбраться, взвиться бы птицею
жизнь на себе испытать...
Все репетиции, все репетиции,
ну а когда же спектакль?!"
...Что я могла ей ответить на это?
Было в вопросе больше ответа,
чем все, что знаю пока.
Сузились, словно от яркого света,
два моих темных зрачка.

1971


* * *

...Ну и не надо.
Ну и простимся.
Руки в пространство протянуты слепо.
Как мы от этой муки проспимся?
Холодно справа.
Холодно слева.
Пусто.

Звени,
дорогой колокольчик,
век девятнадцатый,-
снегом пыли!
Что ж это с нами случилось такое?
Что это?
Просто любовь.
До петли.
До ничего.

Так смешно и всецело.
Там мы,
в наивнейшей той старине.
Милый мой мальчик, дитя из лицея,
мы - из убитых на странной войне,
где победители -
бедные люди,-
о, в победителях не окажись!-
где победитель сам себя судит
целую жизнь,
целую жизнь.

1972


* * *

Из первых книг, из первых книг,
которых позабыть не смею,
училась думать напрямик
и по-другому не сумею.

Из первых рук, из первых рук
я получила жизнь, как глобус,
где круг зачеркивает круг
и рядом с тишиною - пропасть.

Из первых губ, из первых губ
я поняла любви всесильность.
Был кто-то груб, а кто-то глуп,
но я - не с ними, с ней носилась!

Как скрытый смысл, как хитрый лаз.
как зверь, что взаперти томится,
во всем таится Первый Раз -
и в нас до времени таится.

Но хоть чуть-чуть очнется вдруг,
живем - как истинно живые:
из первых книг, из первых рук,
из самых первых губ, впервые.

1972


ПРЕДЧУВСТВИЯ

...И когда наступает пора
осознать непричастность,
умираю в глаголе -
протяжном, как жизнь:
"распроститься".
Потому что прощаюсь
еще до того, как прощаюсь.
Ничего нет больней и печальней таких репетиций.
Мы в плену у предчувствий,
что все же - увы!- не обманны.
Телепаты,
предтечи потомственных телепророков...
Ухожу от тебя -
как ребенок уходит от мамы,
от родного порога -
к речным норовистым порогам.
Знала: больно родить.
А теперь знаю: больно рождаться,
Только трижды больней оттого,
что в рождественской муке
расстаюсь до того,
как и вправду пришлось бы расстаться,
потому что разлука
и есть - это чувство разлуки.
Расстаюсь,
неизбежность конца проживая заране,
от безумного горя лишь яростней и бесшабашней.
А потом это будет -
как просто на белом экране
кадры жизни чужой,
прошлогодней ли,
позавчерашней.
Но одно меня греет,
как греет в землянке печурка,
и тогда я иду -
конькобежкою -
кругом почета:
может быть, ты поймешь,
к ритму сердца прислушавшись чутко,
что везде, где я буду,-
лишь мы,
неизбежно и четко.
Ты пойми меня, ту, оперенную, полную силы,
без школярской покорности,-
о, да простит мой наставник!-
все, что в сердце носила,
и все, что под сердцем носила,
обретет свою плоть,
наконец-то настанет, настанет!
Ощути этот мир, как твое и мое государство...
Как торопятся мысли,
как трудно прослеживать путь их!
И, еще не простившись,
готова сказать тебе:
- Здравствуй!-
Все, как было,
хотя все, как не было,
все так, как будет.
Но...
Собравшись в комок перед страшным прыжком
в непричастность,
замирает душа,
зная трезво, что ждет ее вскоре.
Не простившись с тобой,
я горюю, с тобою прощаясь,
Потому что предчувствие горя
и есть - это горе.

1972


* * *

Быть женщиной - что это значит?
Какою тайною владеть?
Вот женщина. Но ты незрячий.
Тебе ее не разглядеть.
Вот женщина. Но ты незрячий.
Ни в чем не виноват, незряч!
А женщина себя назначит,
как хворому лекарство - врач.
И если женщина приходит,
себе единственно верна,
она приходит - как проходит
чума, блокада и война.
И если женщина приходит
и о себе заводит речь,
она, как провод, ток проводит,
чтоб над тобою свет зажечь.
И если женщина приходит,
чтоб оторвать тебя от дел,
она тебя к тебе приводит.
О, как ты этого хотел!
Но если женщина уходит,
побито голову неся,
то все равно с собой уводит
бесповоротно все и вся.
И ты, тот, истинный, тот, лучший,
ты тоже - там, в том далеке,
зажат, как бесполезный ключик,
в ее печальном кулачке.
Она в улыбку слезы спрячет,
переиначит правду в ложь...
Как счастлив ты, что ты незрячий
и что потери не поймешь.

1972


* * *

Прости, что непростительно
груба, упряма, зла,
но соль была просыпана,
просыпана была.
Она лежала, белая,
странней цветка в грязи,
а я не знала, бедная,
чем это нам грозит.
Наветами опутанный,
сидел ты за столом,-
опутанный, окутанный
чужим далеким злом.
Чему ты верил, глупенький,
поспешный суд верша?
Душа моя обуглена,
ободрана душа.
Ободрана, оболгана
сверчок едва живой!-
оболгана, обогнана
лживою молвой.
Еще смотрю просительно,
еще не все - дотла,-
но соль была просыпана,
просыпана была!
Осталась снежной горкою.
Навеки? До весны?
Слезы мои горькие,
мои пустые сны!
Золою боль присыпана.
Зола, как соль, бела...
Но -
соль
была просыпана,
просыпана была...

1972


* * *

В какой-то миг неуловимый,
неумолимый на года,
я поняла, что нелюбимой
уже не буду никогда.

Что были плети, были сети
не красных дат календаря,
но доброта не зря на свете
и сострадание не зря.

И жизнь - не выставка, не сцена,
не бесполезность щедрых трат,
и если что и впрямь бесценно -
сердца, которые болят.

1978


ЗАСТОЙНОЕ РЕТРО

...Как жалко мне тебя! Ты взял и умер.
Решил дилемму: быть или не быть.
Увы, брат, ни в "Березке" и ни в ГУМе
ни счастья, ни здоровья не купить.

Слегка жуликоват и враль немного,
чуть спекулянт, кому попало - друг,
а в общем, если говорить не строго,
нормальный парень, как и все вокруг.

Мог выпить, но для жизни без урона,
слукавить мог - не больше, чем иной.
Ну да ведь ты - не белая ворона,
и не начальник ты, и не больной...
Ты умер. А вот время поменялось.
Ты б измениться мог ему под стать!
Но умер, умер ты - какая жалость!
Ты просто не успел хорошим стать.

1986


* * *

Годы, годы!
Вы прошли?
Ну а может, вы настали?
Неужели соловьи
оттомили, отсвистали?

Отблистало столько дней,
но во всем, что мне осталось,
все счастливей, все больней
я люблю любую малость.

Мне что - холод, что - жара,
что - гулянка, что - работа...
Помирать уже пора,
а рожать детей охота!

Ах, не ставьте мне в вину
грех прекрасного разлада!
Повернуло на весну!
Ну а может, так и надо?..

1987


СТОЛИЧНАЯ РАПСОДИЯ

I КРЫМСКИЙ МОСТ

Город мой вечерний,
город мой, Москва!
Весь ты - как кочевье
с Крымского моста,

Убегает в водах
вдаль твое лицо.
Крутится без отдыха
в парке колесо.

Крутится полсвета
по тебе толпой.
Крутится планета
прямо под тобой.

И по грудь забрызган
звездным серебром
мост летящий Крымский -
мой ракетодром

Вот стою, перила
грустно теребя.
Я уже привыкла
покидать тебя.

Все ношусь по свету я
и не устаю
Лишь порой посетую
на-судьбу свою

Прокаленной дочерна
на ином огне,
как замужней дочери,
ты ответишь мне:

"Много или мало
счастья и любви,
сама выбирала,
а теперь - живи..."

Уезжаю снова.
Снова у виска
будет биться слово
странное "Москва".

И рассветом бодрым
где-нибудь в тайге
снова станет больно
от любви к тебе.

Снова все к разлуке,
снова неспроста -
сцепленные руки
Крымского моста.

1972


II

Ах, Москва моя летняя!
Звезды. Храмов лукошки...
Олимпийская ленточка
в неспортивной ладошке.
Чтоб к тебе природниться,
все сумела, сумею,
хоть не стала, столица,
чемпионкой твоею,
капиллярчик твой лучик
в свете, хлынувшем разом,
от равненья на лучших
чуть косящая глазом...
Твой, с мечтой беззаветной -
искру нежную высечь,
твой, совсем незаметный
человечек из тысяч,
все молящий душою:
вот такою большою,
породненной, родною
пребывай надо мною!
Пребывай многоточьем,
обещающим, вещим...
Пребывай моим отчим,
моим истинно вечным.
Ах, какого ты роста!
Как добра твоя сила.
И как славно и просто
подрастать пригласила.
Оттого и не маюсь
и с веселой толпою
я расту, поднимаюсь,
обнимаюсь с тобою...

1981


III

Мой город, я с тобою - не одна.
Твой взгляд, с вниманьем пристальным
и жаждой
в мой каждый шаг вникающий, - за каждой
стеной, за каждой линзою окна.

Днем, в сумерках, в прозрачный ранний час,
спасаясь от дождя, на солнце жарясь
или в метро полого погружаясь,
в себе, в своем я ощущаю нас.

И всем, кто одинок, помочь хочу:
подросточку, что смотрит грустновато
из будки телефона-автомата,
усталому седому москвичу,

который постигает новый жанр
пенсионерской поступи по скверу,
приезжему, утратившему веру
в отзывчивость столичных горожан.

Мой город, весь - от сути до мазка,
твой вечный дополняющего облик,
ты - музыка, я - отголосок, отклик,
отливочка безмерного "Москва".

Я не одна здесь, у Москва-реки,
где куполов округлость золотая,
где снег, на стены красные слетая,
касается свежо моей руки.

Твой гул и шум - такая тишина...
А тишина - кипенье многолюдья.
Несу тебя в себе, и, что ни будет,
мой город, я с тобою - не одна!

И добротой твоей окрылено
в моей душе органно, оркестрово
рождается несказанное слово...
Тебе и мне принадлежит оно.

1984


IV ДЕНЬ ГОРОДА

...Да, Москва, ты видала немало,
ты себя воспевала и жгла,
ты, быть может, не все понимала,
но дышала, жила и была.

Ты была отупением буден,
опрокинутых в праздничный шквал,
и не только вождем на трибуне,
а народом, что мимо шагал.

Как постичь, где - просвет, а где прочерк,
как, что втоптано, вспомнить, поднять,
ту же самую Красную площадь
как по-новому сердцем понять?

Только дни с дребеденью мирскою,
только лобные дни - не навек.
Ты, Москва, остаешься Москвою,
бесконечная, как человек.

И враждебной виной не заляпать
неубитые наши мечты,
и нечистым рукам не залапать
первозданной твой лепоты!

Кто - костьми, кто - душою, не вбитой
в безысходность чужой колеи,
мы в чумных, черных пятнах обиды,
те же самые дети твои.

Что-то начато, что-то маячит,
рвется в подлинный мир из мирка.
Мы людьми остаемся, а значит -
остается Москвою Москва.

1988


СТРЕЖЕВОЕ

Кружевной и вечный, как утес,
далеко остался город Томск.
Прилетела. Тихо огляделась.
Словно на посту сторожевом,
высоки деревья в Стрежевом.
Я для них - никто.
И в этом прелесть.

Прелесть в том, что в цепкой суете
нас терзают те, кому мы - те,
кто зовется самым в жизни близким.
Я полетом душу тряхану,
от любви проклятой отдохну!
Я простором обопьюсь сибирским.

Ты прими меня, чужая жизнь,
за мою ладошку подержись,
лоб горячий, холодя, потрогай.
Я, в своей запутавшись судьбе,
хоть на миг да прислонюсь к тебе.
Даже это будет мне подмогой.

Потому что, мимо проскользя,
зла друг другу причинять нельзя.
Отдышусь - и что-то вновь забрезжит.
И, быть может, грешную, меня,
нежной, снежной свежестью звеня,
Стрежевое вынесет на стрежень!

1989


ВАРИАНТ ГЕРОЯ

Саше Новикову

Друг мой, мелкий мафиози,
ты мне дорог потому,
что не маешься в колхозе,
не готовишь впрок суму,

что в цеху не варишь сталь ты,
не пошел в ученый люд,
что начальником не стал ты,
что всего лишь - честный плут,

но трудяга, хоть и жулик,
правда, в норме, не за край,
что стараешься, не шутишь,
создаешь свой личный рай.

И, привычный к переменам,
счастье зыбкое куешь:
то - спортсменом, то - барменом,
то - водителем отменным,
то - базарным бизнесменом...
Ну и что же?
Ну и что ж?!

Ах, мой милый доставала,
всплывший из народных гущ!
Век тебя недоставало,
ты и вправду всемогущ!

Нынче, темпа не теряя, ясно,
что - не за стихи,
ты мне джинсы притаранил
и французские духи.

Все, как надо, по-российски:
из какой-то пустоты
вытряхнул бутылку виски,
дефицитные сосиски
и шампунь яичный ты.

И умчал, подобный грому,
не роняя лишних слов, к
гулкому аэродрому
совершать ночной улов.

Энергичный хват столичный,
(что же делать, ты - таков!)
ты отхватишь куш приличный
у приезжих простаков.

А к утру домой примчишься,
опрокинешься в кровать,
и вздохнешь, и отключишься:
все - о'кей, на сердце чисто,
можно честно почивать.

Не случайно, не вслепую,
не за помощь мне любую,
понимая, что не прост,
все равно тебя люблю я,
обаятельный прохвост!

Ты ведь, мальчик, - только детка,
ты наивен, чист и мал,
ты - на фоне страшных, тех, кто
полстраны разворовал.

Кто фигуры так расставил,
что иначе не сыграть,
подворовывать заставил,
побираться, подвирать...

Ты всего лишь плоть живая,
все мечты твои - дымок.
рядом с тем, чего желает
кабинетный демагог!

Залетай опять с товаром
в дом мой, как к себе домой.
Накормлю тебя задаром
тем, что бог послал самой.

Заскочи - хоть чуть согреться
и, расчетов не ища, поглупеть,
вернуться в детство
над тарелкою борща.

1990


ИРОНИЧЕСКИЙ ЭТЮД ОБ ОТЦАХ И ДЕТЯХ

Не вся мне молодость по нраву,
не вся мне юность по нутру,
и я не всю ее ораву
себе под крылышко беру.

Нас отличали пыл, и стойкость,
и романтический порыв.
А их неверье и жестокость -
обрыв, невскрывшийся нарыв.

Наш долг нам в доблесть не засчитан,
их доблесть: что не так - на слом!
В чем нам неведенье - защитой,
для них невежество - заслон.

И суть не в роке и не в брейке,
ты этим в душу им не тычь!
И все ж одно - на диком бреге,
другое - если в сердце дичь.

Я заплатить готова кровью
за то, что, может, зря боюсь,
и что-то все же им открою
да и без них не обойдусь...

И как там музыка ни бухай,
как спесью каждый ни надут,
быть может, с гордою "старухой"
они язык еще найдут.

1990


* * *

Неосуществленные надежды!
Вы - как устаревшие одежды.
Возвратимся ль к вам мы?! И когда?
Если б поняла, еще девчонка, -
свет ваш лишь морочит обреченно, -
тратила бы страстно, увлеченно
столько сердца, воли и труда?!

Но не то меня томит и гложет...
Мир на этом и стоит, быть может,
что умеем верить просто так.
Человек прекрасно безоружен
перед тем, чему он сам не нужен,
ну а он отдаст всю жизнь, всю душу
за ветрами взвитый этот стяг!

Неосуществленные надежды!
Сбудьтесь хоть бы в чем-нибудь утешно!
И тогда не жалко ничего.
Вот опять счастливая, слепая,
в неосуществимое влипаю,
смелым сердцем стену прошибаю
и все также не щажу его!

1990


* * *

"Питие есть веселие Руси..."
Вот и умчались хмельные года,
да не трезвее в народе.
"Умный проспится, дурак - никогда!"
Вот и проснулись навроде.

Кто-то осудит былое, чудак:
что там - бутылка и корка?
Пьем вряд ли меньше, да как-то не так.
Горькую - истинно горько!

Поднакопилась постыдная злость.
Светлыми редко бываем.
Раньше от радости зелье лилось,
нынче - тоску заливаем.

Дух притупился, да ум-то остер.
Это ли не во спасенье?
Может, зальем негасимый костер
и будущее воскресенье?

Может, научимся снова корпеть
над колоском и лозою?
Может, научимся пить, станем петь
и не с надрывной слезою...

Может, заслужим, испив все сполна,
зерна от плевел отсеяв,
право на добрую чару вина,
на питие и веселье!

1990


РЕЙТИНГ

Нынче модно слово "рейтинг".
Это значит те и эти,
ну а кто - первей, главней?
Стал двадцатым, вышел в третьи...
Торопитесь, руки грейте
в быстролетном, пестром свете
фейерверковых огней!

...Как ваш рейтинг? Довод веский:
любит вас народ простецкий.
А кого ему любить?
Вас, коль в митинговом треске
вы - не пена, не довески,
вы к чему-то рветесь зверски!
Видно, так тому и быть.

Вот решенье лобовое.
измерять твоей любовью
все, замученный народ
Пусть недолгою, слепою,
выклянченной, взятой с бою...
Нет, на мой аршин, с тобою
надо бы наоборот.

Мне любви твоей не нужно,
безоружной и недужной,
той, что бьется, непослушный
дух надеждою трепя.
Горестно, непоказушно,
не вопя о том натужно,
как ни тошно, как ни душно,
я сама люблю тебя.

Ты - народ, я - в поле ветер,
ты б меня и не заметил,
это я - с тобой вдвоем,
ты мне дан на белом свете,
ты за это не в ответе,
что с другими мне не светит.
У тебя - нормальный рейтинг
в сердце ревностном моем.

А еще есть, - как плотина,
резкое "альтернатива".
Выбирай, дели, дроби!
Но одна, не коллективно,
может быть, вполне рутинно,
тихо, безальтернативно
я - в своей к тебе любви.

1990


ПЕРСПЕКТИВА

Одинокая мать по проспекту пилит,
модно волосы распустила.
Одинокой душой в перспективе парит.
А в руке одиноко ребенок прилип -
ее истинная перспектива!

1991


* * *

Заря аэропортная,
все снова впереди
Любимый, я работаю.
Любимый, подожди!

Ну вот сидела б рядышком ...
Да я и так с тобой
А жизнь - она как ядрышко
под крепкой скорлупой.

Иду с усмешкой бодрою,
а мир продрог, промок
Работаю, работаю,
держусь, как поплавок.

Вскипают полдни потные,
слетает ночь к нулю...
Работаю, работаю!
Люблю тебя, люблю.

И в дивный час свидания
не речь - одни слога,
не станет явным тайное -
понятнее слегка,

Разлука беззаботная.
Просторы - кораблю!
Люблю тебя. Работаю.
Работаю. Люблю!

1991
 

Произведения

Статьи

друзья сайта

разное

статистика

Поиск


Snegirev Corp © 2024